Элен Блио
Мы не твои
Глава1
– Уходи, Надя, ты мне не нужна!
– Но почему, Ильяс, ты же…
– Потому! Ты что, не понимаешь?
– Нет, – мой голос дрожит, срывается, потому что я действительно ничего не понимаю.
– Ты маленькая, некрасивая, бедная девочка, без образования и перспектив. А я… Я скоро встану на ноги, сделаю операцию, снова смогу видеть, и все у меня по-прежнему будет зашибись!
Дрожу, понимаю, что надо что-то сказать, но не могу открыть рот. Со мной иногда так бывает. Просто замыкаюсь, стою как столб, словно… словно до меня дотронулись ледяным посохом, и я замерзла насмерть.
Если бы насмерть!
– Надя, ты здесь?
Молчу. Нет меня, Ильяс! Просто нет. Ты меня уничтожил. Я держу в руках пластиковую коробочку с тестом, на котором две полоски. Но ты об этом уже не узнаешь и… Бог тебе судья.
– Надя! Отвечай! Чёрт… Ты где?
Он поворачивает коляску, вижу, как сильно сжаты челюсти. Щетина, которую он не брил уже три дня. Раньше его приходилось брить мне. Сам он не мог, не мог выбрить подбородок так чисто, как ему хотелось. Он нервничал, ругал меня, бесился, если вдруг я неловко задевала его шрамы.
– Надя! – он орет во весь голос, а мне даже смешно!
Наивный, глупый воробушек! Понадеялась на счастье? Захотела быть любимой? Думала, если он инвалид, слепой, значит ты сможешь его окрутить?
Некрасивая, жалкая, глупышка.
– Надя… – а теперь он говорит совсем тихо, – Воробушек, если ты еще тут, ответь мне, пожалуйста!
И снова дикий крик:
– Ответь! Надя!!!
А я молчу, уже не потому, что не могу ничего сказать, мне просто сказать нечего, слезы струятся по щекам, и я позволяю им течь…
– Надя, я слышу, как ты плачешь! Я чувствую! Воробушек, ответь…
– Я все поняла Ильяс. Не надо кричать. Я ухожу. Просто… мне нужен расчет. Твой брат обещал заплатить неустойку, если…
– Тамерлан все заплатит, не переживай.
– Я… не переживаю… – разве мертвые могут переживать?
Я ведь умерла. Он убил меня.
– Да, если ты вдруг, ну… будут последствия нашей ночи… наших… ночей, ты… скажи Тамерлану он… он даст тебе денег.
– Денег? – я не могу понять, что он имеет в виду, но сердце заранее останавливается, потому что я догадываюсь, это что-то нехорошее, очень, очень нехорошее…
– Да, денег, чтобы ты… чтобы ты избавилась…
Он замолкает, не договаривая, но я уже знаю, что он хотел сказать.
Эти маленькие алые полоски в белом контейнере. Он говорит о них. Он хочет избавиться от них…
Но это не ему решать! А мне!
Я гордо вскидываю подбородок, забывая на мгновение о том, что он меня не видит.
– Все нормально, Ильяс. Все в порядке, можешь не беспокоится.
Теперь его очередь молчать. Ну и пусть.
Я понимаю, что он уже все мне сказал.
– Прощай, Илик. Будь счастлив.
– Прощай…
Он выворачивает колеса так, чтобы оказаться ко мне спиной. А я…
Я не могу по-другому! Очень хочу, но… просто не могу!
Подбегаю к нему сзади, обнимаю за шею, прижимаю к себе, разворачиваю, целую, как сумасшедшая целую его изуродованное лицо, которое кажется мне самым красивым.
– Я люблю тебя. Илик, слышишь! Люблю! Мне ничего не надо было, просто любить тебя и все! Люблю!
Целую в последний раз, чувствую, что его руки уже гуляют по моему телу. Может быть сейчас он скажет мне – останься? Заберет все слова обратно? Снова будет моим? Хоть на час! Хоть на день!
Но что потом? Он ведь правду сказал. Я некрасивая, маленькая, глупая девочка, а он…
Поэтому я отталкиваю его руки и бегу, бегу прочь из его комнаты, прочь из этого негостеприимного дома.
Уже на улице останавливаюсь, дышу тяжело, в боку колет. И только там понимаю, что где-то в комнате выронила тот крошечный пластиковый контейнер с тестом…
Мои две полоски…
***
Пять минут подышать свежим воздухом, и надо снова вернуться в дом. Собрать вещи.
Выбегаю из комнаты, наспех побросав одежду в сумку. Да у меня тут почти и нет ничего. Так, рабочая форма, пара платьев, джинсы. Хотя я прожила в доме Умаровых почти год.
Самый ужасный год в моей жизни. Или нет, не самый. Самый ужасный был, когда мама погибла. А это – так.
Работа. Рутина. Тяжелый пациент. Тяжелый не в смысле его состояния, хотя в начале оно действительно было совсем не легким.
Последствия взрыва. Слепота, перелом позвоночника, ожоги. Долгий путь восстановления.
И тяжелый характер.
Мой пациент Ильяс – злой, нетерпимый, грубый, резкий.
Сначала я думала о том, что справлюсь, пересилю себя. Заставлю его измениться, стать другим.
Ильяс не изменился. Изменилась я.
Влюбилась в него. В этого колючего, неприятного, жестокого парня.
Пожалела? Нет. Дело не в жалости.
Просто…он красивый. Несмотря на то, что в инвалидном кресле, несмотря на слепоту и шрамы на лице.
Очень красивый.
И умный. И талантливый. Я видела его фотографии, рисунки, макеты зданий, которые он придумывал…
Он лучший…
А я – глупая, романтичная девчонка, которая возомнила себя Бог весть кем.
Взяла на себя роль вершителя судеб. Думала, что нежностью, лаской, заботой, любовью можно все исправить.
Все – да не все. Не исправишь самого главного.
Он так и останется красивым богатым парнем. А я… я некрасивая, бедная девочка.
Глупый воробушек.
– Надежда, вы что уезжаете?
– Тамерлан Александрович… – от неожиданности чуть сердце не выпрыгивает. – Я как раз собиралась зайти к вам.
– Что случилось? Ильяс опять вас обидел?
– Нет! – отвечаю слишком быстро и резко, – нет, что вы… он меня вообще никогда не обижал…
Опускаю голову, потому что не могу врать. Обижал, еще как. И его брат Тамерлан прекрасно об этом знает.
– Так что случилось, Надя?
– Мне нужно уехать. Срочно. Дома… ждут.
И снова вранье. Никто меня не ждет. Да и дома-то у меня никакого нет.
– Но вы вернетесь, Надя? Вы нам очень нужны.
А вот он искренен. Не раз мне говорил, что я для них – подарок судьбы, что только мне удается справиться с характером Илика.
Но не в этот раз.
– Извините, Тамерлан Александрович, но я…
Как я ему скажу, что ухожу навсегда? Что Ильяс вычеркнул меня из своей жизни, да еще и предложил деньги, если вдруг окажется, что я беременна?
А я именно беременна. И деньги на то, чтобы как он сказал решить эту проблему я, конечно не возьму.
И решать не буду. Потому что для меня это не проблема! Это радость и счастье.
– Я вернусь. Да. Вернусь через две недели. Я просто… в отпуск. Хорошо?
По тому как Тамерлан сжимает челюсти я понимаю, что он догадывается – возвращаться я не собираюсь.
– Надя, вы меня извините, у меня сейчас нет времени, чтобы поговорить с вами спокойно, все обсудить. Но у вас же есть мой телефон, да? И у меня есть ваш. Мы созвонимся, встретимся и поговорим.
– Да, хорошо, я… – как всегда не могу начать разговор о деньгах!
А мне очень они нужны! Хотя я за время работы у Умаровых уже скопила приличную сумму. Тамерлан оплачивал мой труд более чем достойно.
– Деньги на ваш счет я перечислю сегодня же. Не волнуйтесь. Отдохните, Надя, и возвращайтесь. Вы ему очень нужны.
– Да. Спасибо.
Я уже услышала, как я ему нужна.
Но это не важно. Я все равно люблю его и буду любить. И буду молиться, чтобы он скорее встал на ноги, и чтобы операция на глаза прошла успешно.
– Надежда, вас нужно куда-то отвезти? Я могу дать водителя?
– Нет, спасибо. Я могу на такси.
Тамерлан кивает и заходит в кабинет.
А я…
Я все-таки решаюсь вернуться в комнату Илика.
Забрать несчастные две полоски – тест, который я выронила там.
Тихонько открываю дверь и… замираю.
И снова умираю внутренне.
В его комнате стоит девушка, Алиса, его бывшая однокурсница, очень красивая. И… на ней совсем нет одежды.
Алиса поворачивает голову, наши взгляды встречаются. В ее глазах торжество.
Да, она победила. Бедный некрасивый воробушек улетает.
Он знает свое место.
И это место не рядом с красивым богатым парнем.
– Алиса, кто там?
– Никого нет, Ильяс. Просто… сквозняк.
Я закрываю дверь.
Она права – никого нет. Я никто, я для него никто.
Больше мне тут точно нечего делать. А тест на беременность – горничная поднимет и выбросит. Это не важно.
Для Ильяса это не имеет никакого значения.
Глава2
ИЛЬЯС
– Какие две полоски? Ты о чем, Гуля?
Понимаю, что мой голос срывается, потому что я прекрасно знаю о чем говорит домработница Гуля, которая регулярно убирает мою комнату.
Тест на беременность. Только на нем ведь бывают эти самые две полоски?
Если только она не нашла в моей комнате шкурку убитого бурундука…
И я еще могу шутить? Кретин…
Значит…
Надя меня обманула? Чёрт, чёрт, чёрт!
Со всей дури луплю кулаком по подлокотнику ненавистного инвалидного кресла.
Идиот, кретин! Что я наделал? Зачем вообще полез к этой девочке? Она ведь совсем маленькая, глупая, ей всего девятнадцать лет! Она жизни никакой толком не видела!
А тут я, со всеми своими проблемами! Слепой калека, урод!
– Ильяс, успокойся, пожалуйста…
– Где она, Гуля? Где?
– Как где, Ильяс? Надя же уехала три дня назад? Тамерлан Александрович сказал, что у нее отпуск, и…
– Брат! Он дома? Он нужен мне, срочно! Отвези меня к нему!
– Тамерлан Александрович уехал в офис, утром, как всегда…
Чёрт… конечно. Он в офисе. Он работает! Это только я никому не нужный бесполезный кусок мяса.
Хотя, почему бесполезный? Совсем нет! Принес вот пользу! Ребенка заделал одному маленькому воробушку…
И что мне теперь делать? Как мне ее найти? Как вернуть?
Я ведь…
Дурак. Идиот!
Что я ей наговорил?
Тру руками лицо, сдергивая очки, тру с силой, забывая о шрамах, не обращая внимание на боль.
Мне давно плевать на боль. Она как само собой разумеющееся. Мое наказание.
Только раньше я наказывал себя. А теперь, получается, наказал Надю?
Зачем я был так жесток?
Да, я хотел, чтобы она ушла. Понимал, что по-другому не будет. Она не бросит меня сама. Ни за что.
Пожертвует всем, о себе забудет лишь бы быть рядом.
Не из жалости. Нет.
Ей кажется сейчас что она меня любит. Глупый мой воробушек.
Меня нельзя любить. Я не заслуживаю любви!
А она… она заслуживает весь мир к своим ногам.
Мир, который я не могу положить.
Я и наговорил ей это все, потому что…
Потому что на фига ей в девятнадцать лет такая обуза как я? Слепой калека?
Да, я знаю, что доктора дают хорошие прогнозы. Мне только нужно поработать над собой. Мне надо… как там сказал этот врач? Товий Сергеевич? Тот самый, который порекомендовал нам мою Надю?
Нужно вылезти из своей скорлупы? Перестать цепляться за прошлое, за боль и обиды?
А как не цепляться, если я уничтожил свою семью? Сломал жизнь брату? Отец умер из-за меня. Мать страдает…
Я не встаю с этой коляски не потому, что не могу! Я знаю, что смог бы! И восстановить зрение тоже, в принципе, можно!
Но я не буду. Я заслужил именно такую жизнь. Недожизнь. Жизнь, в которой я каждый день расплачиваюсь за свои поступки.
Несу наказание за свою гордыню, зависть, алчность.
Поэтому еще и прогнал ее.
Я не имею права на счастье. Никакого права.
Я думал, если причиню ей боль своими словами, выгоню, то она… она будет обижена. Со временем поймет, какое я ничтожество, поймет, что любить меня нельзя. Забудет все как страшный сон и будет жить дальше.
Веселый, счастливый, прекрасный мой воробушек.
Она говорит, что некрасивая, но я-то знаю какая она красавица! Чувствую! Она прекрасна внутри, и хороша снаружи. Пусть я не вижу ее глазами, я вижу сердцем!
Вернее, видел. Теперь все. Ее нет.
Но я обязан ее вернуть. Если она ждет ребенка – я обязан!
Помогать, быть рядом, дать малышу свое имя, заботится о нем и о ней, о моей Надежде.
Я должен сделать все, чтобы она простила меня и вернулась! Все!
Достаю телефон, отдаю команду набрать номер.
– Там? Ты мне нужен. Срочно! Надо разыскать Надю. Я знаю, что она уехала! Я говорю, что надо ее разыскать! – ору, как сумасшедший! Понимаю, что так нельзя, дышу тяжело, – Прости брат. Это на самом деле важно. Надя, она… Она ждет ребенка от меня…
***
(Прим. автора) Для тех, кто читал или читает книгу "Я не твоя" – события в книге "Мы не твои" сейчас с Надей происходят примерно через год после расставания Тамерлана и Зои – через некоторое время после возвращения Тама и Ильяса с Кипра.
***
НАДЕЖДА
– Надюш, может, ты мне объяснишь все-таки, что случилось?
– Извините, Товий Сергеевич, я ведь все уже объяснила? Хочу вернуться домой.
– Домой. Ясно. – высокий, огромный как медведь мужчина в медицинской форме и халате встает с кресла, обходит стол, становится напротив меня. – Ясно, что ничего не ясно, Надежда, мой компас земной. Давай, рассказывай, что у тебя произошло с Умаровым?
Меня бросает в краску, потому что доктор, которого в отделении и в клинике за глаза зовут Громозека, как героя известного мультфильма, попал прямо в точку.
Произошло. С Умаровым. С пациентом, сиделкой и глазами которого я была целый год.
– Товий Сергеевич…
– Надь, ну что ты так официально-то? Сколько раз говорил, не чужие же люди? Мы с твоим отцом были как братья, а ты…Давай-ка садись, выложишь все начистоту, и мы решим проблему, да?
Он говорит так просто, по-доброму, что сразу хочется плакать. И все рассказать.
Но я не могу.
Как я скажу, что влюбилась в пациента? Пренебрегла своим профессиональным долгом?
– Я просто устала. Вы же знаете характер Ильяса? С ним сложно…
– Сложно? Мне казалось, вы нашли общий язык, разве нет? Когда я осматривал его в последний раз, то…
– Мне тоже казалось, но…
– У вас что-то было?
– Нет! – отвечаю так быстро и резко, что дяде Товию, конечно, все понятно.
– Так… Ну, на правах, так сказать, твоего… опекуна что ли, я должен, наверное, поехать к нему и потребовать сатисфакции?
– Что?
– Я устроил к нему на работу маленькую, насколько я понимаю невинную девочку, ну, ну, не смущайся, я врач, мне можно. А этот… мажор что устроил?
– Я сама…
– Что? Ты? Сама? Ты мне то не рассказывай! Эх… воробушек ты мой, воробушек… Я позвоню Тамерлану и поговорю с ним.
– Нет! – на этот раз говорю твердо. – Пожалуйста, нет…
– Надюша…
– Я прошу. Я все равно уеду. И мне от него ничего не надо. Совсем.
– Так… Есть последствия?
Ох, от Громозеки ничего нельзя скрыть. Он словно рентген, или нет, новейший аппарат МРТ – магнитно-резонансная томография. Все видит, все понимает.
– Дядя Товий, пожалуйста… не надо ничего им говорить! Я не хочу, чтобы они знали! Он сказал… он мне сказал, чтобы я… избавилась…
Не могу сдерживаться, слезы прорываются, я как в детстве закрываю рот ладошкой, реву.
Товий встает со своего кресла, подходит ко мне, обнимает, прижимая к широкой груди.
– Ну, ну, малышка, не надо… Не плачь, в твоем состоянии это еще и вредно. – он усаживает меня на банкетку, садится рядом, гладит по голове, – Так… что же мне с тобой делать? Уверена, что хочешь уехать? Ты же можешь вернуться в клинику? Устроим тебя официально. Поработаешь, пойдешь в декрет, получишь деньги декретные. Жить можешь у нас, Геля будет рада, ну или… найдем какой-то вариант. А этому… этому горе-папаше знать не обязательно, если он разбрасывается такими заявлениями, то…
– Я боюсь тут оставаться. Если он узнает, что я оставила малыша?
– А как он узнает?
– Да просто… Тамерлан Александрович же совладелец этой клиники?
– Да, точно… Ну, я могу устроить тебя в другое место. У меня много знакомых. Ты хорошая медсестра. С работой проблем не будет.
Я понимаю, что Товий Сергеевич прав. Я вполне могу остаться в столице. Работать. Жить.
Не думаю, что Ильяс захочет меня разыскать.
– Решай, воробушек! Можешь поехать, куда ты там собралась, к тете? Поезжай, отдохни. Вернешься и все решим. Хорошо?
– Да, спасибо!
Он целует меня в макушку, а я вспоминаю папу, его объятия, его большие добрые руки, снова хочется плакать. Но нельзя.
Я теперь должна думать не только о себе, но еще и о крохотном птенчике, который сейчас уже живет внутри…
– Кстати, Надя, деньги у тебя есть?
– Да, Тамерлан Александрович все выплатил. Даже… с премией.
Я действительно удивилась, когда мне на счет упали деньги. Лишние пятьдесят тысяч для меня совсем не лишние. Я их сохраню. Моему малышу пригодятся.
Товия вызывают в отделение, мы прощаемся.
– Возвращайся, Наденька, возвращайся!
– Хорошо, я вернусь!
Улыбаюсь и ловлю свой взгляд в зеркале, которое висит в кабинете.
Маленький встрепанный воробушек – это про меня. Я не очень высокая, всего сто шестьдесят сантиметров, худая, ключицы торчат, локти острые. Волосы я сейчас крашу в ярко рыжий, почти красный. Отмечаю, что мне совсем не идет.
Некрасивая, бедная девочка. Да, я сама ему так о себе говорила, моему Ильясу, то есть… не моему… И это правда.
Ну и плевать!
Я ни о чем не жалею. Как Эдит Пиаф. Она тоже была воробушком…
Глава3
– Где она, Там?
– Я уже тебе сказал. Надя поехала к родным. На две недели, в отпуск.
Я слышу голос брата, усталый, измотанный.
Он серьезен.
Иногда мне кажется, что мы с ним оба инвалиды. Мне сломали тело, а ему душу.
Я сломал.
Когда влез в его отношения с Зоей, его Светлячком.
Даже думать о ней мне больно. Именно с этого все началось. Именно эту вину я собирался искупить, навсегда оставшись в этом кресле, без возможности видеть.
Если бы не Надя…
Милая, скромная девочка, которая терпела все мои капризы…
И вот теперь её нет…
– Там, послушай…Я… я должен поехать за ней. Мне нужно с ней поговорить.
– Ильяс, она вернется и поговоришь. Успокойся!
– Ты не понимаешь! Она… если она что-то сделает…
– Ты идиот, Илик! – Я отлично считываю его интонацию, он говорит так, как будто реально считает меня идиотом. В принципе, я его понимаю. – Ничего она не сделает!
– Откуда ты знаешь? После того, что я сказал, она…
– Знаю! Такие девушки как Надя никогда не поступают так… низко. Она… она всегда чем-то напоминала Зою.
– Не надо, Тамерлан, прошу… – я знаю, что воспоминания причиняют боль.
Я живу с физической болью, которая помогает не забывать о душевной. Хотя и притупляет. Мне порой кажется, что мне проще чем Таму.
Может…
Может я не прав? Может быть я должен встать на ноги и… постараться загладить вину свою иначе? Не пустыми переживаниями и страданиями, не жизнью обреченного на вечное заключение в этом чертовом кресле.
Теперь, когда я узнал про Надю, узнал, что она ждёт моего малыша я… я просто уверен, что должен встать на ноги! Вернуть зрение!
Жить!
Ради нее. Ради нашего малыша…
Господи, почему три дня назад я был таким тупоголовым кретином?
И почему вообще слушал бредни Алисы?
– Я все равно хочу поехать за ней, Там. Помоги мне!
– Что мне нужно сделать?
– Её телефон не отвечает, мне кажется, она внесла мой номер в черный список.
– Я не удивлен. – чувствую движение, кажется, брат садится в свое кресло.
Как и все слепые я стал более чувствителен к звукам. Теперь я не вижу мир, я его слышу. Наверное, не так хорошо, как те, что слепы от рождения. Все-таки…
Врачи сразу говорили, что шансы восстановить зрение есть. Я вижу свет иногда, хоть и не хочу его видеть.
– На ее месте я бы тоже так поступил.
– Тамерлан, ты не хочешь мне помогать?
– Хочу. Извини, брат, я… Я что-то в последнее время устал…
Он не просто устал. Он буквально раздавлен. Все то, что произошло за последний год…
Его отношения с Зоей, которые я разрушил. Его свадьба с Мадиной Алиевой…Весь тот ужас, который произошел после.
Тамерлана чуть не убили тогда. Мы думали, он не выкарабкается.
Отец был совсем плох – так ударило по нему то, что случилось.
Я, конечно, не думал, что кто-то решит свести счеты и со мной.
Я ведь помогал Алиевым! Помогал им «нагнуть» собственного брата!
Чёрт…
Если бы я знал! Никогда не пошел бы на поводу у своей идиотской зависти.
Решил отомстить брату за то, что он у меня понравившуюся девчонку увел!
А ведь я даже не любил Зою! Просто… она была как запретный плод. Сладкая и недоступная.
А Тамерлану уступила.
Я видел, как она сопротивляется, боится своих чувств! И брат боялся. И мне казалось, что они все-таки разойдутся, ничего не будет!
Тамерлан, как будущий глава клана должен был выгодно жениться. Зачем ему простая девочка из обычной семьи? Не нашего круга.
Брат на все наплевал. Он хотел жениться на Зое! Я видел их в Сочи, когда они были вместе – казалось между ними протянуты нити, нити, которыми они привязаны! Какими взглядами они смотрели друг на друга! У меня волосы вставали дыбом на теле от того напряжения, что искрило между ними!
Мне бы порадоваться за брата, а я…
Вернулся в Москву, и встретился с Алиевым, главой клана, отцом Мадины. Алиев сам на меня вышел. Следил что ли? Знал, что у меня есть проблемы с братом.
Он и к отцу уже подкатил. Напугал. Вывернул все наизнанку. Угрожал, что если Там откажется от свадьбы его уничтожат.
Как будто наш Тамерлан стал бы бояться Алиева?
Отец тогда просто не понимал, что Тамерлан уже достиг такого уровня, что Алиевым до него было как до звезды… Отец был человеком старой закалки. Он знал клан Алиевых, был уверен, что те так же сильны как раньше.
А они, по сути, оказались пустышками. Им нужны были деньги. Они думали, что их власть, их прошлое поможет…
– О чем задумался, Ильяс?
– Ни о чем. – почему-то показалось, что брат прекрасно понимает, о чем я думаю.
– Ясно…
– Тамерлан, помоги! Узнай, где она. Доктор же должен знать? Она же его… родственница? Или…
– Или. Товий просто был другом ее покойного отца. Я что-нибудь придумаю, Илик. Не переживай. Найдем твоего воробушка…
Не переживай! Если бы это было так просто!
На следующий день я еду в клинику. Сам хочу поговорить с доктором, с Товием Сергеевичем. Меня везет медбрат, тот который сменял Надю. Кирилл.
– Ну, здравствуйте, Ильяс Александрович.
Товия я видел, еще когда мог видеть. Когда Там с дырой в животе попал к нему в клинику. Огромный, добродушный, не лез за словом в карман и сейчас, я думаю, не полезет.
– Доброе утро, Товий Сергеевич.
– А оно доброе? Мне бы вас, батенька, на дуэль вызвать… За честь, так сказать, как в старые времена.
Я молчу, понимая, что доктор прав, очень сильно прав. Я заслужил. Даже не дуэль, показательную порку.
Я даже не могу объяснить, что хотел как лучше!
– Я бы понял, Ильяс, если бы ты просто ей дал от ворот поворот, это нормально, ну, попользовался глупышкой маленькой…
– Я не пользовался…
– Не перебивай старших. – я чувствую, что он говорит без толики иронии. Ему неприятно общаться со мной, но ничего поделать он не может. Он врач. Я пациент. – Если бы просто воспользовался наивностью, молодостью…Жалостью, в конце концов. А как ты хотел? Инвалид слепой? Конечно, тебя каждая баба жалеть должна.
Стискиваю зубы, чтобы не заорать. Она не жалела! Она… она любила, кажется…
– Это можно простить. Но то, что ты про ребенка сказал.
– Я же не знал, что она и правда…
– Не знал? То есть от чего дети бывают ты еще не выучил?
– Выучил.
Чёрт. Он прав, тысячу раз прав, и…
– Я хочу найти ее. И жениться на ней.
– Зачем ты ей нужен? Калека?
– Я должен встать на ноги, и вы… вы мне поможете!
***
В клинике я провожу несколько часов.
Полное обследование, даже небольшой консилиум. Предлагают на выбор лечение в Германии, в Израиле, ну и у нас, в России, конечно.
Там дороже и быстрее.
Но у нас… у нас я буду рядом с Воробушком. Это душу греет. И все-таки.
– Ильяс, смотри, – Товий шелестит какими-то бумагами. Наверное, смотрит мои анализы, я сдаю их регулярно, там настаивает. – я советую не отказываться от Германии.
– Я не поеду.
– Погоди, выслушай сначала, ишь, горячий какой! Горец! Поедешь на две недели. Обследуют тебя по полной программе, сделают выводы. Двух недель хватит. Когда вернешься ты, вернется и Надежда. Понял?
Две недели.
И за две недели есть надежда, конечно, не встать на ноги, не прозреть, но хотя бы узнать какие у меня шансы.
Есть надежда. И Надежда. И я должен выбирать.
Я ведь на самом деле смогу узнать, что я предложу моему Воробушку? Жизнь с инвалидом, или жизнь с нормальным мужчиной, который не будет обузой, а наоборот, сможет заработать на эту жизнь, сможет обеспечить ей все.
Ясно, что обузой в финансовом плане я в любом случае не буду.
У меня есть часть наследства отца. Доля в его бизнесе. И квартира, которую родители подарили мне на совершеннолетие. И счет в банке.
И Тамерлан, знаю, никогда меня не бросит.
Да, я не нищеброд. Я даже слепой, в кресле смогу содержать и ее и малыша, но…
Хочется по-другому. Хочется, чтобы она жила полноценной жизнью.
Конечно, тут тоже есть вариант.
Даже если я останусь таким беспомощным навсегда, что вполне может оказаться реальностью, я ведь могу… Я могу сделать Надю своей женой только на бумаге? Просто сделать так, чтобы ни она, ни наш ребенок ни в чем не нуждались? Дать свое имя, обеспечить? И дать полную свободу ей, как женщине?
Почему только от мысли об этом у меня сжимается все внутри. Где-то там. Глубоко. Под ребрами.
Там что-то бьется, как в клетке. И болит. Ноет. Наверное… сердце?
– Так что ты скажешь, Ильяс?
Что я должен сказать? Ах, да… Германия. Обследование. Возможность вернуться к нормальной жизни.
– Точно на две недели? А если она приедет раньше?
– Я поговорю с ней. Она, конечно, тебя, дурака, помучает немного. А потом простит.
– Простит, думаете, – слышу, что он встал, шелест одежды, шаги. – А если…
– А если не простит, значит будешь делать все, чтобы простила. Уж не мне тебя учить. Хотя… поучил бы. Розгами! Хорошенько! Она ребенка от тебя ждет! А ты…
– Я не знал.
– Мужчина, если он настоящий мужчина, никогда не должен говорить женщине таких слов. Понял? Заруби себе на носу! Не хочешь детей – предохраняйся! Или… или не занимайся этим с женщинами, от которых тебе дети не нужны.
– Мне нужны… Очень.
– Вижу. Ладно. – слышу какой-то скрип. Представляю его лицо – я ведь его хорошо помню, лицо – крупный нос, полные щеки, губы, легко растягивающиеся в улыбку. Интересно, какое сейчас выражение на этом лице? – Я свяжусь с клиникой в Мюнхене, будь готов вылететь в ближайшее время.
– А если Надя…
– Если бы да кабы! Если Надя позвонит, или напишет, как-то свяжется со мной, я постараюсь сделать так, чтобы она поняла, что вам надо еще раз поговорить.
– Спасибо вам.
– Простым «спасибо» тут не отделаешься. Поступишь по-мужски – вот это будет нормальное спасибо.
Поступлю!
Я очень хочу, наконец, поступить по-мужски…Потому что… дико стыдно, просто до отвращения к самому себе. Да, я давно сам себе отвратителен.
И воспоминания…
«Когда слабых обижают – это всегда мужское дело» – так сказал этот пожилой таксист, когда спасал Светлячка в день свадьбы Тамерлана.
Он спас, а я…
С тех пор кислота выжигает душу.
А теперь еще и Надя. Две полоски…
И те чувства, которые я испытывал, когда она была рядом…
