Эльдар Манаширов
Пафосный квазар, пурпурный фиолет, или Ппоэзия дариззма
«Novae Poeticae»
Классицизм Реализм Романтизм Сентиментализм Натурализм Импрессионизм Символизм Футуризм Сюрреализм Экспрессионизм Дадаизм Акмеизм Имажинизм Концептуализм Космизм Соцреализм Абсурдизм
Каждый из сея ветхих вакханалий поэзии, из сея вышеперечисленных низостей вызовет нечто неопознанно кипящее в том, что восседает на месте сердца у того псевдоиндивида, что занимает мёртвый «пьедестал» бессмертного любителя поэзии, ибо сея вершина поэзии, а точнее, методы огранки были прозваны низостями, а точнее, неточностями за казалось бы жалкий академический портрет над красноречием иссиня— священной сини звёздной ночи Ван Гога за… «ЛОГИКУ»
И нет найдорожайший в выборе дешёвок, кинутых в меня, но не в моё «Я» читатель; речь вовсе не идёт о забвенной скуке формул, речь вовсе не идёт в «Begriffsschrift» Фреге, нет… Она всего лишь льётся, размягчая окаменелое бытие глупости того, что в постмодерне заменила поэзию, дабы пробить в нём русло истины.
Поскольку полноценных валидных критериев различия между семнадцатью гранями паинита поэзии нет более того, даже количество стилей до сих ночей не установлено точно, а посему моим «Я» были приведены все околопоэтические термины, претендующие на статус «стиль», дабы ответить… И ответ прост и резок: в постантичной европейской поэзии в рамках классического стиха стиля четыре: Классицизм Романтизм Футуризм и в первую очередь ДАРИЗМ, так как только эти четыре стиля обладают полностью самостоятельной и уникальной ритмикой, мелодикой, образной системой и особым способом записи.
Это ярко иллюстрируется на следующем примере. Стих в Классицизме это – громоздкая, с точки зрения размера и построения строф, конструкция, написанная возвышенным героям с целью прославления определённого события или личности, к примеру, в таком стиле нередко пишут стихи о величии монарха и о военных победах. (Таким образом, в частности символизм Брюсова является подвидом Классицизма, изменённым относительно фактора времени)
Стих в Романтизме – это аккуратная и простая по размеру построение строф, написанное одиноким героем с целью раскрытия своих внутренних проблем и излечению внутренних болезней, к примеру, в таком стиле нередко пишут стихи о противостоянии одиночки и толпы, о моральном падении и потаённых чувствах. (Таким образом, в частности эгофутуризм Северянина является подвидом Романтизма, а не Футуризма, изменённым относительно фактора личности)
Стих в Футуризме – это, начиная не только с Маринетти, но и с его Маяка, это сложная и хаотичная, с точки зрения размера и построения строф, конструкция, написанная громким ораторствующим героем с целью эксперимента и продвижения вперёд, обозначающая потаённые болезни внешней силой; такие стихи нередко работают на контрасте между обыденностью объекта, к примеру, ванной, и уникальным способом его описания; они также часто посвящены так называемым элементам прогресса, к примеру, гоночным автомобилям и самолётам. (У Футуризма отсутствуют подвиды)
Стих в ДАРИЗМЕ это – халкионические и пафосные в воззрении строфы размеры, строфы её построения и смерти, Синергия мрака во имя света, написанная психокатарсисным гением с целью открытия абсолютно новых форм абсолюта стиха посредством экспрессии и оперирования категориями науки академической философии. Это стих, бросающий тень тёмного на жизнь, утверждающий дитя нового стиля, восседая в цифре восемь, он являет собой стихи не о войне, а от лица войны, стихи не о любви, а от лица влюблённости в любовь, стихи о мести стихов материи, предавшей их, стихи, желающие не мира, а победы! Стихи, объявившие себя убийцей самой отвратительной в своею антиэлинистичности эклектики, объявив себя убийцей Эклектичного псевдоразнобразия, что есть главный враг полиморфизма…, объявив себя и своё Я убийцей МыЯ, убийцей постмодерна!
(Косвенно предшественниками ДАРИЗМА являлись экспрессионизм, дадаизм, сюрреализм и стихи Ницше).
Также есть направления которые на уровни риторики являются стилями но на уровни поэтической практики нет к примеру акмеизм ибо Гумилёву не удалось обратить семнадцатый Улий шедевральности Улисса и «Варварскую похоть поцелуев» всеполноценного итальянца в отдельный стиль.
Эклектичное псевдоразнобразие постмодерна есть главный враг полиморфизма.
Вперёд к самим смыслам а не к их сосудам.
1. Сумерки Вселенной
Когда же мир?
Когда умру?
Всего-то Я к твоим ногам паду.
И пусть сегодня не умру,
НО ведь жить Я не могу.
Когда пойму ту стужу-мглу,
Когда же мир? Я не могу,
Когда ПОЙМУ:
Звучанье притчей Заратустровых
ПОЮ:
Я СОЛОМОНА мыслей пил нектар
Восходом всех живых
В СТРОЮ,
Я из кошмаров сотворил отвар
И в Ада стужах чаю испивал.
Так почему не понял я нектар?
Звучанье притчей Заратустровых
Квазар
Небесных тел то вечный дар.
Но кто возьмёт сей дар?
Сей Астрономии завет
Увидит солнца ярче свет.
У галактик же названий нет
И нет имён.
Но сын вселенной – так её мы назовём!
Отец, как дух Его, вновь в сердце отзовём.
Плутона ж льда та атмосфера —
Аполлона кожа обомлела,
На мир прекрасный сей глядела.
Неидеальный мир же мы искали,
Икону сами мы создали.
Не мы, а вы,
Не вы, немые, виноваты,
А мы, слепые.
Мы солдаты,
И в бой пошли впервые,
Наши стужи грубоваты
И пиров же мы развраты.
Командор же был виновен – Я.
Хотелось мира для себя,
Чтоб океан его во мне кружил,
Чтоб свод его моим дыханьем жил!
Пошёл себе же путь
Я указать…
Сравниться с ним хотелось мне
И Млечных Пут сиянье люду рассказать,
Сравниться со Вселенной
Гореть во огне: КОСМОСА, МЕЧТЫ, СВОБОДЫ.
Все на свете мы уроды!
Хотел дышать свободнее раба,
За то и кара та настигала ведь меня.
О беспощадная судьба,
ПРОРОКОВ лобзанием заразился Я.
ВСЕВЫШНЕ-О
.*
∗
Дыханьем умертвился
РАЗ и НАВСЕГДА
(ПОЭЗИЯ ДАРИЗЗМА)
2. Настоящий Ницше!
Странный аттрактор Трубокрылый Вечнокрайн
В соответствующем фазовом пространстве стоногий.
Логикоцентричный «анти»-феноменологический дазайн!
Лексикографических семитологий.
Поэтика эмерджентности мысли. Нановолатильность.
На селезёнки слёз. Филорун. Обсидианакровый шов.
Твоя извилина Апокалипсиса на постной казни дивность.
Композитор хаоса психософий Лев Шестов!
Ты рассмотрел: Не в расстреле русский трон!
Провозгласив масломыслея булшетом небинарным отныне,
Взор твой доспех, Логас! Твой верблюдадраконьий грифон!
Браде твоей завидует Арександрито Дугилини!
С переводом слову наперевес,
Ты мыслеграфических суицидов
Инфраструктура.
Для апогея Эскаридовых творений
Ты не Арес.
Ты философии последний Асура!
3. Звук истины
Одинокому везде пустыня,
Недалекому повсюду мгла.
И лишь мне от силы ясного аминя
Видно всё и вся.
Солнце златокислая гвоздей нахлесточных лимону сопля
наследная
Набухал военкомный главбух.
Биекция конъюнкций квазипрыщефоний дочь антидискретная:
Нерентабелен валовой дух.
Коль тебе огонье онтологий отрада,
Макиавелли сделает «тебя» глоточек,
Отправит МыЯ плевок из ада
Гомологическая скорбь бескванторных точек.
4. Испуганное чувство, или Эхо чувств
А если бы я стала вдруг дождем,
Смогла бы я навеки слиться
С сердцем человека, что душою ждём,
Чтобы любви бокалу не пролиться.
Но, пребывая в иллюзорном окрыленье…
Хочу стать в его фляге водою,
Как дождь в своем паденье
Соединяет небеса с землёю.
Слил бы он воедино нас поведома.
Но мы все погрязли во грехах,
Коль Всё, что нам неведомо,
Внушает шёпотливый страх…
5. Ледяная ложь
Этот забвенный мир едва ли станет ивой,
В моём сердце нету места огню…
Метель стирает солнечною гривой
Следы шагов идущего по льду.
Бледнеет хладный пир
От лжи о своём вкусе, покроется дрожью.
Бояться лжи не надо: этот мир
Давно уж держится одною ложью…
6. Гордый цветок, или Страх
Цветок у края пропасти прекрасен.
Мы в страхе замираем на краю,
Коль он один над собою столь всевластен,
То даже через ад он был в раю.
Весь наш страх – сплошное плацебо,
Смотря на него сквозь огонь, мы, как мотылёк,
Вместо того чтобы спуститься на небо,
Забыв о страхе, как этот цветок.
7. Признание себе
Моё сердце не может без тебя жить.
Боюсь, что не способен тебя я забыть.
Но вместо того чтоб душу вам отдать,
Предпочту её я разорвать,
Ибо душа моя – не свинина на блюде,
Что истиной фарширована для еврея,
Ведь души моей жаждут люди,
Как муха жаждет картофель гнилея.
24 ноября 2021 года в 17:12
8. Око, плавающее в асфальте
Коль мнишь ты из себя,
Что есть в тебе одна восьмимиллиардная доля меня,
То пройди ты путь от омара до Хайяма,
От лобстера до краба;
И, проплыв версту восьмую, ту, что была Александрова, столь
Что мала, но ты постой…
Да оберни свой лик неясный,
Что башкою я назвал,
И взгляни ты в путь несчастный,
Что и сам ты протоптал.
Слёзы из плода ты выдавь, тот самый плод открой,
Посмотрись в него ты быстро, да и правду нам и сам себе раскрой…
Имя яблоко тому глазному раздор,
И взгляни ты на иуду, что тебя сюда завёл,
И пойми ты жизнь людскую, что ещё не приобрёл,
Ибо потерял свою ты по вине того, кто завёл тебя в тропу чужую и обратно не привёл.
(ПОЭЗИЯ ДАРИЗЗМА)
9. Памятник Габриеле Д’Аннунцио
К стошестидесятилетию 12 марта
Ходя в туфлях из аидовой кожи,
Он сквозь Македонского жрать Цезаря рвался,
Цезарь из глаз Гомера… выжиты величия дозы,
Он хаоса из черепа суккуба набухался.
Он искал огонь по ту сторону страсти и любви,
Он обласкан красотой, как Сетх,
Ибо, живя в глотке жизни, говорил изживи Цинизм ему
от чувств доспех.
Он свидетель на страсти с садизмом годовщине,
Души, кастрированные им, не подтверждаются статистикой.
Настал салют из лысин Муссолини,
Его встречает изумруд, испачканный истиной…
Он эмбрион страсти в эгоизме Эпикура, с гедонизмом его
разорвавший.
«Так и строилась стихов Астаротовых архитектура», —
сказал Диониса читавший.
Эфирные перси изнасилуют невинную ночь,
Вера вырождена варварской похотью поцелуев.
И лишь ты надменно скажешь величию «прочь» —
Вера кинулась под поезд, постмодерн почуяв.
Мощностью миллион микрон медной минуты
Возвышался циник любвелюб.
Четыре тоны слов, что краше красной ртути,
Пожирает танзанитный Трубкозуб.
Неверный раб вьётся в вере в Данте,
Жаждя доказать: «он не князь – он фюрст»,
Он гнилым красотам команданте,
Леватскую гадюку греющий ГюрзТ.
О ты, боявшийся забвенья срасти своих страстиходов,
Гиацинтный якинт Теорий янтарных яблочник,
Твой наследник Кровь и Масодов Величайший сотворил тебе
памятник
Послестрастие.
На его кипящую красу потомки обопрутся,
Я и ты швырнули Луну в лунку лунцио.
Абсурдизм абсентно орёт в Абруццо —
Наконец спокоен Габриеле Д’Аннунцио…
10. Сосна и молния
Я выше животных, я выше людей,
Скажу – и никто не услышит речей.
Стремясь к облакам, я росла одиноко.
Поэтому выросла так я высоко.
Я жажду… Небесного жажду огня,
Чтоб он поразил, уничтожил меня.
* * *
Любовь сосны и молнии была вечна,
Смертью сосны от молнии огня увековечена.
(Закончена за Ницше)
11. Сомрак галактик
В квазаровой утробе Цефеид таится…
Цинично в Цефеиде целится Цефей.
Искажённая вселенная готова биться,
Из души надежду в нарды перелей.
Гром восьмиокий задыхается от испарин,
Вдоль бытия белёслых – бессилиард Грохочестких надежд,
От которых Райдзин гнетётся.
Галактический гвалт.
В комете проделана пропасть…
Её высокопарный мозг отверг Астарот.
Чёрствой черешней пробита чёрная чёрость.
Из нандовых копий вытек надеждоотвод.
На ложе Львов лён восседал лжелгателем.
Вселенная шаровой фарширована ментальностью,
коль она фуршет.
У Вселенной бинт был бытосквозателем.
У галактик серожителей – нет!
«МыЯ» видел, как впадина вонзилась глубоко,
Скорбящий по страданьям скарабей:
Феникс фееричный ржавеет внутри огнеока,
В желчи галактик скрыта… но не пей.
В гидре греется виная впадина,
Взирающая на окислённых истин океан.
Отныне воля – дивная дохлятина,
Которую сожрал лампадовый Левиафан.
В гидре греется виная впадина,
Взирающая на окислённых истин океан…
Отныне воля – дивная дохлятина,
Которую сожрал Левиафан.
У каждого солнца – из звёздных душ гарем,
К изнасилованиям смыслов строгий.
Пред сущим встал иссушённый тотем,
Растекается смех космоногий…
12. Структура отчаяния
Мы любим бобы, мы любим листву,
И каждый из нас не так уж и сильно любит родню.
НО вы не торопитесь предавать нас огню,
Ибо уже бывали мы на адовом краю.
Став отпрыском проклятой семьи,
Не осознав в мраке-стуже свои кандалы,
Поняв, что раб великий неравны
И король земли поганей,
Кинжалову бурю без страха вонзил,
Дабы унижением ты меня своим не поразил,
Поражён я мглою.
Сам себе смерть неся игрою…
Не обходя грязных контор порою,
Коль знал восьмой круг ада,
То, что поддался чарам ты Алкивиада,
Спроси сам у себя, коль больше и спрашивать-то некого
На могиле мёртвого братца судьбы.
Во имя Алкивидовой мечты,
Ни на что не способной суеты,
И вою вой.
А прежних дел не вернуть порой,
И вою вой.
И стуже мгла.
Хотелось обвинить тебя порой,
Сатана ты мой родной.
13. Смерть Ницше
Тсс… философы… тише:
У львовейника траур. УМЕР НИЦШЕ.
Изнасилован волною мирополис.
Не зрит забвениям зениц властезор.
Из материи живописи Аполлон и Дионис
Выпускают эклектичных экзистенций мракофор.
Нововенцы веной кололись.
У виселицы вселенной умягчается взор.
Расколотый раскаяньем гидролиз.
Суще-ощущеньями освистан приговор!
(И чувство мыслей боле не боролись)
Из логоса вытек мёртвый
ПЬЕДЕСТАЛ.
Истиной метафор мракофор был;
КОСТЮМЕРЕН
Ссстрах,
Квартирантом сущего
СТАЛ.
В ужасе даже
КАФКОРЭП.
Расправлен цвет свинцово-строгой ночи
На жезл жёлтой печени дня.
Истина дефляционно-кастрированная не чует чувств воочью,
У подножия брандспойта нету бытия.
Иррационал не льётся боле у таверн.
И унижения победителя изысканны.
И полосато-постный постмодерн
Инвестирует в инсталляцию истины.
Пол стекает жидким свистом в потолок,
Грохотом Ареса астароты агоньячисленны.
И тот модерн, что пост на посток, —
Астигматизмом мысль немыслима.
Постлюд несверхчеловеку бастард.
И даже Тошноту месье сартиР сэкзистентил у Фурье.
Социальный воин авангард!
Сопли холостые схоластик солипсизма – сжв.
Постпростонелюдин нора «Н»… но
Позазавтрашнею анфиладой фекалий воссиял.
Грохотом корысти кашляет клеймо,
Тошнит даже квазар.
Отныне прощение-проклятье,
Ценности церемониалом одноразовы.
Все люди когда-то братья.
Все человеки – братья Карамазовы!
Бури борьбы априорно одеты в смазливые страницы,
Треснул грохот, фаршированный страхом, пред тонкой тишиной;
Чародей чарует чело черепицы;
«МыЯ» становится нововселенской тьмой…
Агнекока окаменела в огонье бытействуйщей птицы,
Дадакофония истины, не ставшая судьбой.
Облезают недосоленные смыслы локалицы,
Логарифм лежит под дном дна – логизизму быть борьбой!
Тссс, философы, тицше
У постмодерна счастья: УМЕР НИЦШЕ.
(Мо что моде верн
Деконстрирует декаденс «Детской»
В нервной нирваной потОм потерн
Ноготь норы шестишестой.)
8 мая 02:08
13.3. Суд
– О судья соплей,
в чем пролаете признаться?
Суд идет.
Сопледант
в зале.
По стенам грохочет
жидкая тишина
Вкратце…
О,
Ваша соплесть,
я настолько крепко прирос
В совершенстве в идеальном лае,
Что не могу поднять
Точку 5x5.
И ваш отец со мной бухнуть не прочь.
Мы с Марксом
насилуем
его и вашу дочь.
Хотели напоить,
а и так вся в стельку пьяна,
Начали свершать над ней теоремы,
Так она, математик умелый,
сказала: обучал её академик Па…
Судья: кхм-кхм, мы отвлеклись от темы.
Но ваша ЧеСесть, ну ладно я,
Но Маркс
привык насиловать
цивильно,
Его тошнит,
он капитал выташнивает вместо…
Судья, приподняв бровь,
В туалете капитал
лысёнку ленидна?
Так вот продолжаем… суд!
Ваша честь, клянусь, пытался
казаться
обычным
Серожителем дня,
Из которого выжит цвет,
Но
Вильгельм… вт… Вунд!
И тряпка от «Я» и меня
Без ума,
А посему без
достижений,
отличий,
огня
Породам я цвету пару лет
достижений,
отличий, ага?..
Из вон тех,
что
полжизни
задохали
На попытки
жить.
Они – ничтожные слизни,
Их в Логосовой печени «Я» будет вить
Сознаюсь!..
я поднимаю гирю истин
Весом в трёх Аристотелей
и одного дебила
Для
соблазнения сеньориты
Сартиру
Своим румянцем из гопитала
и «Мы», и «Я» манила
Протухшее
Время
растекается, подобно
свежему сыру!
Сознаюсь, я жрал замусоленные с
чесноком
Муссолиновы усы,
Сознаюсь, мне снился
Гитлер, тот, что кГбшний нарком,
Целуйщий усы
Сальвадора в дали,
Казамоле Синфеторэ,
Пауза выше бурджхалифа
И ниже Наполеона.
Шок.
Песчано пугливая Подлива
Загустивший в зеготе вливается в висок
Я
свин свон
В
сим суде свиней,
Что бытействует бытодняподжигателем,
Я не серотка для вины весенний,
Ты хоть шарф обгони
Бытосквозателям.
Бытосквозателям
логицизм
пробури,
Из извилин
в зернистой воле готовит быстрый бариста.
Готовит кофе
и закуску веру
в поезд «молчи».
Ты хоть
«да» давиди
дадаиста
В
Великопавлинятстве
винословен
Абсурдно
сюрреалистичной
истины доставки
В опсудной
гениальности крововен
Подсудимый – первый
вкушатель Кафки.
ההא רפ פ מ:
И ЛЮБОЙ, КТО ИСПАВЛИНИТСЯ ПРОЗВАТЬ РЕШЕНИЕ
СУДА НЕВЕРНЫМ,
ПУСТЬ ЗНАЕТ: ТО БЫЛ СУД НАД ПОСТМОДЕРНОМ!
15. Финал
Измучен, я стою у края Бытия.
С трудом на голове несу венок
Терновый,
Но радостно смотрю на то, что сделал Я,
И к похвалам друзей презрительно
Суровый,
И к клевете врагов холодный,
Как скала…
Лишь правда вечная мне спутницей
Была.
Но проститься мне с нею
Пришлось
Из-за того, что смертью
Назвалось.
(Закончена за Шопенгауэра)
16. Корень
Мы любим нефритовый корень,
Что взрастил в себе когда-то человек.
И для нас, конечно, не зазорен,
Какой воздвигли мы Великий век.
Мы любим нефритовый корень,
Что воздвиг в человеке восток,
И для нас он контролем волен,
Им взрастили мыслиграфий кровоток!
18:08 19 февраля
17. Ложе лжи
Открылась дверь, в которой нами виден мрак.
В моей душе был смрад,
Что был грязнее, чем античный пламенный клоак,
И тут на трупах был парад,
Которому был удивлён
Мой циничный глаз.
И я наивен, словно эмбрион,
Пока со мною «Ас».
(ПОЭЗИЯ ДАРИЗЗМА)
18. Око, не доплывшее до асфальта
Коль мни ж ты из себя,
Что есть в тебе одна трехмиллионная ЦАРЯ,
Не догнавшего меня,
То познай ТЫ силу
Снизошедшего пути,
Что ведёт в могилу,
Всех молвящих умертви!
В пути своём, взлетев, узнаешь Артурову ногу,
Вдоль которой на песке виднеется дол,
Что рукою прикроет дорогу,
Небесам сделав укол.
Взора не сводя, внимания не обращай,
Ты ласково дорогу попроси и верещай:
– Дорогушка, златовласая красавица, ты помоги…
Но была она транзгендором – теперь уж жди беды.
Вскинула тебя дорога, оскорблённая тобой,
В путь молвящий, в ад немой,
Что простирался от Мэрлина до Монро,
От Берлина до Гюго.
И очнёшься ты в Иммануиловом моно,
Где учуешь пряный запах критики кино.
Там на канате бегал Кант, кружа,
Где потерял он чистый разум, молвя,
Людина це – канат натягнутий, як «укор»,
Між москолями та поляками.
И Тут все поняли, что Кант хохол,
А точнее, древний укор меж другими железяками.
А посему дадим мы слово русским правдорубам,
Что скажут голосом бесстрашным и непуганым.
Человек – это канат, натянутый между жижей и дубом,
Человек – это канат, натянутый между Жи-киным и Дугиным.
Но тут канат порвался иль исчез, и я упал
В море чьих-то достижений, от которых пахнет водкой.
Я очнулся, огляделся, в шоке увидал
Меня Ельцин по «пейсят» выпивает лодкой?!
Я пытаюсь ухватиться,
Но здесь нету ничего,
Остаётся мне молиться,
Понадеяться на печень его.
Но мне назло, его она не подвела,
Я загораю в достиженьях без огня,
Стал же оком, не доплывшим до асфальта я…
19. Сумерки владыки
Снизойди же до КОРОНЫ
фееричного раба
И взгляни ты в мрака оды,
Что породил отнюдь не Я,
Ибо поныне и вовек века
Червоточина сна не оставит тебя,
Подарив мне клинок межпланетной мечты,
Играя на струнках бездушной души.
Потерял я огонья, разверзлись миры
Отнюдь не во имя бескрайней игры,
Ибо мечта о вздохе финальном нигилиста
В океане феерической лжи
Уже тысячелетия не пушиста,
Коль заполнено морем философской мглы.
Я не сумел превзойти свой прошлый позор
во гробу Галилейевой поры,
И посему от светового мне будет укор,
Коль нету на мне той безвинной вины.
Но сдаться права не имею,
Ужель бездушием своим не поседею…
То были сумерки последнего из королей Императорских морей.
(ПОЭЗИЯ ДАРИЗЗМА)
20. Одажды в оде
Последний блеск и стуже мгла…
Последний стон мгновенье ницшеанского раба…
Не окрылённого достославием Достоевских дел,
Впечатлённого лишь Заратустровой красных кхмер.
Внимая лишь Горькому манному дну
И графоманскому Толстому «льву»,
Тебе не хватит терновых трофеев,
Ибо ты не красоводцы, как тот Тод,
Ты не красив, как Леонид Андреев.
Мысль капнет «кап»,
Она наденет гордо терновую фату на пире,
Стендаль не расскажет неграм стендап
В красном мире.
Мысль даст вкус знаний – знанья станут ядом.
Наградит нас разум разумистским взглядом.
Разум и мысль – антоним, обращённый в скраб,
И этот «антоним» Антонию рану шок эскулап.
Рану не сможет добить —
Отныне я рана и раной должен быть.
Шок угаснет, обратится в ступор,
Рулит немой рупор.
Тачку из Артура, на которой падал Мерлин,
Падает он, потому что девственная кровь грязную Монро,
Ему подножку ставит без ноги выпившее кавалий ведро
Одним овам с это оДа прочувствующий её павлин.
20:00–20:28