Эль Косимано
Хаос времён года
2. Едва ли я смогу вернуться обратно
Джек
С кроссовками в руках я шагаю по длинному просторному коридору виллы с развешанными на стенах картинами Флёр, направляясь в свой кабинет. По дороге захожу на кухню и, найдя там оставленную для меня Флёр булочку с корицей, принимаюсь ее уплетать, а сойки поднимают пронзительный крик, ожидая крошек, которые она всегда рассыпает с балкона во время еды. Даже ветви джакаранды, кажется, тянутся к вилле, стремясь к Флёр и ее магии земли, как будто она их солнце.
Прислонившись бедром к разделочному столу, я провожу пальцем по лужице застывшей глазури, оставшейся на тарелке. К донышку приклеена бумажка, и я слизываю с пальцев остатки сахара, стараясь не оставлять сладких отпечатков, когда вытаскиваю из-под ободка вырванную из журнала страницу. Это реклама с глянцевой цветной фотографией уличного пейзажа в Амстердаме: мечтательная парочка на мосту и окутывающее их обещание целой недели романтики. Написанная от руки дата обведена сердечком – 11 марта, день, когда Флёр согласилась сбежать со мной и который считает нашей официальной годовщиной.
С помощью магнита я прикрепляю объявление о круизе на речном пароходе к холодильнику рядом с другими: железнодорожная экскурсия по Канадским Скалистым горам, пеший поход по Чили, гастрономические туры по Италии и Греции. Теперь, когда мы свободны от Обсерватории, Флёр хочет посмотреть мир. Она мечтает побывать везде, и я ей это пообещал. Поскольку я ее куратор, моей приоритетной задачей является обеспечение ее безопасности. Уютно устроившись в Куэрнаваке, городе вечной весны, на нашей окруженной садом вилле, оснащенной самой современной системой безопасности, на усовершенствование которой я потратил больше года, я могу без труда исполнять свои функции.
Но там, в большом мире?
Мы сюда-то едва пережили путешествие! Чтобы добраться в Мексику, потребовалось целых восемь человек – четыре Времени года, каждый со своей магией, и четыре куратора, прикрывающих нам спины. По пути мы теряли друзей и союзников, частички самих себя, и все изменились – а я больше всех.
Распахиваю дверцу холодильника в поисках молока, с помощью которого надеюсь избавиться от упрямо стоящего комка в горле. Холодный внутренний воздух конденсируется, вырываясь наружу клубящимися облачками тумана, и я наклоняюсь к ним, закрыв глаза, наслаждаюсь ледяным дыханием. Жужжание холодильника заглушает доносящийся с террасы птичий гомон, и я мысленно переношусь с нашей кухни на тот замерзший пруд, где были только мы с Флёр. Сжимаю пальцами холодную стальную ручку дверцы холодильника. Как же я скучаю по потрескиванию мороза на коже! И по тому, как Флёр смотрела на меня, когда я создавал для нее снег. По искрам магии, которые пробегали через нас, когда мы касались друг друга.
То, с какой готовностью она поддалась мне, когда мы боролись в тренажерном зале, кажется уступкой. Мягким напоминанием, что я больше не Время года. Что теперь я не в состоянии подзарядить ее магией или исцелить прикосновением. Неважно, сколько часов я провожу, выполняя силовые упражнения, я по-прежнему остаюсь ее куратором в человеческом обличье. Случаются дни – для меня они самые худшие, – когда я задаюсь вопросом, достаточно ли этого для нее.
Резко тряхнув головой, я хватаю молоко и захлопываю дверцу холодильника. Пью прямо из коробки, большими жадными глотками, но они не смывают чувство вины за жалкие, эгоистичные мысли, которые крутятся у меня в голове с тех пор, как увидел выходящую из тренажерного зала Флёр.
У меня есть моя Весна. Мы есть друг у друга, и мы живы. Она может брать уроки испанского, читать у бассейна любовные романы со счастливым концом и рисовать в своем саду ужасные картины с изображением всевозможных растений. Мы можем часами заниматься любовью, а потом заснуть в одной постели, не беспокоясь о том, что одному из нас суждено умереть.
Мы являемся счастливыми обладателями великолепного дома, солидных банковских счетов и дополнительного бонуса в виде моего бессмертия – все это благодаря награде за восстание, которое наделило Лайона властью.
Мы можем жить здесь, вместе, в нашем личном раю. Вечно, если захотим. Моя магия стала малой платой за такие преимущества.
Я бросаю пустую коробку из-под молока в мусорное ведро и, выходя из кухни, смахиваю горсть крошек со стойки в ладонь и рассыпаю их с балкона для птиц. Они пикируют во внутренний дворик всем своим жадным хором, поедая мое маленькое подношение, а я хватаю кроссовки и спешу в свой кабинет.
Не могу винить Флёр за желание путешествовать. Хотя дом и окружен многими акрами дикой природы, иногда бывает трудно не чувствовать себя скованным. Скрытые за воротами, окруженные камерами наблюдения и строем деревьев, мы можем ощущать себя в полной безопасности здесь, на территории виллы. По большей части безопасными являются и все окрестные города. Даниэль Лайон, новый Кронос, и его напарница Гея издали охранный приказ, распространяющийся на наш дом в Куэрнаваке и включающий запрет на охоту в радиусе нескольких сотен километров. Но то, что правила установлены, вовсе не означает, что все им следуют. Мне ли этого не знать, ведь именно я стал зачинщиком восстания, которое привело нас сюда.
С тех пор все свободноживущие наверху Времена года обязаны еженедельно отмечаться в Обсерватории у специально назначенного на эту должность сотрудника. Мы должны сообщать о любых запланированных поездках за пределы своего региона обитания и подвергаемся тщательному контролю. Когда наши друзья Хулио и Эмбер хотят навестить нас, это не проблема – просто несколько телефонных звонков, дополнительные меры предосторожности и покупка билетов на самолет. Но если мы с Флёр хотим исчезнуть из сети, только мы вдвоем, то есть Время года со своим лишенным магических способностей куратором, строить планы становится намного сложнее. Не знаю, просто ли Лайон перестраховывается из-за горстки не желающих подчиняться Времен года, которых пока не удалось ликвидировать, или он получил конкретную угрозу, но в последние несколько месяцев он все больше и больше нервничает, и не проходит и недели, чтобы он не предложил выслать к нам команду сопровождения, которая вернет нас домой.
Однако Обсерватория под Гринвич-парком в Лондоне больше не является нашим домом.
Я ныряю в свой кабинет и устраиваюсь в кресле. Мой ультрасовременный компьютер может похвастаться тремя огромными плоскими экранами и звуковой системой, способной сбить терракотовую черепицу с крыши дома. Стены над мониторами украшены старыми плакатами со сценами из классических фильмов 1980-х годов и снимками малоизвестных панк-групп. У противоположной стены стоит старый, обитый велюром диван с розовыми подушками. Ума не приложу, зачем приволок его с городского блошиного рынка, разве что он напоминает мне о диване, который был у нас с Чиллом в комнате в Обсерватории, пусть и другого цвета.
На стене над ним между постером с изображением группы «Dead Kennedys» и кадром из фильма «Звездные войны. Эпизод IV: Новая надежда» висит одна из первых картин Флёр: кривобокое вечно- зеленое растение, покрытое снегом.
Я шевелю мышкой, и ряд мониторов над моим столом пробуждается к жизни. Панель безопасности издает звуковой сигнал, когда входная дверь открывается и снова закрывается.
Мгновение спустя на черно-белом мониторе передо мной появляется Флёр. Я надеваю наушники, наблюдая, как она идет по мощеной подъездной дорожке. Низкие каблуки ее сандалий постукивают, пряди длинных розовых волос развеваются на ветру. Всякий раз, глядя, как она уходит отсюда, я ощущаю тяжесть в груди.
Флёр поворачивается и посылает мне воздушный поцелуй. Красный огонек, связанный с ее передатчиком, быстро перемещается по карте на следующем экране, а GPS-трекер показывает каждый поворот, который она совершает по дороге с виллы к ее любимому кафе. Я слушаю вполуха, когда она входит в кафе и делает обычный заказ на высокопарном испанском. Сегодня за стойкой работает новый бариста. Я бросаю взгляд на запись с установленной на ее теле камеры как раз вовремя, чтобы увидеть, как он подмигивает, протягивая ей капучино. Я не очень хорошо знаю испанский, но мне удается уловить суть вопроса по обнадеживающему поднятию бровей.
– Он что же – пригласил тебя на свидание?
Флёр машет на прощание баристе.
– Если бы ты хоть время от времени ходил со мной на занятия, может, и понял бы, что к чему. – Я слышу, что она улыбается, по тону ее голоса и вижу по ее пружинящей походке, когда она неторопливо выходит из кафе. – Разве у тебя нет дел поважнее, чем шпионить за мной? Вроде ты должен был с кем-то встретиться?
– Нет ничего важнее того, что я делаю прямо сейчас.
Я разделяю внимание между ее GPS, жизненными показателями и кадрами с камеры на теле, потом поворачиваюсь ко второму монитору, быстро просматривая спутниковые снимки погоды и заголовки новостей за день. Горизонт чист на несколько сотен километров вокруг. Ничто не указывает на то, что в наш регион забрело чужое Время года – или подбирается к установленным Лайоном границам с целью вторжения.
Флёр тем временем распахивает дверь в свою языковую школу.
– Ты видел, что я оставила тебе на кухне сегодня утром?
– Булочку с корицей?
– Круиз по каналам Амстердама, – уточняет она, поднимаясь по винтовой бетонной лестнице. – Ты поговоришь об этом с Лайоном?
Эта ее затея вызывает у меня изжогу.
– Флёр, я не знаю, стоит ли…
– Он наш должник.
Красный огонек Флёр перестает двигаться, и я поднимаю голову, чтобы посмотреть передаваемое камерой у нее на теле изображение. Она стоит у двери класса со скрещенными на груди руками, отражающимися в стекле, и смотрит на меня.
– Я поговорю с ним, – обещаю я и вижу в отражении, как приподнимаются уголки ее губ и она легонько, для меня одного, улыбается и тянется к дверной ручке.
– Вернусь домой через несколько часов.
– Будь осторожна, – бормочу я в ответ.
* * *
Я не расслабляюсь до тех пор, пока красный огонек Флёр не занимает привычное место за четвертой партой во втором ряду класса. Чувствую укол сочувствия к Чиллу, моему бывшему куратору. Вероятно, и он волновался всякий раз, когда я выходил из дверей Обсерватории в течение тех тридцати лет, что я был Зимой. Должно быть, ему попеременно то снились кошмары, то нападала бессонница от беспокойства обо мне, пока я пребывал в большом мире.
На одном из экранов вспыхивает входящий видеовызов.
– Профессор, – приветствую я Лайона, пристегивая наручный монитор. Я еще не привык называть его Кроносом и не уверен, что он сам привык им быть. Наклоняюсь, чтобы надеть кроссовки, и добавляю приглушенным голосом: – Вы, как всегда, пунктуальны.
Я синхронизирую свой наручный монитор с программой отслеживания Флёр, убеждаясь, что красный огонек мигает. Еженедельные проверки профессора Лайона обычно долго не длятся. Если я потороплюсь, то успею добраться до парка и пробежать несколько миль, прежде чем Флёр вернется домой. Она даже не узнает, что я выходил из дома.
– Как и ты в кои-то веки. – Юмор Лайона сух, и иногда трудно понять, что выражает его формальный тон, сардонический он или искренний. – Кажется, ты собираешься уходить. Я тебя надолго не задержу.
– Прошу прощения. – Я настраиваю видеокамеру и сосредотачиваю все свое внимание на профессоре. – Все в порядке?
У Лайона вытягивается лицо. Он проводит пальцами по вискам, откидывая назад свои седые волосы, и трет глаза. Давненько я не видел у него такого простого человеческого жеста. Улыбка затрагивает его по-зимнему голубые глаза.
– В Обсерватории выдалась трудная неделя.
– Труднее, чем обычно? Я думал, что самое худшее для вас с Геей осталось позади.
После убийства Майкла, бывшего Кроноса, профессор Лайон и Гея вернулись в Обсерваторию с продуманным и ясным планом ее освобождения и преобразования – планом, который они тайно разрабатывали веками. Верные Майклу Стражи были пойманы и помещены в стазисные камеры Обсерватории. После продолжительного сна их будили группами и подвергали слушаниям в течение последующих месяцев, а Лайон с Геей тем временем заменяли их собственной командой безопасности, состоящей из Времен года и их кураторов, за которыми они долгое время наблюдали, не спеша выстраивая дружеские отношения.
Когда со старым режимом было покончено, Лайон и Гея разрушили прежнюю систему. Были установлены новые правила, осуждающие насилие по отношению к Временам года и поощряющие сотрудничество между ранее разделенными частями Обсерватории. Секретные отделы библиотеки были открыты для всех, и Временам года было предложено восполнить пробелы в знаниях о собственной истории, узнать правду о своей магии – правду, о которой мы с Флёр догадались сами и поведали миру: что в парах мы можем выжить даже за пределами сложной системы лей-линий, к которой нас привязал Майкл.
Были сформированы мозговые центры и комитеты действий, полностью состоящие из добровольцев, что позволило Временам года и их кураторам высказать свое мнение, вступить на путь, ведущий к мирному сосуществованию. Когда рейтинговая система лишилась смысла, пали и преграды между Зимним, Осенним, Весенним и Летним крыльями Обсерватории, и Времена года получили возможность общаться, вместе тренироваться и принимать пищу. По словам Лайона, случилось несколько драк, но по большей части переход прошел гладко. Тем, кто не хотел продолжать жить в Обсерватории, вроде нас с Флёр, было предоставлено право уйти. Их выпускали парами при условии регулярного мониторинга, и они получали ограниченную свободу передвижения для сохранения экологического баланса и обеспечения их безопасности.
Когда мы с Лайоном разговаривали на прошлой неделе, все вроде бы шло прекрасно: план Лайона и Геи осуществился относительно мирно. Трудности начального перехода остались позади, и мне показалось странным, что сейчас он выглядит таким измученным.
– Мы с Геей разбудили последних членов прежней Стражи.
– Самое время, – с горечью замечаю я. Одной угрозой меньше.
Личная гвардия Майкла – группа элитных Стражей, обладающих магией всех Времен года разом, – выследила нас и совершила нападение всего в нескольких милях отсюда, и Стражи, которые дольше всех провели в стазисе, считались для нас с Флёр самой большой угрозой. Не думаю, что когда-либо забуду прищуренные глаза Кай Сэмпсон за мгновение до того, как она выпустила в меня целую тучу стрел. Или звериный оскал Дуга Лаускса, когда он бежал по замерзшему озеру, намереваясь убить меня. Я более чем готов к тому, чтобы Лайон назначил им заслуженное наказание.
– Что с ними произойдет? – спрашиваю я, вспоминая пчелу, которую Лайон раздавил ботинком в тот день, когда помог нам сбежать из Обсерватории, – пчелу, некогда бывшую Временем года… или, по крайней мере, вместилищем души одного из них. После того что Дуг и другие Стражи с нами сотворили, мне трудно испытывать к ним хоть какое-то сочувствие.
Лайон вздыхает, как будто не совсем уверен в принятом решении.
– Они будут лишены магии. Как и всем прочим, мы предоставили им возможность жить здесь, в Обсерватории, занимая должности обслуживающего персонала.
Я поднимаю бровь, и Лайон в ответ делает то же самое, признавая мое удивление.
– Большинство благодарны за то, что им вообще дают право выбора, учитывая альтернативу.
– Даже Дуг?
В глубине глаз Лайона мелькает тень.
– Я не уверен, что его можно убедить мирно отказаться от своей магии.
– Почему бы вам просто не заглянуть в свою волшебную палочку – то есть посох – и не увидеть, к чему это приведет?
Посох времени таит в себе неограниченные возможности: способность даровать бессмертие, останавливать мгновение и являть проблески будущего.
– Я предпочитаю этого не делать.
– Отчего же нет? Думаю, это помогло бы вам найти решение проблемы.
– Неужели? – Он склоняет голову набок. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но, сдается мне, я не единственный, кто боится последствий собственного могущества. Возможно, мы с тобой достаточно мудры, чтобы признать риск, сопряженный с принятием подобных решений.
Я принимаюсь ковырять трещинку на поверхности стола, не находя в себе силы взглянуть на свивающееся спиралями темное облако в стеклянном шаре на столе Лайона.
– Пусть случится то, чему суждено случиться, – продолжает он. – Я не собирался использовать посох для тех же целей, что и мой предшественник. Боюсь, однако, что Дуг не оставит мне выбора. Время покажет. – Он качает головой. – Но довольно об этом. Как вы с Флёр поживаете?
– У нас все хорошо.
Лайон откидывается на спинку кресла, изучая меня поверх сцепленных пальцев, и фокус перемещается на обстановку его кабинета: плакат с видом Куэрнаваки висит на том же месте, где и всегда. Меня удивляет накатившая вдруг тоска по дому. Я совсем не скучаю по Обсерватории, но кабинет Лайона в моем представлении похож на лей-линию. Все эти годы он оставался единственным местом, где мне не нужно было высказывать свои мысли или признаваться в тайных устремлениях сердца, потому что каким-то образом Лайон уже все знал.
– Как Флёр спит? – серьезно интересуется он.
– Тут вы меня подловили. Лучше. – На самом деле это ложь. Флёр до сих пор почти каждую ночь просыпается в холодном поту и кричит. Иногда она дергается и произносит имя Дуга, Денвера или Ноэль, как будто все еще борется с ними во сне. Мы оба сражаемся с собственными демонами, поэтому незачем добавлять Лайону беспокойства. – Она немного нервничает. И мечтает отправиться в путешествие.
– Понимаю. Прошло много времени с тех пор, как вы навещали своих друзей. Мы с Геей будем рады организовать для вас поездку в Калифорнию, чтобы повидаться с ними.
– Вообще-то она хочет отправиться куда-нибудь на нашу годовщину. Ну, знаете… заняться осмотром достопримечательностей. Только мы вдвоем.
Последняя ремарка относится, скорее, ко мне, чем к Флёр. Флёр, вероятно, пришла бы в восторг от возможности позвать Хулио и Эмбер в тур по Средиземному морю или махнуть в гости к Поппи и Чиллу, чтобы полюбоваться видами Аляски. Но со времен нашего восстания мне тяжело находиться рядом с ними. Я больше не Время года. В последний раз, когда Хулио и Эмбер приезжали в гости, мне казалось, что я сторонний наблюдатель, глядящий на них с улицы, прижав руки к оконному стеклу. Я сидел рядом с Флёр, но чувствовал себя бесконечно далеким от нее.
Лайон почесывает щеку.
– Ты уверен, что это разумно, Джек?
– Всего на недельку. Погоду обещают достаточно теплую. С Флёр все будет в порядке.
– У меня есть опасения…
– Касательно чего?
– Ты тут ни при чем, – уверяет он. – Я знаю, что вы с Флёр сделаете все, что в ваших силах, чтобы позаботиться друг о друге. Но время не вполне подходящее… Есть еще несколько несогласных Времен года, которых мы не смогли отследить, и слух об окончательной Зачистке неминуемо нарушит хрупкое равновесие. Я бы предпочел отправить охрану, чтобы незаметно следить за вами, но не могу выделить на это людей…
– Ничего страшного. Вы правы. – Глянцевое изображение из журнала Флёр гаснет перед моим мысленным взором. – Наверное, это была ужасная идея.
– Вовсе нет. – Лайон со вздохом проводит рукой по покрытой щетиной щеке. – Вы с Флёр заслуживаете этого. Я поговорю с Геей. Возможно, мы сумеем что-нибудь придумать. Давай вернемся к этому вопросу, когда снова встретимся на следующей неделе.
Я едва заметно киваю, не в силах избавиться от ощущения, что чего-то он мне недоговаривает.
– Вы уверены, что с вами все в порядке, профессор?
– Просто устал. – Он заставляет себя улыбнуться. – Я в порядке.
– Все еще преподаете? – продолжаю я расспросы.
– К большому огорчению Геи. Она обеспокоена тем, что я взваливаю на себя слишком много обязанностей. Стараюсь быть вездесущим.
– Может, она и права.
Я перевожу взгляд на шар в углу экрана. Прозрачная сфера покоится на своем обычном месте на медной подставке на столе Лайона. Дымный туман внутри этого шара – призрачный хранитель магии, некогда принадлежавшей мне и вверенный на хранение Лайону, когда я решил отдать жизнь за наше дело. Магия самого Лайона тоже прежде была заключена в подобном шаре – магия, от которой он добровольно отказался, чтобы быть ближе к Гее, а затем отказался еще раз, взвалив на себя куда более тяжелое бремя обязанностей.
Я отворачиваюсь от экрана, опасаясь выдать себя тоскливым взглядом.
– Я дал тебе клятву, Джек. Я сохраню его, – Лайон кладет руку на стекло. – Я в неоплатном долгу перед тобой. Если ты когда-нибудь захочешь вернуть свою магию, достаточно лишь попросить.
Серая дымка беснуется внутри стеклянного шара в стремлении выбраться наружу. Но за возвращение моей магии придется заплатить. Она уже не та, что была раньше. Когда магия покинула меня, Гея почувствовала, что с ней что-то не так, появилась примесь чего-то темного и злого. Она предположила, что самые истерзанные части моей души – худшие страхи и обиды, болезненные осколки самых глубоких и самых ужасных воспоминаний – ушли из меня вместе с силой, как будто предвидели, что это единственный способ пережить то, через что я прошел. Но я всегда подозревал, что дело тут в чем-то большем. А вдруг мой туман почернел не от того, через что мне довелось пройти, а от того, что я сделал?
И тот факт, что, несмотря на это, я все еще жажду вернуть свою магию, беспокоит меня больше всего на свете.
– Есть способ примириться с этим, Джек. Встреча со своими демонами может стать первым шагом к прощению себя. Мы с Геей предупреждали, что это будет болезненно, но никогда не говорили, что невозможно.
Я задвигаю эту мысль в дальний уголок сознания.
– Нормально иногда ставить жизнь на паузу и уделять время тому, чтобы исцелиться и как следует все обдумать после перенесенной травмы, как это сделали вы с Флёр. Но еще не поздно, Джек. Ты всегда можешь выбрать другой путь движения вперед. Мы с Геей будем рядом, если ты решишь попробовать, – мягко говорит он. – Мы не позволим тебе пройти через это в одиночку.
Я прикусываю язык. Я ведь поклялся охранять Флёр. И уважать ее выбор. Я не стану бросаться ей в лицо подобными заявлениями, только чтобы сберечь собственную гордость.
– Я в порядке.
– Очень хорошо, – говорит Лайон. – Я перенаправил ваши ежеквартальные доходы на ваши счета. А еще раздобыл для вас с Флёр постоянные визы, так что можете оставаться в Мексике столько, сколько пожелаете. Курьер доставит их на этой неделе вместе с новыми паспортами на случай, если передумаете возвращаться в Обсерваторию…
– Или когда мы с Флёр решим спланировать поездку, – напоминаю я.
Он продолжает, скривив рот:
– Новые документы выдержат обычную проверку в аэропорту, но я бы посоветовал вам обоим избегать любых юридических осложнений, чтобы предотвратить более глубокое расследование касательно ваших личностей. Будучи за рулем, следите за ограничением скорости, не ввязывайтесь ни в какие стычки с полицией.
Ясные глаза Лайона мерцают, как хрустальное око посоха, отражая все мои прошлые решения и все будущие возможности. Я невольно улыбаюсь. Последние тридцать с лишним лет он практически заменял мне отца, и даже при том, что мы теперь нечасто встречаемся лично, приятно осознавать, что он присматривает за мной.
– Я буду хорошо себя вести.
– Ну, на это я не стал бы рассчитывать, – криво усмехается он. – Передавай мои наилучшие пожелания Эмбер, Хулио и остальным, когда будешь с ними разговаривать.
– Непременно.
– И вот еще что, Джек, – добавляет профессор с оттенком грусти в голосе. – Я знаю, что у вас с Флёр нет никакого желания возвращаться в Обсерваторию. После всего, что вы пережили, я не имею права ожидать иного. Но вы оба всегда можете считать это место своим домом. Никогда в этом не сомневайся.
Если сейчас я закрою глаза, то почувствую запах его кабинета – насыщенный аромат кофе и старых книг, привкус мела во рту. Я киваю, подавляя ноющее желание вернуться. Чтобы навестить мой дымный туман. И самого Лайона.
– До следующего звонка, Джек.
– До встречи, профессор. – Я удерживаю на лице улыбку, пока его изображение не исчезает с экрана.
