Эль Кеннеди
Сделка
Глава 7
Ханна
Обычно я горжусь тем, что у меня есть голова на плечах и что я умею принимать взвешенные решения. Но как быть с моим согласием заниматься с Гарретом? Глупее не бывает.
На следующий вечер по дороге к его дому я продолжаю ругать себя за это решение. Когда на вечеринке в Сигме он загнал меня в угол, я собиралась послать его куда подальше, но он помахал Джастином у меня перед носом, как морковкой, и я схлопнулась, как дешевая палатка.
Надо же, я уже злоупотребляю метафорами.
Наверное, мне пора признать мрачную истину: мой здравый смысл испаряется, когда дело касается Джастина Кола. Вчера вечером я ушла с тусовки, движимая одной целью: забыть о нем, а вместо этого я позволила Гаррету Грэхему пробудить во мне самую деструктивную для человечества эмоцию – надежду.
Надежду на то, что Джастин заметит меня. Надежду на то, что он тоже захочет меня. Надежду на то, что я наконец-то встречу человека, который вызовет у меня хоть какие-то чувства.
Просто удивительно, как сильно я одурманена этим парнем.
Я ставлю взятую взаймы машину позади джипа Гаррета, рядом с блестящим черным пикапом, но двигатель не выключаю. Я размышляю над тем, что сказала бы мне мой психотерапевт, если бы узнала о сделке с Гарретом. Думаю, она была бы против, но Кэрол всегда ратовала за расширение круга общения. Она постоянно настаивала на том, чтобы я держала свою жизнь под контролем и хваталась за любую возможность, позволявшую забыть о нападении на меня.
Итак, на настоящий момент сухой остаток следующий: после изнасилования я встречалась с двумя парнями. Я спала с обоими. И ни один из них не вызвал у меня такого же горячего и страстного желания, как Джастин Кол со своим томным взглядом.
Кэрол сказала бы мне, что любая возможность стоит того, чтобы ее изучить.
Гаррет живет в двухэтажном таунхаусе с белой лепниной по фасаду. Крылечко у дома небольшое, террасы нет, перед домом на удивление ухоженная лужайка. Преодолевая внутреннее сопротивление, я заставляю себя вылезти из машины и подойти к двери. В доме грохочет рок. В глубине души я надеюсь, что мой звонок потонет в этом грохоте, однако я слышу шаги. Дверь открывается, и я вижу перед собой высокого парня с взлохмаченными светлыми волосами и точеными чертами. Такое впечатление, будто он сошел с обложки GQ.
– О, привет, – говорит он, оглядывая меня с ног до головы. – А мой день рождения только на следующей неделе, но если ты мой подарок, то я не возражаю.
Черт, как же я не сообразила, что Гаррет наверняка соседствует с таким же несносным типом, как он сам.
Я крепко сжимаю лямку своей огромной сумки и подумываю о том, чтобы вернуться в машину, пока Гаррет не узнал о моем приходе. Однако мой план рушится, потому что в дверях появляется Гаррет. Он босиком, одет в потертые джинсы и поношенную серую футболку. Волосы у него влажные, как будто он только что из душа.
– Привет, Уэллси, – весело говорит парень. – Опаздываешь.
– Я сказала в восемь пятнадцать. Сейчас восемь пятнадцать. – Я перевожу ледяной взгляд на мистера GQ. – Если ты намекал на то, что я шлюха, то ты очень сильно меня оскорбил.
– Ты принял ее за шлюху? – Гаррет сердито смотрит на приятеля. – Это мой репетитор, брат. Прояви хоть каплю уважения.
– Я не принимал ее за шлюху, я подумал, она стриптизерша, – отвечает блондин. Как будто это меняет дело! – Она же в костюме, черт побери.
В его словах есть резон. Под верхней одеждой можно разглядеть мою униформу официантки.
– ЗЫ: хочу стриптизершу на день рождения – заявляет GQ. – Только что решил. Запал на такой подарок.
– Я сделаю пару звонков, – обещает Гаррет, но как только его приятель уходит прочь, он понижает голос: – Не будет ему никакой стриптизерши. Мы все скинулись, чтобы купить ему новый айпод. Свой он утопил в пруду с карпами позади Хартфорд-Хауса.
Я смеюсь, а Гаррет вдруг набрасывается на меня, как горный лев.
– Боже ты мой! Это был смех? Я не знал, что ты умеешь смеяться. Ну, еще раз, чтобы я успел заснять.
– Да я смеюсь постоянно. – Я делаю многозначительную паузу. – Правда, в основном над тобой.
Он прижимает руку к груди, делая вид, будто я сразила его наповал.
– А ты знаешь, что ты – это смерть для мужского эго?
Я закатываю глаза и закрываю входную дверь.
– Пошли в мою комнату, – говорит Гаррет.
Черт, он хочет заниматься в спальне? Наверное, другие девчонки об этом только мечтают, а вот у меня перспектива остаться с ним наедине вызывает тревогу.
– Джи, это тот самый репетитор? – слышу я мужской голос, когда мы проходим мимо комнаты, которая, как я предполагаю, является гостиной. – Эй, репетитор, давай сюда! Есть разговор!
Я испуганно смотрю на Гаррета, но он лишь усмехается и ведет меня к двери. Гостиная представляет собой самую настоящую холостяцкую берлогу. Обстановка включает два кожаных дивана, поставленных под углом друг к другу, сложную на вид мультимедийную систему и журнальный столик, заставленный пивными бутылками. С дивана поднимается темноволосый парень с живым взглядом голубых глаз, такой же красивый, как Гаррет и GQ, и по его манере двигаться я понимаю, что он прекрасно осознает свою привлекательность.
– В общем, так, – строгим голосом заявляет Голубоглазый. – Мой мальчик должен получить отлично на экзамене. Советую тебе не забывать об этом.
Я презрительно ухмыляюсь.
– А иначе что?
– А иначе я очень-очень расстроюсь. – Голубоглазый нарочито медленно оглядывает меня сверху вниз, потом снизу вверх, задерживаясь на моей груди. – Ты же не хочешь расстраивать меня, правда, красавица?
Гаррет издает смешок.
– Не трать зря время, старик. У нее иммунитет к флирту. Поверь мне, я уже пробовал. – Он поворачивается ко мне. – Это Логан. Логан, это Уэллси.
– Ханна, – поправляю я его.
Логан на мгновение задумывается, потом качает головой.
– Не-а, мне больше нравится Уэллси.
– С Дином ты виделась в прихожей, а это Такер, – добавляет Гаррет, указывая на рыжего парня на диване. Сюрприз! Этот парень такой же привлекательный, как остальные.
Наверное, думаю я, жильцы этого дома подбирались по признаку «чертовски сексуален».
Только Гаррета я об этом спрашивать не буду. Его эго и так распухло до небывалых размеров.
– Привет, Уэллси, – машет мне Такер.
Я вздыхаю. Замечательно. Я так понимаю, что я теперь Уэллси.
– Уэллси – звезда рождественского концерта, – сообщает приятелям Гаррет.
– Зимнего конкурса, – поправляю я.
– А я как сказал? – Гаррет отмахивается. – Ладно, давай браться за эту муть. Увидимся, ребята.
Я вслед за Гарретом поднимаюсь по узкой лестнице на второй этаж. Его комната в конце коридора. Судя по ее размерам и наличию отдельного санузла, это главная спальня дома.
– Ты не возражаешь, если я быстро переоденусь? – смущенно спрашиваю я. – У меня в сумке нормальная одежда.
Он усаживается на край гигантской кровати и откидывается, опираясь на локти.
– Давай начинай. А я буду наслаждаться шоу.
Я стискиваю челюсти.
– Я имела в виду, в ванной.
– Тогда неинтересно.
– А никто и не говорил, что будет интересно, – парирую я сквозь зубы.
В ванной чище, чем я ожидала, в воздухе все еще стоит слабый древесный аромат лосьона после бритья. Я натягиваю легинсы, набрасываю черный свитер, собираю волосы в хвост и засовываю униформу в сумку.
Когда я выхожу, Гаррет все еще сидит на кровати. Он поглощен своим телефоном и даже не поднимает глаз, когда я вываливаю на кровать рядом с ним внушительную кучу учебников.
– Как ты меня ни раздражаешь, но я тебя процитирую: ты готов браться за эту муть? – саркастически спрашиваю я.
Он рассеянно отвечает:
– Ага. Одну секунду. – Он длинными пальцами набивает сообщение и откладывает телефон в сторону. – Извини. Теперь я весь внимание.
Варианты моего размещения ограничены. У окна стоит письменный стол, но там только один стул, причем он завален одеждой. Та же ситуация с креслом в углу. Сидеть на голом полу мне не очень-то улыбается.
Остается кровать.
Я с неохотой забираюсь с ногами на матрас и сажусь по-турецки.
– Итак, думаю, нам первым делом надо пройтись по всем теориям. Нужно убедиться, что ты знаешь их суть. А потом мы начнем применять их к списку конфликтов и моральных дилемм.
– Звучит неплохо.
– Тогда давай начнем с Канта. Его этика довольно прямолинейна.
Я открываю буклет с лекциями, который раздала нам Толберт в начале года, и, листая страницы, нахожу материал по Иммануилу Канту. Гаррет заползает на кровать и полусидя устраивается в изголовье. Он тяжело вздыхает, когда я кладу ему на колени открытый разворот.
– Читай, – приказываю я.
– Вслух?
– Ага. А когда прочтешь, перескажи, что ты прочитал. Как думаешь, справишься?
Секундная пауза, затем его нижняя губа начинает как-то странно дрожать.
– Может, сейчас не самое время говорить тебе об этом, но… я не умею читать.
У меня отвисает челюсть. Матерь божья. Он наверняка шутит.
Гаррет сотрясается от хохота.
– Успокойся, я просто пошутил. – Он становится серьезным. – А ты, что, серьезно подумала, что я не умею читать? Ну, Уэллси, ты даешь.
Я одаряю его ласковой улыбкой.
– Меня бы это ни капельки не удивило.
Однако Гаррету все же удается удивить меня. Он не только прочитывает лекцию, гладко и четко выговаривая все сложные слова, но и почти дословно пересказывает основы категорического императива Канта.
– У тебя фотографическая память? – спрашиваю я.
– Нет. Просто я умею работать с фактами. – Он пожимает плечами. – Но у меня не получается применять теории к моральным ситуациям.
Я даю ему поблажку.
– На мой взгляд, все это полнейшая чушь. Откуда нам знать, что все эти философы – уже давно сошедшие в могилу – подумали бы о гипотетических вопросах Толберт? Нам известно только то, что они оценивали бы их отдельно, в каждом конкретном случае. Правильно и неправильно – это не черное и белое. Тут гораздо сложнее, чем…
У Гаррета звонит телефон.
– Черт, одну секунду. – Он смотрит на экран, хмурится и отправляет еще одну эсэмэску. – Извини, так что ты говорила?
Следующие двадцать минут мы тратим на самые основные вопросы этических взглядов Канта.
За это время Гаррет успевает отправить еще пять сообщений.
– Господи! – взрываюсь я. – Мне что, конфисковать у тебя эту штуку?
– Извини, – в тысячный раз говорит он. – Я поставлю его на беззвучный режим.
Это ничего не меняет, так как парень кладет телефон рядом, и экран у этой чертовой штуковины загорается всякий раз, когда приходит сообщение.
– Так что, по сути, логика – это стержень кантовской этики. – Я замолкаю, когда экран снова вспыхивает. – Бред какой-то! Кто тебе пишет?
– Никто.
Как же, никто, задница. Я хватаю телефон и нажимаю на иконку «Сообщения». Имени нет, только номер, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: отправитель – женщина. Если только желание «облизать Гаррета с ног до головы» не возникло у какого-то парня.
– Ты занимаешься сексом по переписке во время занятия? Что с тобой не так?
Он вздыхает.
– Я не занимаюсь сексом. Это она занимается.
– Гм. Давай осудим ее, да?
– Почитай мои ответы, – предлагает он. – Я ей твержу, что я занят. Не моя вина, что она не понимает намеки.
Я прокручиваю переписку и обнаруживаю, что Гаррет говорит правду. Все сообщения, что он отправил за последние полчаса, переполнены словами «занят», «занимаюсь» и «поговорим позже».
Вздохнув, я открываю клавиатуру и начинаю набивать текст. Гаррет протестует и пытается выхватить у меня телефон, но поздно. Я уже нажала кнопку «Отправить».
– Вот, – объявляю я. – Теперь она отстанет.
– Честное слово, Уэллси, если ты… – он замолкает, прочитав сообщение.
«Это репетитор Гаррета. Ты мешаешь нам. Мы скоро закончим. Не сомневаюсь, еще полчаса ты спокойно высидишь в застегнутых штанишках».
Гаррет встречается со мной взглядом и хохочет так громко, что я не выдерживаю и улыбаюсь.
– Это будет эффективнее, чем твои недоделанные «оставь меня в покое», согласен?
Он хмыкает.
– Спорить не о чем.
– Надеюсь, твоя подружка заткнется хоть на некоторое время.
– Она не моя подружка. Эту «хоккейную зайку» я подцепил в прошлом году.
– «Хоккейную зайку»? – в ужасе повторяю я. – Какая же ты свинья. Вот так ты называешь женщин?
– А если женщина заинтересована только в том, чтобы переспать с хоккеистом, а потом хвастаться перед всеми подругами, что она с ним переспала? Да, мы так их и называем, – едко парирует парень. – Между прочим, в этом сценарии именно я являюсь объектом.
– Пусть тебе от этого лучше спится. – Я тянусь за буклетом. – Давай перейдем к утилитаризму. Сосредоточимся на Бентаме.
Затем я провожу контрольный опрос по тем двум философам, что мы обсуждали сегодня, и радуюсь, когда получаю от Гаррета правильные ответы, причем даже на каверзные вопросы.
Замечательно. Может, Гаррет Грэхем не такой уж тупица, как я думала.
К концу часа я убеждаюсь, что он не просто вызубрил материал и выдал мне заученные ответы. Он все в полной мере постиг, причем настолько глубоко, будто и в самом деле проникся этическими идеями. Жаль, что на переэкзаменовке не дается право выбора, иначе, я уверена, он блестяще сдал бы экзамен.
– Завтра приступим к постмодернизму. – Я вздыхаю. – По моему скромному мнению, это, наверное, самое запутанное учение в истории человечества. У меня репетиция до шести, а потом я свободна.
Гаррет кивает.
– А у меня тренировка до семи. Как насчет восьми?
– Меня вполне устраивает. – Я складываю учебники в сумку и иду в туалет. Когда я выхожу, то вижу, что Гаррет копается в моем айподе.
– Ты шарил в моей сумке?! – вскрикиваю я. – Неужели правда?
– Твой айпод выпал из наружного кармашка, – возражает парень. – Мне захотелось посмотреть, что у тебя на нем. – Не отводя взгляда от экрана, он начинает читать имена вслух: – Etta James, Adele, Queen, Ella Fitzgerald, Aretha, Beatles.[16][17][18][19] Боже, до чего странная эклектика! – Неожиданно он озадаченно качает головой. – Слушай, а ты знаешь, что у тебя тут One Direction?
– Серьезно? – с сарказмом говорю я. – Наверное, само загрузилось.
– Кажется, ты напрочь лишилась моего уважения. А ведь ты как-никак учишься на музыкальном.
Я выхватываю у него айпод и прячу его в сумку.
– One Direction делает великолепные гармонии.
– Позволю себе не согласиться. – Он решительно вздергивает подбородок. – Я составлю тебе плейлист. Очевидно, тебе надо уяснить разницу между хорошей музыкой и дерьмовой.
– До завтра, – цежу я сквозь зубы.
Гаррет, захваченный своей идеей, перебирается к iMac на своем столе.
– Что ты думаешь насчет Lynyrd Skynyrd? Или тебе нравятся только те группы, где мужики выступают в одинаковых нарядах?
– Спокойной ночи, Гаррет.
Я выхожу из комнаты. Я готова рвать на себе волосы. Не могу поверить, что согласилась целых полторы недели заниматься с ним.
Да поможет мне бог.
Глава 8
Ханна
На следующий вечер Элли звонит в тот момент, когда я вылетаю из музыкального корпуса после очередной катастрофической репетиции с Кэссом.
– Ого, – говорит она, когда слышит мой тон. – Что это с тобой?
– Кэссиди Донован, – сердито отвечаю я. – Репетиция была кошмарной.
– Он опять пытается украсть у тебя все хорошие ноты?
– Хуже. – Я слишком взбешена, чтобы пересказывать случившееся, я и не пересказываю. – Эл, мне дико хочется подкрасться к нему, когда он будет спать, и придушить подушкой. Нет, мне хочется прикончить его, когда он будет бодрствовать, чтобы он успел увидеть радость на моем лице.
Ее смех щекочет мое ухо.
– Черт. А он здорово достал тебя, да? Хочешь поговорить об этом за ужином?
– Не смогу. Я сегодня встречаюсь с Грэхемом. – Еще одна договоренность, которую у меня нет желания выполнять. Моя мечта – принять душ и улечься перед телевизором, но я знаю Гаррета, он станет преследовать меня и орать, если я осмелюсь отменить нашу встречу.
– До сих пор не могу поверить, что ты согласилась на эти занятия, – тянет Элли. – Наверное, он умеет убеждать.
– Типа того, – соглашаюсь я.
Я не рассказывала Элли о нашей сделке с Гарретом главным образом потому, что хочу оттянуть тот момент, когда она узнает о моей одержимости Джастином и начнет меня поддразнивать. Знаю, я не смогу вечно скрывать от нее правду: у Элли наверняка возникнут вопросы, когда выяснится, что я иду на вечеринку с Гарретом. Но к этому времени я успею придумать хороший предлог.
Есть вещи, в которых стыдно признаваться даже ближайшей подруге.
– Сколько он тебе платит? – с любопытством спрашивает она.
Я, как дура, называю первую попавшуюся сумму.
– Э, шестьдесят.
– Шестьдесят долларов в час?! Мать честная. Безумие какое-то. Тебе стоит пригласить меня в ресторан и угостить хорошим стейком, когда вы закончите.
Угостить стейком? Черт. Да такой стейк стоит моего заработка за три смены!
Вот доказательство того, что врать плохо. Вранье всегда возвращается, чтобы укусить вас за одно место.
– Обязательно, – беззаботным тоном говорю я. – Кстати, мне пора. На сегодня Трейси машину мне не дала, так что нужно вызвать такси. Увидимся через пару часов.
Такси довозит меня до дома Гаррета, и я договариваюсь с водителем, чтобы он заехал за мной через полтора часа. Гаррет предупредил меня, чтобы я спокойно заходила в дом, так как за ревом телевизора или стереосистемы звонок никто не слышит. Однако сейчас в доме стоит тишина.
– Грэхем?! – кричу я от двери.
– Я наверху, – слышится его голос.
Я поднимаюсь в его спальню. Он одет в спортивные брюки и белую майку-борцовку, которая подчеркивает красоту его идеально сформированных бицепсов и сильных предплечий. Я не могу отрицать, что его тело выглядит притягательно. Он крупный, но не такой грузный, как футбольные полузащитники, высокий, гибкий и мускулистый. На правом предплечье я вижу татуировку: черные языки пламени тянутся к плечу, огибая бицепс.
– Привет. А где твои соседи?
– Сегодня же пятница – где, по-твоему, они могут быть? Тусуются, – мрачно отвечает парень, доставая лекции из валяющегося на полу рюкзака.
– А ты предпочел позаниматься, – замечаю я. – Даже не знаю, что лучше: восхититься твоим героизмом или пожалеть тебя?
– Уэллси, я не тусуюсь во время сезона. Я уже говорил тебе об этом.
Говорил, но я ему не поверила. Как это он не тусуется каждый вечер? Я имею в виду, взгляните на этого парня. Да он прекраснее и популярнее, чем Бибер. Ну, во всяком случае, чем тот Бибер, каким он был до того, как сорвался с катушек и бросил свою обезьянку в чужой стране.
Мы устраиваемся на кровати и сразу принимаемся за работу, но каждый раз, когда Гаррет начинает читать теорию, я мысленно возвращаюсь к сегодняшней репетиции. Во мне продолжает кипеть гнев, и испорченное настроение, как ни стыдно мне признавать это, отражается на наших занятиях. Я въедливее, чем хотела бы, и страшно раздражаюсь, когда Гаррет неправильно истолковывает материал.
– Неужели так сложно? – ворчу я, когда он в третий раз не может ответить на вопрос. – Он говорит…
– Ладно, я все понял, – обрывает меня парень, досадливо хмурясь. – Незачем кидаться на меня, Уэллси.
– Извини. – Я на мгновение закрываю глаза, чтобы успокоиться. – Давай перейдем к следующему философу. Вернемся к Фуко в конце.
Гаррет сурово смотрит на меня.
– Никуда мы переходить не будем. Во всяком случае, до тех пор пока ты не расскажешь, почему тебе так и хочется откусить мне голову. Что, Лапочка игнорирует тебя в квадрате?
Его сарказм только подстегивает мое раздражение.
– Нет.
– У тебя месячные?
– О боже. Ты меня достал. Просто читай.
– Я не буду читать эту чертовщину. – Парень складывает руки на груди. – Послушай, есть легкий способ справиться с твоей стервозностью. Тебе достаточно рассказать, что тебя взбесило, я объясню тебе, что ты ведешь себя нелепо, и мы мирно продолжим занятия.
Я недооценила упрямство Гаррета. А зря, ведь он своей настойчивостью перехитрил меня и добился всего, что ему было надо. Я не хочу откровенничать с ним, но моя ссора с Кэссом висит надо мной, как темная туча, и мне надо развеять скопившуюся в ней грозовую энергию, пока она меня не поглотила.
– Он хочет хор!
Гаррет хлопает глазами.
– Кто хочет хор?
– Мой партнер по дуэту, – угрюмо отвечаю я. – Он же проклятье моей жизни. Клянусь, если бы я не боялась сломать руку, я бы врезала по его наглой тупой роже.
– Хочешь, я научу тебя? – Гаррет крепко сжимает губы, как будто сдерживает смех.
– Меня так и подмывает сказать «да». Если серьезно, то с этим парнем просто невозможно работать. Песня фантастическая, а он только и делает, что придирается к каждой незначительной детали. Тональность, темп, аранжировка, чертовы костюмы, в которых мы будем выступать.
– Ладно… Так что насчет хора?
– Только представь, Гаррет. Кэсс хочет, чтобы в последнем куплете нам подпевал хор. Чертов хор. Мы уже неделями репетируем эту песню. Предполагалось, что исполнение будет простеньким и незатейливым, чтобы мы оба могли раскрыть свои голоса, и тут он вдруг предлагает сделать из этого гигантское представление!
– Тебя послушать, так он самая настоящая дива.
– Он и есть дива. Я готова оторвать ему башку. – От гнева у меня сдавливает горло, руки трясутся. – И потом, как будто всего этого ему мало, за две минуты до конца репетиции он заявляет, что нам нужно изменить аранжировку.
– А что не так с аранжировкой?
– Ничего. С аранжировкой все нормально. А Мэри-Джейн – девчонка, которая написала эту проклятую песню, – сидит и помалкивает! Не знаю, то ли она боится Кэсса, то ли запала на него, но от нее никакой помощи. Она затыкается, когда мы начинаем спорить, а должна была бы высказывать свое мнение и помогать решать проблему.
Гаррет надувает губы. Примерно так делала моя бабушка, когда глубоко задумывалась. Просто прелесть.
Но он прибьет меня, если я скажу, что он напомнил мне мою бабушку.
– Ну? – говорю я, не выдерживая его молчания.
– Я хочу услышать эту песню.
Моему удивлению нет предела.
– Почему? Зачем?
– Затем, что ты только о ней и говоришь с того момента, как мы увиделись.
– Ничего подобного! Я заговорила о ней впервые!
Он небрежно отмахивается – подозреваю, это типичный для него жест.
– Я хочу услышать ее. Если у этой девочки по имени Мэри-Джейн кишка тонка для правомочной критики, тогда это сделаю я. – Он пожимает плечами. – Может, твой партнер – как его зовут?..
– Кэсс.
– Может, Кэсс и прав, а ты просто слишком упряма, чтобы увидеть это.
– Поверь мне, он ошибается.
– Замечательно, только позволь судить мне. Спой оба варианта – тот, который сейчас, и тот, на котором настаивает Кэсс, – и я выскажу тебе свое мнение. Ты же играешь, да?
Я непонимающе хмурюсь.
– Что играю?
Гаррет закатывает глаза.
– На инструментах.
– А, да, играю. На пианино и гитаре. А что?
– Сейчас приду.
Он выбегает из комнаты. Я слышу его шаги в коридоре, потом скрипит какая-то дверь. Он возвращается с акустической гитарой в руке.
– Такера, – поясняет он. – Он не обидится, если ты поиграешь на ней.
Я скрежещу зубами.
– Я не собираюсь петь тебе серенады.
– А почему бы нет? Ты стесняешься?
– Нет. Просто у меня есть другие дела. – Я устремляю на него многозначительный взгляд. – Например, помочь тебе с пересдачей.
– Мы почти закончили с постмодернизмом. Все самое трудное будет на следующем занятии. – В его голосе появляются дразнящие нотки. – Ладно тебе, у нас есть время. Дай мне послушать.
Он совершенно по-мальчишески улыбается, и я сдаюсь. Он мастерски научился изображать из себя веселого мальчишку. Только он не мальчишка. Он мужчина с сильным телом и решительно вздернутым подбородком. Я знаю: Гаррет будет травить меня весь вечер, если я не соглашусь спеть.
Я беру гитару и пробегаю пальцами по струнам. Гитара настроена, правда, чуть выше, чем та, что у меня дома, но звук замечательный.
Гаррет забирается на кровать и кладет голову на целую гору подушек. Я впервые вижу, чтобы человеку для сна нужно было так много подушек. Может, они необходимы ему как колыбель для его непомерного эго?
– Ладно, – сдаюсь я. – Вот так это выглядит сейчас. Представь, что в первом куплете ко мне присоединяется мужской голос, а потом мы поем второй куплет.
Я знаю многих певцов, которые стесняются петь перед незнакомыми людьми, но у меня с этим проблем нет. С самого детства музыка была для меня убежищем. Когда я пою, окружающий мир исчезает. Остаюсь я и музыка, а еще чувство глубокого покоя, который я нигде больше не могу найти, как ни стараюсь.
Я набираю в грудь воздуха, проигрываю вступительные аккорды и начинаю петь. Я не смотрю на Гаррета, потому что меня здесь уже нет, я растворилась в мелодии и словах, я полностью сосредоточена на звучании своего голоса и гитары.
Мне нравится эта песня. Действительно нравится. Она обладает неповторимой красотой, и даже без дополняющего мой голос богатого баритона Кэсса она все равно производит неизгладимое впечатление своей щемящей душу глубиной, столь характерной для лирики Эм-Джи.
Почти сразу же у меня в голове проясняется, а на сердце становится легче. Я опять единое целое, и все это благодаря музыке. Музыка спасла меня и после изнасилования. Когда меня что-то гнетет или когда не хватает сил переносить душевную боль, я сажусь за пианино или беру гитару, и я понимаю, что счастье рядом. И оно всегда достижимо для меня, всегда доступно, пока я могу петь.
Несколько минут спустя последняя нота растворяется в воздухе, как нежный аромат духов, и я возвращаюсь в настоящее. Я поворачиваюсь к Гаррету, но его лицо ничего не выражает. Даже не знаю, чего я ожидала от него. Восторгов? Насмешек?
Вот молчания точно не ожидала.
– Хочешь услышать версию Кэсса? – спрашиваю я.
Он кивает. Всего лишь. Еле заметно дергает головой и ничего не говорит.
Отсутствие реакции с его стороны нервирует меня, и на этот раз я пою с закрытыми глазами. Я передвигаю модуляцию туда, куда настаивал Кэсс, повторяю еще раз припев так, как он хотел, и точно понимаю, что во мне нет ни капли предвзятости, когда я отстаиваю первый вариант. Второй вариант скучный, а повтор припева – явный перебор.
К моему удивлению, Гаррет соглашается со мной сразу же, как только я высказываю свое мнение.
– В таком исполнении она затянута, – говорит он хриплым голосом.
– Ведь это же ясно, правда? – Я потрясена тем, что Гаррет практически озвучил мои мысли. Эх, если бы у Эм-Джи хватало духу высказываться в присутствии Кэсса.
– И забудь о хоре. Тебе он не нужен. Черт, я думаю, и Кэсс тебе не нужен. – Парень ошарашенно качает головой. – Твой голос… Знаешь, Уэллси, он прекрасен.
У меня начинают пылать щеки.
– Ты так думаешь?
Взволнованное выражение на его лице говорит мне о том, что он абсолютно серьезен.
– Сыграй что-нибудь еще, – просит он.
– Гм, а что ты хочешь услышать?
– Что угодно. Мне безразлично. – Я поражена страстностью его голоса, эмоциями, которые отражаются в его серых глазах. – Мне просто нужно еще раз услышать, как ты поешь.
Ого. Ладно. Всю жизнь люди говорили мне, что я талантлива, но, кроме родителей, никто больше не умолял меня спеть.
– Пожалуйста, – тихо просит Гаррет.
И я пою. Песню собственного сочинения, но, так как она еще сырая, я перехожу на другую. Я играю Stand By Me[20], любимую песню мамы, ту, которую я пела ей на каждый день рождения. Воспоминания снова уносят меня туда, где царят мир и спокойствие.
На половине песни глаза Гаррета закрываются. Я вижу, как мерно поднимается и опускается его грудная клетка, мой голос дрожит от переполняющих меня эмоций. Затем мой взгляд перемещается на лицо Гаррета, и я замечаю среди щетины маленький белый шрам на подбородке, Интересно, где он его получил, спрашиваю я себя. Хоккей? Несчастный случай, когда он был ребенком?
Его глаза остаются закрытыми до последнего аккорда, и я решаю, что он заснул. Я откладываю гитару.
Глаза Гаррета распахиваются прежде, чем я успеваю встать с кровати.
– Ой, ты не спишь, – вздрагиваю я. – Я думала, ты заснул.
Он садится, и в его голосе слышится неподдельный восторг:
– Где ты научилась так петь?
Я в замешательстве пожимаю плечами. В отличие от Кэсса, я не умею петь себе дифирамбы.
– Не знаю. Это то, что я умела всегда.
– Ты училась? – Я мотаю головой. – То есть ты однажды открыла рот и запела вот так?
Я смеюсь.
– Ты говоришь, как мои родители. Папа и мама часто шутили, что в роддоме произошла путаница и им выдали чужого ребенка. У меня в семье все безголосые. Никто не может понять, от кого у меня способности к музыке.
– Надо бы взять у тебя автограф. Когда тебя будут награждать Grammy, я продам его на eBay за огромные деньги.
Я вздыхаю.
– Музыкальный бизнес жесток, дружище. Я не выдержу и сорвусь, если попытаюсь влезть во все это.
– Выдержишь. – В его голосе нет ни тени сомнения. – Кстати, я думаю, ты делаешь ошибку, выступая на конкурсе дуэтом. Ты должна быть на сцене одна. Серьезно. Представь: ты сидишь на сцене в единственном круге света и поешь так, как пела сейчас. Да от твоего выступления у всех зрителей по коже побегут мурашки.
Может, Гаррет и прав. Не насчет мурашек, а насчет того, что я сделала ошибку, объединившись с Кэссом.
– Уже поздно. Мне некуда деваться.
– Ты всегда можешь отказаться.
– Ни за что. Это подло.
– Я имею в виду вот что: если ты откажешься сейчас, у тебя хватит времени подготовить соло. Если будешь тянуть, то останешься в дураках.
– Я так не могу. – Я смотрю на парня с вызовом. – Ты бы смог подвести своих товарищей по команде, зная, что они на тебя рассчитывают?
Он отвечает без колебаний:
– Никогда.
– Тогда почему ты думаешь, что я пойду на такое?
– Потому что Кэсс не из твоей команды, – спокойно отвечает Гаррет. – Судя по тому, что ты рассказываешь, он с самого начала действует исключительно тебе во вред.
– Я согласилась петь с ним, – твердо говорю я. – А мое слово что-то да значит. – Я смотрю на будильник и чертыхаюсь, понимая, сколько времени. – Мне пора. Такси уже ждет меня. – Я быстро соскакиваю с кровати. – Только мне сначала нужно пописать.
Гаррет хмыкает.
– СМИ.[21]
– Все писают, Гаррет. Смирись с этим.
Через несколько минут, когда я выхожу из туалета, я вижу на лице Гаррета невиннейшее на свете выражение. И, естественно, у меня тут же возникают подозрения. Я смотрю на учебники, разбросанные по кровати, затем на свою сумку на полу, но ничего из ряда вон входящего не замечаю.
– Что ты сделал? – спрашиваю я.
– Ничего, – беззаботно отвечает он. – Знаешь, у меня завтра игра, так что наше следующее занятие будет в воскресенье. Как тебе? Ближе к вечеру?
– Хорошо, – говорю я, но все равно не могу избавиться от ощущения, что он что-то затеял.
Только через пятнадцать минут, проходя в свою комнату, я обнаруживаю, что мои подозрения были не беспочвенны. У меня от ярости аж сводит скулы, когда я получаю сообщение от Гаррета.
Он: Признание: когда ты была в WC, я стер с твоего iPod весь 1 Direction. Не стоит благодарности.
