bannerbannerbanner
Париж

Эдвард Резерфорд
Париж

Полная версия

И оцепенел.

Спустя секунду он левой рукой уцепился за балку, нависающую у него над плечом, а правой нащупал опорную стойку позади себя и сжал с такой силой, что металлический край впился ему в плоть. Но Тома ничего не мог с собой поделать. Он не мог ослабить хватку. Ледяная паника сковала его, и вся сила словно утекла через ноги вниз. Он стоял там, неспособный двинуться ни вперед, ни назад, и едва дышал.

Тома Гаскон никогда раньше не испытывал паники. Ему не приходило в голову, что ощущения при работе на внутренней стороне колонны будут отличаться от тех, к которым он привык, заколачивая заклепки с внешней стороны. Но вчера под ним находилось переплетение балок. Сегодня же у него под ногами не было ничего, кроме сорока метров пустоты.

Он считал, что не боится высоты, поскольку мог стоять на холме и смотреть вниз. И к тому же сорок метров – это не так уж и высоко. Но сейчас он не стоял на холме, он словно ступил на канат.

А потом он осознал, что с земли на него смотрят двое. Месье Эйфель улыбался. Но орлиный взор Жана Компаньона не упускал ничего, и потому мастер был серьезен.

– В чем дело? – Его голос был резок. – Ты хочешь спуститься?

В этот миг Тома Гаскон понял, что может потерять любимую работу.

– Нет, нет! – выкрикнул он.

Едва понимая, как у него это получилось, зная только, что иначе нельзя, Тома заставил себя наклониться немного вперед и невероятным усилием воли оторвал левую руку от балки.

– Добрый день, месье, – отсалютовал он Эйфелю. – Я как раз жду, когда ваш ползучий кран привезет мне что-нибудь.

Он видел, как Эйфель кивнул ему с улыбкой, но Компаньон все еще буравил его подозрительным взглядом. Тома гадал, не заметил ли старший мастер побелевшие костяшки его правой руки, которой он по-прежнему сжимал металлическую стойку. Он осторожно повернулся и взглянул на одного из своих новых товарищей. И как только его глаза оторвались от зияющей пропасти под ногами, паника слегка отпустила. Рабочий тоже смотрел на него с любопытством, и потому Тома заставил себя улыбнуться.

– Когда я работал вместе с месье Эйфелем над статуей Свободы, он сказал мне, что она станет самым знаменитым его творением. А теперь он строит вот это. – Каким-то чудом он сумел отцепить руку от стойки и даже пожал плечами. – Когда мы закончим башню, надо будет спросить его, какое чудо он придумает в следующий раз.

Верхолазы рассмеялись. Тома почувствовал себя спокойнее. Весь день он периодически поглядывал вниз и постепенно приучил себя не бояться пустоты под ногами.

В первый после этого выходной он ходил на Монмартр к родителям, и Люк спросил его:

– Ну и как тебе – нравится работать на высоте?

– Очень нравится, – улыбнулся Тома.

К середине ноября он надумал предпринять более решительные действия.

– В воскресенье я собираюсь навестить свою семью, – сказал он Эдит. – Не хочешь сходить со мной? Заодно я мог бы показать тебе Монмартр.

– Это далеко. – Она задумчиво посмотрела на него.

– Да нет, не очень. Можно поехать на трамвае до Клиши, а там останется только взобраться на холм. – Он видел, что она колеблется. – Думаю, тебе стоит сходить со мной, если не будет дождя. А в непогоду все равно ничего не видно.

– Я бы хотела посмотреть на город сверху.

– Конечно! С холма открываются отличные виды. Надо будет пообедать с родителями, но потом мы сможем погулять. В ясный день даже в ноябре на улицы выходят рисовать художники.

– Ну хорошо, – сказала она.

Они сели на трамвай почти у самой Триумфальной арки. Поскольку определенных мест для посадки и высадки пассажиров у трамваев тогда не было, горожанам приходилось самим останавливать их. Вагоновожатые на взмахи и крики пешеходов реагировали избирательно: для почтенной старой дамы они могли придержать лошадей, а на бедно одетую молодежь, вроде Тома и Эдит, обычно и внимания не обращали. Когда они заскакивали в движущийся вагон, Эдит оступилась. Если бы Тома не успел схватить ее за руку, девушка могла бы упасть. Пользуясь случаем, он притянул ее к себе, и Эдит вроде была не против. Но через несколько мгновений она уже скромно сидела на скамье рядом с ним, а когда он рискнул положить ладонь ей на колено, Эдит мягко сняла ее.

На площади Клиши они соскочили с трамвая и двинулись вверх по склону холма. На пути к вершине Тома вел Эдит по самым живописным улочкам. Она заметила, что Монмартр напомнил ей Пасси в годы ее раннего детства, а от мельниц пришла в восторг. Но когда они начали спускаться с противоположной стороны холма в лабиринт трущоб Маки, Эдит стала менее разговорчивой и, как показалось Тома, задумчивой.

– Наш дом далеко не дворец, – сказал он.

– Да кто захотел бы жить во дворце? – пошутила она.

Наконец он подошли к дому, где жили Гасконы, и поднялись по лестнице. Их встретили родители, Люк и Николь. Все весьма удивились, что Тома привел с собой девушку, но он непринужденно заявил, что Эдит – его подруга из Пасси, которая никогда не бывала на Монмартре.

– Я предложил показать ей холм и пригласил сначала отобедать с нами. – Он повернулся к матери. – Ты не возражаешь?

– Конечно же нет! – Мать просияла улыбкой.

Нет такой французской семьи, в которой отказались бы накормить гостя. Но в душе Тома был рад, что случай пригласить Эдит выпал на воскресенье, а то всем еды могло не хватить.

– Вы ходили сегодня на мессу? – спросила мать Тома у гостьи.

– Да, мадам, – ответила Эдит. – Мы ходили вместе с матерью.

– Ты слышишь? – обратилась мадам Гаскон к дочери. – Может, и ты в следующее воскресенье сходишь со мной в церковь вместо того, чтобы валяться в кровати?

– Сегодня я не выспалась! – запротестовала Николь.

– Значит, вы из Пасси? – поддержал светский разговор старший Гаскон. – Красивый район.

– Раньше у нашей семьи там была ферма, – сказала Эдит, – но больше мы не занимаемся сельским хозяйством.

– Чем же вы занимаетесь? – поинтересовалась мать Тома.

– Я помогаю матери. Она уборщица в лицее Жансон-де-Сайи. Но еще я помогаю тете Аделине, которая работает у месье Нея. Он стряпчий. Это хорошее место, и я надеюсь в будущем получить его.

– Жансон-де-Сайи, – повторил месье Гаскон. – Я слышал, это очень модный лицей.

Тома видел, как его мать производит собственные расчеты. Николь в это время изучала блузку и юбку Эдит, не забыв посмотреть и на обувь. На его вкус, одевалась Эдит нормально. Что подумала на этот счет Николь, он не смог угадать. Судя же по выражению лица матери, она еще не вынесла окончательного решения, но большого впечатления девушка на нее не произвела.

– Я с этого года работаю горничной в доме одного доктора рядом с площадью Клиши, – сказала Николь.

– Должно быть, это неплохое место, – вежливо заметила Эдит.

– Да, ничего. – Николь пожала плечами.

На столе еды было в достатке: большое блюдо с фасолью и даже мясо. От Тома не укрылось, правда, что матери пришлось несколько сократить порции, чтобы хватило Эдит. На десерт подали фруктовый пирог. Тома был доволен, что по воскресеньям его семья обедает, как подобает солидным людям, – скорее всего, благодаря деньгам, которые он давал матери.

Застольная беседа продолжалась. Его мать узнала, что Эдит – единственный ребенок в семье. Люк внимательно наблюдал за гостьей и отмалчивался, что для него было нехарактерно. Эдит спросила, где он собирается работать, когда вырастет.

– На Монмартре, как и сейчас. А потом стану великим комиком и загребу кучу денег.

– Вот как!

– Это лучше, чем работать, – пояснил Люк.

– Он шутит, – вмешался Тома, хотя сам не был в этом уверен.

Чтобы поддержать разговор, Тома рассказал родственникам, как они с Эдит запрыгивали в трамвай и как она чуть не упала.

– Ах, – вздохнул его отец. – Тома строит сейчас эту огромную башню, и к нам приедут люди со всего света, чтобы посмотреть на нее. Но когда они увидят, как мы передвигаемся по городу, это будет позор.

– Почему? – спросила его жена.

– В Лондоне есть поезда на паровой тяге, которые возят пассажиров по всему городу. Многие такие поезда ездят под землей. А у нас в Париже еще нет ничего похожего.

– Между прочим, – подхватил Люк, – в Нью-Йорке уже ходят наземные поезда!

– Англичане и американцы могут делать что пожелают, – заявила Эдит, – но почему мы должны портить красоту Парижа сажей, паром и этими ужасными рельсами? Пусть те страны считают себя более современными, зато мы более культурные.

– Согласна, – одобрительно закивала мать Тома. – У нас гораздо больше культуры.

После обеда Тома и Эдит вышли на немощеные улицы Монмартра, и Тома повел девушку вверх по холму к кафе «Мулен де ла Галетт». Погода в тот день стояла ясная, но прохладная, поэтому народу было меньше, чем обычно по воскресеньям. Затем они обошли площадь, виды которой любили писать художники. Трое живописцев, что рискнули выйти в такой холод, закутались в шарфы и теплые пальто, но упрямо водили кисточками по холсту. Тома с Эдит несколько минут посмотрели на их картины, а потом пошли дальше, к строящейся базилике Сакре-Кёр. Каменные стены церкви заметно подрастали с течением времени, но пока видна была только гигантская система лесов и море грязи.

Но от строительной площадки по-прежнему открывался волшебный вид.

– Вон башни Нотр-Дама. – Тома горделиво знакомил Эдит с новой для нее панорамой Парижа: золотые купола Оперы всего в паре километров, Дом инвалидов чуть подальше. – А вон там… – он указал на участок правее Дома инвалидов, – взметнется в небо башня месье Эйфеля. – С улыбкой он заметил: – Я знаю, Маки – довольно примитивный район, но я обожаю Монмартр. В Париже нет ничего похожего на этот холм.

– Ты на самом деле гордишься башней, которую строишь?

– Конечно.

– Здорово.

Он отвез ее обратно в Пасси до наступления темноты. На авеню Виктора Гюго она поблагодарила Тома, позволила поцеловать себя в щеку и ушла. Ему казалось, что ей понравился день, но уверенности не было.

 

В следующее воскресенье Эдит была занята, и Тома отправился к родителям. Только в самом конце обеда мать заговорила на интересующую ее тему:

– Та девушка, которую ты приводил сюда… У тебя есть на нее планы?

– Не знаю, – сказал он. – Может быть.

– Ты мог бы найти себе кого-нибудь получше, – твердо заявила мать.

– Ты говоришь так только потому, что она не дочь вдовы Мишель, – пожал плечами Тома. Он глянул на отца, но тот избегал смотреть на сына, и Тома пришлось продолжить разговор с матерью: – Но вы же неплохо поладили.

– Ты мог бы найти себе кого-нибудь получше, – стояла на своем мать.

После еды он пошел погулять с Люком. Реакция родителей не стала для него полной неожиданностью: теперь любая невеста, за которой не дают мясную лавку, их не устроит. Но от Люка Тома надеялся услышать что-то более приятное.

Однако слова Люка застали его врасплох.

– Это та самая девушка, которую мы с тобой искали? – спросил младший брат.

– Да. Как ты догадался?

– Не знаю.

– Что ты о ней думаешь?

Люк помолчал. Потом его лицо погрустнело.

– Я ей не понравился, – сказал он наконец.

– С чего ты взял? Мне она ничего такого не говорила. Ни слова. Мне, наоборот, показалось, что ты ей очень понравился.

– Нет. – Но Люк только тряс головой. – Я точно тебе говорю. Я всегда чувствую такие вещи.

– Уверен, что ты ошибаешься, – сказал Тома.

Но он был озадачен.

Три дня спустя Эдит спросила его, будет ли у него возможность посетить вместе с ней ее мать и тетю в ближайшую субботу.

Они встретились после полудня: Эдит ждала его в начале авеню Виктора Гюго. Парочка пересекла просторную площадь вокруг Триумфальной арки и вышла на широкую авеню Гранд-Арме, ведущую на запад прямо к Елисейским Полям. Свернув на нее, они миновали несколько кварталов, повернули направо и прошли еще немного. Дома на этой улице, хоть и достаточно респектабельные, были какими-то серыми и закоптелыми и наводили на Тома уныние. В одном из таких домов, который стоял на углу и был немного больше остальных, помимо внушительного парадного входа, имелся также боковой проход, ведущий во внутренний дворик, защищенный от незваных гостей высокой железной оградой. В этом заборе имелась калитка. Эдит потянула за цепь колокольчика. Где-то внутри послышался тонкий резкий звон, и несколько мгновений спустя калитка открылась.

– Это моя мать, – сказала Эдит.

Сходство сразу бросалось в глаза: те же веснушки, тот же широкий рот. Но время безжалостно обошлось с матерью Эдит. Тома видел, что когда-то она была красива, но потом обрюзгла, а в последние годы перестала следить за собой. Волосы она красила хной, но недостаточно часто, судя по отросшим седым корням. Глаза, когда-то яркие, заплыли, исчерченная глубокими морщинами кожа шеи обвисла.

– Значит, вы тот молодой человек, который строит башню. – Она изобразила улыбку.

– Да, мадам, – вежливо ответил Тома.

Хозяйка провела их по узкому коридору в комнату. Там стоял диван с изогнутой спинкой, два парадных кресла и столик. Окно, обрамленное шторами из тяжелого дамаска, выходило во двор, но плотная кисейная занавеска едва пропускала свет.

– У моей золовки отличное положение, вы согласны?

Значит, тетя Аделина – сестра пропавшего отца Эдит, сообразил Тома.

– Прекрасное положение, мадам, – сказал он.

– Моя тетя – консьержка, – объяснила Эдит. – На самом деле она присматривает за всем домом.

– Это большой дом, – добавила ее мать. – И большая ответственность. Но Аделина создана для такой работы, это точно.

– И месье Ней тоже живет здесь? – проявил интерес Тома.

– Месье Ней владеет этим домом, – сообщила мать Эдит с гордым видом человека, который числит среди своих друзей богача. – Его контора находится в соседнем здании. И живет он тоже тут неподалеку вместе со своей дочерью.

– Его дочь зовут мадемуазель Ортанс, – добавила Эдит.

– Ах, мадемуазель Ортанс, – восхищенно протянула ее мать. – Однажды она составит блестящую партию. Это точно.

– Я бы хотела показать Тома дом, – сказала Эдит.

Ее мать глянула на буфет и кивнула:

– Если увидишь тетю, скажи, что мы ждем ее.

Вслед за Эдит Тома поднялся по узкой лестнице, затем прошел по коридору, который привел их в заднюю часть большого дома. С загадочной улыбкой Эдит распахнула еще одну дверь, и Тома оказался на просторной площадке, от которой к парадной двери спускалась широкая лестница.

– Красиво, – заметил он. – Вы когда-нибудь пользуетесь этим входом?

– О нет! Парадная дверь всегда заперта. Пойдем.

Эдит приблизилась к двери справа от лестницы, тихонько постучала и вошла.

Панели на стенах просторной комнаты местами потрескались, но в целом она производила великолепное впечатление. Над камином висела картина XVIII века – портрет аристократа с лицом, излучающим олимпийское спокойствие. Стены украшали цветные гравюры с придворными дамами. У окна стоял изящный письменный столик в стиле рококо и такой же стул. Справа от двери расположился большой гардероб орехового дерева. А напротив камина у противоположной стены стояла роскошная кровать XVIII века под пологом, на которой, подпертая подушками и валиками, сидела знатная дама в облаке кружев и читала томик в кожаном переплете.

– А, малышка Эдит, – сказала дама, чье лицо было бы копией безмятежного господина над камином, если бы не плохо подогнанные зубы из слоновой кости.

– Мадам Говри, позвольте представить вам моего друга Тома Гаскона, – почтительно произнесла Эдит. – Он работает на строительстве башни месье Эйфеля.

Мадам Говри посмотрела из-за книги на Тома.

– Как это печально, молодой человек, – сказала она весьма спокойным тоном. – Я видела в газетах изображения башни этого месье Эйфеля, кем бы он ни был. – Она выговорила имя инженера так, будто считала его непроизносимым. – Вам следует поискать другую работу.

– Вам не нравится башня, мадам? – осведомился Тома.

– Совершенно не нравится. – Она отложила книгу на покрывало. – Когда я думаю о том, что строила Франция в прошлом, о Лувре, например, или о Версале, и потом вижу чертежи этого отвратительного костыля, который наверняка заржавеет до того, как его достроят, вижу изображения этой варварской пошлости, которую собираются повесить в парижском небе, я спрашиваю себя: во что превратилась Франция? – Она снова взялась за книгу. – На вид вы приличный молодой человек, но вы позорите страну. Вы должны немедленно уйти со стройки.

– Благодарю вас, мадам, – сказал Тома, и они с Эдит удалились.

– Надеюсь, ты не обиделся, – хихикнула Эдит, как только дверь за ними закрылась.

– Конечно же нет. – Тома пожал плечами. – Так думает половина Парижа.

Действительно, в газетах каждую неделю появлялись статьи на эту тему, повторявшие примерно то же самое, что сказала старая дама.

– Знаю. Но она так красиво выражается. Мадам Говри – наша аристократка, – с гордостью сказала Эдит.

– Так что же это за место? Здесь живут старики?

– Да, это дом престарелых, но совершенно особенный. Месье Ней лично договаривается с каждым постояльцем. Некоторые платят ему, у других есть дом, или земля, или какой-то доход, и потом они переезжают сюда, и он все для них делает. Он юрист, поэтому всегда знает, как поступить.

– Сколько здесь постояльцев?

– Около тридцати.

– И все они остались без родственников?

– У некоторых есть родня. Но они все знают, что могут доверять месье Нею. Говорят, – продолжила она тише, – что одна старая дама была здесь так счастлива, что оставила ему все свое состояние.

Тома ничего не сказал.

Они заглянули еще в одну комнату, далеко не такую шикарную. Там в единственном кресле лицом к окну сидела старуха и, казалось, дремала.

– Мадам Ришар бывает очень несговорчивой. Моей тете приходится давать ей настойку опия.

В коридоре им встретилась невысокая полная женщина. Она была с головы до ног одета в черное, а ее пухлое лицо по форме напоминало шар. Тома предположил, что это и есть тетя Аделина.

– Марго, ты не видела мою тетю? – спросила Эдит у женщины.

– Нет, не видела, – певуче ответила та и сказала Тома, проплывая мимо: – Добрый день, месье.

– Это Марго, сиделка, – пояснила Эдит. – Наверное, тетя поднялась наверх.

До верхнего этажа они добрались по крутой и темной лестнице. В коридоре не было окон, и только в конце его через световой люк внутрь попадало немного дневного света. Эдит несколько раз позвала тетю, но ответа не получила. Она повернулась, чтобы спуститься снова на первый этаж. Тома тоже пошел за ней, но по дороге из любопытства открыл одну из дверей в коридоре.

Комната была практически голой. На окне, которое не мыли как минимум год, не было занавесок. Стены в углах покрылись пятнами сырости. Посреди комнаты стояла железная койка, выкрашенная в черный цвет; на ней, под красным одеялом, лежала костлявая старуха, похожая на выброшенные за ненадобностью садовые грабли. С края засаленного матраса свисали пряди ее седых волос. Она лежала неподвижно, и если и дышала, то беззвучно. Пол покрывала пыль, но даже мышь не нашла бы здесь и крошки съестного. Внимание Тома привлекла одна деталь. На стене прямо напротив кровати в тонкой металлической раме висела дешевая гравюра, изображающая Деву Марию с Младенцем; стекло поверх картины было отполировано до блеска.

– Тома, – окликнула его Эдит, – что ты там делаешь?

– Ничего, – сказал он и закрыл дверь. – Кто это там?

– Мадемуазель Бак. Она очень бедная. Пойдем.

Когда они вернулись в комнаты тети Аделины, указанная дама уже находилась там. Она смерила Тома оценивающим взглядом и, увидев, должно быть, все, что ей было нужно, пригласила его сесть. Сама же она подошла к буфету и достала бутылку сидра.

– Не желаете ли угоститься сладким сидром? – спросила она.

– Возможно, молодой человек предпочел бы коньяк, – с надеждой предложила мать Эдит.

– Нет, – твердо возразила ее золовка. – Сладкий сидр.

– Да, спасибо, – сказал Тома.

Тетя Аделина разлила сидр в стаканчики для всех присутствующих. На ней была накрахмаленная белая блуза и темно-синее платье, черные волосы стянуты в тугой узел на затылке. Из-под густых бровей внимательно смотрели большие темные глаза.

– Где вы живете, юноша? – спросила она.

– Я снимаю комнату на улице Помп, мадам. Но мои родители живут на Монмартре.

– Надеюсь, не в Маки.

– В Маки, мадам. Не беспокойтесь, они достойные люди, – добавил он. – Я старший сын, и родители проследили за тем, чтобы я окончил школу, а потом обучился ремеслу.

– Рада слышать.

– Вы давно управляете этим домом, мадам?

– Да. У меня очень ответственная работа.

– Это уж точно, – вставила мать Эдит, хотя тетя Аделина с неудовольствием отнеслась к ее участию в разговоре. – Месье Ней начинал с малого, знаете ли. Раньше у него было всего две комнатки в трущобах Бельвиля: одна для мадемуазель Бак, а вторая для вдовы, муж которой оставил ей в наследство неплохое дело – скобяную лавку. Но она не могла управлять им, просто понятия не имела, как быть. И месье Ней стал делать буквально все: вести торговлю, заботиться о ней самой. И когда она умерла, то все оставила ему. Так было положено начало его состоянию. Потом месье Ней переехал в жилище получше, около вокзала дю-Нор. И наконец – вот сюда. – Она удовлетворенно покивала. – Месье Ней крайне предан своим постояльцам. Он везде возит с собой мадемуазель Бак. Начинала она в трущобах Бельвиля, а теперь живет в большом доме рядом с Триумфальной аркой!

– Достаточно об этом, – попробовала остановить ее золовка.

– У него есть мозги, у нашего месье Нея, – продолжала тем не менее мать Эдит, весьма довольная собой и своей речью. – Я спросила его как-то, в чем секрет скобяной торговли, и знаете, что он мне ответил? «Оказывается, – сказал он, – это всего лишь гвозди». Представляете? Всего лишь гвозди!

На этом, похоже, ее разговорчивость иссякла. На лице тети Аделины отразилось облегчение. Тома же был бы не прочь послушать еще, ему было интересно.

– Хочешь, расскажу тебе кое-что про месье Нея? – предложила Эдит. – Ты же слышал о великом Нее, который был маршалом Наполеона?

– Конечно.

– Он и месье Ней родственники. Правда же, тетя Аделина?

– Я считаю это вполне вероятным. Месье Ней слишком скромен, чтобы говорить об этом.

– И у него тут неплохо поставлено дело, – сказал Тома.

Тетя Аделина взглянула на него с подозрением.

– Месье Ней необычайно добр, – сказала она с упреком. – Тому, кому повезло оказаться под его присмотром, больше никогда не придется ни о чем беспокоиться.

– Он ангел! – воскликнула мать Эдит, наконец-то верно угадав момент для реплики. – Просто ангел!

 

– И у него есть дочь, как я слышал.

– Правильно, – подтвердила тетя Аделина. – Мадемуазель Ортанс – прелестная девушка.

– Она богатая наследница и сможет найти себе достойную партию, – добавила мать Эдит.

– Несомненно.

Тома ожидал, не предложат ли хозяйки угощение, но пока об этом не было сказано ни слова, и он был в растерянности: что же ему теперь делать? Его сомнения были прерваны стуком калитки. Тетя Аделина удивленно прислушалась. В замке входной двери повернулся ключ.

– Должно быть, это месье Ней, – сказала она. – Обычно он приходит в другое время.

В коридоре послышались мягкие шаги, затем легкий стук в дверь, которую тетя Аделина торопливо отворила, и в комнату вошел владелец заведения. Эдит и Тома поднялись, а мать Эдит, неспособная встать достаточно быстро, подобострастным поклоном со стула выразила свое понимание того, сколь глубокого уважения достоин сей благодетель человечества.

Месье Фредерик Ней был обычным стряпчим чуть ниже среднего роста, но его внешность приобретала дополнительную значительность благодаря исключительной худобе, а также слишком вытянутому лицу, напомнившему Тома рыбину. Брюки он носил такие узкие, что они больше походили на чулки прошлого века. Пальто, надетое им в тот день, было темно-шоколадного цвета.

Он обвел взглядом всех собравшихся по очереди. Как будто некое шестое чувство подсказало ему, что в его владения вторгся чужак! Его глаза остановились на Тома.

– Добрый день, месье Ней, – проговорила Эдит с обаятельной улыбкой, и едва заметно изогнувшийся угол мясистых губ юриста показал, что девушка пользуется его расположением. – Позвольте представить вам моего друга Тома Гаскона. Он работает на башне месье Эйфеля.

Ней кивнул:

– Мои поздравления, юноша. – Он говорил так тихо, что Тома пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать обращенные к нему слова. – Мнения о башне могут разниться, но я считаю, что мы не должны опасаться прогресса при условии, что традиции не забыты.

– Это точно, – вставила мать Эдит.

– Я уже познакомила Тома с мадам Говри, – сообщила Эдит. – Ей башня вообще не нравится, – добавила она со смехом.

И опять губы юриста дрогнули.

– У мадам Говри чудесная комната, – сказал Тома, надеясь произвести хорошее впечатление.

И очевидно, ему это удалось, потому что стряпчий вдруг оживился:

– Совершенно верно, юноша, и даме ее положения подобает проживать именно в такой обстановке. Все наши комнаты, смею надеяться, удовлетворительны, но комната мадам Говри – лучшая.

Тома понимал, что не следует этого говорить, но не устоял перед соблазном:

– Также я видел мадемуазель Бак. Ее помещение совсем не так хорошо.

С его стороны глупо было бросать вызов Нею, но если Тома ожидал, что тот смутится, то сильно недооценил стряпчего.

– Ах, бедняжка мадемуазель Бак, – сказал Ней, качая головой. – Она пришла ко мне много лет назад, почти без средств, но я принял ее. А теперь… – он печально улыбнулся, – я полностью содержу ее. – Он развел руками, словно говоря: что тут поделаешь?

– Истинный ангел, – пробормотала мать Эдит.

– И я уверена, что мадемуазель Бак благодарна вам, месье Ней, – произнесла тетя Аделина, – хоть она и не может выразить это словами.

– Я рад, что вы сказали это, – с чувством ответил ей месье Ней. – Рад, потому что превыше всего ценю в людях два качества. – Он обернулся к Тома. – Запоминайте, юноша, эта наука пригодится вам в жизни. Первое – это благодарность. И я надеюсь, что все постояльцы этого дома имеют основания быть благодарными.

– Нет ничего, что не сделал бы для них месье Ней, – запричитала мать Эдит. – Ничего!

– Я надеюсь, что обеспечиваю их всем необходимым и даже сверх того, если позволяют средства, – сказал Ней и затем опять обратился к Тома: – Второе качество, юноша, это преданность – такая, которую проявляет по отношению ко мне мадам Аделина. Благодарность и преданность. Вот что главное.

Тома заподозрил, что люди, не проявившие должной благодарности и преданности месье Нею, могут сильно пожалеть об этом.

– А вы благодарный и преданный человек? – неожиданно спросил у него Ней.

– Я благодарен месье Эйфелю за то, что он дал мне работу, – сказал Тома. – И я буду предан ему.

– Ну вот. Значит, мы единодушны в этом. – Окинув Тома стеклянным взором, Ней улыбнулся Эдит. – Замечательный молодой человек. – Затем он обратился к тете Аделине: – Вчера во время обхода меня вызвали по делу, если вы помните. Вот почему я вернулся сегодня: хочу увидеть тех трех или четырех постояльцев, которых вчера не успел навестить. Мадемуазель Бак, кстати, одна из них.

– Желаете, месье, чтобы я сопровождала вас? – спросила тетя Аделина.

– Нет. В этом нет нужды.

– Мадемуазель Бак не расстается со своей картиной с Девой и Младенцем, – сказала Эдит. – Марго протирает стекло всякий раз, когда заходит в комнату. Вы же знаете, как неподвижно всегда лежит мадемуазель Бак, но я вижу, что она смотрит на картину.

– Религия дает нам утешение, – сказала ее мать с видом умудренного годами человека.

– Верно, – сказал Ней, шагнув к двери.

Тома подумал, что теперь картина вряд ли долго провисит в комнате мадемуазель Бак.

– А как поживает мадемуазель Ортанс? – спросила мать Эдит у стряпчего.

– Хорошо, спасибо.

– Ах! – восторженно ахнула мать Эдит. – Эта девочка ничем не обделена: она и красавица, и такая добрая…

Месье Ней вышел.

Несколько минут прошло в несвязной беседе, пока наконец тетя Аделина не вынула серебряные часы на цепочке.

– Меня ждет работа, и Эдит надо будет помочь мне, – объявила она, взглянув на них.

Тома понял намек и поднялся со стула.

– Может, молодой человек захочет остаться и выпить со мной коньяка, – встрепенулась мать Эдит.

Тетя Аделина посмотрела на невестку так, будто та была старым дырявым судном, которое вдруг решило затонуть прямо посреди бухты.

– К сожалению, мадам, я должен идти, – солгал Тома.

Выйдя на улицу, он остановился. Никаких особых дел у него не было. До сумерек оставалось еще немного времени. Тома глянул наверх и почти не сомневался, что узнал большое окно комнаты мадам Говри. Что же до пыльной каморки мадемуазель Бак, то она находилась под самой крышей и с тротуара ее окна не было видно.

Если судить по внешности матери Эдит, то вряд ли они с дочкой жили в лучших условиях, чем мадемуазель Бак…

Он прошел под аркой и завернул за угол. Эта сторона здания, отмеченная лишь узкими окошками, заканчивалась ограждением внутреннего двора. Идя вдоль стены, Тома добрался до того окна, которое, по его расчетам, относилось к квартире тети Аделины. Оно было приоткрыто. Тома предположил, что это было окно кухни. В надежде услышать голос Эдит он сбавил шаг.

Но из окна донесся голос не Эдит, а тети Аделины:

– Ты же сама слышала, дорогая моя. То дурацкое замечание о мадемуазель Бак. Он намеренно хотел задеть месье Нея.

– Месье Ней назвал его замечательным, – возразила Эдит.

– Да. Он не хотел тебя огорчать. Но он был недоволен, уверяю тебя.

Эдит что-то ответила, но Тома не смог расслышать ее слова.

– Дитя мое, – снова заговорила тетя Аделина, – мне все равно, даже если бы молодой человек отправился искать тебя на Луну. У нас в семье уже есть один идиот. Прости меня, но это твоя мать. Двоих было бы слишком много. Давай больше не будем видеться с этим Тома Гасконом, хорошо? Ты можешь найти себе кого-нибудь получше.

Следующие три дня Тома провел в тревожном ожидании. Он верил в судьбу. Ну и что, если родителям не нравится его выбор? Все равно он хотел быть с Эдит. А как поведет себя девушка в такой же ситуации?

В среду вечером он ждал ее перед лицеем. Эдит с матерью вышли после работы на улицу, как обычно. Но сегодня они не разошлись, а вместе направились домой. Не желая встречаться с Эдит при матери, Тома держался позади. Если девушка и заметила его, то никак этого не показала. То же самое повторилось на следующий вечер.

В пятницу было холодно. В городе хозяйничал пронзительный восточный ветер. Он злобно свистел между балок строящейся башни, морозил руки Тома и змеей вился по бульварам, обрывая с деревьев пожухшую листву.

Работа заканчивалась с наступлением темноты, и как только Тома пересек реку, то первым делом нашел закусочную и заказал большую миску супа, чтобы согреться. Потом двинулся по улице Помп к своему жилищу. Когда он поравнялся с лицеем, там как раз погасили свет. Тома был решительно настроен поговорить с Эдит в этот вечер, независимо от того, расстанется она с матерью или нет. Но из ворот лицея девушка вышла одна. Он тут же приблизился к ней.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59 
Рейтинг@Mail.ru