bannerbannerbanner
Тайны Французской империи

Эдвард Радзинский
Тайны Французской империи

Полная версия

В Трианоне напротив дворца стоит прелестный летний павильон. В этом павильоне она встречалась с автором – обещала ему и исполнила свое обещание. Антуанетта, Жюли Полиньяк и кружок «наших» дружно нажали на Людовика, и король в очередной раз сдался. Он разрешил «Женитьбу Фигаро».

Кареты выстроились вдоль Сены. У недавно построенного великолепного театра «Одеон» – толпа и невиданная давка. Буквально ломали двери в театр, все рвались увидеть запрещенное.

Триумфальное представление состоялось. Зал, набитый аристократией, неистово аплодировал репликам насмешника Фигаро.

А каковы были реплики!

«Вы дали себе труд родиться, только и всего».

«Все вокруг меня хапали, а честности требовали от меня одного…»

«Иметь, и брать, и требовать еще – вот формула из трех заветных правил!»

«Требовался счетовод, и посему на это место взяли танцора»…

Каждая реплика – гром оваций!

Король был в бешенстве. Этот несчастный не смог понять, что слышал голос страны. Страны, стоявшей у края бездны. Это было последнее предупреждение. Как справедливо сказал Наполеон: «Фигаро – это уже Революция в действии!» Но король услышал только крамолу!

Антуанетта начала репетировать Розину – свою лучшую роль в театре Трианона.

Бомарше в пьесе придумал забавную интригу. Но, репетируя на сцене, Антуанетта не знала, какую интригу ее заставят сыграть в жизни.

Во время репетиций разыгралась другая пьеса, героиней которой стала сама Антуанетта.

Это была знаменитая история с «ожерельем королевы»…

Ожерелье королевы. Реконструкция


Самое дорогое ожерелье в мире французские ювелиры создали для любовницы Людовика Пятнадцатого графини Дюбарри. Но продать они не успели – король умер. И ожерелье уже никто не смог купить. Даже она – первая мотовка Франции – не посмела просить Людовика об этом. Ожерелье оставалось у ювелиров.

И тогда авантюристка Де ла Мотт, любовница кардинала Луи де Рогана, придумала, как похитить ожерелье. Кардинал не отличался большим умом, но был красив. В это галантное время иерархи церкви соревновались в распутстве с вельможами. Кардинал Роган был в числе первых. Среди бесконечных влюбленностей кардинала была и Антуаннетта. Он был тайно и безнадежно влюблен в королеву.


Сначала Де ла Мотт уверила болвана, будто она ближайшая подруга королевы. К восторгу кардинала, она сообщает ему, что Антуанетта знает о его любви и отвечает взаимностью, поэтому королева решилась поручить ему секретнейшее дело – купить для нее желанное ожерелье. Но, конечно, тайно, ибо казна разорена и такая трата вызовет очень неприятные разговоры. Деньги королева вернет ему вскоре.

Счастливый кардинал понял, что сможет повторить великолепную судьбу кардинала Мазарини. Он станет любовником королевы и самым могущественным человеком во Франции!


Кардинал Де Роган и графиня Де ла Мотт. Гравюра XVIII в.


Свидание кардинала и «королевы». Гравюра XVIII в.


Чтобы окончательно убедить кардинала, Де ла Мотт сообщила, что королева назначила ему свидание ночью в Версальском парке…


Королева пришла в уединенную рощу. Правда, подарить благосклонность кардиналу не успела, ее тотчас спугнул незваный гвардеец. Излишне говорить, что роль королевы исполнила шлюха из Пале-Рояля, очень похожая на Антуанетту…


Вот так Де ла Мотт повторила сцену из пьесы «Севильский цирюльник», которую в это же время… репетировала королева!

Кардинал выкупил ожерелье, пообещав ювелирам уже вскоре расплатиться.

Получив ожерелье для королевы, Де ла Мотт передала его мужу, и супруг был таков.


Когда все раскрылось, Антуанетта то задыхалась от истерического смеха, представляя свое свидание с кардиналом, то впадала в бешенство, вспоминая, на что рассчитывал самоуверенный болван. По требованию королевы кардинал был арестован.

Но когда вся интрига вскрылась, заработала испорченная репутация королевы… Общество вслед за кардиналом поверило, что все правда – шлюха-австриячка была готова заплатить телом за дорогую побрякушку. И несчастную Де ла Мотт подставили.

Народ в очередной раз проклинал скандальную королеву, разорявшую страну, и жалкого рогоносца-короля, который ей потакал.

«Мадам Дефицит» – так теперь называли Антуанетту…

В это время в Париже (как и в Петербурге в начале XX века) все говорили о революции. И так же, как в Петербурге накануне 1917 года, в Париже были беспощадны к своему монарху. «Безумный шофер, везущий в пропасть» – так говорили о Николае. О Людовике в Париже выражались покруче…


Дефицит топил страну. Король вынужден был часто тасовать министров. Как и наш Николай накануне революции.

В России были два великих министра – Столыпин и Витте, они спасали государство, пока были у власти. Но их плохо слушали. Витте отправили в отставку, Столыпина должны были отправить, но не успели – его убили.

В Париже тоже было двое – Тюрго и Неккер. Оба также могли спасти страну, но… их плохо слушали.


Король позвал сначала Тюрго. Тот разработал план спасительных реформ, основанных на бережливости. Счастливый король удовлетворенно сказал: «У нас только двое любят народ – я и вы». Бережливые реформы Тюрго – это добавочное налогообложение на дворян и на церковь. Мадам Дефицит должна была отказаться от привычного безумия трат. Конечно, и она, и «наши», и двор начали роптать.

И уже Людовик зовет Тюрго: «Я все думаю, но понять не могу, в чем провинились мои добрые дворяне и наша церковь, что я должен наградить их такими бедами?» Король отменил реформы.

Тюрго, уходя в отставку, сказал то, что надо запомнить всем властителям. «Ваше величество, самое страшное – это непоследовательность. Она губительна и для народов, и для королей».


Но терпение народа истощилось, в городах толпы уже выходили на улицы.

Король вынужден призвать другого блестящего финансиста – Неккера. Он уже спасал короля займами, потом пытался так же спасти бережливостью. За все это Неккера прогнали. Теперь снова вернули, но…

Но займы брать уже было неоткуда, и бережливость опоздала. Самая могущественная держава Европы была окончательно разорена. Неккер предложил единственный выход – обратиться к народу. Собрать Генеральные Штаты, которые столько лет не собирались.

Объявили выборы… Что началось! Какой был общественный взрыв! Народ поверил, что его наконец-то призвали участвовать в управлении. Началась беспощадная борьба кандидатов, все помешались на политике. Франция жила выборами…

И состоялось – Генеральные Штаты избраны!


Избранники Нации прошли парадом перед королем в Версале. Эта встреча короля с депутатами Генеральных Штатов была очень похожа на встречу нашего императора с Первой Государственной думой.

Депутаты-аристократы были великолепны – щеголяли в заломленных шляпах с роскошными перьями, в бархатных плащах. С этой средневековой роскошью удачно сочетались лиловые сутаны епископов, красные мантии кардиналов. За ними двигалась черная масса – третье сословие.

Вместе с третьим сословием (тоже в черном) шел герцог Орлеанский. Знал бы он, как опасно заигрывать с Революцией, какая это особая дама! Но в тот день герцог был счастлив.


Дальше события понеслись. Третье сословие объявляет себя Национальным собранием.


Герцог Орлеанский. Гравюра XVIII в.


Депутаты Национального собрания приходят на заседание, но двери заперты. Нет, это не политическая акция – нерешительный жалкий король не посмел бы. В эти дни умер его старший сын, и согласно правилам другого правителя Франции – Этикета —, в Версале не должно было быть сборищ. Оттого и закрыли двери зала.


Но депутаты не собирались выяснять причины. Они – Воля Народа, которой посмели препятствовать! Постановили: собраться в другом зале. И тотчас!..

Но История любит улыбаться. Зал, куда они направились был залом для игры в мяч! Он принадлежал младшему брату короля – графу д’Артуа. Тому самому, о котором государь сказал: «Он больший монархист, чем сам король».

И вот в этом зале супермонархиста произойдет великое событие, которое и станет подлинным началом Революции…

Депутаты вошли в зал. И в зале для игры в мяч поклялись – не расходиться до тех пор, пока не будет принята Конституция. То есть до тех пор, пока самодержавная монархия не перестанет существовать и страна начнет управляться законом, как об этом мечтали просветители.

Появился посланец короля. Он попытался объяснить Собранию законы Этикета: «Никаких сборищ, ибо в королевской семье горе!» Посланец посмел погрозить!

И тогда послышался громовой голос, который будет с тех пор слышать не только Франция, но весь мир. Это был голос депутата третьего сословия графа Мирабо.


«Мы собрались здесь по воле народа, и разойтись нас заставит только сила штыков».


Его жизнь – роман. Потомок старинного рода, ненавидимый отцом. Дрался на дуэли, сидел в замке Иф, прославленном Дюма-отцом. В тюремном замке умудрился соблазнить жену начальника стражи. Затем его новой жертвой стала жена аристократа. С нею бежал в Швейцарию. Схвачен, посажен в Венсенский замок, приговорен к смерти, помилован… Лишь в двадцать девять лет Мирабо обрел свободу. Написал множество блестящих публицистических работ, участвуя в выбрах в Генеральные Штаты. Дворяне отказали в избрании ему, потомку знаменитого рода. Тогда он обратился к народу. Граф Мирабо был избран от третьего сословия.

 

Конечно, это перечисление фактов в стиле Твиттера.

Но я надеюсь когда-нибудь рассказать вам о великой жизни графа Мирабо.

Мирабо сказал: «Мы собрались здесь по воле народа, и разойтись нас заставит только сила штыков».


Бедный король придумал то, что придумывают дети. Больно падая, они наказывают пол. Король решил наказать Неккера – отправил его в отставку. Неккера – единственного, кто еще мог его спасти.

Отставка Неккера подожгла фитиль…


В Пале-Рояле молодой адвокат Камиль Демулен обращается к толпе:

«У угнетенных остался только один призыв – к оружию!»

Толпы штурмуют арсенал. Забирают оружие. 14 июля тысячи парижан пошли на Бастилию – символ деспотии.

Бастилия уже давно не главная политическая тюрьма. В ней – всего семь узников. Недавно там был восьмой, очень интересный. Но буквально накануне восстания он начал бунтовать. Пытался кричать из окна камеры – призывал народ напасть на Бастилию. Его оттащили от окна и увезли в сумасшедший дом. Имя его – маркиз де Сад.

Оставшихся семерых (двое – сумасшедшие) стерегли восемьдесят ветеранов-инвалидов и три десятка швейцарцев.

На крепость шла многотысячная толпа. Защитники отстреливались, пытались палить из пушек. Но сделать уже ничего не могли…


Комендантом тюремного замка был маркиз Делоне. Ключи от Бастилии он имел право отдать только посланцу короля.

Он понимает: ни посланца, ни помощи не будет.

Комендант решает исполнить долг – взорвать тюрьму.


Оноре-Габриэль Рикети, маркиз Мирабо. Жозеф Бозе.

1789 г. Версаль


Он уже стоял у порохового погреба с зажженным фитилем, но двое офицеров-ветеранов сумели отнять горящий фитиль.

Защитники Бастилии постановили сдаться народу. На переговорах с главарями восставших договорились: замок сдают за безопасность и прощение защитников. Над Бастилией поднят белый флаг.


Из своего огромного дома в двести окон, находившегося напротив Бастилии, за штурмом наблюдал великий Бомарше… Он видел, как тысячи его Фигаро, вооруженных ружьями, пиками и кольями, ворвались в старинную тюрьму. Видел он и послесловие к народной победе.


Бастилия была взята. И вскоре попросту срыта. На месте старинной тюрьмы появилась знаменитая надпись революции: «Здесь танцуют».

Эти народные танцы!


Когда Бастилия пала, танец начался тотчас.

Победивший народ разграбил, выбросил из замка на площадь бесценный королевский архив – тысячелетние манускрипты. В них – история королей, история Франции. Эти сокровища разбросали по площади. И народ радостно танцевал на драгоценных манускриптах. Немногие спасенные бумаги навсегда сохранили следы народных башмаков…

Эти веселые танцы – первый эпиграф к нашему будущему повествованию. Был и другой – голова коменданта маркиза Делоне…


Депутаты третьего сословия перед запертыми дверями. Люсьен Мелинь. 1874 г.


Коменданта Бастилии вели в Ратушу, когда озверевшая толпа отбила старика и тут же растерзала. Целый день качалась на пике голова старого коменданта Бастилии – ее победно носили по Парижу.

Несколько сдавшихся солдат и офицеров были вздернуты на виселицу во дворе Бастилии.


Ну а король? К Людовику в Версаль прискакал гонец. В тот день у короля была неудачная охота. Охота – это, наверное, единственная страсть «заторможенного». Людовик очень огорчился неудачей и отметил в дневнике результаты охоты: «Ничего».

«Ничего» – единственная запись в дневнике короля в день взятия Бастилии!

История опять улыбнулась.


Бастилия в первый день разрушения. Робер Юбер. 1789 г. Музей Карнавале.


После охоты король встретился с посланцем из Парижа. Выслушав о парижских событиях, монарх вежливо спросил:

– Вы думаете, это мятеж?


Великий Давид, «художник революции» (так его называли), задумал впоследствии главный революционный культурный проект – полотно «Клятва в зале для игры в мяч».

На огромной семидесятиметровой картине должны были быть портреты собравшихся в том зале депутатов. Сотни лиц!



Штурм Бастилии. Шарль Тевенен. 1793 г. Музей Карнавале


Четыре года работал Давид над этим полотном, когда понял – надо прекращать работу. Ибо выставить полотно было невозможно. В это время глава Национального собрания депутат Бальи, который в центре картины, на возвышении, призывал депутатов к сопротивлению, уже окончил свою жизнь на гильотине и многие депутаты, тянущие к нему руки в революционном исступлении, уже были гильотинированы той самой революцией, ради которой они собрались в этом историческом зале.

Таков еще один эпиграф к нашему повествованию.

Часть II

А дальше события понеслись!

Теперь на вершины власти будут подниматься все новые и новые гиганты, чтобы при падении оказаться карликами…

В это время у Антуанетты просыпается невероятная энергия, как и у нашей императрицы перед крахом империи.

Она вмешивается буквально во все государственные дела. Она, у которой был главный лозунг: «Развлекайтесь!» – сумела овладеть тайнописью. Ночами она корпит над бесконечными письмами за границу. При помощи тайнописи идут ее непрерывные сношения с братом и другими европейскими монархами. Она призывает, молит их вмешаться.

«С каждым декретом Национального собрания, – пишет она, – нас отодвигают все дальше и дальше от власти».

И действительно, в Париже – лавина революционных декретов. Отменены сословия. Упразднены титулы. Маркизы, графы, герцоги – в прошлом. Новая история – все равны. Впрочем, два титула сохранились – у графа Мирабо, сказавшего: «Европа, Франция, весь мир знают меня как графа Мирабо», и, конечно, у герцога Орлеанского.


Декларация прав человека и гражданина. 1789 г. Музей Карнавале


Герцог сохранил свой титул, но с революционной приставкой – герцог Эгалите. Да здравствует герцог Равенство!..

Свобода вероисповеданий. Свобода прессы. И, наконец, величайший декрет – Декларация прав человека и гражданина. Мечта просветителей стала явью. Декларация объявила: «Все люди рождаются свободными и равноправными. Живут свободными, равноправными и имеют право сопротивляться угнетению».

На Марсовом поле воздвигнут алтарь Свободы.


В эти дни в Версаль пришел фландрский полк. У Антуанетты появилась радостная возможность вспомнить о прошлом, услышать вновь забытые слова: «Да здравствует королева!»


Она устраивает прием для пришедших гвардейцев. Вино лилось рекой, в бесконечных тостах славили короля и королеву. Правда, кто-то все-таки провозгласил тост «за Нацию».

Но пирующие дружно не поддержали.


Уже на следующий день все происходившее в Версале становится известно в Париже. В голодном Париже. Ибо Революция – загадочная дама, когда она появляется – тотчас исчезает еда.


Как и в Петербурге 1917 года, в Париже пропал хлеб. С негодованием говорят в столице о версальском пиршестве. Рассказывают о криках «Да здравствует королева!», о том, как посмели отказаться поднять бокал за свободную Нацию.

В Пале-Рояле – сборища возмущенных и… раздают пики!

И вскоре, как напишет Камиль Демулен, «восемь тысяч разгневанных «Юдифей» пошли в поход на Версаль». Среди этих восьми тысяч было много «веселых дам» из Пале-Рояля и яростных торговок с парижского рынка.

День стоял ненастный. Шел холодный дождь. И, защищаясь от дождя, женщины накрылись своими длинными юбками.

Но под некоторыми юбками, как напишет современник, оказались волосатые ноги. В этой толпе шло много переодетых мужчин.


Марш разгневанных «Юдифей» описал знаменитый Камиль Демулен.

Маленькое отступление о Демулене.

Ромен Роллан говорил, что Камиль был очень похож на нашего Бухарина. И правда, как Николай Бухарин, Демулен был блестяще образованный человек с нежнейшей душой, писавший… беспощадные статьи! Он призывал граждан стать Брутами и, если понадобится революции, Неронами.


Поход «Юдифей» на Версаль. Гравюра. XVIII век.


Этот непреклонный революционер был безнадежно и нежно влюблен в девушку по имени Люсиль Дюплесси.

Недалеко от театра «Одеон» и сейчас стоит дом богача Дюплесси, куда столько раз приходил влюбленный Камиль.


Это был роман в стиле «Новой Элоизы» Руссо.

Несчастные влюбленные почему-то не подозревают о любви друг друга и глубоко страдают.


«О ты, живущий в глубине моего сердца, ты, кого я не осмеливаюсь любить, вернее, не осмеливаюсь признаться, что люблю, о мой Камиль», – пишет Люсиль в дневнике. И ходит целовать дерево, на котором вырезала его имя.

А как страдал сам Камиль!


И наконец-то! Наконец они узнают, что любовь взаимна! Но тут, конечно же, новая беда – непреклонный отец. И они опять страдают-страдают-страдают…


Камиль Демулен


Но стремительная карьера революционера Демулена заставила отца стать сговорчивым. Отец счастливо побежден. Они могут сочетаться браком! О счастье, о радость! О, победа великой и вечной Любви!..


Впрочем, революционные аскеты подозрительно отнеслись к пылкой любви Камиля.


«Кровать, в которой упивается любовью супружеская пара, так же опасна для Родины, как все аристократы, которых мы арестовали или повесили. Чтобы быть крепким телом и духом, каждый гражданин должен на время отказаться от сластолюбивых желаний супруги или любовницы и даже спать в отдельной постели», – писал революционный журналист.


Праздник. Гравюра. XVIII в.


Однако идея двух республиканских кроватей не нашла поддержки у «крепких телом и духом».


Бракосочетание Демулена и Люсиль прошло в знаменитой церкви Сен-Сюльпис. Они поселились в великолепном доме напротив театра «Одеон», совсем недалеко от отца Люсиль и этой церкви. Сохранились и дом, и квартира, и окна ее по-прежнему глядят на знаменитый театр.

В этой квартире состоялся брачный пир.

Собралась знаменитая тогда революционная братия – и блестящий оратор Бриссо – вождь депутатов, депутат от департамента Жиронды, и, конечно же, он – ближайший друг Камиля Демулена…


Максимилиан Робеспьер. Аделаида Лабиль-Жирар.

1791 г. Версаль


В тот вечер, по старинному брачному обычаю, именно он надел подвязку на ножку красавицы Люсиль.


Он учился вместе с Демуленом в лицее Святого Людовика, он был свидетелем во время бракосочетания… Он – маленький человечек со срезанным лбом, с глазами, утонувшими в глазных впадинах. Его имя тогда часто путали в Национальном собрании, над его слишком патетическими речами и слишком напудренным париком часто насмешничали… Да-да, это был Робеспьер, который гильотинирует всю эту революционную братию. Шестьдесят веселящихся гостей потеряют головы на эшафоте. Не забудет он и про Камиля, и про его прелестную жену…

Многих священников из церкви Сен-Сюльпис, где сочетались браком счастливые влюбленные, убьют во время революционного истребления священнослужителей в Париже.

И эту кровавую оргию будет приветствовать все тот же господин, который надел подвязку на ножку Люсиль.


Но вернемся в тогда, в марш революционных «Юдифей».

Они приближались к Версалю. За толпой женщин следовала Национальная гвардия – чтобы охранить порядок.

Во главе Национальной гвардии – прославленный герой войны за свободу Американских Штатов, генерал маркиз Лафайет. Но маркиз Лафайет все чаще ощущает – он теряет власть над своей гвардией. Ибо заработал новый движок революции и революционеров-маркизов слушют все меньше.

В тот день король, несмотря на ненастье, занимался любимым делом – охотился.

 

Охоту пришлось прервать, к неудовольствию монарха. Из дворца приехали гонец из Парижа и министр Сен-При. Прямо у их кареты состоялось совещание. Гонец сообщил королю о приближающейся огромной толпе. Министр Сен-При подытожил:

– Ваше величество, вполне вероятно, они постараются отвезти вас в Париж. – И, помолчав, добавил: – Но тогда, сир, корона будет потеряна.


У короля оставалось только два выхода.

Первый – велеть гвардейцам стрелять в толпу Юдифей, что совершенно исключалось, добряк не мог пойти на это. Он был потомок Людовика Четырнадцатого, который говорил: «Женщину можно ударить, но только цветком».


Но был второй, самый здравый выход – покинуть Версаль вместе с Фландрским полком. Удалиться подальше от мятежного Парижа, как уже делали не раз короли во французской истории. Чтобы потом вернуться с армией и усмирить мятежный город. Но этот король был «заторможенный». Дело здесь не в простой нерешительности. Как и наш последний царь, он ощущал себя агнцем на заклание.


Маркиз Лафайет. Жозеф Дезире Кур. 1791 г.

Версаль


Николай говорил: «Я рожден в день Иова многострадального… Я обречен на страшные испытания».

И у Людовика была присказка: «Что бы я ни делал – будет несчастье».

История выбирает подобных персонажей, чтобы легче свершать великие перевороты!


Король вернулся во дворец и начал ждать. И они пришли в Версаль.

Промокшая под проливным дождем, голодная, злая толпа сначала направилась в Национальное собрание.

Депутаты повели нескольких представительниц «Юдифей» в Версальский дворец.

Состоялась встреча: французский король и рыбные торговки да веселые девушки из Пале-Рояля.

Король был галантен. Пообещал отправить в Париж все запасы муки из подвалов дворца. Сообщил, что для членов депутации будет подана королевская карета, которая отвезет их домой. Он готов был сделать что угодно, лишь бы они покинули Версаль. Дамы пришли в восторг. Одна была настолько тронута королевской галантностью и заботой, что лишилась чувств.


Дамы вышли к толпе и сообщили о своей победе. Но «Юдифи» заорали: «Долой! Изменники!» Ибо в толпе были люди, имевшие совсем другой план.

Между тем подошедшая Национальная гвардия окружила толпу. В наступивших сумерках «Юдифи» начали расходиться на ночлег.

Как провели эту ночь пришедшие дамы? Ответим скромно: по-разному…

Кто помоложе – нашли очень гостеприимный приют в теплых казармах Фландрского полка и королевской гвардии. Те, кто постарше, провели ночь менее галантно – спасались под арками, ибо дождь прекратился только под утро.

Глава Национальной гвардии Лафайет отправился в гостиницу – поспать.


Но в революцию не спят. У революции бессонные ночи. И пока глава Национальной гвардии, герой Американских Штатов сладко почивал, огромная толпа затопила двор Версальского дворца. Самое удивительное – эти люди, никогда не бывавшие прежде во дворце королей, абсолютно точно знали нужные лестницы и тайные входы.


Юдифи». Гравюра XVIII в.


Более того, некоторые двери во дворец оказались незапертыми…


Кровать Людовика XVI, послужившая убежищем королевской семье


Толпа ринулась по лестнице, которая вела прямо в покои ненавистной королевы. Орали: «Смерть австриячке!» (они звали ее «австриячкой» – как у нас звали «немкой» последнюю царицу).


Гвардейцы, охранявшие покои Марии-Антуанетты, обнажили шпаги. Они успели прокричать: «Спасайте королеву!» – но бой был короткий. Один упал, заколотый, голова другого закачалась на пике.


Пока толпа ломала запертые двери, Антуанетта успела спастись по потайной лестнице, которая вела прямо в спальню короля (по этой лестнице прежние Людовики отправлялись к своим возлюбленным).


В это время проснувшийся Лафайет вскочил на коня и поскакал во дворец.

Затопившая двор толпа в мрачном молчании расступилась.


Разъяренная толпа у стен Версаля. Гравюра XVIII в.


Лафайет вошел в покои короля под яростные вопли, доносившиеся со двора: «Короля и королеву – на балкон!»

Потерявший власть и над своей гвардией, и над этой беснующейся толпой, маркиз Лафайет сказал: «Ваше величество, для успокоения толпы… придется…»


И они вышли на парадный балкон дворца. Первым появился король, за ним – королева, держа за руки детей… Ненавистная мотовка-«австриячка» стояла перед толпой, которая ее ненавидела. В толпе – ружья, пики. И камни – любимое оружие революции.


Маркиз де Лафайет и Мария-Антуанетта на балконе. Гравюра XIX в.


Она все понимает, но гордо стоит, презрительно подняв прекрасную голову. Она не умела ее склонять. Когда ее привезут в тюрьму Консьержери, она разобьет лоб о притолоку камеры.


Этот страшный миг мог стать для нее последним. Спас маркиз Лафайет. Он вышел на балкон и, низко склонившись в галантном поклоне, поцеловал королеве руку. И они вспомнили, что они французы.

В последний раз тогда она услышала крик: «Да здравствует королева!»


Возвращение из Версаля. Гравюра XVIII в.


Потом, будто опомнившись, толпа заревела: «Короля и королеву – в Париж! Пекаря, пекариху и пекаренка – в Париж!»


И они поехали. Это была траурная процессия. Впереди Национальная гвардия везла пушки. В ружья гвардейцев были празднично воткнуты букетики цветов. За ними следовало пятьдесят карет с мукой. И наконец – золотая королевская карета, в которой когда-то выезжали могущественные Людовики. Сейчас в ней сидели безвластный король, униженная королева и их дети.

Так умирала восьмисотлетняя великая монархия.


Они въехали в Париж. Их должны были поселить во дворце Тюильри. Дворец этот короли не посещали давным-давно, и был он в полном запустении.


Но по дороге в Тюильри им пришлось остановиться у мэрии.


Жан Сильван Бальи. Пьер-Мишель Аликс. 1795 г. Национальная библиотека Франции


Людовик в окружении революционной толпы. Гравюра XVIII в.


Там разыгралась незабываемая демократическая сцена: король Франции вышел на балкон вместе с Бальи, вчерашним главой Национального собрания, а нынче мэром Парижа. И они взялись за руки – к восторгу толпы. На голове короля красовалась знаменитая королевская шляпа, к ней была приколота… революционная трехцветная кокарда! Так они и стояли, держась за руки, – два будущих мертвеца. И революционеру Бальи, и низвергнутому королю революция уготовила одну участь.


Наступила их жизнь в Тюильри. Караулы Национальной гвардии вокруг дворца. Охраняют и стерегут. Людовик де-юре по-прежнему являлся королем Нации и де-факто – ее пленником. По вечерам к ним приходил командир гвардейцев маркиз Лафайет – проверить, не убежали ли, не покинули ли они возлюбленный народ.

В Тюильри они получили письмо.


Мирабо. Гравюра XIX в.


Это было знаменитое послание, которое доныне волнует историков. Письмо королю написал… великий революционер Мирабо! Самый влиятельный человек во Франции. Его голос считался голосом Нации.

Но дерзкий Мирабо – по убеждениям конституционный монархист. Для Мирабо и его соратников все, ради чего они затеяли революцию, уже свершилось. Деспотия повержена. Теперь они легко заставят короля принять нужную конституцию, и хватит!

Но Мирабо уже почувствовал, куда несет революционный поток, как начинают действовать демонические силы, разбуженные революцией. Но не понимал, что остановить их уже нельзя…

Они, свершившие революцию, не управляли революцией. Им только казалось, что они ее отцы.

Запомним: у революции не бывает отцов. У нее есть лишь дети, беспомощные дети.

Революцию можно начать, но как ее закончить?!


Мирабо верил, что в его власти остановить лавину, которую они сами породили. В своем письме-меморандуме он объяснял Людовику, как успокоить Нацию. Надо прежде всего создать воистину ответственное министерство. Назначить министрами только тех людей, которым сейчас верит народ. Естественно, главой этих министров должен был стать сам Мирабо. И это справедливо – Мирабо в это время был неофициальным правителем Франции.

Но в письме имелся пункт, который вызывает брезгливое чувство, – Мирабо просил деньги у короля.

Между тем, с точки зрения графа, здесь не было ничего постыдного. Он как бы возвращался, пусть и тайно, на службу к своему государю. За службу положено платить жалованье. Деньги этому моту, обожавшему женщин, многих женщин, требовались постоянно и в огромном количестве.


Первая реакция королевы была высокомерной и злорадной. Она презрительно сказала: «Надеюсь, мы никогда не будем настолько несчастны, чтобы прибегнуть к помощи господина Мирабо». Но жизнь уже научила ее думать. Поразмыслив, она поняла: другого такого союзника у них никогда не будет.

И король принял помощь революционного короля Франции.


Мария-Антуанетта тайно встречается с Мирабо в Версальском парке. Она впервые увидела близко его уродливое, изрытое оспой лицо и гриву вечно всклокоченных волос. Лицо, которое так пугало женщин вначале и так притягивало их потом!

О чем они говорили – неизвестно.


Мария-Антуанетта в годы пребывания в Тюильри. Александр Кухарский. 1790 г.


Но известен итог: «Она удивительная женщина, благородная и очень несчастная. Но я спасу ее», – сказал Мирабо.


Она победила!


Мирабо спешил со своей помощью монархии. Уже были созданы Якобинский клуб и клуб кордильеров…

Самым мощным оказался Якобинский клуб. Якобинцы – это имя станет нарицательным, прогремит по всей Европе.

И конституционный монархист Мирабо был его активным членом. Точнее, он успел побыть им. Ибо вскоре из этого клуба будут изгнаны все монархисты. Останутся в нем лишь революционеры-радикалы – те, кто на новом этапе требовался беспощадной девке Революции.


Тайная встреча Марии-Антуанетты и Мирабо в Версальском парке. Гравюра XIX в.


Есть мистика Истории. Мирабо в это время мог очень помочь королю, но король не был нужен Истории. И Мирабо… умирает! Вы прочтете во многих источниках, что его погубили излишества – он слишком любил, как и положено французу, вино. Но больше вина он любил женщин. И женщины любили его.

Гипнотическая сила и обольстительные речи заставляли забыть о его уродстве. Женщин у графа было множество. Но, поверьте, его богатырское здоровье выдержало бы все. К тому же людям, подобным Мирабо, обилие женщин необходимо – оно только помогает!


Смерть Мирабо. Гравюра XIX в.


Убила его Революция.

Революция – вампир. Она выпивает, высасывает человека. До сих пор историки и врачи гадают, что же случилось с Лениным, от какой болезни умер Ильич. Как и вождь Французской революции Мирабо, Ильич был выпит вампиром по имени Революция…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39 
Рейтинг@Mail.ru