bannerbannerbanner
cнарк снарк. Чагинск. Книга 1

Эдуард Веркин
cнарк снарк. Чагинск. Книга 1

Крыков неубедительно изобразил руками турбийон, Хазин успел сфотографировать.

– Вот и хорошо, – сказал Механошин. – Мы все обговорили, давайте готовиться… Если действительно приедет исполняющий… Репетиционный… День города…

Механошин массировал виски.

– А книга? – спросил я. – Мы же собирались обсудить материал, посоветоваться…

– Я сделал двести снимков, – Хазин потряс фотоаппаратом. – Надо отобрать подходящие…

Механошин уставился на нас, автоматически вытряхнул на ладонь еще два шарика, проглотил.

– Да, книга… – сказал он. – Книга нам чрезвычайно важна, чрезвычайно… Мы намереваемся вводить региональный компонент, книга должна стать фактически учебником. Важно отразить роль личности в истории города…

Я это уже слышал. Две недели назад, в этом же кабинете. Механошин рассказывал про корни, деготь, соль и роль, Хазин записывал в блокнот, то есть вид делал, что записывает, а я слушал. Хотя смысла особого в этом не было, техзадания всегда одинаковые. Во всех без исключения районных городках есть хреновая дырчатая керамика, найденная на карьере кирпичного завода, есть коклюшный промысел, продукты которого поставлялись в Париж, есть охотник Яков Парначев, в девятьсот пятом собиравшийся застрелить из своей берданки бестолкового Николашку. И адмирал Чичагин. А вообще писать книги про региональную историю и ее замечательных людей легко и выгодно. Особенно с Хазиным. Когда работает Хазин, половина листов отводится под фото.

– Надеюсь, что с книгой все будет в порядке, – закончил Механошин. – Ее-то хоть успеют напечатать?

– К началу учебного года сделаем двести экземпляров, – тут же ответил Крыков. – Для подарков и презентаций. Все идет по плану, Александр Федорович…

Механошин кивнул.

В дверь опять заглянула секретарша:

– Александр Федорович! Они там опять… Говорят, что сейчас уедут…

Механошин дослушивать не стал, выбежал из кабинета. Мы остались втроем.

– Где тут телефон можно найти? – тут же спросил Крыков.

Я указал на аппараты на столе. Крыков выразительно постучал себя кулаком по лбу: у Крыкова толстый кожистый лоб, у Крыкова неприятно круглая и ровная голова на вялых плечах и малом теле, мне Крыков всегда напоминает фигурку из пластикового конструктора.

– В гостинице же есть телефон, – напомнил Хазин.

Крыков постучал по лбу пальцем.

– Тогда на почту, – ответил Хазин. – Там автоматы, я домой, кстати, звонил…

Крыков быстро вышел из кабинета.

Остались двое.

– Может, пора и нам? – спросил Хазин. – Все разбегаются как лоси, а между прочим, скоро обед.

– Обед – это святое, – сказал я. – «Чага»?

– Столовая доручастка, – возразил Хазин.

Столовая доручастка уступает «Чаге» в пиве, но превосходит в кулинарии и видах – веранда столовой выходит на городской холм, излучину Ингиря и РИКовский мост. В «Чагу» же лучше с утра.

– Согласен.

Перед тем как выйти из кабинета, Хазин сфотографировал часы.

На улице стало еще жарче, над черными трубами кипели полупрозрачные призраки, в сложенных горкой чугунных скамейках из парка спала кошка, машины на стоянке мэрии блестели горячей жестью, и я затосковал по столовой доручастка. Возьму котлету с макаронами, капустный салат, полстакана сметаны, возьмем пива, по две бутылки, из холодильника…

– Смотри-ка… – Хазин указал фотоаппаратом.

Крыков стоял перед своей машиной, открыл дверцу, но не садился, застыл, почесывая пальцем подбородок, размышляя. Потом закрыл дверцу и направился к нам.

– До почты не подкинете? – попросил Крыков.

Хазин согласился. Почта не по пути в столовую, но все равно. Хазин расталкивал «шестерку», Крыков рассуждал об автоматических коробках передач. Хазин утверждал, что это для баб и безруких, оба лениво спорили, апеллируя в основном к «Формуле-1». Когда машина завелась и мы поехали, Крыков стал врать про работу. Я смотрел в окно.

Крыков, несмотря на профессию, плохо врет, неубедительно. Он врет про то, что слишком хорошо знает, а врать надо про неизвестное. Например, легко и весело врать про Китай. Имена короче, история длиннее. И в ней, если копнуть глубже, найдется и бродяга Юн Чжи, сын обезьяны, ставший императором, выпивший кровь своего отца и построивший свой Запретный Город за двести лет до Запретного Города. И красавица Цинь Линь, мастерица игры на цитре, непревзойденная в стрельбе из лука, неукротимая в любви, украденная северным варваром и родившая ему богатыря Ядгарлыка. И чиновик Ши, разумеется, Ван, мудрый, как змей, подлый, как росомаха, и учитель Хун, причастный к таинствам философ, видевший вперед и отметившийся в скрижалях.

Удобно врать про Китай, никто ведь не проверит. Да и как проверить? Те, кто думает, что знает, лишь повторяют более раннее вранье, предел достоверности – память очевидцев, но они упорны в своих заблуждениях. И спят они в своих теремах, заводи тихи и пустынны, и расходятся тропки, и на последнего всегда нападает медведь, Крыков врал про то, что взял заказ на логотип электрозавода, а заказчики – профаны, и он преспокойно поручил дизайн своему сыну-пятикласснику, и ничего, прокатило – не вздрогнуло…

– Почта же!

Хазин остановился напротив почты, Крыков выскочил и быстро взбежал по ступеням.

– Стучать торопится, – заметил Хазин. – Трепло…

– Он и из номера стучать может, – возразил я.

– Не догоняешь, – хмыкнул Хазин. – По одному телефону в разные места стучать нельзя, это каждому стукачу известно.

– А может, он не стукач?

Хазин хмыкнул и сфотографировал почту.

Почта в Чагинске двухэтажная, типового проекта: слева от входа почтамт, справа переговорный пункт. Внутри обглоданные пластиковые столы, снаружи желтая краска, на крыше облезлая спутниковая антенна. Напротив синяя железная остановка, квадратная: она ничуть не изменилась, пожалуй, сиренью заросла гуще. Бабушка любила сирень. Она росла под окнами, и когда я приезжал в конце мая, сирень, совсем как в книгах, настойчиво лезла в окна. И ландыши бабушка любила, собирала букеты с горьким запахом, но на ночь в комнате их никогда не оставляла, потому что, если оставить, можно не проснуться; ландыши зацветали всегда вместе с черемухой.

Хазин сфотографировал квадратную остановку.

– Здесь мне зуб выбили, – сказал я. – Году в девяностом.

– За что?

– Да ни за что. Подошел мужик, спросил, не нужен ли мне «чезет», а я и ответить не успел – он мне по зубам хлысть…

– А ты?

– Я не успел… То есть он сразу же запрыгнул в грузовик и укатил. А я потом зуб искал… он до сих пор тут валяется…

Хазин сфотографировал остановку еще раз.

– Хочу сделать подборку, – пояснил он. – «Остановки минувшей империи», примерно так…

Из здания почты вышла рыжая собака с провисшей спиной, вытолкнула носом дверь, спустилась по лестнице и побрела в кусты. Я думал о зубе – что мой зуб до сих пор лежит где-то здесь, врос в землю, а возможно, его давно съели муравьи.

– Мир изменяется, остановки мельчают, – сказал Хазин. – А вот в Краснодарском крае настоящий заповедник, там их из бетона ваяли, монументально работали… Но лет через тридцать не останется ничего. Надо успеть.

Из здания почты вышла еще одна рыжая собака, похожая на первую. Хазин потер глаз.

– Там прохладно, – объяснил я. – Собаки сидят на почте в жаркие дни.

Хазин сфотографировал вторую собаку.

– Собаки сидят на почте в жаркие дни… – задумчиво повторил Хазин. – Красиво. Мне решительно нравятся такие вещи: собаки на почте, бак с кружкой на вокзале, медведица Маша…

Медведица Маша в Ярославле – жрет морковь и восхищает иностранных туристов.

– Знаешь, чем маленький город отличается от среднего? – спросил я.

– Бабами, – уверенно ответил Хазин. – В маленьких городках бабы… приветливее. У меня есть по этому поводу соображения, сейчас расскажу…

Хазин болтал, а я смотрел на почту. У бабушки не было телефона, и, чтобы позвонить родителям, мы ходили сюда. Сидели в твердых и гладких пластмассовых креслах, читали надписи, вырезанные на деревянной ширме, и ждали вызова. Мне нравилось на переговорном пункте, в нем пахло электричеством, а на перегородке были написаны родные города тех, кто отсюда звонил, я особенно запомнил Елабугу.

– …Провинциалки полагают, что в крупных городах женщины гораздо раскрепощеннее. И чтобы самим быть похожими на городских, они стараются перещеголять их в распущенности. В этом своя прелесть, когда ты приезжаешь…

И Джезказган.

…Когда приезжаешь в маленький городок, правильно выбирать теток лет сорока…

Хазин замолчал, то ли вспоминая, то ли фантазируя.

– Маленький город от большого отличает «Мотоблок и дрель», – сказал я. – Вывески. Это как ярлычки на одежде – или стирать, или полоскать. Провинция традиционно бежит вавилонов, пока здесь возможен исключительно «Мотоблок и дрель». Но уже в Костроме, или, допустим, в Нижнем, или в том же Саратове мы встретим вполне себе…

– «Струмент», – закончил Хазин.

– Да, «Струмент» неплохо. Но не для центра, в центре это будет «Ворлдбилдсервис» или «Хард Эквайпмент»… «Хэквайпмент».

– Я помню «Хэквайпмент», там еще такой ушлепанный работает… Что-то барабанщика нашего долго нет… Он что, из… этих?

Хазин лизнул воздух.

– В смысле?

– Ну, эти придурки, которые отовсюду открытки отправляют.

– Вряд ли. Сходи, посмотри.

– Не, я это… собак не очень… Сходи сам.

– Зачем?

– Жрать охота, – честно признался Хазин. – Он тут час проторчит, а я страдай. Там обед закроется.

Я пошел – я люблю почты, плюс столовая доручастка ждет нас, а если зависнем, нагрянут голодные дорожники и не достанется нам ни зраз, ни пельменей.

– Купи ручку, – попросил вдогонку Хазин.

Внутри почты действительно было прохладно и пахло горячим сургучом, шпагатом, бумагой. В переговорном пункте, как обычно, сумерки, мутные лучи и кресла те же самые, цвета старого топленого молока, шесть штук вдоль стены; работает круглосуточно. И три кабинки «межгород». Крыков сидел в кресле, тыкал стилом в наладонник, качал ногой.

 

В почтовом отделении пусто, из-под железного стола торчали собачьи лапы, больше никого. Надо купить ручку. Я шагнул к окошку № 2.

Я заметил за стеклом соломенную лошадь и расписного глиняного ерша. Я попытался шагнуть назад, но было поздно – девушка за барьером подняла голову.

За две недели я пересекся только с Федькой, то есть теперь с Федором, хотели посидеть, но не посидели. Теперь Кристина.

Она всегда что-то делала. Соломенных коней, бумажных лебедей, кукол из лоскутов, звенящие мешочки счастья, странные раскрашенные камни.

– Привет, – сказала Кристина.

– Привет, – сказал я.

Я не знал, что дальше. О чем говорить. Поэтому и не хотел встречаться.

– Что здесь делаешь?

– По работе, – ответил я.

– Комбинат строите?

– Что-то вроде.

Кристина улыбнулась. Какое-то время она в рыжий красилась, сейчас как есть. Блондинка. Чагинск – столица чаги и льна.

– А в доме вашем никто не живет, – сказала она.

– Я знаю.

Ничего. Нет, действительно ничего не почувствовал. Я пытался почувствовать, но нет. Странно, всего тринадцать лет прошло.

– Федька говорил, что ты приехал.

– Да, мы встречались. Вот уж не ожидал: Федька – и в милиции…

Кристина улыбнулась.

– Ему, кажется, нравится, – сказал я. – Он похудел…

– И хочет на юридический поступать. – Кристина взяла соломенную лошадку. – Правильно…

– А ты сама как?

– Нормально. Вот на почте работаю. Костя в пятый класс пошел. Все хорошо…

Кристина замолчала, разглядывая лошадку.

– Ты все мастеришь, – сказал я.

Кристина поставила лошадку, достала вместо нее вязаную пчелу, протянула в окошко.

– Мне?

Кристина кивнула.

– Спасибо.

Я взял пчелу и спрятал в карман.

– Вить, ты что застрял? – спросил Хазин прямо над ухом.

Я едва не подскочил, Хазин тут же оттеснил меня от окошка и уставился на Кристину.

– Здравствуйте, – сказала она. – Вам чего?

– Здравствуйте!

Хазин тут же сфотографировал Кристину.

– Девушка, во-первых, продайте мне ручку, во-вторых, немедленно выходите за меня замуж.

– Вам какую ручку? Есть за два рубля, есть за четыре…

Хазин сфотографировал Кристину еще раз и сказал, что ручку ему надо самую дорогую, вон ту, за четырнадцать, с кнопкой, а насчет замужа это абсолютно серьезно.

Я вернулся в машину. И Кристина похудела. Стала красивее определенно. Не хотел встречаться, не о чем говорить. С Федькой-то не о чем было, пять минут обсуждали, как лучше проехать на Галич, все.

На крыльце показался Хазин с упаковкой ручек. За ним выглянула собака, равнодушно гавкнула, Хазин плюнул ей на голову, собака скрылась.

– Я передумал, – сказал Хазин, усевшись за руль.

– Что?

– Пересмотрел свои взгляды на город Чагинск.

Так всегда случается.

– Я думал, что Чагинск – очередная жопа в череде жоп, однако это не так. Здесь небезнадежно. Весьма небезнадежно. Адмирал Чичагин знал толк…

Показался Крыков.

Он сбежал по ступеням и с довольным видом направился к нам.

– Куратор выписал премию, – отметил Хазин.

– За что?

– Значит, аванс.

Из кустов на Крыкова гавкнула рыжая собака.

– Телефонистки – редкие сучки, – сообщил Крыков, устроившись на заднем сиденье. – У них автоматы жрут жетоны, связь дрянная, а они лыбятся и лыбятся… Поехали!

– Мы обедать, – напомнил Хазин.

– И я с вами.

Хазин не стал возражать, завел двигатель, и мы поехали в столовую доручастка. Крыков молчал. Хазину молчать трудно, особенно за рулем, поэтому он рассказывал об одной подруге, вроде приличной девушке тридцати лет от роду, которая жила-жила, а потом вдруг бац – и съела своего домашнего кролика. А еще у него была одна знакомая, у нее жила морская свинка, однажды морская свинка заболела…

На улице Центральной Крыков не выдержал:

– Ладно, ладно… Но не делайте вид, что вы его не узнали? Алексея Степановича?

Мы промолчали.

– Это же Светлов! – сказал Крыков. – Вы понимаете?! Алексей Степанович Светлов, основатель и генеральный директор группы компаний НЭКСТРАН! Первая полусотня!

В столовой доручастка вполне себе вкусные пельмени, надо торопиться.

Глава 2
Проблемы с мышами

Дурная мысль сочинить честный роман про зомби посетила меня после успеха «Хлеба», осенью, на ярмарке в Белграде.

Белградские арены тогда были забиты народом, автобусы подвозили молодняк из окрестностей и даже, судя по бейджам, из Баната и Бачки, которые я вдруг вспомнил из истории южных и западных славян. Приезжали школами и деревнями, ходили туда-сюда и кругами, некоторые таскали сумки с книгами.

Я сидел в кресле и смотрел на толпу. Народ стремился мимо, ничуть не интересуясь моей книгой, равно как и прочей продукцией «Зоила»: интеллектуальными путеводителями, обстоятельными кулинарными справочниками, контринтеллигентской философией и трудами антрополога Трубинера. Я не обижался – сразу за стендом «Зоила» шумела, гудела дудками и приплясывала «Бчелица», за ней обширно торговали мангой, фантастикой, конспирологией и снова фантастикой – там полыхали бластерные разряды, рокотали думстары, а принцессы Фомальгаута поправляли миниатюрные адамантиевые лифчики. На обложке моей книги умирала, свернувшись пружинкой, жужелица. Чего уж тут.

Напротив стенда «Зоила» располагалась небольшая экспозиция сербского издательства, специализирующегося, насколько я понял, на мистике, хорроре и трэше. В уголке за покрытым клетчатой клеенкой столом сидел автор в кожаной шляпе. По правую руку стопка книг, по левую бутылка сливовицы и стопка. За спиной приклеенное к заднику стенда дерево, подозрительно похожее на настоящее, вокруг ростовые фигуры вампиров. К автору иногда подходили читатели, и он подписывал им книги. Если читатель интересовался еще чем-то, автор выдвигал из-под стола дополнительный стул, приглашал присесть. Затем наливал себе из бутылки рюмку, выпивал, прислушиваясь и поправляя шляпу, минуту размышлял и после этого с абсолютно серьезным видом отвечал на вопрос.

Писатель ужасов, большой и счастливый человек.

В конце первого дежурства на стенде ко мне подошел старый серб, подарил книжку самодельных стихов, долго ругал НАТО и пидоров, я постеснялся подарить ему свою книгу и подарил «Кухню, которую мы потеряли». А сам почувствовал, что завидую писателю напротив. Что хочу вот так – сидеть на стуле в кожаной шляпе, объяснять симпатичной поклоннице, что есть некрореализм, чувствовать покой, определенность и удовольствие от жизни и, если хочется, пропускать по стопочке грушевой, а вечером выходить на террасу с видом на Саву, к ноутбуку, табаку, вурдалакам… счастливый человек. Подумав так, я поглядел на свою книгу с жужелицей на обложке и почувствовал себя мудаком.

Следующее время я потратил на роман про зомби, который не взлетел. Абсолютно. Два года и полтора миллиона знаков сложились в унылое ничто, когда я понял это…

Сильные чувства.

Через три дня я пришел в себя и дал слово поутру устроиться в гипермаркет электроники. Я был тверд в убеждениях и намеревался найти утешение в карьере менеджера отдела миксеров и кофемашин, но вечером позвонил Крыков. Городу Сосновке требовалась книга «Сосновка: вчера, сегодня, завтра».

На крыльце гостиницы скучал Хазин.

– Моя прабабушка подавилась десертной ложкой, – сообщил он. – Я тебе рассказывал.

Прабабушка Хазина, в принципе, некрупная женщина мещанского сословия подавилась насмерть десертной ложкой. Прабабушка отличалась необычайной брезгливостью, не употребляла молочных продуктов и всюду ходила с ложкой, убранной в плетеный чехольчик. Ложку эту прабабушка без присмотра не оставляла, поскольку однажды в детстве увидела, как повариха на кухне в процессе приготовления щей облизала все ложки, до которых смогла дотянуться. В первый понедельник марта тысяча девятьсот двадцать шестого года прадед Хазина вернулся домой с работы и обнаружил жену с ложкой во рту, причем ложка была засунута в глотку ручкой. Их потомок вырезал «Калевалу» на рисовом зерне.

– Доброе утро, – сказал я.

– Смотри, решительно прелесть! – Хазин протянул камеру. – Дьявол утащил в море двух молоденьких монахинь!

Я взял аппарат. На мониторе обнаружилась галерея надгробий, изготовленных в технике лазерной резьбы по камню. В качестве моделей для гравюр использовались мультперсонажи, с траурных каменных плит с печальной укоризной глядели Страшила, Буратино и Пятачок.

– Неплохо, – согласился я.

– Неплохо?! Отлично! Здесь немного отличного, но это отлично! А еще «Чага». Ну и эта, вчерашняя. Ну, помнишь, на почте, рукодельница которая? Слушай, а ты с этой Кристиной ведь знаком вроде был?

– Тринадцать лет назад, – сказал я – Мы тогда рядом жили, через улицу. Она в волейбол играла. Или в баскетбол…

– Люблю волейболисток, – сообщил Хазин. – Суровые девки с крепкими лодыжками… Слушай, Вить, а ты сам-то как? Не думаешь? Типа, вскипели старые чувства, былое вернулось и мы не смогли устоять перед внезапным счастьем?

Хазин многозначительно пощелкал камерой. Я промолчал.

– Если ты сам не хочешь, я могу озаботиться. А что? Мы в этих чагах, похоже, надолго застряли, так что имею вполне себе право. Надо скрасить затхлый провинциальный хтонизм чем-то светлым… Почтовая фея, королева сургуча и шпагата… Смотри еще!

Хазин пролистал странички на мониторе камеры и продемонстрировал пьяного Крыкова, лежащего на полу в коридоре гостиницы.

– Даже у самого бессовестного стукача болит совесть, – прокомментировал Хазин. – Это вчера.

Над Крыковым с укоризненным видом склонялась коридорная Маргарита Николаевна.

– Неплохо, – согласился я.

– Ладно, хватит культуры с утра, – сказал Хазин. – Пора работать. Мы куда? В библиотеку, в архив, в музей?

– В музей для начала. Надо поговорить с директором, там материалы…

На крыльцо вышел хмурый мужик с коробкой.

– Он купил мотодрель. – Хазин тут же сфотографировал мужика. – Он счастлив. Он – соль земли чагинской.

Хазин сказал слишком громко, мужик обернулся.

– Почем брал? – спросил Хазин. – Бабе своей хочу такой подарить…

Мужик пошагал быстрее.

– Был я в этом музее, – сказал Хазин. – Еще в первый день, случайно заехал. Там сейчас выставка-продажа чудо-техники.

– Чудо-техника…

– Ну да, все эти штуки. Кремлевская таблетка, индикатор… какой-то… болюсы. Циркониевый браслет, купил, кстати.

Хазин продемонстрировал браслет.

– От всего, – сообщил Хазин. – Знаешь, старухи глотки друг другу в клочья рвут…

– Ладно, поехали.

Мы спустились с крыльца, забрались в машину, я вытянул ноги. Надо купить сандалии.

– Думаю, многие его видели, – задумчиво сказал я. – То есть после…

– Чичагина? – догадался Хазин.

– Да, конечно. Думаю, возле реки. Перед праздниками. И в пост.

– И перед ударом молнии! – с воодушевлением сказал Хазин.

Он повернулся ко мне, нажал животом на руль. «Шестерка» всхлипнула. Хазин достал блокнот.

– Он как бы упреждал людей, что скоро ударит молния, – записывал Хазин. – И предостерегал о пожарах и прочих стихийных бедствиях. И если намечался мор, то он тоже… мимо не стоял.

– Его вообще неоднократно наблюдали, – согласился я. – Перед серьезными событиями он являлся и как бы говорил, что надо… надо держаться вместе.

– Был символом сплочения, – записал в блокнот Хазин. – Символом единения и противостояния. Думаю, это должно отражаться в…

Я прикинул, в каких источниках могло быть отражено явление адмирала Чичагина простым людям города.

– Вряд ли в газетах про это печатали, – сказал Хазин. – Несколько не та тема.

– Это было в народной молве, – предположил я. – Передавалось от отца к сыну, от матери к дочери…

– Точно! Народная молва – это правильно, адмирал был очень близок к народу. Едем в музей?

– Да, само собой, – подтвердил я.

– Но сначала по «Ярославскому», – потребовал Хазин. – Я чувствую, что должен слегка взбодриться, ты меня, Витенька, извини, но я не могу все это воспринимать…

TCHUGA располагался через два квартала от гостиницы в тупике возле железной дороги, в приземистом здании бывшей багажной конторы, я хорошо помнил это место. Летом я всегда отдыхал здесь у бабушки, и после третьего класса родители должны были прислать мне на лето велосипед, каждый день я ходил к багажному отделению и проверял. Целый месяц ходил, пока не прислали «Салют». Оранжевого цвета. Помню.

Новые владельцы помещения не стали озадачиваться дизайном, подкрасили ворота и поменяли замок, и рядом с вывеской «Багажное отделение участка Чагинск – Игша Сев. ж. д.» повесили вывеску «Пивбар TCHUGA».

 

– Само по себе место так себе, – рассуждал Хазин, руля в коротеньких переулках вокруг грузового двора. – Подвальным индастриалом сейчас никого не удивишь, да и шашлыки у них так себе, кофе со вкусом сажи, а вот пиво…

Каждый раз, когда мы приезжали в «Чагу», Хазин рассуждал про пиво, шашлыки, пироги с картошкой и дрянную яичницу с пережаренным луком. Я с ним не спорил: с едой в кафе случались накладки, с пивом же никогда.

– …Я специально узнавал, – рассказывал Хазин. – Таких кег больше никуда не возят, сюда и в Кологрив. Это еще старые советские бомбы, их реально запаивали оловом, представляешь? Весь секрет в том, что Люся забирает их на обратном пути, пока пиво едет в Кологрив по этим колдобинам, происходит вторичная ферментация…

Хазин вырулил на Железнодорожную. Асфальта здесь не лежало, дома были выцветшего желтого цвета, и перед каждым в виде сарая размещался синий вагон узкоколейки.

– …Неуловимый кабан на улицах Уфы наводит страх на жителей города.

– Что? – не понял я.

Тут пожарный пруд еще был, в нем водились мизинцы-караси и рос плюшевый рогоз.

– Крыков талоны на бензин обещал. Теперь, думаю, не увидим талоны.

– Талоны на бензин пожрали трубные яги. Или трупные.

– Приехали. Не больше двух кружек, Витя.

Перед кафе на складном стуле сидела хозяйка пивной Люся, ее сын дорисовывал на стене голову бородатого викинга.

– Люся! – обрадовался Хазин. – А мы с Витей как раз к тебе. Нам по баночке, пожалуйста.

– Или по две? – уточнила Люся. – И кофе?

– Разве можно с тобой бороться, Люся, – вздохнул Хазин.

Мы устроились у стены рядом с сохнущей мордой викинга, через минуту Люся принесла пиво в пол-литровых банках, оплетенных проволокой, кофе в граненых стаканах, бутерброд с сыром – всё поставила на ящиках, выполнявших роль столов.

– Люся, а что ты знаешь о Чичагине? – поинтересовался Хазин.

Я быстро выпил кофе и съел бутерброд. Пиво ждало на ящике, пиво должно подождать.

– Люся, что ты знаешь о Чичагине? – снова спросил Хазин.

– О ком?

– О Чичагине.

Люся оглянулась на изображение викинга.

– Люся, купи кружки, – посоветовал Хазин. – Пьем из банок, как прыщи.

Что ответила Люся, я не услышал, на станцию влетел углевоз. Некоторое время все вокруг дрожало, пиво в банках подпрыгивало и проливалось, Хазин не выдержал, схватил банку и выпил половину.

Люся смотрела на проходящий состав, я вдруг заметил, что она считает, загибая пальцы, опасается упустить важное. Тогда я тоже выпил пива и подумал, что Хазин заблуждается: хлебный вкус пиво приобретает не от того, что его возят по ухабам в Кологрив, а от утренних угольных составов, тяжелых полуденных нефтяников и сумеречных лесовозов с востока. Каждый из них взбивает пиво в оловянных кегах, и оно густеет, набирает сахара и крепости, а цвет из коричневого переходит в золотой. Я взболтал банку. Прозрачное и, да, золотое.

Люся загибала пальцы. Хазин вспомнил про фотоаппарат и снимал проносящийся поезд на длинной выдержке. Я пил.

Состав загулял на стрелках, стало громко, воздух раскачался, и мы оказались внутри горячего угольно-железного потока. Состав ускорился. Я оглох, зубы начинали пристукивать, и я ни о чем не думал, грохот и воздух выбили мысли, я люблю «Чагу» как раз из-за этого: сидишь, пьешь пиво и не думаешь.

Тепловоз прогудел, входя на мост, мимо нас пронеслись болтающиеся последние платформы, ветер стих, в воздухе несколько секунд висели вагоны-призраки, скоро растаяли и они.

– Железнодорожники в среднем живут на восемь лет дольше, – сказал Хазин.

Рельсы с зуболомным звуком изгибались еще некоторое время, на шпалах приплясывали окатыши. Сын Люси с корзинкой направился к стрелкам.

– От вибрации у них внутри все спайки рассасываются, и никаких бляшек в сосудах…

Люся принесла по второй банке, Люся будет жить вечно. Как неуловимый кабан из Уфы.

– И с собой, – попросил Хазин. – Как обычно, Люся.

Во всяком случае, очень долго. Мысли постепенно возвращались; чтобы они не торопились, я отпил еще. Невыносимо идти в музей трезвым.

– Зачем ему корзинка? – спросил Хазин.

Я не придумал ничего интересного.

– Вряд ли на шпалах растут грибы, – тупо заметил Хазин.

– Он любил жаренные в сметане грузди, – сказал я.

– Адмирал Чичагин? – Хазин приложился к банке.

– Да.

– Чичагины все ворье, – объявила Люся.

Она уселась в кресло и закурила.

– Это всем известно – ворье. Хоть сейчас и фамилия другая.

– Здесь живут Чичагины?! – поперхнулся Хазин.

– В Нельше, – ответила Люся. – Там.

Люся указала сигаретой в сторону железнодорожного моста.

– Возле реки, если направо идти. Дом с зеленой крышей.

Хазин принялся записывать в блокнот.

Это хорошо. Надо обязательно с ними поговорить, в книге будет красиво смотреться, какая разница, что ворье.

– Старик сидел два раза, да и молодые не лучше, все тащат. Сено, дрова, да им все равно что, хоть глину. В Фатьянове в прошлом году провода срезали – их рук дело. Уголовщина. Да и бабы паскудные… пододеяльник у меня в прачечной увели… Ладно…

Люся докурила, плюнула и вынесла нам трехлитровую банку в проволочной оплетке.

– Чтобы вернули. – Люся вручила посуду Хазину. – Уже три у меня зачитали.

– Это не мы, – заверил Хазин. – Это Крыков. Он стукач и алкоголик.

С путей вернулся сын Люси, набрал полкорзины угля, поезда трясет на стрелках.

– Я знаю о Чичагине, – сказал он. – Он капитаном был. А правда, что у нас собираются химзавод строить?

– Не, – помотал головой Хазин. – Какой еще химзавод…

Пиво, какое чудесное пиво.

– Атомную станцию, – сказал я. – Только это… Не особо свисти, ладно?

Сын Люси почесал нос.

– Атомную станцию, – подтвердил Хазин. – Имени… Районного Исполнительного Комитета.

– Свинцовые труселя надо шить, – перебила Люся. – А у меня трое мужиков в семье, ладно, старому ни к чему, а этим-то как? Где я столько свинца найду?

Гениальное пиво, немного выпил и не могу понять, шутит Люся или Люся всерьез.

– Из грузил можно, – посоветовал сын. – Если расплющить.

– В «Мотоблоке и дрели» уже продают, – успокоил Хазин. – Правда, пока два размера, но обещают расширять.

Рельсы звякнули, на шпалах опять начали подпрыгивать гальки, Люся сказала, что читинский, мы с Хазиным поспешили покинуть «Чагу». Второй грузовик в день расстроил бы окончательно мои мыслительные процессы, а сегодня вечером я намеревался начать работу над книгой, пора начинать.

Хазин затормозил в переулке, пристроился в тени черемухи, она не цвела, но запах горечи и холода сохранился.

– И зачем им прогнал про АЭС? – Хазин прижал банку с пивом к животу и теперь вовсю пытался стянуть с нее толстую капроновую крышку.

– А, само получилось…

– Теперь слухи пойдут, сам понимаешь, АЭС у нас не любят.

Хазин сломал о крышку ноготь, отгрыз, выплюнул в окно.

– Чичагин, – сказал я. – Всем известно, что он был… последовательным противником атомных станций.

– И сторонником целлюлозных комбинатов?

Хазин пустился во второй приступ на банку, в этот раз впился в крышку двумя руками.

– Не устану повторять – Чичагин всегда думал о простом народе, – сказал я. – И если вдруг какой хазарянин собирался ставить шинок, кружало или, допустим, АЭС, немедленно выражал решительный протест, в том числе и прямым действием…

Хазин сорвал крышку и жадно отпил из банки несколько глотков.

– В музей, однако? – спросил он.

– В музей.

Хазин вернул пиво под заднее сиденье. И поехали.

Хазин, похоже, разведал короткую дорогу, он не повернул к мосту, от переулка Глухого вырулил к переулку Горького, затем сквозь кусты сирени вниз, к старой водокачке. Тут Хазин не удержался, остановился и несколько раз сфотографировал заросший мхом цоколь из толстого серого камня, чугунный кран, кирпичную башню и число 1903 под крышей, выложенное черным чугуном. Отстрелявшись камерой, Хазин выскочил из машины, подбежал к водокачке, открыл кран. Хазин намочил голову, напился и долил воды в банку пива.

– Чтоб как в старые времена, – пояснил он. – По-настоящему, пиво-воды…

– Поедем, Хазин, время, – напомнил я. – Полдня прошло.

– Полдня прошло, а роги не растутся!

После водокачки Хазин вступил в отличное настроение, пока мы добирались до старого переезда, он рассказывал, что ему не нравится в Чагинске.

– …Если кроме того что булки руками в магазинах подают, а девки нормальные давно поделены, то вот еще что. Тут постмиллениум в полный рост. Понимаешь, одни местные думали, что всему свирепый пушок, и уже делили участки на кладбище, другие надеялись, что все наладится и Москва – Улан-Батор наконец здесь остановится, но тысячелетие кончилось, планета провернулась, и ничего не произошло. Старый мир не спотыкнулся, а новый не начался. Они оказались словно в вакууме! И как результат – у всех аборигенов махровая фрустрация! Вон, посмотри!

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44 
Рейтинг@Mail.ru