Эдуард Лимонов
Старик путешествует
Россия / Москва / 2020 год
Наткнулся в интернете на что-то про гору Кайлас и вход в Шамбалу. Вспомнил нацбола, приносившего для меня книгу – фотографии горы Кайлас. Потом через месяцы он книгу забрал.
Я думаю, вход в Шамбалу находится везде, не только на горе Кайлас, но любого туда не пропустят.
Я пошёл в ванную, она у меня как парижская, с окном. Там у меня действительно вход в Шамбалу. Я как-то позвонил в диспетчерскую о протечке в ванной. И они прислали мне юного пугливого киргиза. Киргиз был странный, нестандартный киргиз, очень старательный, и выволок из-под ванной множество совсем диких камней. После этого он совсем скрылся в образовавшейся дыре. Его совсем не было видно! «Там свет!» – вдруг прошептал он снизу.
Потом ушёл. Унёс с собой один камень. Потом вернулся за вторым, за третьим. Несмотря на мои: «Не надо, придут ребята, унесут…» Такое впечатление, что он не хотел оставлять мне этих камней. «За каменной дверью скрыты тайны для будущего, но сроки им ещё не пришли».
Больше я того юного киргиза не встречал. Ямы той под ванной боюсь. Всегда проверяю, закрыта ли на задвижку дверца, ведущая туда. Вначале я боялся, что оттуда нахлынут чудовища.
Россия / Ялта / Отель «Бристоль»
Отель с таким названием находится в городе Ялта.
Они прилетели в Ялту рано утром 2 января. Он был в чёрной куртке с меховым воротником, она – в розовом лёгком пальто. Серый шарф, серые брюки.
В Ялте только что прошёл дождь. И пробивалось солнце. И он, и она были сдержаны и молчаливы. Более обычного, может быть более потому что прилетели инкогнито. Никто не должен был знать – ни свои, ни чужие.
В отеле «Бристоль» (буквально сто метров от набережной, чуть ли не брызги могли долетать) он оплатил пребывание, все четыре дня, и они поднялись в номер. Второй этаж.
Оба Кости откланялись. Договорились на позже. «Созвонимся». Они уселись в автомобиль старшего Кости и уехали.
Он и она стали распаковываться.
Он уже был болен, поэтому ничего, собственно, и не раскладывал. Она внимательно повесила в шкаф свои брюки и топы. Он посмотрел с удивлением на свои вещи: «Зачем их так много?» – и захлопнул крышку джинсового чемодана. Ни он, ни она не заметили изначально, что кроватей в номере две, тогда как на две они не договаривались, и кровати узкие.
Только к вечеру, пытаясь совокупиться, они обнаружили, что кровати узкие. И ему, и ей некуда было девать не только ступни, но и колени.
Он не был её мужем. Но вот уже девятый год был её любовником.
Только отчасти это обстоятельство объясняет, почему они прилетели в Ялту инкогнито. Он не был женат, но скрывал путешествие от своей службы безопасности. Служба безопасности – нет, не получила бы инфарктов, но была бы и обижена, и недовольна.
Вскоре они оделись и пошли на набережную. Всего-то было ничего времени, ещё и рестораны не открылись. Она скромно, как настоящая дама, обрадовалась морю, издав слабенькое «Ой, море!». Он же подумал, какое ветреное и холодное, несмотря на весеннее солнце. «Ой море!» занималось своим излюбленным развлечением – пугало зимних курортников и аборигенов Ялты, бросаясь на набережную: «Ух! Плюх!» – но непременно до людей не дотягиваясь.
Боязливо и осторожно, но главное – с уважением человеческое племя обходило границы моря. На поверхности моря, вцепившись в него перьями и когтями, приклеены были морские птицы: чайки, утки и всякие иные летучие твари. И они катались на море, колыхались вместе с морем. На дармовых качелях.
Она вообще не смотрела на него и даже с ним не разговаривала. Так у них повелось, ничего исключительного и в этот день. Свежая Ялта, только и всего. Не йодом, впрочем, пахло, но слабым раствором писсуара.
Проходя мимо зеркальной витрины, он обнаружил, что вид у него насупленный, черная кепка, капюшон тёплой зимней куртки, вид не курортника, а вот кого, он не додумал…
Впереди появился платан – пористый, как нос толстого подростка? Нет, как целлюлитные ляжки южной девушки, вот…
А ей всё уже нравилось. Она охала, ахала, вдруг остановилась и воскликнула: «Здравствуй, море! Какое ты тихое!» – и она всё снимала на мобильный телефон.
Одета она, подумал он, как розовое привидение: розовые штаны, розовые боты, пальтишко тоже розовое и просторное, как халат.
Он добродушно сказал ей: «Ты безумна! Ну как Джанис Джоплин!» Она не обиделась, только остановилась на полуслове.
Они пошли в её любимый «Ялтинский дворик», где она съела мидии и морское ассорти, а он ел мясо, заказал два вида баранины. Ну и, конечно, вино.
Через несколько часов они были в отеле и при включённом телевизоре с Гарри Поттером на экране некоторое время совокуплялись, впрочем, без особой страсти. Обнаружили, что кроватей у них две, и потому поспали немного каждый на своей.
Догадаться спуститься в холл и попросить номер с одной кроватью они не догадались, а может, хотели этого препятствия.
В окно, он отметил, видна пустая ялтинская улица, это второй этаж, номер как раз выходит окнами на улицу Рузвельта и на козырёк «Бристоля». Ворам ничего не стоит залезть, но улица оживлённая, и какой вор на свою голову полезет с козырька над входом в отель в окно отеля. Гостинице 150 лет, выяснил он, поглядев на их стол. Там лежали рекламные ручки, бумага, и с одной из бумаг и бросилась в глаза эта дата – 150 лет.
«Зачем я сюда приехал?» – подумал он, в то время как она голая ходила в ванную и из ванной. Что делает здесь эта голая еврейка с трогательно возвышающейся на маленькой головке сложной причёской?
– Это твоя любовница, чудак, у вас нею секс, и очень высокого качества, уже девятый год, – ответил ему кто-то второй, не он сам.
– Ты бы встретился с этим парнем? – сказала она.
– Что ты сказала?
– Ничего не сказала. Ты готов?
Она сказала, что ничего не сказала. Но кто сказал «Ты бы встретился с этим парнем…»?
– Кто сказал «ты бы встретился с этим парнем»? – обратился он к ней.
– Я не говорила такого. Ты взял карту?
– Карту Ялты?
– Электронный ключ в наш номер.
И всё же кто сказал «ты бы встретился с этим парнем»? – вспомнил он, когда они уже были на улице Рузвельта.
В Ялте уже вовсю вышло солнце, и они умудрились продержаться, прогуливаясь, целых четыре часа. Некоторое время они посидели на набережной на солнце. Интересно, что думали о них проходившие?
Проходившие могли умозаключить, что ни он не содержит её – у неё вид образованной, состоятельной дамы, – ни она не содержит его – у него был вид не жиголо. Скорее, у них был вид привыкшей друг к другу супружеской пары.
А ведь он даже не знает, где она живёт.
Внезапно он рассердился на себя за то, что он так странно существует. Служба безопасности. Более двадцати лет (с перерывом на тюремное заключение) не выходит он из московской квартиры на московские улицы без службы безопасности. Любовница, о которой он, по сути, ничего не знает…
– К полуночи сегодня будут показывать Гарри Поттера, все фильмы, – сказал он.
– Ты что, не видел поттериану?
– Нет.
– Все видели…
– Все видели, я не видел. Пойдём! – Он встал.
В номере, он вспомнил, стояли непочатые две бутылки вина. Одна белого, другая красного, купленного в магазине «Вино и сыр». Он купил литр муската и полтора литра каберне.
Пошли в отель «Бристоль».
– Мне здесь нравится, – сказала она, когда они шли по длинному коридору второго этажа. – И название нравится: «Бристоль»… «Бристоль»…
– Ещё на зуб попробуй, – посоветовал он усмехнувшись.
– Какой ты грубый… – заметила она. Они уже стояли у двери 226.
Он сам не понял, что он сказал. Малопонятно, почему она решила, что он грубый.
Россия / Ялта / Отель «Бристоль» – II
Под утро ему снились бороды из Гарри Поттера, её широкое, как халат, пальто.
Полежал-полежал и встал. Она находилась в той же позе, в какой уснула. А именно: спиной к провалу между кроватями, шиньон, похожий на еврейскую булку «халу», бережно лежал непомятый, в то время как её нос и губы смешались с подушкой. Не позволяя разобрать её выражение лица.
Она всегда честно и хорошо спала. «Как убитая» – это про неё.
Он встал и, вынув потрёпанную тетрадку для путешествий, сел у стола, идущего вдоль целой стены. Скорее это был даже не стол, а барная стойка. На столе – он отодвинул их к стене – находились стаканы, его каберне и её мускат на дне, недопитые.
Он стал писать – нет, не чтобы записать впечатления, но чтобы скоротать время, пока она проснётся.
Он догадывался, чем он болен, без всяких докторов, чувствовал и имел ощущение, что у него нет дел на этой земле, все дела переделаны. Вот он и сидел, равнодушный, время от времени взглядывая в край окна, он его обнажил, чтобы наблюдать процесс рассвета. И писал совсем пустые фразы о том, что в номере только у окна можно разглядеть детали, а ближе к двери – там первобытный слоистый мрак. Однако же с подчёркивающей мрак сияющей тонкой полосой из-под двери, из коридора.
Она пошевелилась. Не оборачиваясь, он понял, что она села в постели. Поднялась. Покачнулась. То, что покачнулась, было понятно по едва слышному чертыханию. Ушла в ванную. Ничего ему не сказав. (А что, собственно, ему говорить? Спросить: «Сидишь?» Он бы ответил односложно: «Сижу».)
Вернувшись из ванной, она из темноты спросила: «Сколько?» Он, нажав кнопку мобильного телефона, увидел сколько и озвучил ей сколько.
Пока она одевалась, он спрятал тетрадку в джинсовый чемодан, опять отметив, как ненужно много вещей он привёз в Ялту.
Она сменила брюки, надев брюки в мелкую чёрно-белую клеточку, повязала пышный шарф, и они вышли в коридор и пошли по коридору с картинами. Спустились по мраморной лестнице.
На площадке лестницы сидел ещё ночной охранник, он приветливо сказал им «доброе утро!», а они неприветливо пробормотали в ответ «у… доброе». И вот они уже на улице Рузвельта. А там адски пусто и уже слышно, как швыряется собою море.
Мимо надувных аттракционов (две ёлки и надувные пещеры с надувными горами) они прошли на набережную, где звучала громкая музыка, стояли двое полицейских – мужчина и женщина – и швырялось-таки утреннее море.
Ему всё равно было, куда идти. Как он считал, куда бы он ни пошёл, своей судьбы ему не изменить. А она?
Вчера она сказала ему в ответ на его замечание, что она всё снимает и снимает на мобильный, сказала коротко и просто: «Я турист!» – и лучше сказать не могла. Она – турист. Сегодня она тоже снимала. Всё вокруг.
К 14 часам к «Бристолю» подъехал большой Костя. В его сером автомобиле рядом с водителем Костей сидел человек лет сорока, отрекомендовавшийся «краеведом», и они поехали в Севастополь.
Пристрастие к еврейкам
Всё проистекает, имеет свой источник откуда-то.
Моё влечение к молодым женщинам-еврейкам – тоже.
У меня в детстве были приятели, два брата: Мишка и Лёнька Гернеры. Старший, Мишка, был похож на отца – молодого инженера Додика. Младший, Лёнька, – на маму Бэбу.
Моя мать, вероятно, была юдофилом. Моя мать дружила с еврейками, гордилась тем, что её принимают в еврейских компаниях. Мать моя была неглупая женщина и, видимо, понимала, что евреи повыше будут, образованнее русских.
А я был влюблён (ну сколько мне было? Лет девять, ну не старше одиннадцати точно), причём, как я помню, плотской любовью, просто-таки пылал к этой молодой еврейке, матери моих дружков Мишки и Лёньки, – к Бэбе.
Оттого что они жили на первом этаже, окна у них были постоянно зашторены. И это обстоятельство придавало их комнате таинственный вид.
Когда я смотрю сверху во время акта на живот Фифи, я временами представляю, что занимаюсь любовью с Бэбой.
Так вот, пацаны, всегда можно найти начало своим страстям, если хорошо напрячься.
