Ангелова кукла – Эдуард Кочергин

Ежегодно в преддверии победных праздничных майских дней я читаю книги о Великой Отечественной войне. Читаю потому, что воевал мой дед по матери, читаю потому, что воевал мой 17-18 летний отец, читаю потому, что уже после войны родной брат отца подорвался на мине, читаю потому, что с детства приучен чтить память об этой войне (не Второй Мировой, а именно Великой Отечественной)… В прошлом году это были книги писателя-фронтовика Виктора Астафьева. В этом году я выбрал для чтения книгу-дневник Анны Франк, счастливо совпавшую выбором ещё и потому, что она у меня была в подборке книг Флэшмоба 2013. И по договорённости с Ольгой-Хойти Clickosoftsky затеяли с ней мини-флэшмоб на двоих, уговорившись прочесть книгу В.М. Санина «Когда я был мальчишкой». Других отчётливых планов читать что-то ещё в голове не было… Но вот пришёл черёд прочесть ещё одну Флэшмобовскую (2013 года) книгу с таким вот причудливым и необычным названием."Ангелова кукла" – хмыкнул я недоверчиво, открывая первую страницу, – записки рисовального… так-так…" – думал я, вчитываясь в практически сами собой бегущие перед глазами строки. И знаете, что я вам скажу – это одна из самых-самых военных книг о той проклятой войне. Войнее которой разве что насквозь военная астафьевская «Прокляты и убиты», да ещё некрасовская «В окопах Сталинграда». Хотя ни единой строчки непосредственно про военные действия вы в этой небольшой, но такой объёмной и неохватной книге не найдёте. Здесь всё больше про шантрапу да про шушеру всякую, да про увечных и обезноженных, да про нищих, про портовых шлюх и кладбищенских завсегдатаев разного разлива, здесь про тех, кто вернулся с войны не весь, не целиком, а в 3/4 да в 2/3 себя бывшего, довоенного. Про тех, кто стал народом-победителем и в итоге получил потом от власти бесплатный казённый билет в один конец – в индом да в приют – доживать и не болтаться безногим и безруким укором всем остальным, оставшимся целыми и невредимыми, но прежде всего власти. Эта книга рисует нам войну и военные картинки с совершенно другого ракурса, всё равно как если бы любители сказок после строк про честной пир да свадебку вдруг обнаружили бы потом в своей сказке совсем несказочные главы про повседневный быт молодожёнов, про рутину стирки-готовки-кормления детей и прочего, из чего и состоит на самом деле настоящая жизнь. Это самая военная из всех невоенных книг! Которая перевернёт все наши представления о том, что было после победного 9 мая 1945 года – 10, 11… мая… 1946… 47… 52… 54…

Вторая ипостась этой книги – она без прикрас и без умолчаний показывает нам истиное лицо Страны Советов в послепобедные годы, делая некий акцент на судьбах многочисленных голодных и холодных, и потому выбравших именно это древнее женское ремесло женщин, девушек и девчонок. Да-да-да, речь идёт именно о судьбах разного рода продажных женщинах разного возраста, только не нужно ожидать и искать в книге разного рода натурализм или похабень в описании плотских утех и прочих их профессиональных навыков – ничего этого здесь нет. Просто читатель узнает, как устроен мир ещё и с этой стороны жизни.Отдельное место в повествовании занимают разного рода театральные рассказы, рассказки и зарисовки автора, поскольку его герой, его книжное альтер-эго служит в театрах города Питера декоратором и художником-оформителем. И потому все эти рассказы в этой части имеют то или иное отношение к театру. Но сам театр здесь опять-таки всего лишь как повод, повод побродить вместе с автором и его ГГ по старому дореволюционному и затем предвоенному Питеру, познакомиться с чередой и вереницей людей «бывших», уже «потраченных и израсходованных» жизнью и советским образом жизни. Ни в какой другой книге я таких историй пока ещё не встречал…И, наконец, автор тащит нас с собой в странствия по районам российского Севера и Северо-запада – по Вологодчине и архангельским городкам и деревням, тащит в мою почти что уже родную Новгородчину. Тащит не просто так – поболтаться да позлословить про устройство жизни (скорее тогда уж про НЕустройство), а опять-таки чтобы познакомить читателя с яркими образчиками люда искони русского, славянского (разве что иной раз разбавленного вепсами да прочими финно-угорцами).За последние год-два это пожалуй самое сильное впечатление от книг подобного рода. И на ум ничего другого, кроме как книги Буйды, и не приходит. Так что читайте, читайте и не сомневайтесь – это я обращаюсь к тем, кто любит и читает русскую современную литературу. Прочие же… решайте сами.

У нас в семье существовала легенда, что дядька мой сидел. Отголоски этой легенды долетели до меня в малолетстве, но поскольку от детей в моей семье, как и во многих других, скрывали самое интересное, узнать подробности никак не удавалось. Сам дядька на сидельца походил мало: весёлый, безалаберный, не дурак выпить, любитель всякой западной музыки, о которой мало кто тогда знал. Правда, у дядьки была татуировка, но на блатную она походила мало. Спросить человека в глаза, сидел ли он в тюрьме и по какому поводу, было всё же неловко. Теперь мучаюсь любопытством, а узнать больше не у кого.

Выросла я на московской окраине, так что с московской шпаной знакома не понаслышке. И с детства усвоила, что шпана эта не слишком отличается от прочих граждан, просто любит форсить и живёт по своим, особым, законам. Временами кого-нибудь из соседей забирала милиция – за мелкое хулиганство или тунеядство. Это активно обсуждалось всем двором. Весело, в общем, жили.

У Кочергина всё мрачнее, но тут и время посуровее, и блатные покруче. Читать больно и жутковато, хотя автор пишет без надрыва и даже временами с юмором. Но лично мне про учителей художественной школы было интереснее, чем про воровские законы. Тем более, военрук у нас был – один в один, только звали его не Пáнтели (от «понимаете ли»), а Искоштаиратак (от «я скажу так»).

Помимо барыг, щипачей и прошмандовок, а также колоритных «несоветских» советских педагогов героями Кочергина становятся бывшие герои войны. Кто сказал, что бывших героев не бывает? В нашей стране – запросто. Война окончена – забудьте. Это там, в окопах, вы что-то из себя представляли, там ваша жизнь была подвигом, а теперь вы просто инвалиды, бродяги, алкоголики, нарост на теле общества. Жёсткая книга. Жесткая, неудобная правда. Та, о которой стараются не вспоминать любители устроить маленькую победоносную войну. Народу у нас много и «мы за ценой не постоим».

Очень спорная книга. Будь я моложе, я приняла её бы безоговорочно. Теперь же… Чем дольше я живу, тем больше, как мне кажется, вижу нелюбовь к своей стране. Возможно, это произведение – своего рода «Отверженные» В. Гюго. Писатель любит людей, всех искалеченных и вычеркнутых властью, потому что его самого пытались вычеркнуть ещё в детстве. Любви к уродцам, пьянчугам, старухам в книге очень много. Но звучит эта любовь укором России. Проникнуто болью нескончаемой, сталинскими репрессионными слезами, военными потерями. Причём не теми потерями, которые понесла вся страна от фашизма, а потерями от государственного устройства, всегда несправедливого к каждому книжному образу, ломающего его судьбу. При этом сам автор книги стал художником, оформлял спектакли в лучших театрах страны. Понятное дело, что художники всё примечают. Но почему-то не приметил автор ни минутки хорошей в якобы им любимой стране. Сам он нашёл себя, отмечен наградами и премиями. Понятно, что трудное время выпало на его детство. Так правильно говорят люди, что лёгкого времени не бывает. Я увидела любовь к людям, а гордости за этих людей не увидела. Хотя каждый описанный персонаж не был так отмечен государством, как писатель.

Эту книгу ни в коем случае нельзя переводить на иностранные языки. Прочитает её иностранец – что он подумает? Воры, пьяницы, жулики, бандиты. Каждый персонаж – правдивый и яркий, каждого с лёгкостью принимаешь на веру. И от этого русскому человеку за Русь ещё больнее становится. А иностранцу – как маслом по маслу: я же говорил, мол, русские все дикари немытые.

Эта книга способна причинить боль и вызвать гордость у любящего и думающего читателя. У меня она вызвала много эмоций.