Эдуард Хруцкий
Истина
Олег встал, стараясь не глядеть на убитого, вышел на улицу.
За долгую свою службу он так и не смог привыкнуть к покойникам. Нет, он не испытывал страха, просто не привык, и все. Да и не верил, когда говорили или писали, что у профессионала вырабатывается иммунитет.
Возможно, у мясника на бойне и вырабатывается, а нормальный человек не может примириться с горем. А убийство – это всегда горе.
Наумов обогнул террасу. Жаль, что траву на лужайке затоптала оперативная группа. А трава стояла высокая, некошеная, видимо, хозяев совсем не интересовала дача.
Олег медленно шел к кустам, мысленно наметив прямую линию, соединившую висок убитого и заросли орешника.
Вот они, толстые старые кусты. Вот и крошечный пятачок в центре, совсем крошечный, но, видимо, здесь и стоял убийца. Не видимо, а точно.
Трава примята, ветка обломана совсем недавно, дерево еще сырое.
Наумов встал на площадку, достал пистолет, положил его на рогулину сломанной ветки. Точно. Стреляли отсюда.
– Есть! – крикнул кто-то, словно выстрелил за его спиной.
Олег вздрогнул от неожиданности.
– Вот она, товарищ майор! Вот! – кричал совсем молодой оперативник из райуправления.
– Кто?
– Гильза.
Медный, подернутый копотью бочонок упал между двумя сросшимися стволами и лежал словно гриб под листом. Олег даже подивился умению оперативника.
– Молодец, – сказал он, – зови эксперта. Вспыхнула лампа, щелкнул аппарат.
Наумов наклонился и поднял гильзу. Она лежала на ладони, бесполезная, уже никому не нужная. Разве что свистеть в нее, как в детстве. Приложил к губам и свистнул.
– Так. – Эксперт покрутил гильзу перед глазами. – Ну-с, Олег Сергеевич, что вы можете сказать, посмотрев на нее?
– Калибр восемь, выбрасыватель зацепной, боек полусферический, бой центральный, гильза удлиненная, бутылочной формы. Судя по маркировке, или арабская, или азиатская модель.
– Неплохо, совсем неплохо, – усмехнулся Александр Петрович. – Медики вынут пулю, тогда посмотрим.
– Я думаю, – сказал Олег, – убийца ждал здесь. Видите, как трава вытоптана. Потом выстрелил, пошел к даче. Убедился, что Бурмин мертв… А что же дальше?
– А вот дальше ничего понять нельзя, – сказал подошедший Середин, – дальше темнота. В пиджаке убитого найдено семьсот рублей, часы дорогие на руке, магнитофон японский цел, машинка пишущая.
– Надеюсь, что у убитого не было ни бриллиантов, ни иностранной валюты. – Олег пошел к даче.
– Кто знает, – сказал ему в спину Середин, – может, у него картина была или, к примеру, иконка. Помнишь, в прошлом году в Зарайске…
Как же не помнить! Прекрасно помнил Наумов, как двое приехавших из Молдавии рецидивистов ворвались в квартиру, связали старика хозяина и унесли иконку размером чуть больше ладони. Когда он пришел в милицию, такие дела были редкостью. Он о них только в сводках читал. А сейчас многое изменилось. Появился рынок сбыта. Уходят за рубеж иконы, картины, ювелирные изделия.
И жулье другое стало. Модные, образованные, спортивные. Бокс – архаика.
Тело Бурмина увезли. За столом на террасе следователь прокуратуры перелистывал листы протокола.
– Что у вас? – повернулся он к Наумову.
– Гильзу нашли.
– Это уже кое-что.
Следователь говорил значительно и веско. Показывал всем, что главный здесь он.
– Я тут начал набрасывать план оперативно-разыскных действий…
– Позвольте, я сделаю это сам, – перебил его Олег.
– Только не тяните.
– Ни в коем случае. Я осмотрю дачу.
– Конечно.
Бурмин занимал половину дачи. Две комнаты, кухня, терраса.
Олег прямо с террасы попал в комнату метров пятнадцати, у окон почти вплотную росли деревья, и здесь постоянно был прохладный полумрак. Но, несмотря на это, комната казалась нарядной и светлой. Ощущение это создавали яркий палас на полу, светло-желтая неполированная мебель, картинки на стенах.
Круглый стол, на нем керамическая ваза с цветами, шесть стульев, застекленный сервант. В нем стояли разноцветные бокалы и рюмки, сделанные из стекла.
Ни бриллиантово блестевшего хрусталя, ни тяжелого богемского стекла – ничего, что нынче стало определенным показателем общественного положения.
Олег вышел на кухню. Совсем маленькую и чистую. Только плита была покрыта коричневой пленкой убежавшего кофе. Видимо, Бурмин поставил кофейник, но снять его не успел. Во второй комнате что-то искали. Со стеллажей выкинуты книги и бумаги, вывернуты на пол ящики письменного стола, выброшены вещи из стенного шкафа.
– Отпечатков пальцев много, – сказал эксперт, – но думаю, преступник работал в перчатках.
Осторожно, стараясь не наступить на разбросанные по полу вещи, Олег подошел к стенному шкафу.
На полу лежали два костюма, раскинув рукава, словно руки, кожаный пиджак, рубашки, свитер.
– Интересно, что здесь искали?
Действительно, что можно было искать в этой маленькой чистой комнате.
Деньги? Нет, у таких людей, как Бурмин, больших денег не бывает.
– При осмотре деньги нашли, – словно читая его мысли, сказал следователь. – Семьсот рублей и сберегательную книжку. Вклад – шесть тысяч двести. Ценности?
Олег посмотрел на рассыпанные по полу бумаги, на вскрытые папки.
Так что же все-таки искал убийца?
– Когда закончите, – сказал он эксперту, – позовите меня, я сам еще раз посмотрю.
– Хорошо.
Наумов вышел на террасу, спустился в сад. Недалеко от калитки в зарослях орешника покосилась скамейка. Он подошел к ней, сел. Достал сигареты.
Он любил один работать на месте происшествия. Подолгу изучать комнаты, находя в хаосе и разгроме одному ему понятный порядок.
Над поселком плыл летний день. Казалось, что время остановилось, как солнце, в одной точке повисло над этими местами. Очень хотелось снять рубашку, подставить тело под тугую струю из колонки, прижавшейся около забора.
Он посмотрел на дом. Хорошо бы купить такую дачу и жить здесь постоянно. А на работу ездить на электричке. Но не по карману майору милиции дача, поживем в Москве.
Так что же все-таки случилось? Пришел человек, выстрелил из пистолета, убил Бурмина. За что? Ревность? Возможно. Но уж слишком высоким профессионалом должен быть этот человек. Потом, зачем ему искать какие-то бумаги. Бумаги или документы… Это уже теплее… Кто-то убил, обыскал дачу, взял нечто и скрылся. Какие же бумаги мог хранить Бурмин? Очень часто он писал в газетах интересные, острые статьи на правовые темы.
Именно на правовые. Если так, то возможна месть. Но и нельзя отбрасывать версию, что Бурмин хранил какие-то документы, наброски для будущей работы.
Значит, кто-то пришел, убил и взял их. Значит, кто-то боялся Бурмина.
Тогда убийцу надо искать среди тех, о ком собирался писать Бурмин. Нужно узнать, чем он занимался в последнее время.
А если это просто сведение счетов? Да, мы знаем Бурмина, читаем его статьи и книги. Это одна его жизнь, но, возможно, есть и вторая, неизвестная окружающим.
Он мог связаться практически с любым темным делом. Валюта, антиквариат, ростовщичество, организация преступлений, наконец…
Что ты знаешь о нем? Да ничего. А Наумов знал людей, живущих несколькими жизнями. На работе, в компаниях они считались преуспевающими.
Только на следствии выяснялась цена их респектабельности. Откуда они брались – эти дорогие иномарки, на какие деньги были построены квартиры и дачи?
Их развратила вседозволенность, своеобразная социальная апатия, смещение нравственных критериев. Раньше о жулике прямо говорили – жулик.
Общение с таким человеком было постыдным. Потом появилось новое определение – деловой человек. Тот же жулик, но прекрасно одетый, разъезжающий на дорогой машине, умеющий хорошо принять гостей, угостить нужных людей в ресторане.
И эти люди, достигшие вершин московского дна, стали «законодателями общественного мнения». Они отдыхают три раза в год: летом – Прибалтика, осенью – юг, зимой – высокогорные курорты. Они на всех премьерах в Доме кино и театрах. Они знают всех, и их знают все. У этих людей самые разные профессии, но одно занятие – делать деньги. Нет! Олег не хотел верить, что Бурмин из этих… Слишком не вязалось все, что увидел Наумов, с тем, в чем он пытался обвинить убитого. А впрочем…
– Товарищ майор, – подошел молоденький розовощекий сержант, – хозяйка дачи приехала.
– Проводи ее сюда.
Вот и появился первый человек, который расскажет о Бурмине.
От дома шла хозяйка дачи. Дама лет шестидесяти пяти, в строгом сером костюме, гладко причесанная. Только глаза, огромные синие глаза были молоды и жили на ее лице словно отдельно.
– Здравствуйте. – Олег протянул руку, представился. Рукопожатие ее было мужским, коротким и сильным.
– Моя фамилия Котова, зовут Елена Георгиевна.
– Давайте присядем, Елена Георгиевна.
– Давайте.
– Мы будем говорить неофициально, без протоколов. Я занимаюсь расследованием убийства вашего постояльца…
– Он не постоялец, – перебила его Котова, – мне он как сын. Я даже хотела написать дарственную на имя Игоря, но он отказался. И мы договорились, что я продам ему полдома за шесть тысяч.
– Почему именно за шесть?
– Согласно оценке.
– Елена Георгиевна, вы хорошо знали Бурмина?
– С детства. Мы с его покойной матерью были ближайшие подруги, я тоже считала его сыном.
Наумов взглянул на Котову и подумал, что, видимо, не очень счастливую жизнь прожила эта женщина.
– Да, – продолжала она, – Игорь был мне как сын.
– Он постоянно жил на даче?
– Последний год. У него нелады с женой.
– А кто его жена?
Котова достала сигарету, вставила ее в наборный плексигласовый мундштук. Такие мундштуки делали во время войны на фронте. Точно такой же был у отца Олега. Белая полоска, красная, желтая…
Олег щелкнул зажигалкой.
– Спасибо. – Женщина глубоко затянулась, усмехнулась грустно. – Мне советуют бросить, говорят, вредно. Так ведь и жить вредно, от этого умирают.
– Я сам пытался несколько раз… – Наумов махнул рукой.
– Жизнь наша – сплошное насилие над собой, – сказала Котова.
Она пыталась говорить спокойно, даже несколько иронично. И лицо ее было спокойным, и голос. Только глаза, нестерпимо грустные, полные горя, показывали, что переживает она на самом деле.
– Так кто же его жена?
– Алла Панова.
– Это ничего мне не говорит.
– Они жили два года. Жили плохо. Она красивая, несостоявшаяся, но весьма твердая дама.
– То есть?
– То есть хищная. Игорь не из тех, кто любит рассказывать о семейных неурядицах. Но я знала кое-что.
– Вот это «кое-что» меня и интересует. Вы, Елена Георгиевна, сказали «несостоявшаяся». Как это понимать?
– Очень просто. Единственная дочь весьма обеспеченных родителей. Немного рисовала с детства. Закончила текстильный институт, получила диплом художника. Дальше… Она пробовала писать стихи, рисовать, даже в кино снималась. Кстати, Игорь с ней познакомился в Болгарии. Алла снималась в фильме «Песни моря».
– К сожалению, не помню, – сказал Наумов.
– А этого фильма никто не помнит, – Елена Георгиевна вставила в мундштук новую сигарету, – обычная музыкальная поделка с красивыми видами.
– Так что же произошло у Бурмина с женой?
– У нее появилась новая компания, новые увлечения.
– У нее появился новый мужчина?
– Возможно. Я же говорила: Игорь не любил рассказывать об этом. Он приехал ко мне и попросил разрешения пожить на даче. Я согласилась с радостью.
Котова замолчала. Закурила новую сигарету. Олег видел, как тяжело ей рассказывать об этом. Женщина была на той грани, когда оставляют силы и слезы могут появиться в любую минуту.
– Спасибо. – Наумов встал. – Я провожу вас к следователю, он запишет все, что вы рассказали мне.
– А вы разве не следователь?
– Я оперуполномоченный. Я ищу. По дороге к дому Олег спросил:
– С кем дружил Бурмин?
– К нему тянулись люди. Но дружил он с писателем Виктором Гореловым и художником Борисом Новиковым. Вы знаете их?
Новикова Наумов не знал, но имя Горелова ему было хорошо известно.
Телерепортажами из Никарагуа, Мозамбика, Анголы. Прекрасные, острые политические романы, интересные статьи. Олег любил читать Горелова. Очень любил.
У входа в дом Наумова ждал эксперт.
– Мы закончили.
– Есть что-нибудь?
– Ничего. Преступник работал в перчатках, по-видимому, в кожаных.
– Я пойду погляжу.
Наумов вошел в комнату Бурмина и закрыл дверь.
Здесь было все так же, как и два часа назад, когда он впервые переступил порог.
Наумов сел на стул, закурил и внимательно оглядел комнату.
Письменный стол. Ящики вывернуты на пол.
Олег положил сигарету, сел прямо на ковер.
Бумаги. Видимо, Бурмин был аккуратным человеком.
Папка договоров. Папка переписки с издательствами и киностудиями.
Письма читателей. Счета за квартиру, телефон, автомобиль, корешки квитанций переводов.
Целая стопа ледериновых обложек. Понятно. Лауреатские дипломы и почетные грамоты. Прилично, штук двадцать.
Так, поехали дальше. Коробочка, разобранная зажигалка… Кремни…
Сломанные трубки… Это что? Медали… «За трудовую доблесть», «За отвагу на пожаре», «За спасение утопающих», две каких-то иностранных.
Так, дальше. Ершики для чистки трубок… Сломанный стартовый пистолет… Ножички… Какие-то монеты и значки…
Господи, как много ненужных мелочей храним мы! Они кажутся нам значительными и необходимыми. Чаще всего это память о чем-то. Очень личном, никому не ведомом.
Из этих мелочей и состоит мир человека. И ничто так крепко не привязывает его к жизни, как эти мелочи.
А что в этой коробке? Почетные знаки. ЦК ВЛКСМ, МВД, Погранвойск, спортивные.
Как аккуратно берег Игорь Бурмин все эти вещи! А единственная наследница – его жена, приедет, сгребет все в кучу как ненужный хлам, все, что дорого было ему, и выкинет.
Надо изъять их и медали. Составить акт и изъять. И отдать на память чудной женщине Елене Георгиевне. Неудобно, когда на помойке валяются почетные грамоты и дипломы. Совсем неудобно.
Бумаги, письма, блокноты. А он аккуратный был. Каждая командировка отмечена, и год стоит, и месяц, и люди, с которыми говорил.
Все это внимательно посмотрю в управлении. А это что? Надпись «Место встречи Гродно». Документальная повесть, 1985 год. Название перечеркнуто и красным фломастером написано новое – «Падение».
Видимо, это и есть его последняя работа. Листы по полу разбросаны. На одном след ботинка. Это наши. Словно слоны в посудной лавке. Горе-оперы.
Олег поднял одну из страниц.
Первый отрывок из повести Бурмина
«Я живу в Родопах. По утрам над горами висит туман. Плотный и мягкий. Сквозь него с трудом пробивается солнце. Оно похоже на занавешенную лампу. Потом ветер разгоняет туман и солнце, нестерпимо яркое, повисает над миром, в котором есть только две краски: зеленая – поросшие соснами горы и голубая – небо. Озеро тоже голубое, потому что в нем отражается небо.
Я живу здесь в немыслимой тишине. Среди простых и забытых звуков: смеха детей, глухого стуканья коровьих колокольчиков и шелеста ветра. И здесь, среди невероятной красоты Родоп и тишины, я острее воспринимаю все то, о чем хочу написать.
Именно в состоянии невероятного покоя приходят ко мне ассоциации из того жестокого времени. И становятся более выпуклыми понятия «мужество», «трагизм», «предательство»…
– …Вот этот дом, – говорит Сергей Петрович Брозуль.
Основная улица. Зеленая, горбатенькая. Домики маленькие, с арочными воротами, с заросшими кустами дворами. Она, извиваясь, бежит к реке. Маленькая улица с нежным названием Буковая в белорусском городе Гродно.
Дом закрывают кусты, видны только окна второго этажа и островерхая крыша. Мы входим в ворота и идем по дорожке, уложенной гладкими, лопнувшими каменными плитами.
– Вот этот дом, – повторяет мой спутник. – Только в сорок третьем он не был таким нарядным.
Сорок два года назад в этом доме сотрудники абвера арестовали разведгруппу. Их не взяли. Был короткий и яростный бой. Уйти удалось одному молодому связному – Борису Луневу. Раненный, истекающий кровью, он приполз в дом к Брозулю, руководителю нашей разведки в этом районе».
Олег отложил страницу. Нет, это не о том. Это о войне. Значит, он работал над книгой о тех годах. А искать надо в сегодняшнем.
Наумов аккуратно собрал страницы, вложил их в папку. Он прочтет все это потом, в управлении.
Шкаф раскрыт, но, видимо, ничего не взято. Количество вещей соответствует количеству вешалок.
Стеллажи. Книги выкинуты. И здесь что-то искали.
Но что?
Вот валяются раскрытые папки с надписью «Архив». Книги, которые написал Бурмин. Журналы с его статьями, газетные вырезки.
Если бы узнать, что искали в этом доме, то можно было бы найти того, кто искал. Не можно, а легче. Потому что он должен найти убийцу. Для этого он, Олег Наумов, и надел милицейскую форму.
В дверь заглянул следователь:
– Ну, что у вас?
– Даже не знаю. Вы оформили показания Котовой?
– Конечно. Давайте потолкуем.
Они уселись в гостиной у стола. Следователь, Наумов, Середин, Леня Сытин и эксперт.
– Ну, чем нас порадует наука? – начал следователь. Он был главным на этом совещании.
– Что сказать? К сожалению, у нас почти ничего нет. Ярко выраженных следов не обнаружено. Как мы и предполагали, преступник обмотал ноги полиэтиленом, отпечатков тоже нет. Мы сняли несколько, которые показывают, что он надевал на руки кожаные перчатки. Теперь об оружии. Я звонил только что. Пулю извлекли. Я смело могу сказать, что стреляли из редкого для наших мест оружия – японского пистолета «намбу» восемь миллиметров с глушителем. Поэтому никто и не слышал выстрела.
– Что у вас, майор? – повернулся следователь к Середину.
– Отработали следы-вмятины, они вели к забору, потом к роще, дальше теряются. Судя по вмятинам, следы принадлежат человеку высокому, метр восемьдесят пять и больше, размер ноги предположительно сорок два – сорок три.
– Леонид Павлович, – Наумов записал в блокноте цифры, – представь себе утро, по лесу идет человек в полиэтиленовых мешках на ногах. Ты бы его запомнил?
– Твоя правда, Олег Сергеевич, будем искать.
– Ты должен бросить людей для опроса всех жителей окрестных поселков.
– Тебе легко говорить. Ты что, думаешь, у меня на территории только это убийство? Сам же на «земле» работал…
– Работал я в районе, это точно. Только я тебя прошу, пусть твои ребята поговорят.
– Они постараются, – мрачно сказал Середин.
– А вы чем нас порадуете, товарищ Сытин? – Следователь достал сигарету, но прикуривать не стал, только понюхал.
– Я говорил с соседями. О Бурмине говорят только хорошее… Гости к нему приезжали. Видели, например, актера Самсонова и писателя Виктора Горелова…
– Вот она, слава-то, – мрачно сказал Середин, – нас никто в лицо не знает.
– Ну, ты не скромничай. Тебя вся шпана в районе издали узнает, – засмеялся Олег. – Так что кесарю кесарево, а слесарю слесарево. Продолжай, Сытин.
– Но позавчера приезжал некто на автомобиле «вольво»-универсал, синего цвета. Высокий блондин, спортивного вида, в летней светло-синей куртке, в голубой рубашке и голубых итальянских брюках.
– Может, в финских? Или шведских? Или фабрики «Большевичка»? – прищурился Наумов.
– Сосед, некто Владимир Грушин, товаровед из «Березки»…
– Понял. Ирония неуместна. Источник надежный…
– Человек этот, – продолжал Сытин, – прошел на дачу. Потом послышался шум, вроде как драка. Грушин подбежал к забору и увидел, что приезжий поднимается с земли. Лицо его было в крови, куртка разорвана. Он быстро пошел к калитке, а у забора крикнул: «Помни, падла, тебе не жить!» Бурмин ответил: «Ты свое жулье в «Континентале» пугай. Увидишь меня, на другую сторону переходи».
– Приметы есть? – Наумов даже встал от возбуждения.
– Рост около ста восьмидесяти восьми, хорошо сложенный, коротко стриженный блондин лет тридцати восьми – сорока.
– Номер машины Грушин запомнил?
– Номер старый, черный ММЗ 00–09.
– Так не бывает, – засмеялся Олег, – Грушин твой – гений. Ему не в «Березке» тряпки перекладывать, а в сыске работать.
– Пригласите его, – сказал следователь, – я хочу закрепить показания.
– Номер установлен? – спросил Наумов.
– Конечно. Ладоньщиков Вячеслав Иванович. Новодевичий проезд, дом 6, квартира 36.
– Это понятно, – усмехнулся Александр Петрович, – куртка, рубашка, брюки итальянские. Только откуда у этого Ладоньщикова «намбу» с глушителем?
– Откуда? – Сытин торжествующе посмотрел на эксперта. – А откуда Серега Золотой взял автомат «стен»?
Этим оружием в Западной Белоруссии были вооружены подразделения националистов.
– Мало у нас стволов по рукам ходит? Вы, Александр Петрович, неисправимый скептик.
– Я практик и реалист. А глушитель?
– Сейчас и не такое за полсотни сделают. Я бы на вашем месте не так увлекался. Как вы считаете, Олег Сергеевич?
Наумов молчал. Он не слышал, что говорят. Одна мысль неотступно билась в голове: неужели это все так просто?
– Сытин! Созвонись с отделением, – сказал Олег, – пусть пришлют людей к Ладоньщикову. Оружие?
– Со мной. – Сытин хлопнул себя по боку.
– Едем.
– Ну, – сказал он шоферу, – жми.
Яростно взревела сирена, и машина, рванув с места, понеслась по узким улочкам дачного поселка.
Теперь Олег не думал о скорости. Он восстанавливал в памяти дома Новодевичьего проезда, прикидывая, в каком из них живет Ладоньщиков. Если повернуть с Саввинской набережной, то они окажутся слева. Справа парк, пруды, монастырь. Слева маленькое кафе, булочная, магазин «Молоко». Один из домов ремонтируют. Часть улицы перегородили вагончики-бытовки.
– Олег Сергеевич, – спросил шофер, – никак нашли?
– Не знаю.
– Хорошо бы найти, – он чуть тронул руль, и машина перестроилась в свободный ряд, – такого никогда не было. Утром убили, к вечеру нашли.
– Всякое было.
Олег смотрел в окно, видел, как надвигается на него Москва. Дома неслись навстречу стремительно и неотвратимо. Начался проспект Маршала Гречко, потом на лобовое стекло легла тень Триумфальной арки.
На Саввинской набережной Олег сказал шоферу:
– Выключи сирену.
Шофер недовольно вздохнул и выключил спецсигнал.
– Слава богу, – усмехнулся Наумов, – будто примус выключили.
Шофер недовольно молчал. Он, как и все водители милиции, обожал сирены, мигалки, усилители.
На тротуаре у дома шесть стояли капитан милиции лет сорока и молодой парнишка в штатском.
Увидев подъехавшую машину, они подошли.
– Майор Наумов, – представился Олег.
– Капитан Борохов, участковый инспектор, а это оперуполномоченный Сизухин. Что это, товарищ майор, кляузами Ладоньщикова уже областное управление занимается?
– Какими кляузами?
– Так он, товарищ майор, – вмешался в разговор Сизухин, – во все инстанции на отца пишет.
– Отец его, – степенно продолжал Борохов, – известный полярный летчик. Заслуженный человек.
– А при чем тут Ладоньщиков? – спросил Наумов.
– Да вот какое дело, – усмехнулся Борохов, – Ладоньщиков – майор в отставке, в КБ работал, но пьет сильно, его и попросили. Так ему денег не хватает, он у отца требует долю наследства. Часть дачи, часть машины.
– У живого?
– Конечно.
– А сколько у него пенсия?
– Девятнадцать бутылок коньяка.
– То есть?
– Такой он отсчет ведет. Совсем человеческое достоинство потерял. Так зачем он вам-то?
– В убийстве он замешан.
– Нет. Конечно, всякое бывает, особенно с пьяницами, но нет. Не тот человек. Для того чтобы убить, нужно хоть какой-то характер иметь, а у него вместо души – пар.
Наумов удивленно посмотрел на участкового. До чего точно сказал.
Вместо души – пар.
– Знаете, капитан, иногда пар разрывает котел на части.
– Не знаю.
– У него машина есть?
– Никогда не видел, да и не слышал даже.
– Ну что ж, пошли к Ладоньщикову.
Вячеслав Иванович Ладоньщиков жил на четвертом этаже. Из-за дверей светлого дерева доносилась музыка. Наумов позвонил.
– Сейчас, сейчас, – донеслось из глубины квартиры. Дверь распахнулась. Музыка заполнила прихожую. На пороге стоял невысокий человек… Круглолицый, нездорово красный. Редкие светлые волосы делил аккуратный пробор. Кругленький живот выпирал из-под пояса тренировочного костюма.
Он смотрел на Наумова светлыми прозрачно-выцветшими глазами.
– Вам кого?
– Вы гражданин Ладоньщиков?
– Да.
– Вячеслав Иванович?
– Да.
– Я из ГАИ.
– Ну и что?
– Машина «вольво» госномер ММЗ 00–09 принадлежит вам?
– Какая еще машина? – мучительно вспоминал Ладоньщиков.
Олег и участковый вошли в прихожую.
– Вы бы хоть закусывали, гражданин Ладоньщиков, – вздохнул участковый.
– Не сметь оскорблять передового члена общества, я орденоносец, инженер, военный пенсионер.
– Мы вас не оскорбляем, – жестко сказал Олег, – мы спрашиваем. Машина госномер ММЗ 00–09 ваша?
– А вам какое дело?
– На вашей машине совершено дорожно-транспортное происшествие…
– Этой машиной пользуется мой друг.
– Фамилия?
– Слава его зовут.
– Вы что же, фамилии друга не знаете?
– А вам какое дело?
Ладоньщиков повернулся и пошел в ванную.
Раздался шум воды. Через несколько минут он вышел, отряхивая кисти рук.
Наумов с недоумением посмотрел на него. Зачем этот человек пошел мыть руки? Немотивированность слов и поступков Ладоньщикова говорила, что он не просто пьяница, а давно и тяжело душевно болен, и причина его болезни, конечно, алкоголь.
– Может, вы нас в комнату пригласите? – спросил участковый.
– Заходите. – Хозяин повернулся и быстро засеменил к дверям.
Неплохая была комната у гражданина Ладоньщикова. Большая, солнечная, с балконом. И вид из окна открывался прекрасный – на Новодевичий монастырь.
– Так что же, гражданин Ладоньщиков, как фамилия вашего друга?
– Славой его зовут. – Лицо Ладоньщикова напряглось. Он пытался в глубине своего пропитого мозга выискать фамилию друга Славы. Пытался и не мог.
Он снова выскочил из комнаты, и снова полилась вода. И снова он вышел, бережно неся перед собой вымытые руки.
Наумов понял, что говорить с ним бесполезно. Глупо и бессмысленно оперировать нравственными категориями перед человеком, долго и беспощадно разрушавшим себя алкоголем.
– А где живет Слава, вы знаете?
– Конечно, – ответил Ладоньщиков.
– Где же?
– В кооперативном доме Союза журналистов на Бутырском Валу.
Наумову был знаком этот дом. У магазина «Овощи – фрукты» надо въехать под арку, и там дом с прекрасной стоянкой для машин.
– Спасибо и на этом, – сказал он.
– А кто вы такие? – напористо спросил Ладоньщиков. – Зачем приходили? Я буду жаловаться!
– Вы лучше руки пойдите помойте. – Олег вышел из комнаты.
На лестнице он сказал участковому:
– Его лечить надо. Причем срочно, явное психическое расстройство.
– Да как же его в больницу отправишь! – вздохнул участковый. – Пьет дома. Жалоб никаких, пенсия двести рублей…
– А я бы таким не платил, – мрачно сказал Леня Сытин. – Исключение из правила надо делать. Ишь, здоровый, краснорожий, трескает водку.
– Он только коньяк пьет, – заметил участковый.
– Тем более. У него пенсия больше, чем у меня оклад.
– Ну, это не нам решать. – Наумов закурил. – Едем искать Славу.
Когда они вышли на улицу, мимо проскочил Ладоньщиков с двумя сетками, полными пустых бутылок. Он двигался своей быстрой, семенящей походкой, глядя перед собой, не замечая никого вокруг.
– Вот, – вздохнул участковый, – подался в магазин.
* * *
Наумов хорошо знал этот дом на Бутырском Валу. Там жил его давнишний товарищ Сеня Шорохов. Восемь лет назад Сеня писал очерк о милиции и заметное место в нем отвел Олегу Наумову. С тех пор они подружились. Олег частенько после работы заезжал к Сене. Ему нравилась холостяцкая безалаберность веселых сборищ. Нравились Сенины друзья. К сожалению, два года назад Сеня уехал работать корреспондентом в одну из африканских стран, и теперь они встречались только во время его отпуска.
Машина повернула под арку, проехала мимо дома и остановилась у магазина «Хозтовары», приткнувшегося в глубине двора.
Олег вышел из машины и увидел щенка. Маленький, грязно-белый, с рыжими повисшими, как лопушки, ушами, он сидел в двух шагах от него и смотрел на Наумова темными, почти черными глазами.
– Ты чего, дружище? – спросил Олег.
И щенок, услыша, встал и доверчиво заковылял к нему.
Наумов присел и погладил собаку, щенок лизнул руку и прижался к ноге.
– Маленький совсем, – вздохнул за спиной шофер. – Пропадет. А он к вам прибился, товарищ майор.
– А что, – с той легкостью, когда должен делать не ты, а другой, сказал Леня Сытин, – вы его возьмите себе. Вам веселей будет.
Щенок свернулся клубком у ноги и блаженно прищурил глаза.
– Голодный небось, – шофер полез в машину, – у меня бутерброд есть.
Олег положил руку за спину щенка, почувствовав шелковистое тепло его маленького тела. Ах, как он хотел иметь в детстве собаку, да покойная мать не любила животных!
И вот у его ног доверчиво лежит теплый комочек жизни. Лежит успокоившийся, понявший, что после мытарств обрел друзей и защиту.
– Леша, ты покорми его и возьми в машину, а потом ко мне домой завезем.
– Сделаем! – радостно крикнул шофер.
– Пошли, Сытин.
Стоянка была перед самым домом. Аккуратная, зарешеченная, чистая. Но «вольво» на ней не оказалось. Олег внимательно осмотрел размеченные белой краской квадраты.
– Вот они, – усмехнулся он.
На одном сияли свежие цифры – 00–09. Рядом с решеткой играли пацаны. Олег подошел к ним и спросил:
– Ребята, а где «мерседес»?
– Не «мерседес», а «вольво», – солидно ответил паренек лет тринадцати, – «вольво»-универсал.
– Ну да, правильно, ее хозяин живет в первом подъезде.
– Не в первом, а в третьем, в сто шестьдесят пятой квартире.
Сто шестьдесят пятая квартира была на шестом этаже.
Дверь Славиной квартиры напоминала парадный мундир, она сверкала полированным деревом, сияла бронзой ручек, переливалась яркими, как пуговицы, головками замков. Олег осмотрел дверь и стал, прислонившись к косяку. Шло время, а Сытина не было. И Олег начал думать о том, как щенок проснется ночью, и придет к его кровати, и заскулит тонко-тонко, и в квартире сразу станет совсем обжито.
Наконец с шумом распахнулась дверь, и из лифта выскочил Леня.
– Олег Сергеевич…
– Тише.
– Значит, так, Коробков Вячеслав Иванович, шофер. Раньше работал на международных перевозках, сейчас переведен на внутренние рейсы.
– За что переведен?
– За драку.
– Понятно. С кем говорил?
– С их кадровиком. Вообще характеризуется положительно, но скрытен. На работе друзей не имеет, бывший мастер спорта по боксу.
– Людей вызвал?
– Да.
– Пошли, приготовь оружие. А то мастер спорта…
– Но ведь вы тоже…
– Когда это было! – Олег надавил на звонок.
За этой дверью тоже слышалась музыка, и Олег на секунду позавидовал всем, кто может днем сидеть дома и слушать музыку. На одну секунду, не больше, потому что дверь отворилась.
– Вы к кому? – спросило очаровательное существо лет девятнадцати. Оно было скорее раздето, нежели одето. Тонкая кофта, завязанная узлом на животе, и плавки. Все.
– Мне нужен Коробков Вячеслав Иванович.
– А вы кто?
– Я-то из милиции, – Олег достал удостоверение, – а вы кто?
– Странно это, – заносчиво сказала девушка, – странно. Слава рассердится, и у вас неприятности будут. Я его невеста.
