Эдгар Грант
Уханьский синдром
– Да, сэр.
– Так какого черта вы шляетесь по базе без средств защиты, как шлюхи на панели!
– Я подумал… – замялся лейтенант, затем громко скомандовал: – Внимание! Газы! – остановившиеся на некотором расстоянии шестеро подчинённых отработанными движениями достали из поясных сумок противогазы и резво их надели. – Извините, сэр. Нам приказано оказать вам поддержку.
– Оцепить блок! У вас мастер-ключ от всех помещений. Вы пойдёте с нами, – скомандовал старший и обернулся к своим. – Выводите Хендерса и бегом в лабораторию. У нас совсем не осталось времени.
Спецназовцы вытолкали учёного из машины и, подхватив под локти, потащили в открытую Мартинесом дверь.
Перед лабораторией 3-А стояла система дезактивационных шлюзов. Чтобы пройти их, понадобилось минут пять. В самой лаборатории группу ждал коллега Хендерса, одетый в костюм повышенной химбиозащиты.
– Доктор Хендерс, что происходит? Кто эти люди? – начал было он, но спецназовец больно ткнул его стволом штурмовой винтовки в живот и рявкнул:
– Молчать! Отойди в сторону и стой тихо. Ещё услышу хоть звук, пристрелю нахрен, – потом он толкнул учёного к одному из столов и направил на него пистолет. – Делай своё дело. Быстро.
С загнанным видом Хендерс обвёл взглядом лабораторию. Его глаза остановились на одной из герметичных холодильных камер, выполненных из толстого бронированного стекла. В ней хранились вещества, используемые для стерилизации помещений после тестирования биоагентов. Он стряхнул оцепенение, подошёл к шкафу с оборудованием и достал оттуда упаковку с похожим на короткоствольный револьвер многогоразовым иньектором с системой подачи препарата барабанного типа. Такие используются в экстренных случаях, когда надо быстро сделать несколько инъекций не совместимых в одном растворе препаратов. Затем он направился к холодильной камере, набрав код, вошёл внутрь через дезактивационный шлюз, надел защитный костюм и открыл шкаф-хранилище. Окинув взглядом контейнеры с пробирками, он нашёл то, что искал. Металлическую коробку с раствором TCDD26 – пожалуй, самым смертоносным ядом в мире, который использовался в Центре как компонент составов для стерилизации помещений, где проводились испытания биологического оружия. Дрожащей от волнения рукой он открыл контейнер и с облегчением вздохнул. Хотя ампулы с веществом были чуть меньше, чем слоты в барабане инъектора, он был устроен таким образом, что мог их использовать. Хендерс быстро снарядил 5 из 6 слотов барабана капсулами с ядом. В последний он вставил обычную ампулу с безвредным физраствором и перевёл её в рабочее положение.
Быстро пройдя через дезактивационный шлюз, он оставил в нём защитный костюм и противогаз и под пристальными взглядами вернулся в лабораторию.
– У нас всего несколько минут, – учёный с тревогой взглянул на настенные часы. – Садитесь на стулья в ряд. Закатайте брюки. Антидот будет введён в икорную мышцу, – Хендерс бросил быстрый взгляд на стоящего у стены коллегу и, увидев через колпак его шлема, как у того округлились глаза от удивления, медленно ему подмигнул.
Стараясь успокоить внутреннюю дрожь, Хендерс поставил в ряд несколько стульев из нержавеющей стали, но старший остановил его властным движением.
– Эй! Не так быстро. Кто знает, что ты нам собираешься колоть. Сделай первую инъекцию себе.
На это как раз и рассчитывал ученый. Он с готовностью сел на стул, закатал штанину и впрыснул себе в икру содержимое капсулы с физраствором. Тихо зажужжав, заработал привод инъектора, выводя в рабочее положение следующий слот, содержащий ампулу со смертельным TCDD. Запирающее устройство камеры загерметизировало горлышко, тонкая одноразовая игла прошила прочную резиновую пробку, выпустив яд в камеру для инъекции.
– Мы теряем время, – Хендерс поднял глаза на старшего. – Через несколько секунд антидот окислится и мне придётся идти за новой порцией.
– Свали со стула, – спецназовец толкнул учёного так, что тот чуть не повалился на пол.
Оперативники резво уселись на стулья и быстро закатали джинсы, предоставив икры ног для инъекции. Старший приставил к голове Хендерса пистолет.
– Смотри, сука. Что бы ты ни сделал, я успею нажать на курок.
Печально улыбнувшись, тот присел и сделал ему инъекцию, затем сразу же ещё две его товарищам. Всё заняло не больше двух секунд. Когда Хендерс вводил препарат третьему спецназовцу, кровоток старшего донёс яд до сердечной мышцы и мозга. Он умер мгновенно, так и не поняв, что произошло. Видя, как со стуком ударился о пол, выпавший из рук босса пистолет и как второй его товарищ повалился на бок со стула, последний боец попытался оттолкнуть учёного ногой и направить на него лежащую на коленях автоматическую винтовку. Но яд уже сделал своё дело. Спецназовец закатил глаза и сполз со стула на пол. Инъекции специально были сделаны в икры ног, чтобы дать секунду времени кровотоку донести его до жизненно важных органов и ввести препарат всем до того, как первый оперативник лишится жизни.
Тяжело дыша, Хендерс встал с колен и, вытерев со лба холодный пот дрожащей от страха и нервного напряжения рукой, посмотрел на стоящего снаружи в коридоре за бронированной стеклянной дверью лаборатории Мартинеса. Даже через запотевший от волнения щиток противогаза в его глазах читался ужас. Учёный решительно направился к двери. Лейтенант выхватил пистолет и, размахнувшись со всей силы, хлопнул ладонью по кнопке экстренной блокировки, рассчитанной на то, чтобы запереть и загерметизировать лабораторию в случае утечки опасных веществ.
Хендерс подошёл к двери и включил переговорное устройство.
– Лейтенант Мартинес, я не знаю, кто эти люди. Но они не те, за кого себя выдают. Это не агенты ЦРУ. Они пытались меня убить и взорвать тренировочный центр.
– Какого чёрта, Хендерс! Я только что разговаривал с майором Батлером. Он подтвердил, что ЦРУ проводит операцию по вашему задержанию.
– Это был не Батлер. С вами разговаривал один из них из машины через устройство перехвата связи. Я сам всё это слышал. Позвоните майору ещё раз. Даже лучше не Батлеру, а кому-нибудь из батальона штаба. Пусть передадут ему трубку.
Сбитый с толку Мартинес отошёл на несколько шагов от двери и, достав смарт, набрал номер. Он сказал несколько слов, затем подождал немного и, не спуская с учёного округлившихся от удивления глаз, говорил ещё минут пять. По ходу разговора его лицо вытягивалось, а в глазах появлялась смешанная с испугом тоска. Закончив разговор, он снова подошёл к переговорному устройству.
– Вы правы. Батлер ничего не знает об операции ЦРУ. Я действительно разговаривал не с ним. Комбат через полчаса будет здесь с подкреплением. А пока приказал вас не выпускать из лаборатории.
– Послушайте, лейтенант, – Хендерс наклонился ближе к переговорному устройству. – На улице стоит их хаммер. Там сидит ещё один боец. Багажник забит взрывчаткой. Если она рванёт, то снесёт полцентра. Надо это как-то предотвратить.
Когда Мартинес убежал, учёный обернулся к стоящему во всё той же позе с открытым от ужаса ртом коллеге и, устало улыбнувшись, сказал:
– Ну что вы стоите. Снимайте свой костюм, здесь нет никакой опасности.
– Нет. Я уж лучше так постою. Что это было? – дрожащим голосом ответил тот.
– Да я и сам толком не знаю. Послушайте… Это ваша лаборатория. Может, у вас где-нибудь припрятана бутылочка бурбона? Мне чертовски хочется выпить, а то трясёт от нервов, как студентку на первом препарировании.
– Нет. Вы что! Это 4-й уровень защиты. Здесь нет ни напитков, ни еды.
– Жаль, – печально вздохнул Хендерс.
– Но, знаете, есть этиловый спирт. Вон в том шкафу.
– Да? – Хендерс подошёл к шкафчику, отрыл его и достал небольшую стеклянную ёмкость, на которой красовалась этикетка «EtOH»27. – Ого! Не пил такого со студенческих времён, – сказал он, выкрутил пробку, сделал большой глоток и, приложив к носу рукав комбинезона, с шумом втянул через него воздух. Добрая порция спирта огненной лавиной прошлась по пищеводу и обожгла внутренности непривычным жаром. Через секунду по телу растеклась волна приятной слабости, а в голове появился лёгкий туман.
Чуть качнувшись, Хендерс вернулся в центр лаборатории, уселся на стул и уставился на лежащие на полу тела.
– Коллега… Подумайте только. Я сейчас замочил трёх крутых спецназовцев. Я – никчёмный ботан! Трёх спецназовцев! А они, типа, – мы такие крутые. Мы тут всех нахрен порвём. А вы, доктор Хендерс, говно. А доктор Хендерс раз – и всех вас замочил, как последних лохов. Ах-ха-ха-ха! – разразился он истеричным смехом и ещё раз надолго приложился к ёмкости со спиртом.
В это время лейтенант Мартинес с охраной окружили Хаммер, на котором приехали спецназовцы. Водитель, видя, что операция провалилась, вызвал вертолёт эвакуации, и пригрозил взорвать внедорожник при попытке штурма. Минут пять через узкую щель в окне велись переговоры. Затем в небе над центром появился серый гражданский вертолёт без опознавательных знаков с двумя странного вида контейнерами по бокам. С минуту он молотил воздух винтами, оценивая ситуацию, затем один из контейнеров раскрылся, показав 30-мм пушку. Чуть поведя стволом, она захватила цель, зашипели приводы, подавая в патронник сегмент ленты с бронебойными боеприпасами, оснащёнными сердечниками из карбида вольфрама. Пушка коротко и зло гавкнула три раза. В бронированном лобовом стекле Хаммера напротив водителя образовалась плотная группа из трёх отверстий размером с пачку сигарет, через которые были видны разбросанные по салону кровавые ошмётки спецназовца. Отстрелявшись, вертушка резко завалилась на правый бок и, заложив крутой вираж, пошла над пустыней на предельно малой высоте в сторону гор.
Отряхивая штаны, Мартинес поднялся с расположенного напротив входа в лабораторию газона, громко и длинно выругался на испанском и потянулся за рацией, чтобы доложить начальству.
Июль 2019. США. Лэнгли. Штаб-квартира ЦРУ
После разговора с Кросманом директор ЦРУ взяла короткую паузу, чтобы всё обдумать. В этой ситуации надо было действовать очень осторожно. Она чувствовала, что прикоснулась к чему-то большому и чрезвычайно важному, что ей приоткрылась суть реальной власти не только в Америке, но, возможно, и во всём западном мире. Было бы страшной ошибкой попасть между шестерёнок этого непонятного, но чрезвычайно мощного механизма.
О том, что в Америке существует глубинное государство – группа влиятельных политиков, силовиков и олигархов, которая определяет важнейшие аспекты жизни страны, Хосвей знала давно и даже причисляла к ней себя. Но о том, что у этой группы есть достаточно формализованная верхушка, время от времени жёсткой рукой корректирующая государственную политику, и даже собственная структура, она могла лишь догадываться. Это не было похоже на теневое правительство или закрытую масонскую ложу. «Хозяева денег», которых представлял Кросман, скорее, напоминали Политбюро в бывшем СССР или современном Китае. Судя по глобальному уровню решаемых проблем, они обладали тотальной, сравнимой с монархической властью. Какое место в этой сложной структуре будет отведено ей, можно было представить только приблизительно. Сейчас вопрос был в том, какую позицию занять. Активную, чтобы заслужить доверие и авторитет «хозяев денег» и использовать новое положение в своих целях, или держать дистанцию, чтобы понаблюдать за развитием событий и принять решение позже, рискуя так и остаться на вторых ролях.
Выложив часть козырей, Кросман не настаивал на её непосредственном участии в операции с вирусом, сказав, что помощь понадобится только в двух эпизодах. К тому же информация о самой операции была довольно расплывчатой. Но выбор надо было делать сейчас, и Хосвей чувствовала, что от него будет зависеть её дальнейшая судьба. С позиции директора ЦРУ она могла сделать очень многое, если не всё, чтобы проект был успешен, а значит, по его результатам получить значительные выгоды, усилив своё влияние далеко за пределами разведсообщества.
Прокручивая в голове этот новый и такой необычный расклад, Хосвей на секунду представила почти безграничные возможности, которые может открыть поддержка «хозяев денег». Сколько интересных дел она сможет провернуть, скольких недоброжелателей и завистников окунуть мордой в дерьмо. Она может стать надёжным щитом и верным мечом этой всесильной группы, её глазами и ушами. И, может быть, даже будет допущена к принятию важных решений, определяющих судьбу мира. Шанс, что по пути её сомнут, конечно, был. Но риск давно уже стал частью жизни директора ЦРУ, а граничащая с манией преследования осторожность и осмотрительность выработали почти безошибочную интуицию, подсказывающую правильные решения. Сейчас эта интуиция вместе с желанием быть причастной к большому делу, способному изменить мировую реальность, неуклонно подталкивали во вполне конкретном направлении.
Поразмышляв над новой информацией весь следующий день, Хосвей наконец приняла решение и ближе к вечеру вызвала к себе главу Управления тайных операций, который непосредственно вёл проект с Ясоном.
– Послушайте, Дексон. Вы работаете в Конторе значительно дольше меня. У вас огромный опыт, связи, авторитет. Если бы Белый дом занял другой президент, вы наверняка были бы директором. Но и сейчас ваша позиция ключевая. У вас почти такие же полномочия, как и у меня, и без политической шелухи. Мне нужен совет, – задумчиво проговорила она, решая, как себя вести с формально подчинённым замом, который оказался вовлечён в операцию, о масштабе которой она даже не догадывалась. – После разговора с Кросманом я оказалась в весьма затруднительном положении. С одной стороны, налицо явные признаки антиконституционного заговора и я как директор ЦРУ обязана на этот факт реагировать. С другой, мне импонирует позиция старика по оценке ситуации и перспектив развития Америки. А точнее сказать, их отсутствия. Я понимаю, что надо менять положение. Надо спасать страну, иначе она развалится к чертям, и американцы просто перестреляют друг друга на радость русским и китайцам. Я также понимаю, что обычными методами изменить ситуацию невозможно. Здесь нужна либо большая война, которая переформатирует мир, причём не факт, что США в ней победят или выживут вообще, либо некий внутренний процесс, способный быстро привести к радикальным изменениям. Я понимаю, что такой процесс уже запущен. И тут возникает дилемма… Как мне, директору ЦРУ, поступить? По закону? И попытаться использовать свои полномочия, чтобы защитить нежизнеспособную, насквозь прогнившую и пожирающую себя изнутри систему, которую мы сейчас наблюдаем в стране. Или по логике? И нарушить этот самый закон, предоставив Кросману шанс запустить кризис, способный дать Америке эволюционный скачок и оставить ей шанс если не на величие, то хотя бы на выживание. И вот что я вам скажу: я не могу сделать однозначный выбор.
– Понимаю, – качнул головой Дексон. – Выбор непростой. Потому что сам вопрос поставлен некорректно. От вашего решения, по большому счёту, ничего не зависит. Проект переформатирования Америки уже запущен и в любом случае будет доведён до конца. Поверьте, вариант с вирусом самый мягкий и щадящий. Во всяком случае из тех, что известны мне. Я бы посоветовал вам выбирать не между вариантами будущего Америки, а между вариантами собственного будущего. Вернее, между будущим и его отсутствием.
– Даже так? – подняла брови Хосвей. – Это звучит, как угроза.
– Называйте, как хотите. У вас достаточно опыта, чтобы адекватно оценить ситуацию.
– А что, если я сейчас вызову дежурную группу и прикажу вас арестовать за участие в заговоре и измену?
– А смысл? – пожал плечами глава тайных операций. – Взяв меня, вы ничего не добьётесь. Из камеры я выйду уже завтра. Такими действиями вы окончательно расколете Контору и поставите себя под удар Кросмана. А уж он мастер наносить удары, можете мне поверить. В лучшем случае вам светит десяток лет за решёткой за прошлые грехи или, что более вероятно, авто- или авиакатастрофа, чтобы не выносить сор из избы.
– Не забывайтесь, Дексон, – повысила голос она. – Вы в моём кабинете, и я пока ваш начальник.
– Извините, мэм. Вы просили совета. Я пытаюсь быть откровенным.
– Ваш совет выглядит, как банальное запугивание.
– Вовсе нет. Это просто прорисовка наиболее реальных перспектив. Вы прикоснулись лишь к незначительной части структуры, обладающей в Америке и за её пределами непревзойдённой мощью и колоссальной властью. Теперь ваша судьба и жизнь принадлежит ей. А конкретно, Кросману. Ваш выбор: стать частью этой структуры или быть ей раздавленной. Свой я сделал лет десять назад и, скажу честно, ничуть не жалею. Работа интересная, ресурсы почти безграничные, а о деньгах и личном благополучии вообще можно не думать. Извините, мэм, – он достал защищённый служебный смарт и с минуту хмурясь вслушивался в чей-то доклад, потом перевёл глаза на начальницу и со вздохом сообщил: – Вот как раз по работе… Посланная мной в Юту на полигон Дагвей группа уничтожена. У неё была задача допросить и ликвидировать шефа биолабораторий, который стал источником информации о вирусе.
– Вы послали оперативников на секретный военный объект? – изумилась Хосвей.
– Не наших, конечно. Действовали наёмники одной из частных OPTACS28, находящейся у нас на контракте. На объекте что-то пошло не так. Ребята, похоже, нарвались на охрану, и те их перебили.
– Вы так всех частников нам угробите или отобьёте у них желание с нами работать.
– Ну… Это неизбежные издержки производства. Мы им платим огромные деньги. Людей на рынке с боевым опытом хватает. Потери в их работе неизбежны, и главы компаний это понимают. Так что ничего страшного. Переживут. Кстати, последнего оперативника они сами и ликвидировали, чтобы не оставить следов. Так что официально мы не при делах. Только связь, спутник и общая поддержка.
– И что теперь? Военные поднимут шум. А от них вони иногда бывает, как от сварливых кухарок на общей кухне.
– Группу спишем на террористов. Нам важно вычислить источник утечки в Ясоне. Теперь подключим запасной вариант. Зайдём с другой стороны, через военную прокуратуру. Там у нас своя агентура. Ну а проект будет разворачиваться в том же графике, только с небольшими изменениями по активностям.
– Мне нужно больше информации, – плотно сжав губы, Хосвей посмотрела суровым взглядом в глаза подчинённому.
– Это не ко мне. Кросман ведёт проект. Решение за ним. Позволите? – шеф тайных операций снова достал смарт. – Вы можете с ним поговорить прямо сейчас.
– Давайте, – кивнула она и приняла от него аппарат.
– О! Миссис Хосвей, – послышался в трубке немного усталый голос. – Долго же вы думали над моим предложением.
– Я приняла решение. Я готова вам помочь.
– Хорошо. Я понимаю, Дексон у вас? Он э… формализует наши отношения. Вашу роль и следующие шаги обсудим, когда вы войдёте в курс дела.
– Мне нужно больше информации о проекте.
– Конечно. Как только вы подпишете бумаги, получите доступ к информации. Поговорите со специалистами, а потом мы встретимся где-нибудь в тихом местечке и за бокалом вина я отвечу на ваши вопросы. Удачи вам, мэм. Я рад, что вы с нами.
– Кросман сказал, что я должна подписать какие-то бумаги, – не скрывая иронии, ухмыльнулась директор. – Это обязательство о неразглашении? Может, договор личного подряда? Контракт найма?
– Вовсе нет, – пропустив иронию мимо ушей, Дексон достал из кармана конверт, вынул из него лист гербовой бумаги, на которой печатаются секретные приказы ЦРУ, и положил перед начальницей.
Осторожно взяв в руки документ, она прочитала содержимое и подняла на шефа тайных операций удивлённые глаза.
– Вы с ума сошли. Вы хотите, чтобы я подписала это?
– Да. Это приказ на проведение операции на секретном военном объекте на полигоне Дагвей.
– Но ведь он станет моим смертным приговором. Операции такого рода приравниваются к государственной измене.
– Всё верно, – кивнул Дексон. – Это страховка насчёт того, что вы по ходу дела не измените своего решения и будете играть по правилам. Это ещё щадящий вариант. Вам могли предложить подписать тайный приказ на ликвидацию президента.
– Да-а… Вы серьёзно подходите к делу, – директор ещё раз внимательно прочитала текст приказа и, поборов последние сомнения, поставила внизу свою подпись.
– Спасибо, мэм. Я тоже рад, что вы с нами, – он взял листок, аккуратно его сложил, упрятал в конверт и положил во внутренний карман. – Теперь о брифинге. Никаких документов и записей по проекту не ведётся. Но есть несколько ключевых специалистов. Предлагаю начать с азов. Завтра я вам организую встречу с вирусологом. Он расскажет научную часть. Немного скучновато, но без таких деталей общая картина будет неполной.
После встречи с замом Хосвей вызвала старшего смены техподдержки и попросила передать ей видео- и аудиозапись разговора. Тот прямо из её кабинета вошёл в систему и, покряхтев от напряжения, заявил, что запись отсутствует. Камеры, микрофоны и записывающие устройства в кабинете работали исправно, но файлы регистрации забиты помехами. В хорошо охраняемую серверную никто не заходил, так что стереть материалы регистраторов было невозможно. Но факт оставался фактом: вся информация о беседе с шефом тайных операций в системе отсутствовала. Только через час, проанализировав все параметры оборудования, начальник смены сообщил, что запись была невозможна, потому что во время беседы в кабинете работало мощное устройство, глушившее Wi-Fi и Bluetooth-каналы, по которым передавались данные с камер и микрофонов.
Портативная глушилка, конечно же, была у Дексона. Он разыграл свою партию безупречно и теперь владел на директора смертельно опасным компроматом. Но сейчас это было уже не важно. Ввязавшись в игру, Хосвей решила довести её до конца и пробиться в структуре «хозяев денег» на самый верх. Туда, где разрабатывают и принимают решения о судьбах мира.
* * *
Вирусолог, с которым глава тайных операций назначил Хосвей встречу, прилетел специально из Нью-Йорка, где, как оказалось, у Ясона находился головной офис. Это был подтянутый ухоженный китаец лет сорока, всем своим видом излучавший успешность и доброжелательность. Они встретились на одной из вилл ЦРУ на побережье Чесапикского залива.
День был великолепный. Обычную для июля жару сбивал свежий бриз, дующий с океана. Солнце прикрывали белые перья облаков, а высокие кипарисы, окружающие террасу, создавали комфортную тень.
Джейсон Ву, так звали учёного, приволок с собой внушительную папку материалов из серии «Занимательная вирусология» и флэшку с циклом своих лекций. Помимо работы в Ясоне, он ещё был профессором в Научном центре здоровья при Нью-Йоркском университете и курировал там несколько лабораторий. Хосвей не хотелось углубляться в науку, и она, сославшись на недостаток времени, попросила Ву сразу перейти к делу, при этом неосмотрительно назвав вирус микробом. Такого профессор никак допустить не мог и всё-таки разразился получасовой лекцией по общей вирусологии.
– Понимаете, мэм, вирус – это не бактерия и не микроб. С технической точки зрения он даже не совсем попадает под определение живого организма. У всего живого в том виде, в каком мы его знаем, есть несколько отличительных особенностей. Живой организм обладает метаболизмом, внутри него происходит обмен веществ. Он взаимодействует с окружающей средой, берёт из неё энергию или необходимые для жизни вещества и отдаёт продукты жизнедеятельности. У него есть способность к размножению, то есть он может реплицироваться или производить на свет себе подобных. И наконец, он эволюционирует, развивается, изменяется, приспосабливаясь к внешней среде. Так вот, вирусы не обладают свойственной живым организмам самостоятельностью по трём из четырёх позиций. У них нет собственного метаболизма, они не могут самостоятельно размножаться и эволюционировать. Всё это они способны делать, только находясь внутри клетки хозяина. Если хотите, вирус – это всего лишь набор информации вроде флэшки, которую надо вставить в компьютер, чтобы извлечь из неё данные, с которыми можно проводить манипуляции, только если они находятся в операционной системе.
– Спасибо за вводный курс, доктор Ву, – улыбнулась Хосвей, показывая, что она получила достаточно общей информации. – Я бы хотела побольше узнать о том, что вы испытывали на полигоне Дагвей.
– Конечно, мэм. В Юте мы испытывали вакцину от новой разновидности коронавируса.
– Корона?
– Это название такое. Наш коронавирус – это одноцепочечный РНК-содержащий вирус. В нём цепочка рибонуклеиновой кислоты, содержащей генетическую информацию, упакована в белковую оболочку, покрытую двумя слоями липидов – жиров и жироподобных соединений. От этой оболочки отходят похожие на короны шипы, которыми вирус цепляется к клетке. Отсюда и название семейства – коронавирусы. Так вот. Несколько лет назад нам удалось создать очень удачный вирус.
– Что значит удачный? – поинтересовалась директор.
– Удачный с точки зрения применения. В вирусологии есть такое понятие, как супервирус. Он должен легко передаваться от человека человеку, иметь длительный инкубационный период, чтобы заражённый мог передать его как можно большему количеству контактов, быстро мутировать, чтобы осложнить производство вакцины, и иметь заданную патогенность, то есть уровень летальных исходов. Ещё у него должна быть высокая резистентность – способность выживать в широком спектре температур влажности и противостоять известным препаратам. В общем, в одной из наших зарубежных лабораторий мы получили такой вирус. Мы дали ему рабочее название SARS-CoV-X. SARS – это острый респираторный дистресс синдром. Атипичная пневмония, другими словами. СoV – обозначение коронавируса. «Вирус-X» – это возовское обозначение опасной глобальной пандемии, которой они всех пугают, чтобы увеличить свой бюджет. Вот мы им и поможем.
– Вирус искусственный? Я слышала, что их можно собирать, как Лего из элементов.
– Искусственно синтезированный, или собранный, вирус называют реассортантом, или рекомбинантном. Такие технологии действительно существуют. Но лабораторные вирусы легко отследить по блокам, из которых они состоят, и связям между ними. А ещё по эволюционной цепочке. Мы же хотим, чтобы вирус выглядел естественно. Как будто он вышел из природного резервуара и перескочил на человека. Поэтому мы использовали другой, уже основательно подзабытый метод – селекцию. После того как в 2015 году моя группа из университета Северной Каролины скрестила неопасный для человека вирус RsSHC014 китайской подковоносой мыши с человеческим вирусом SARS-CoV и получила вполне себе пригодный патоген, мы поняли, что надо взять весь процесс под контроль. Группа распалась, лучших – меня и еще одного биохимика – Ясон взял к себе вместе с разработками. Исследования, конечно же, засекретили. Даже президентская директива вышла о моратории на эксперименты с человеческими вирусами в США. Единственное, что не удалось, так это подчистить инфу в интернете. В общем, Ясон принял на себя концепцию нового коронавируса и приступил к его разработке.
– Кто финансировал исследования?
– По вирусу – частный закрытый фонд. По вакцине – научный отдел ЦРУ.
– Вы использовали государственные деньги для частных исследований?
– Всё в рамках одобренной программы защиты от биологического оружия, мэм. Мы разрабатываем вакцину. Это не запрещено. Более того, если Штаты накроет эпидемия, наши препараты спасут миллионы американцев. Вернее, я не так выразился. Не если, а когда. И это «когда» уже совсем близко.
– Оставим оценку ваших действий на потом. Продолжайте.
– Так вот, – немного озадаченный такой реакцией собеседницы продолжил учёный. – Для производства нашего вируса мы использовали метод селекции. Это когда эволюция живого организма идёт естественным путём, но управляется человеком через создание определённых условий и отбора для дальнейшего развития конкретных образцов, имеющих заданные характеристики. Мы взяли оригинальный вирус летучей мыши из Китая и подсадили его на несколько вариантов клеточной культуры – свиньи, собаки, кошки, козы. Короче, целый зоопарк. Был в этом списке и человек.
– Интересно, где вы содержали такое количество животных? – поинтересовалась Хосвей. – Ведь вам явно нужен был не один экземпляр.
– Ну что вы, мэм, – позволил себе снисходительную улыбку Ву. – Мы использовали животные образцы носителей только на заключительном этапе. Селекционный посев делался на выращенную в пробирке клеточную культуру. На один момент у нас было до десяти тысяч образцов. Представляете, сколько нужно было бы животных. А так у нас небольшой комплекс лабораторий на частном закрытом острове в Тихом океане вдали от людей. Там и проводятся исследования.
– Где этот остров? Как называется? – жёстким, почти как на допросе тоном спросила директор. Ей не нравился этот холёный китаец. Он с лёгкостью и обыденностью рассказывал об исследованиях, способных убить миллионы людей. Даже она, считавшая себе циником и мизантропом, не позволяла себе такое, хотя моменты, когда хотелось уничтожить всё человечество и остаться на планете одной, с возрастом приходили всё чаще.
– Извините, мэм, – улыбка исчезла с лица учёного. – Я не могу вам назвать его расположение. Не потому что не хочу, а потому что не знаю. Я отвечаю за теоретические разработки, моделирование, секвенирование геномов и осуществляю общее научное руководство. Практическими исследованиями на реальном биоматериале руководит другой человек. Вам лучше поговорить об этом с руководством Ясона.
– Хорошо, – она чуть смягчила свой тон. – Продолжайте.
– Спасибо, мэм. Путь селекции долгий и довольно скучный. Хорошо то, что вирусы летучей мыши обладают высокой мутагенностью и эволюционируют очень быстро. Весь процесс занял почти два года. Мы внедряли РНК вируса в клетки потенциальных носителей, экспериментировали с поверхностными белками, точками контакта, механизмами проникновения вируса через клеточную мембрану. Подсаживали прототипы в клетки, уже заражённые другими вирусами вроде ВИЧ или Эболы в надежде, что они там создадут некую новую жизнеспособную комбинацию из элементов своих РНК. В общем, вели тяжёлую и нудную работу. Но по результату мы вышли на полдюжины вариантов, которые обладали нужными нам свойствами и использовали в качестве резервуара животных, с которыми плотно контактирует человек. Наиболее перспективными оказались собаки. У всех млекопитающих, включая человека, есть особый белок – ZAP. Это основной противовирусный фактор широкого спектра, являющийся частью врождённого иммунитета. Этот белок через сложный внутриклеточный механизм предотвращает размножение вирусов в организме. Но некоторые одноцепочечные вирусы вроде SARS-CoV научились его избегать. Мы выяснили, что геномы коронавируса собак CCoVs, который является источником высокоинфекционного кишечного заболевания и не раз уже вызывал эпизоотии в популяции этих животных, имеют очень полезное для нас строение. Они на 96 процентов совпадают с геномами человеческого SARS-CoV, вызвавшего эпидемию атипичной пневмонии в 2003 году, и геномом коронавируса BatCoV RaTG13 китайской летучей мыши. Это открытие значительно сузило спектр поисков, потому что кишечные бактерии собак оказались способны провоцировать повышенную мутагенность вируса. Одной из таких мутаций стало снижение активности геномной CpG – участка генома, состоящего из неметилированных динуклеидов. Этот блок генома отвечает за активацию систем врождённого и приобретённого иммунитета. Снижение такой реакции позволило вирусу избежать жёсткого иммунного ответа. Механизм проникновения вируса в клетку человека был отработан нашей группой ещё в университете Северной Каролины в 15-м году. Как я уже сказал, коронавирус покрыт особыми шипам, которыми он крепится к клетке и затем вводит в неё свою РНК. Этот процесс происходит благодаря контакту поверхностного белка SHCO14, находящегося на шипе, особым ферментом клетки АСЕ-2. Как раз этот фермент и является дверью, через которую наш патоген и проникает в клетку. Далее путём нехитрых, но довольно затратных по времени манипуляций с контактными белками мы получили несколько образцов вируса, способных связываться как с клетками собаки, так и с клетками человека. Ну а дальше всё просто: пара месяцев испытаний на клеточной культуре человека, затем ещё полгода на живом биоматериале – и наш почти совершенный SARS-CoV-X готов.
