Эдгар Аллан По
Убийство на улице Морг
Судите же о моем удивлении, когда я услыхал объяснения француза и должен был сознаться, что он сказал сущую правду.
Он продолжал:
– Если не ошибаюсь, мы говорили о лошадях, когда входили в эту улицу. Это было последней темой нашего разговора. Когда мы вошли в улицу, зеленщик с громадной корзиной на голове быстро прошел мимо нас и столкнул вас на груду камней, приготовленных для исправления мостовой. Вы ступили на один из качающихся камней, оступились, ушибли ногу и рассердились. Вы проворчали что-то, потом обернулись, чтобы взглянуть на груду, потом молча пошли далее. Я не вполне внимательно наблюдал за вами, но для меня наблюдательное положение давно уже сделалось необходимостью.
– Взор ваш был устремлен на мостовую, и вы с досадой смотрели на ямы и неровности ее (так что я видел, что вы все еще думаете о камнях) до тех пор, пока мы не дошли до маленького прохода под названием пассажа Ламартина, где делается проба деревянной мостовой по системе гладких брусьев, твердо скрепленных между собою. Тут выражение лица вашего прояснилось, я видел, как губы ваши зашевелились, и я тотчас же догадался, что вы шепчете слово стереотомия – термин, которым называют эту мостовую. Я знал, что вы не могли сказать стереотомия, не подумав об атомах и не перейдя к Эпикуру. А так как в разговоре, который мы вели недавно с вами, я вам сообщил, что предположения знаменитого грека странно подтвердились последними теориями о туманных пятнах и последними космогоническими открытиями, то я чувствовал, что вы непременно должны были обратить ваши взоры на созвездие Орион. Вы не обманули моих ожиданий, и я тогда же уверился, что ухватил нить ваших мыслей. Во вчерашнем отзыве о Шантильи критик «Музея», делая нелюбезные намеки на башмачника, обувавшего котурны, цитировал латинский стих, о котором мы часто говорили:
Perdidit antiquum littera prima sonum.
– Я вам говорил, что он имел отношение к Ориону, который писался первоначально Урионом, а так как в этом разговоре вы очень горячились, то я был уверен, что вы не забыли его. Мне было ясно, что вы должны были соединить мысль об Орионе и Шантильи. Эту ассоциацию идей я угадал по вашей улыбке. Вы думали о падении бедного башмачника. До тех пор вы шли сгорбившись, но тут вдруг выпрямились во весь рост. Я был твердо уверен, что в эту минуту вы думали о маленьком росте Шантильи. В эту-то минуту я и прервал ваши размышления замечанием, что, действительно, этот маленький недоросток Шантильи был бы гораздо более у места в театре Варьете.
Вскоре после этого разговора мы читали вечернюю газету Gazette de tribunaux, и следующие слова привлекли наше внимание.
«Странное двойное убийство. Сегодня утром, часов около трех, обитатели квартала Сен-Рок были встревожены страшными криками, по-видимому, из четвертого этажа одного из домов в улице Морг, занятого некоей госпожой Эпене и ее дочерью девицей Камиллой Эпене. После бесполезных усилий отворить дверь, ее пришлось выломать и восемь или десять соседей вошли в дом в сопровождении двух полицейских.
Между тем крики прекратились. В ту минуту, как народ в беспорядке поднимался в первый этаж, сверху слышалось два голоса или, может быть, даже более, сердито спорившие. На площадке второго этажа голосов не стало уже слышно и все затихло. Соседи рассыпались по комнатам. Войдя в большую комнату, окнами во двор, в четвертом этаже дома, в которую тоже пришлось выломать дверь, замкнутую изнутри на ключ, присутствующие были поражены ужасом и удивлением.
Комната оказалась в страшном беспорядке, – мебель разбита и разбросана; матрац с кровати стащен и брошен посреди комнаты. На стуле лежала бритва, запачканная в крови, на очаге найдены длинные пряди седых волос, по-видимому, силою вырванных из головы. На полу валялись два золотых, серьга с топазом, три большие серебряные ложки, три маленькие ложки накладного серебра и два мешка, в которых оказалось около четырех тысяч золотом. Ящики комода были открыты и, вероятно, ограблены, хотя многие вещи оказались нетронутыми. Под нижним тюфяком на кровати найдена маленькая железная шкатулка. Она была открыта торчавшим в ней ключиком и в ней лежали старые письма и другие ничего не значащие бумаги.
Г-жи Эпене не оказывалось и следов; но на очаге было замечено необыкновенное количество золы, и когда стали осматривать трубу – страшно сказать! – вытащили тело дочери, которое было силою втиснуто в трубу, головою вниз, на значительную высоту. Тело было еще теплое. При осмотре нашли на нем множество повреждений, причиненных, вероятно, усилиями, с какими его впихивали в трубу и с какими вытаскивали. На лице виднелись большие царапины и глубокие следы от ногтей, как будто бы смерть произошла от удушения.
После тщательного осмотра всего дома, не приведшего ни к какому новому открытию, соседи пошли на маленький вымощенный двор сзади дома. Там лежало тело старухи, горло которой было перерезано так сильно, что когда тело начали поднимать, голова отделилась от туловища. Тело и голова были страшно изуродованы, и едва имели образ человеческий.
Все это дело остается страшной тайной, и до сих пор еще по найдено, сколько нам известно, никакой руководящей нити к его раскрытию».
В следующем номере мы прочли добавочные подробности.
