Эд Макбейн
Десять плюс один

Полная версия

IV

Президент корпорации «Индиан экспортс», в которой работал покойный Энтони Форрест, оказался лысеющим мужчиной лет за шестьдесят. Был он полным и важным, а в его облике сквозило что-то немецкое. Рост его чуть превышал метр семьдесят. У президента выдавался вперед круглый живот. Судя по походке, он страдал плоскостопием. Еврей Мейер Мейер в его обществе тут же почувствовал себя неуютно.

Президента звали Людвиг Эттерман. Встав у своего рабочего стола, он вроде бы с искренним отчаянием в голосе произнес:

– Тони был очень хорошим человеком. Ума не приложу, почему это произошло.

Людвиг говорил с едва заметным немецким акцентом.

– Скажите, мистер Эттерман, вы давно с ним были знакомы? – спросил Карелла.

– Пятнадцать лет, – вздохнул Людвиг. – Это, знаете ли, очень долгий срок.

– Нам бы хотелось выяснить кое-какие подробности. Вы готовы ответить на наши вопросы, сэр?

– Что именно вам хотелось бы узнать? – Людвиг поднял взгляд на детектива.

– При каких обстоятельствах вы познакомились, на каких условиях мистер Форрест у вас работал, и в чем заключались его обязанности, – промолвил Карелла.

– Когда мы познакомились, он был заведующим отделом сбыта, – начал Людвиг. – На тот момент у меня уже была своя компания. Тони работал в фирме, расположенной в центре города, – она уже давно закрылась. Он продавал картонные коробки. Как вы знаете, мы импортируем в Штаты товары из Индии, а потом развозим их по всей стране. Само собой, для этого нам нужны коробки. В то время большую часть коробок я покупал в компании, в которой работал Тони. Я регулярно встречался с ним… пожалуй, два раза в месяц.

– Если я правильно вас понял, сэр, это было сразу после войны?

– Да.

– Вы не в курсе, состоял ли мистер Форрест на действительной военной службе?

– Состоял, – кивнул Эттерман, – он служил в артиллерийских войсках. Был ранен в Италии, в бою с немцами, – помолчав, Людвиг повернулся к Мейеру и произнес: – Знаете, я гражданин США. Я живу здесь с тысяча девятьсот двенадцатого года – мои родители перебрались сюда, когда я был еще мальчишкой. Большая часть моей родни уехала из Германии. Некоторые из родственников осели в Индии. Так я и занялся бизнесом.

– Вы знаете, в каком звании служил мистер Форрест? – уточнил Карелла.

– Если не ошибаюсь – капитан.

– Ясно, продолжайте, пожалуйста.

– Так вот, – кашлянул Людвиг, – он мне понравился с самого начала. Он был обаятельным, очень обходительным. Коробки, если разобраться, везде одинаковые, так что не особенно принципиально, у кого их брать. Я покупал их у Тони, потому что он мне был чисто по-человечески симпатичен. – Эттерман предложил детективам сигары, после чего сунул в рот одну из них и закурил. – Один из моих недостатков, – пояснил он, – мой доктор утверждает, что курение сведет меня в могилу. А я ему говорю, что предпочитаю умереть либо в постели с юной золотоволосой красоткой, либо с сигарой в зубах. – Он усмехнулся. – Принимая во внимание мой возраст, в лучшем случае мне светит смерть с сигарой.

– И при каких обстоятельствах мистер Форрест перешел на работу в вашу компанию? – улыбнувшись, спросил Карелла.

– Однажды я спросил его, доволен ли он своей нынешней работой. Я сразу сказал, что, если ответ будет отрицательным, я готов предложить ему место у себя. Мы обсудили все детали, и он перешел ко мне. На ту же должность – заведующий отделом сбыта. Все это произошло пятнадцать лет назад. А сегодня… точнее, в тот день, когда он погиб, он уже был вице-президентом.

– Мистер Эттерман, что вас заставило предложить ему место?

– Как я вам уже сказал в самом начале, он мне сразу понравился. Кроме того… – Людвиг, замолчав, покачал головой. – Впрочем, ладно, это не имеет значения…

– Вы о чем, сэр? – чуть нахмурился Карелла.

– Понимаете… – Эттерман снова покачал головой. – Видите ли, джентльмены, я потерял сына. Он погиб на войне.

– Простите, – опустил взгляд Стивен.

– Чего уж… Дело давнее, надо жить дальше… Точно? – На лице Людвига мелькнула грустная улыбка. – Мой сын был летчиком. Служил на бомбардировщике. Его сбили во время налета на Швайнфурт. – Он помолчал. – Тринадцатого апреля сорок четвертого года. Там был завод шарикоподшипников.

В комнате повисла тишина.

– Наша семья родом из маленького городка, неподалеку от Швайнфурта. Согласитесь, господа, жизнь порой выкидывает странные фортели. Я немец, родился под Швайнфуртом, а мой сын, американец, гибнет в небе над Швайнфуртом. – Он покачал головой. – Поразительно, просто поразительно.

Снова воцарилось молчание.

– Мистер Эттерман, – Карелла прокашлялся, – скажите, пожалуйста, что Энтони Форрест был за человек? Он хорошо ладил с вашими сотрудниками? Он…

– Он был замечательным человеком, – с жаром промолвил Людвиг, – другого такого я не встре-чал. Его все любили. Наверное, его убил какой-то маньяк, – предположил он, – ничего иного я просто не могу предположить.

– Мистер Эттерман, он уходил с работы в одно и то же время?

– Мы закрываемся в пять, – ответил Людвиг. – После этого мы с Тони обычно еще беседовали минут пятнадцать. Да, я бы сказал, что он обычно выходил из здания в промежутке между пятью пятнадцатью и половиной шестого.

– А с женой у него были хорошие отношения?

– Тони и Клара были счастливы в браке, – уверенно ответил Людвиг.

– А что вы скажете о детях? – спросил Карелла. – Если я не ошибаюсь, его дочке девятнадцать, а сыновьям примерно пятнадцать?

– Совершенно верно.

– Проблемы у них были?

– Что вы имеете в виду? – не понял Эттерман.

– У детей были какие-нибудь проблемы? Любого плана, – повторил вопрос Карелла.

– О чем вы? Я вас не понимаю, – искренне произнес Людвиг.

– Приводы в полицию, конфликты с другими детьми, – принялся перечислять детектив. – Может, они попадали в дурные компании… Что-нибудь такое было?

– У Тони прекрасные дети, – промолвил Эттерман. – Синтия окончила школу с золотой медалью, получила именную стипендию в университете. Мальчики тоже делают большие успехи в учебе. Один состоит в школьной сборной по бейсболу, а второй в дискуссионном клубе. Нет, никаких проблем у детей Тони не было.

– Мистер Эттерман, вам известны какие-нибудь подробности о военной службе мистера Форреста? – поинтересовался Карелла. – Убийца прекрасно владеет винтовкой, поэтому мы не можем исключать, что он бывший военный. Ну а поскольку мистер Форрест служил в армии…

– Сразу скажу, об этом я практически ничего не знаю, – признался Людвиг. – Однако я не сомневаюсь, что он был прекрасным офицером.

– Может, он когда-нибудь упоминал о конфликтах с подчиненными или сослуживцами, которые могли…

– Джентльмены, – Людвиг внимательно посмотрел на детективов, – он служил в армии во время войны. Но война закончилась много лет назад. Неужели вы думаете, что кто-то на него столько лет точил зуб?

– Все может быть, – ответил Карелла. – Мы рассматриваем все варианты, сэр.

– Я убежден, что это был маньяк, – с уверенностью сказал Эттерман. – Кто же еще?

– Надеюсь, сэр, вы ошибаетесь, – промолвил Стивен.

Детективы встали и поблагодарили президента корпорации за уделенное им время.

– В обществе немцев я всегда себя чувствую странно, – признался Мейер, когда детективы вышли на улицу.

– Я заметил, – кивнул Карелла.

– Что, правда? – поднял на него глаза Мейер. – Неужели это настолько бросается в глаза? Я что, сидел как мышь?

– Ты не проронил ни слова.

– Ну да, – кивнул Мейер. – Знаешь, о чем я думал? Хорошо, допустим, твой сын летал на американском бомбардировщике и его сбили над Швайнфуртом. Пусть так. А с другой стороны, может быть, кто-то из твоих племянников заталкивал моих родственников в газовые камеры Дахау. – Мейер покачал головой. – Мы тут с Сарой пару недель назад ходили в гости, там собралось много на-роду… Ну и, короче говоря, зашел там спор. Выяснилось, что кто-то из гостей продает у нас в Штатах немецкие машины. Так вот, один мужик договорился до того, что всех немцев надо было пустить под нож. А другой ему ответил, что совсем недавно на свете жил один немец, который точно так же хотел пустить под нож всех евреев. Очень серьезный аргумент. Все верно, не подкопаешься – что, у евреев больше прав уничтожить всех немцев, чем у немцев – уничтожить всех евреев? Довод мне совершенно ясен. Но в то же время, Стив, должен признаться, что отчасти, в глубине души, я был согласен с тем, что сказал тот, первый мужик. Я могу ошибаться, но мне почему-то кажется, что любой еврей на планете где-то в самых глубинах души был бы рад увидеть погибель всей немецкой нации. За то, что они сотворили с нами.

– Мейер, то было другое время и другие немцы, – промолвил Карелла. – Нельзя ненавидеть одних за то, что сотворили в прошлом другие.

– Ты не еврей, – качнул головой напарник.

– Это верно. Но когда я смотрю на человека вроде Эттермана, то вижу перед собой несчастного старика, потерявшего на войне сына. А два дня назад у него погиб еще и помощник, который был ему как сын.

– А я смотрю на него и вижу кадры хроники, на которых бульдозеры сгребают в кучи тысячи трупов убитых евреев, – отозвался Мейер.

– А сына, погибшего в небе над Швайнфуртом, ты не видишь?

– Нет, – упрямо мотнул головой напарник. – Похоже, я искренне ненавижу немцев и буду ненавидеть их до конца своих дней.

– Может, ты имеешь на это право, – помолчав, произнес Стивен.

– Знаешь, временами мне кажется, что ты еврей, – заметил Мейер.

– Когда я думаю о том, что случилось в Германии, то я – еврей, – согласился Карелла. – В противном случае я бы не имел права называть себя человеком. Они же отправляли в печи людей! Не мусор! Не животных! Людей! Неужели ты думаешь, что я не могу чувствовать то же, что и ты?

– Можешь? Если честно, то не уверен, – поджал губы напарник.

– Не уверен? – вспылил Карелла. – Тогда катись к чертовой матери.

– Обиделся?

– Немного, – буркнул Стивен.

– Почему?

– Сейчас объясню, – вздохнул Карелла. – В первый раз я столкнулся с евреями лет в двенадцать. Богом тебе клянусь, раньше я их не встречал. Хотя нет, к нам время от времени заходил старик, знаешь, из тех уличных торговцев, которые продают всякую всячину, так вот, мать его звала жидом. Так и говорила: «Сегодня жид придет». Не думаю, что она вкладывала в это слово нечто уничижительное. А может, и вкладывала – кто, черт подери, сейчас уже разберет. Она выросла в маленьком итальянском городке и отродясь евреев не видала. Может быть, для нее «жид» и «торговец-разносчик» были синонимами. Лично для меня слово «еврей» было неразрывно связано с образом бородатого старика с заплечным мешком. Все изменилось в средней школе. Именно там я впервые познакомился с евреями. Не забывай, в то время Гитлер уже был у власти. Однажды я услышал анекдот и пересказал его в школьной столовой своему однокласснику-еврею. Тот анекдот был в виде загадки, вопрос – ответ: «Что быстрее всего на свете? – Еврей, который мчится через Германию на велосипеде». Сам понимаешь, однокласснику анекдот не понравился, и он, естественно, обиделся. А я никак не мог понять, в чем же дело. Я пришел домой и спросил об этом отца. Он тоже родился в Италии и дер-жал булочную. Он ее и сейчас держит, сам знаешь. Я рассказал анекдот отцу, и он ему тоже не понравился. Отец отвел меня в столовую – у нас в те времена была столовая, усадил за огромный старинный стол и сказал мне по-итальянски: «Запомни, сынок, в ненависти нет ничего хорошего. И смешного в ней тоже ничего нет». Когда я на следующий день пошел в школу, то первым делом подошел к тому однокласснику, Рубену Циммерману – видишь, я даже до сих пор помню, как его звали, – так вот я подошел к нему, извинился за дурацкий анекдот и попросил не держать на меня зла. Он махнул рукой, да ладно, сказал, забей. Однако с тех пор он со мной так ни разу и не заговорил. Ни разу, Мейер. Ни слова мне не сказал. За все четыре года.

– И зачем ты мне все это рассказал? – осведомился Мейер.

– Сам не знаю, на хрена я это сделал, – буркнул Стивен.

– Может, ты все-таки еврей? – задумчиво произнес напарник.

– Может быть, – согласился Карелла, – давай, перед тем как займемся женой Нордена, пропустим по молочному коктейлю?

Майя Норден оказалась круглолицей брюнеткой сорока трех лет с темно-карими глазами. Детективы отыскали ее в похоронном бюро на гражданской панихиде по мужу. Тело Нордена лежало в гробу, обитом изнутри атласом. Над лицом покойного прекрасно поработали гримеры, и потому посторонний человек, кинув взгляд на Нордена, никогда бы не догадался, что бедолаге промеж глаз попала пуля. На панихиде присутствовало много друзей и родственников. Среди них была жена Рендольфа и двое его детей – пятилетняя Джоанна и восьмилетний Майк. Оба ребенка сидели на стульях с прямыми спинками возле гроба и выглядели одновременно ошеломленными и очень повзрослевшими. Майя Норден была одета в черное. Она не плакала, однако, судя по глазам, за вчерашний день она пролила немало слез. Майя вышла с детективами на улицу. Они закурили и начали разговор о ее муже, тело которого лежало в тиши похоронного зала.

– Ума не приложу, кто мог такое сотворить, – покачала головой Майя. – Я знаю, все жены думают, что их мужей обожают, но я и вправду не могу назвать ни одного человека, который бы питал к Рэнди неприязнь. Клянусь вам, это правда.

– Миссис Норден, вы не допускаете мысли, что смерть вашего мужа как-то связана с родом его занятий? Он ведь, если не ошибаюсь, был адвокатом?

– Да.

– Может быть, кто-то из его клиентов?..

– Погодите, – перебила детектива Майя, – если человек начинает в кого-то стрелять, значит, он немного ненормальный, так?

– Не обязательно, – мотнул головой Мейер.

– Я к чему клоню… – Майя помолчала. – Конечно же, случалось, что Рэнди проигрывал дела. Покажите мне хотя бы одного адвоката, который ни разу не проиграл ни одного дела. Если же вы хотите знать, мог ли кто-нибудь из его клиентов разозлиться настолько, чтобы убить моего мужа, то, скажите на милость, откуда мне знать, на что способен псих? Как вы определите предел допустимого, если речь идет о человеке неуравновешенном?