Эд Макбейн
Будни
Майлз замолчал и уставился на руки.
– Что-то еще, капрал?
– Тут еще… такое дело. Эта падла меня лягнула. Когда я упал на тротуар, она меня лягнула своей сучьей туфелькой. Я от этого рубанулся, а не от мужика. От этой остроносой туфельки.
Капрал Майлз жалобно поднял глаза на Калека:
– Зачем она это сделала? Я же совсем ее не трогал. Совсем не трогал.
* * *
Появилась и умчалась «скорая помощь», увозя человека, избитого на пороге собственного дома. В десять утра крыльцо все еще было залито кровью. Детектив 3-й степени Александре Дельгадо беседовал на ступеньках с женой и дочерьми пострадавшего. Темноволосая женщина – миссис Хуэрта – вытирала носовым платком распухшие от слез карие глаза. Ее две дочери, празднично одетые по случаю церковного дня в одинаковые зеленые шерстяные пальто, черные лаковые туфельки и белые гольфы, были очень похожи на мать. Но в их широко распахнутых глазах виднелись любопытство, страх, непонимание, только не слезы. Толпа любопытных проталкивалась к крыльцу. Усталый патрульный безуспешно пытался ее разогнать.
– Расскажите подробно, как все произошло, миссис Хуэрта, начал Дельгадо.
Он, как и допрашиваемая им женщина, был пуэрториканцем. И так же, как и она, вырос в гетто. Не в этом именно, но в таком же, в предместьях Калмз-Пойнт-Бридж (говорят, что если вы видели хотя бы одни трущобы, значит, вы видели их все). Он мог бы говорить с ней на родном испанском, но на службе предпочитал пользоваться только английским. Миссис Хуэрта, стараясь вынести поменьше сора из избы, отвечать решила тоже на английском, который был понятен далеко не всем любопытствующим соседям.
– Мы шли в церковь на восьмичасовую мессу. Церковь вон там, на этой же улице. Пять минут ходьбы. Хосе, я и девочки вышли на улицу, и эти люди напали на него.
– Сколько их было?
– Четверо.
– Вы их знаете?
– Нет.
– Что произошло дальше?
– Они его начали бить.
– Чем?
– Ручками от метел. Знаете, если взять метлу и отпилить от нее ручку…
– Они что-нибудь говорили вашему мужу?
– Nada. Ничего.
– Он им что-нибудь говорил?
– Нет.
– И вы их не знаете? Они не из вашего barrio, района?
– Я их никогда не видела.
Одна из девочек взглянула на мать, но сразу же отвернулась.
– Si, que hay? [7] – немедленно спросил Дельгадо.
– Ничего, – ответила девочка.
– Как тебя зовут? – обратился к ней детектив.
– Пакита Хуэрта.
– Ты видела людей, которые избили твоего отца, Пакита?
– Да, – кивнула девочка.
– Ты знаешь кого-нибудь из них?
Девочка заколебалась.
– Puede listed decirme?[8]
– Нет, я их не знаю.
– А ты? – Дельгадо повернулся к другой девочке.
– Нет.
Полицейский посмотрел им в глаза. Девочки глядели, не мигая. Он снова повернулся к миссис Хуэрте.
– Полное имя вашего мужа Хосе Хуэрта?
– Хосе Висенте Хуэрта.
– Сколько ему лет, сеньора?
– Сорок семь.
– Чем он занимается?
– Торгует недвижимостью.
– Где его офис, миссис Хуэрта?
– В Риверхед. Хэррисон-авеню, 1345. Фирма называется «Х-Р Риэлти».
– Он ее владелец?
– Да.
– Партнеры есть?
– Да, есть партнер.
– Как его имя?
– Рамон Кастаньеда. Они поэтому и называются «Х-Р». Хосе-Рамон.
– Где живет мистер Кастаньеда?
– В двух кварталах отсюда. На Четвертой улице.
– Адрес?
– Южная Четвертая, 112.
– Ну ладно, спасибо, – сказал Дельгадо. – Я вам сообщу, если мы что-нибудь выясним.
– Por favor, [9] – проговорила миссис Хуэрта и увела за руки детей в дом.
~~
Черная блузка из ванной Льюиса Скотта была куплена в магазине с названием «Обезьяньи ужимки» на Калвер-авеню. В воскресенье магазин был закрыт. Дежуривший в этом квартале патрульный заметил прильнувших к витрине Уиллиса и Дженеро и вразвалку подошел к ним.
– Помощь нужна? А, ребята? – поинтересовался он.
Дженеро и Уиллис оглянулись. Ни тот, ни другой этого патрульного не знали.
– Ты недавно в участке, старина? – спросил его Дженеро.
Патрульный был года на три-четыре старше Дженеро, но, учитывая разницу в звании, детектив без смущения выбрал такой тон. Патрульный никак не мог решить, с кем он имеет дело – со злоумышленниками или с такими же, как и он, слугами закона. Иногда трудно определить разницу. Озадаченный патрульный соображал, как ему поступить – ответить по-уставному или поставить наглецов на место. Пока он думал, Уиллис сказал:
– Я детектив Уиллис. Это детектив Дженеро.
– О! – Он сумел произнести это очень выразительно.
– Ты давно работаешь в участке, парень? – спросил Дженеро.
– С прошлой недели. Меня перевели из Маджесты.
– Спецназначение?
– Да. В последнее время повадились тут грабить эту лавочку. По-моему, здесь удвоили все патрули.
– А где постоянный патрульный?
– Пошел червячка заморить в кафе. Вам помочь?
– Кто он?
– Хаскинс. Вы его знаете?
– Да, – ответил Уиллис, – кафе на углу?
– На углу.
– Давай, служи, старик, – бросил Дженеро, и оба детектива направились к кафе. Патрульный пожал плечами, раздумывая о том, что лишняя лычка делает людей гнусными свиньями.
Кроме патрульного Хаскинса и буфетчика, за стойкой в кафе без пятнадцати десять никого не было. Хаскинс склонился над чашкой кофе. Выглядел он так, будто не спал всю ночь. Дженеро и Уиллис подошли к патрульному и уселись рядом.
– Привет, Билл, – поздоровался Уиллис.
Хаскинс оторвал взгляд от кофе.
– А, ты. Привет.
– Два кофе, – бросил Дженеро человеку за стойкой.
– Вы меня ищете или просто так здесь? – спросил Хаскинс.
– Тебя ищем.
– Зачем?
– Вам какой кофе? – спросил буфетчик.
– Со сливками, – ответил Уиллис.
– Один со сливками, один черный, – добавил Дженеро.
– Два со сливками, один черный, – проговорил буфетчик.
– Один со сливками, один черный, – поправил его Дженеро.
– Он хочет со сливками, – настаивал буфетчик, – а вы хотите со сливками и черный.
– Ты что, клоун?
– Так и так, кофе пропал, – сказал на это буфетчик.
– Чего это?
– Если когда-нибудь полицейский заплатит мне за кофе, значит в этот день я буду принимать ваш парад на Холл-авеню.
Ему никто не возразил. У них и правда не было привычки платить за кофе в окрестных заведениях, но они не любили, когда им об этом напоминали.
– Билл, мы ищем парня лет восемнадцати-девятнадцати, – начал Уиллис; – длинные светлые волосы, висячие усы. Встречал такого здесь?
– Я тысячу таких каждый день встречаю. Вам что, пошутить вздумалось? – буркнул Хаскинс.
– На этом куртка мехом вовнутрь.
Хаскинс пожал плечами.
– На спине нарисовано большое солнце, – добавил Уиллис.
– Да, что-то видел. Где-то тут была такая куртка.
– Ее хозяина помнишь?
– Где я ее видел? – вслух спросил сам себя патрульный.
– Он мог быть с еще одним парнем примерно такого же возраста, черная бородка, черные волосы.
– Нет, – покачал головой Хаскинс, – солнце оранжевое? Такое оранжевое солнце с лучами? Так?
– Правильно, оранжевое.
– Видел такую куртку, – произнес Хаскинс, – недавно совсем. Где ж я ее видел, чертово дело!
– Два кофе, один со сливками, один черный, – провозгласил буфетчик, ставя чашки перед полицейскими.
– Джерри, ты не видел здесь парня в меховой куртке с нарисованным солнцем? – спросил его Хаскинс.
– Нет, – безразлично ответил тот и скрылся на кухне.
– Белый мех? – снова обратился Хаскинс к Уиллису, – изнутри?
– Именно.
– Точно, видел проклятую куртку. Сейчас, минуту подумаю.
– Подумай-подумай, – Уиллис терпеливо ждал.
Хаскинс повернулся к Дженеро и доверительным тоном спросил:
– Я слышал, ты лычку получил. Лапу заимел?
– Меня давно повысили. Ты что, с луны свалился? – обиделся тот.
– Значит, забыл как-то, – улыбнулся Хаскинс. – Ну и как тебе сладкая жизнь?
– Патрульные забодали! – огрызнулся Дженеро.
– Бывает-бывает.
– Так что с курткой? – прервал их Уиллис.
– Сейчас-сейчас. Дай вспомнить.
Хаскинс взял обеими руками чашку, отхлебнул из нее и спросил:
– Там мой напарник работает?
– Работает-работает. Не беспокойся.
– "Обезьяньи ужимки"! – воскликнул Хаскинс и щелкнул пальцами. – Вот где я ее видел! В витрине. Здесь рядом.
– Хорошо, – кивнул Уиллис. – Кто хозяин магазина?
– Две лесбы с Восьмой. Сразу за магазином, за углом.
– Как их зовут?
– Флора Шнайдер и Фреда как-то там. Не знаю точно. Их все зовут Флора и Фреда.
– Адрес на Восьмой?
– Северная Восьмая, 327. Коричневый дом за углом.
– Спасибо, – сказал Уиллис.
– Спасибо за кофе! – крикнул в кухню Дженеро.
Буфетчик отмолчался.
* * *
Детектив Артур Браун был негром, очень черным, с курчавой головой, крупными ноздрями и полными губами, Он не был похож ни на Гарри Белафонте, ни на Сиднея Пуатьера, ни на Адама Клейтона Пауэлла. Он походил только на самого себя, что, впрочем, было немало при его шести футах четырех дюймах роста и двухсот двадцати фунтах веса. При виде его белые переходили на другую сторону улицы, уверенные, что эта тупая скотина (большой и черный – значит, тупая скотина!) обязательно придушит их или пырнет ножом, а то и похуже что-нибудь придумает, кто его разберет? Даже когда Браун показывал свое удостоверение, многие белые не могли отделаться от подозрения, что это злоумышленник, маскирующийся под офицера полиции.
Вот почему для Брауна было приятным сюрпризом встретиться со свидетелем, не обращавшим внимания ни на его размеры, ни на его цвет. Свидетелем оказалась маленькая старушка с ярко-голубым зонтиком в руке. Зонтик шел к синим глазам старушки, таким же ясным и пронизывающим, как и этот октябрьский день. На голове у нее ловко сидела шляпка с цветком. Если бы старушка была помоложе, ее длинное черное пальто можно было бы назвать макси. При виде входящего в бакалейную лавку Брауна она вскочила на ноги и воскликнула отрывистым, резонирующим голосом:
– А, наконец!
– Мадам? – поднял брови Браун.
– Вы детектив, так ведь?
– Детектив, – признался Браун.
– Меня зовут миссис Фаррадей, здравствуйте.
– Детектив Браун, – представился он и кивнул.
Он бы на том и остановился, но миссис Фаррадей протянула ему руку. Брауну пришлось пожать ее и вежливо улыбнуться. Миссис Фаррадей улыбнулась в ответ и высвободила руку.
– Мне сказали подождать здесь. Вас ожидали с минуты на минуту, а я здесь уже полдня.
– Простите, миссис Фаррадей. Я опрашивал соседей с восьми утра. Это, знаете, быстро не получается.
– О, могу себе представить, – посочувствовала она.
– Патрульный сказал, что у вас есть для меня информация. Это так?
– Так. Я видела двоих грабителей.
– Когда вы их видели?
– Когда они выбегали из-за угла. Я шла домой из церкви. Я всегда бываю на шестичасовой мессе, к семи она уже заканчивается, и я захожу к пекарю за булочками – мой муж очень любит булочки или кофейный торт по воскресеньям.
– Понимаю.
– Но в церковь со мной не ходит.
– Вот как?
– Я выходила из булочной, было, наверное, около семи тридцати, и я увидела этих двоих. Они выбежали из-за угла. Я сначала подумала…
– Во что они были одеты, миссис Фаррадей?
– В черные плащи. И маски. На одном лицо девочки, на другом какой-то монстр, я о маске, конечно. Я не знаю, что за монстр. У них были пистолеты. У обоих. Но это все неважно, детектив.
– А что важно?
– Они сняли маски. Как только выскочили из-за угла, сразу сняли маски. Я их хорошо разглядела.
– Вы можете их описать?
– Конечно.
– Отлично, – Браун вынул блокнот, раскрыл его, достал ручку – он был одним из немногих детективов участка, все еще предпочитающих чернильные ручки шариковым, – снял колпачок и спросил:
– Они черные или белые, миссис Фаррадей?
– Белые, – ответила та.
– Возраст?
– Молодые люди.
– Насколько молодые? Двадцать? Тридцать?
– Нет-нет. Им за сорок. Я сказала молодые люди, а не мальчики, детектив.
– Высокие?
– Один вашего роста, очень крупный. У вас какой рост?
– Шесть-четыре.
– Один такой же.
– А другой?
– Намного ниже. Пять-восемь или девять, где-то так.
– Цвет волос заметили?
– Маленький – блондин. Высокий темноволос.
– Цвет глаз, случайно, не приметили?
– Они быстро пробежали, я не заметила.
– Шрамы? Татуировки? Родимые пятна?
– Нет, не видела.
– Оба бритые?
– То есть, были ли у них бороды и усы?
– Да, мэм.
– Нет, оба бритые.
– Вы говорите, они сняли маски сразу же, как появились из-за угла, правильно?
– Да, они их сорвали.
– Их ждала машина?
– Нет, детектив, по-моему, они были без машины. Они бы так быстро не бежали, мне кажется. А вы как считаете?
– Я еще ничего не могу сказать, миссис Фаррадей. Вы не могли бы мне показать булочную?
– Конечно, она сразу за углом.
Полицейский со старушкой вышли из магазина. Патрульный у входа обратился к Брауну:
– Вы не знаете, когда меня сменят, сэр?
– А что?
– Да тут недоразумение, по-моему. Это даже не мой квартал.
– А где твой квартал?
– На Гровер-авеню, у парка.
– А здесь ты что делаешь?
– Так вот же. Я взял одного парня – он взламывал дверцу у «мерседеса» на Южной Второй – и привел его в участок. Когда я его сдал, было где-то семь пятнадцать, я вышел на улицу. Мимо ехали Нили и О'Хара в патрульной машине и подобрали меня, чтобы подвезти. По дороге по радио объявили тревогу, мы – сюда, а тут шум, свалка, Паркера ведь подстрелили. Нили и О'Хара рванули на угол Девятой-Тринадцатой, а сержант приказал мне остаться здесь у дверей. Ну вот, я и торчу здесь все утро. Я должен был смениться в восемь, но мой сменщик меня не нашел. Откуда ему знать, что я здесь околачиваюсь? Вы в участок?
– Нет еще.
– Сэр, я не могу сам уйти, а то сержанта кондрашка хватит. Он приказал мне стоять здесь.
– Я позвоню.
– Правда? Большое спасибо, сэр!
– Прямо сейчас позвоню.
Браун свернул вместе с миссис Фаррадей за угол к булочной.
– Я стояла здесь, когда они появились, – показала старушка. – Они сорвали маски и мимо меня пробежали уже без них. А потом помчались вверх по улице и… О, Боже!
– Что такое, миссис Фаррадей?
– Я вспомнила, что они сделали с масками, детектив. Они их бросили в канализацию, вон там. Остановились у люка и бросили туда маски, а потом опять побежали.
– Спасибо, миссис Фаррадей. Вы мне очень помогли.
– Ну что вы, – улыбнулась старушка.
* * *
Флора и Фреда вернулись в свою квартиру на Северной Восьмой только в семь минут двенадцатого. Обе миловидные женщины под тридцать, обе одеты в брючные костюмы и плащи. Флора блондинка, Фреда рыжеволосая. На Флоре большие золотые серьги-кольца. У Фреды маленькая родинка в уголке рта. Они объяснили полицейским, что всегда, в любую погоду, гуляют по воскресеньям в парке. Флора предложила им чаю. Они согласились, и Фреда удалилась на кухню.
Квартира находилась в коричневом каменном здании, прошедшем за свою жизнь большой путь – от роскошного жилища до осыпающегося доходного дома, отчаянно пытающегося возвыситься над окружающими трущобами. Женщины владели всем домом. Флора рассказала, что спальни находятся на верхнем этаже, кухня, столовая и комната для гостей на среднем, а гостиная на нижнем. В ней как раз и сидели сейчас детективы. Через узорчатые шелковые занавески на окнах в гостиную струился солнечный свет. У изразцового камина дремал кот. Гостиная занимала весь первый этаж здания и была мило и уютно обставлена. Возникало чувство, что ты находишься не в большом городе, а где-нибудь в деревенском английском доме, например в Дерсете, или в уэльском поместье, тихом и уединенном, с видом на мягко перекатывающиеся холмы. Но одно дело превратить разваливающиеся трущобы в прекрасный городской особняк и совершенно другое – игнорировать бурлящую за стенами дома действительность. Флора и Фреда не были глупы; окна, выходящие во двор, защищены стальными решетками, а входная дверь оборудована мощным засовом.
– Я надеюсь, не магазин обворовали, – гортанно спросила Флора. Звуки ее голоса были странным образом похожи на хрип певца, прижимающего ко рту микрофон.
– Нет-нет, – успокоил ее Уиллис, – мы бы только хотели кое-что выяснить о вещах, возможно, купленных у вас.
– Слава богу, – вздохнула Флора.
Фреда вышла из кухни и сейчас стояла за гнутой спинкой кресла Флоры, грациозно опустив руку на кружевной подлокотник у самых волос своей подруги.
– Нас уже четыре раза обворовывали, – пожаловалась Фреда.
– Каждый раз берут товара долларов на сто, не больше. Смешно просто. Нам ремонт разбитой витрины дороже обходится. Я бы им это барахло подарила, если бы они пришли и попросили, – Флора покачала головой.
– Мы уже четыре раза меняли замки, а это тоже обходится в копейку, – добавила Фреда.
– У нас совсем небольшая прибыль, – объяснила Флора.
– Это наркоманы, – убежденно произнесла Фреда, – так ведь. Флора?
– А то кто же? Вы с ними тоже сталкиваетесь? – спросила она у детективов.
– Иногда, – ответил Уиллис, – но воруют не только наркоманы.
– Но все наркоманы воры! – не сдавалась Фреда.
– Некоторые.
– Большинство!
– Многие. Им на дозу нужны деньги.
– Надо с этим что-то делать, – заметила Фреда.
Кот у камина пошевелился, потянулся, пристально посмотрел на полицейских и величаво вышел из комнаты.
– Пасси проголодался, – сказала Флора.
– Сейчас покормим, – отозвалась Фреда.
– О каких вещах вы хотели спросить? – задала вопрос Флора.
– Ну, прежде всего о куртке, висевшей на прошлой неделе у вас в витрине. Меховая куртка с…
– Из ламы, помню. Что с ней?
– С оранжевым солнцем на спине? – подал голос Дженеро.
– Да-да, с солнцем.
– Вы не помните, кто ее купил? – осведомился Уиллис.
– Я ее не продавала, – Флора взглянула на подругу, – Фреда?
– Да, я ее продала.
– Вы не помните, кому вы ее продали?
– Парню. Длинные светлые волосы и усы. Молодой парень. Я хотела ему объяснить, что вообще-то это женская куртка, но он сказал, что ему без разницы. Она отпадная и ему нравится. У нее нет пуговиц, так что незаметно. Женские вещи застегиваются на другую сторону…
– Да, я знаю.
– Эта куртка с поясом. Я помню, как он мерил ее – сначала с поясом, потом без.
– Простите, – вмешался Дженеро, – это пальто или куртка?
– Собственно, это короткое пальто. До бедер. Оно предназначено для женщин, чтобы носить с мини-юбкой. Вот такой вот длины.
– Понятно.
– Хотя мужчина тоже ее может надеть, – неуверенно добавила Фреда.
– Вы не знаете этого парня?
– Нет, к сожалению. Я его никогда не видела.
– Сколько стоило пальто?
– Сто десять долларов.
– Он заплатил наличными?
– Нет, че… О, конечно!
– Что? – спросил Уиллис.
– Он дал мне чек. Его имя ведь должно быть на чеке, – она повернулась к Флоре, – где у нас чеки для предъявления в банк?
– Наверху, – ответила та, – в запертом ящике.
Она улыбнулась полицейским и объяснила:
– Один ящик в столе запирается. Хотя, это, конечно, не поможет, если его вздумают взломать.
– Принести? – спросила Фреда.
– Будьте так добры, – попросил Уиллис.
– Конечно. И чайник уже вскипел, наверное.
Она вышла из комнаты. Ее шаги мягко прозвучали на лестнице, покрытой ковром.
– Есть еще одна вещь, – продолжал Уиллис, – Дик, где блузка?
Дженеро подал ему пакет. Уиллис развернул его и извлек черную шелковую блузку, найденную в ванной Скотта. На одной из ее пуговиц болтался полицейский ярлычок.
Флора взяла блузку и повертела ее в руках.
– Да, это наша.
– Вы не знаете, кто ее купил у вас?
Флора покачала головой:
– Нет, к сожалению. Мы их десятками каждую неделю продаем. Она взглянула на наклейку.
– Тридцать четвертый размер, очень распространенный, – она снова покачала головой. – Извините.
– Ладно.
Уиллис снова завернул блузку в пакет. В комнату вошла Фреда с подносом, на котором был чайник под салфеткой, четыре чашки с блюдцами, молочница, сахарница и несколько кружков лимона на плоском блюде. Из-под сахарницы выглядывал чек. Фреда поставила поднос, подняла сахарницу и вручила чек Уиллису.
В верхней части чека было напечатано:
РОБЕРТ ХЭМЛИНГ
Кэрриер-авеню, 3341 Айсола
Чек был выписан на сто тридцать пять долларов, шестьдесят восемь центов. Уиллис поднял голову:
– Я думал, пальто стоит сто десять долларов, а чек…
– Да, он купил еще блузку. Она стоит восемнадцать долларов. Остальное налог.
– Черная шелковая блузка? – произнес Дженеро, вынимая блузку из пакета, словно фокусник кролика из цилиндра.
– Да, эта блузка; – подтвердила Фреда. Дженеро удовлетворенно кивнул. Уиллис перевернул чек.
На обратной стороне виднелись слова: «Вод. уд-е» и номер:
«21546689 16506607-52»
– Это вы написали? – спросил Уиллис.
– Да, – кивнула Фреда.
– Значит, он предъявил документы?
– Да, водительское удостоверение. Мы всегда проверяем документы, если клиент выписывает чек.
– Дай-ка, посмотрю, – потянулся за чеком Дженеро, – Кэрриер-авеню. Где это?
– В центре, – ответил Уиллис, – в Квартале.
– С чем вы пьете чай, джентльмены? – спросила флора.
Они сидели в залитой солнцем гостиной, попивая чай, Один раз во время паузы в разговоре Дженеро спросил:
– А почему вы назвали магазин «Обезьяньи ужимки»?
– А почему бы и нет? – пожала плечами Фреда.
Им явно пора было уходить.
* * *
Странно, но, вылавливая карнавальные маски из канализационного стока, Браун вдруг ощутил то радостное возбуждение, какое испытывал только в детстве. Он вспомнил сотни случаев, когда с друзьями отодвигал чугунную решетку и шарил в жидкой грязи в поисках влетевшего туда бейсбольного мяча или костяного шарика, а то и десяти– или двадцатипятицентовика, выскользнувшего из сжатого кулака и закатившегося в ливневый сток. Браун видел сейчас, по крайней мере, одну маску, повисшую на изгибе покрытой коричневой слизью трубы футах в пяти внизу. Полицейский распластался на тротуаре и попытался дотянуться. Хотя рука у него была длинная, достать маску он не смог. Пальцы хватали только затхлый воздух. Браун встал на ноги, отряхнул колени и локти и огляделся. Ни одного пацана поблизости. Так всегда бывает по закону подлости. Детектив порылся в карманах. В своем бумажнике он нашел скрепку. Из другого кармана он извлек связку ярлычков для вещественных доказательств. Сквозь дырку в уголке каждого из них были продеты короткие шнурки. Вынув десять шнурков, он связал их в одну нить. Получилось около пяти футов. Сделав из скрепки нечто вроде рыболовного крючка, Браун привязал его к нити. Грузилом послужил ключ от шкафчика в раздевалке. Полицейский улыбнулся и забросил свою снасть в люк. С двадцатой попытки он зацепил крючком резинку, удерживающую маску на голове. Медленно, осторожно, терпеливо он извлек свой улов.
Браун осмотрел несколько запачканную Белоснежку. Разве можно в семидесятых годах найти девственницу в канаве? Все еще улыбаясь, детектив поставил на место решетку, снова отряхнулся и направился в дежурку.
* * *
В городе, где служил Браун, секция опознаний и полицейская лаборатория работали по выходным с минимальным составом сотрудников, то есть ненамного лучше, чем вообще без сотрудников. Большинство запросов откладывалось до понедельника, кроме особо важных. Ранение полицейского считалось делом особо важным, и следовательно, маска Белоснежки, доставленная Брауном в лабораторию на Хай-стрит, получила соответствующий статус. Лейтенант-детектив Сэм Гроссман, начальник лаборатории, по воскресеньям, разумеется, не работал. Задача по обнаружению отпечатков пальцев (или любых признаков, по которым можно идентифицировать владельца) была возложена на детектива 3-й степени Маршалла Дэйвиса. Дэйвис, как и Дженеро, не так давно стал детективом, и этим объяснялись его дежурства в выходные дни. Он пообещал Брауну связаться с ним сразу же, как только что-нибудь обнаружит, и уселся за работу.
* * *
В дежурке Браун повесил трубку и посмотрел на патрульного, ведущего за плечо задержанного к затертой перекладине. За своим столом Карл Капек жевал бутерброд, готовясь отправиться в бар, где моряк повстречался с дамой, умеющей так хорошо вертеть задом. Бары по воскресеньям открывались только с двенадцати. Считалось, что с этого часа добропорядочные прихожане, уже побывавшие в церкви, могут начать напиваться. Народу в дежурке сейчас было больше, чем обычно в это время в воскресенье. Часы показывали без пятнадцати полдень. Ливайн, Ди Маэо и Мериуезер, отозванные из отпуска, сидели за одним из столов и ждали лейтенанта. А тот в это время говорил с капитаном Фриком, начальником участка, о стрельбе в бакалейном магазине и о необходимости бросить на это дело еще людей. Три детектива, естественно, роптали. Ди Маэо сказал, что в следующий отпуск поедет в Пуэрто-Рико, чтобы лейтенант рыл носом землю, если захочет его отозвать опять. Кооперман ведь тоже в отпуске, но он в Верджин Айлендз, и шеф наверняка на стал ему туда звонить. Да и Энди Паркер, добавил Ливайн, был паршивым полицейским, пусть его хоть и пристрелят со всем, кому от этого хуже? Мериуезер, добродушный ветеран, собиравшийся на пенсию, так как ему перевалило за шестьдесят, миролюбиво забормотал: «Ладно-ладно, мужики. Так надо. Ну что поделаешь, если так надо?» Ди Маэо в ответ злобно сплюнул.
Патрульный подошел к столу Брауна, приказал задержанному сесть, отвел детектива в сторону и что-то ему прошептал. Браун кивнул и вернулся к столу. Задержанный сидел, примостив скованные наручниками руки на коленях. Он был толстеньким маленьким человеком с зелеными глазами и ниточкой усов. Детектив прикинул его возраст – около сорока. На задержанном были коричневый плащ, черные костюм и туфли, белая рубашка с воротником на пуговицах, галстук в желто-коричневую полоску. Браун попросил патрульного объяснить задержанному его права, за что тот принялся с некоторым трепетом. Сам Браун в это время позвонил в больницу, чтобы узнать о состоянии Паркера. Ему сказали, что раненый в порядке. Браун не проявил особой радости по этому поводу. Он повесил трубку, услышал, как задержанный сказал патрульному, что ему нечего скрывать и он готов ответить на любые вопросы, повернулся вместе со стулом к коротышке и спросил:
– Как вас зовут?
Человек избегал взгляда Брауна, он смотрел мимо левого уха детектива на зарешеченное окно и небо за ним.
– Перри Лайенз.
Он очень тихо говорил, Браун едва его слышал.
– Что вы делали в парке, Лайенз?
– Ничего.
– Громче! – рявкнул Браун.
В его голосе явно слышалась неприязнь. Патрульный, грозно сдвинув брови, сжав губы и скрестив руки на груди, также враждебно смотрел немигающими глазами на допрашиваемого.
– Я ничего не делал в парке, – ответил Лайенз.
– Патрульный Броган считает иначе.
Лайенз пожал плечами.
– Ну, так как, Лайенз?
– Нет закона, чтобы за разговоры забирать.
– С кем вы разговаривали, Лайенз?
– С ребенком.
– Что вы ему говорили?
– Что день сегодня хороший, а что, нельзя?
– Ребенок рассказал патрульному Брогану не это.
– Ну, ребенок есть ребенок.
– Сколько лет ребенку?
– Около девяти, – ответил Броган.
– Вы всегда заговариваете с девятилетними детьми в парке?
– Иногда.
– Как часто?
– Нет закона, чтобы за разговоры с детьми забирать. Я люблю детей.
– Это уж точно, – язвительно заметил Браун, – скажи-ка, Броган, что мальчик тебе рассказал.
Патрульный мгновение колебался:
– Мальчик сказал, что вы предложили ему лечь с вами в постель, Лайенз.
– Нет, – воскликнул тот. – Я ничего ему не предлагал! Вы ошибаетесь.
– Я не ошибаюсь, – возразил Броган.
– Тогда пацан врет. Разве я мог такое сказать, сэр?
– У вас были приводы раньше? – спросил Браун.
Лайенз сник.
– Отвечайте, – поторопил его Браун. – Мы все равно сможем проверить.
– Были, – упавшим голосом произнес задержанный. – Меня уже задерживали.
– Сколько раз? За что?
– Ну… – Лайенз пожал плечами. – Два.
– За что, Лайенз?
– Ну это… У меня были когда-то неприятности.
– Какие неприятности?
– С детьми.
– В чем вас обвиняли, Лайенз?
Лайенз молчал.
– В чем вас обвиняли? – грозно повторил Браун.
– Принуждение к сожительству.
– Развращаете детей, Лайенз?
– Нет-нет. Это был наговор.
– Вас осудили?
– Да, но это ничего не значит; вы же понимаете. Пацан врал. Он хотел мне досадить. Он наговорил ерунды про меня. Боже мой, чего бы ради я к нему приставал? У меня была девушка, официантка одна. Симпатичная очень, чего бы ради я приставал к мальчишке?
– Вот и расскажите.
– Да наговор это был; вы же знаете, как это делается.
– А второй арест?
– Ну, это…
– Что?
– Ну там, опять… когда я освободился, я поселился в том мотеле, где до ареста жил.
– Где вы отбывали?
– В Каслвью.
– Продолжайте.
– Ну, я опять снял тот же номер. Ну, где я жил, пока меня не повязали. А оказалось, что там же жил пацан с матерью, ну, тот пацан, из-за которого я сел.
– Случайно оказался тот же мальчик?
– Ну, не совсем случайно… То есть, я не могу сказать, что это было просто совпадение. Мать была хозяйкой мотеля. Она со своим отцом им владела. Так что совпадением это не назовешь. Но я не думал, что этот пацан опять мне будет солить, понимаете? Я отсидел от звонка до звонка, он мне уже отомстил, я думал, он успокоится. В общем, он пришел как-то ко мне и начал меня шантажировать. Угрожал, что скажет матери, что я опять к нему приставал, если я не буду делать, что он говорит. А я был под надзором, понимаете? Если бы пацан стукнул, меня бы замели в минуту.
– И что же вы сделали Лайенз?
– Да там… Пацан стал вопить, и меня снова взяли.
– С тем же обвинением?
– Нет, не совсем. Пацан был уже старше. Есть статья за принуждение к сожительству ребенка младше девяти лет, а есть от десяти до шестнадцати. Первый раз ему было восемь, а теперь одиннадцать. Оба раза наговор. Кому нужно такое? Думаете, мне нужно? Да и вообще, это давно было. Я за оба раза отсидел. Что я, дурак в третий раз влетать?
– Вы могли на всю жизнь загреметь еще во второй раз, – заметил Браун.
– Думаете, я не знаю? Чего бы я стал рисковать?
Он взглянул на Брогана.
– Тот пацан, наверное, чего-то не понял, сэр. Я ничего такого ему не говорил, честное слово!
– Мы обвиняем вас в нанесении морального ущерба ребенку, статья 473 Уголовного кодекса, – объявил Браун. – Вы имеете право на три телефонных звонка…
– Эй, стойте, стойте, – прервал его Лайенз. – Я все объясню. Я ничего не хотел ему сделать, клянусь! Я ничего ему страшного не говорил. Разве б я мог такое предложить, ребенку? Да что я, идиот совсем? Эй, давайте замнем, а? Детектив, давайте замнем, а?
– Я советую вам найти адвоката, – холодно произнес Браун. – Уведите его, Броган.
– Эй, слушайте… – начал было Лайенз.
Браун смотрел, как патрульный уводил Лайенза из дежурки. Провожал глазами удаляющуюся фигуру и думал:
«Он болен, а мы его опять за решетку. Нет, чтобы помочь». А потом подумал: «У меня семилетняя дочь», – а потом перестал думать, потому что все вдруг оказалось очень сложным, а на столе звонил телефон.
Он взял трубку.
Это был Стив Карелла. Он передал, что идет в участок.
* * *
Хосе Висенте Хуэрта был плох. Обе ноги перебиты, лицо обмотано бинтами, скрывающими многочисленные раны, кровь из которых залила крыльцо его дома. Этими бинтами он напоминал Человека-Невидимку. Сквозь марлевые щели пристально смотрели карие глаза.
В другую щель, пониже, виднелся рот, похожий на открытую рану. Хуэрта был в сознании, но врачи предупредили Дельгадо, что пациент получил большую дозу успокоительного и может заснуть во время беседы. Дельгадо решил попытать счастья.
