Эбигейл Гевирц
Когда мир кажется страшным местом. Как разговаривать с детьми о том, что нас пугает
Глава 3
Природа, воспитание и танец родителя и ребенка
Воспитание вовлекает нас в тысячи бесед с нашими детьми на протяжении многих лет. Научиться говорить с ними и побудить их разговаривать с нами о больших и маленьких проблемах нужно задолго до того, как они вообще узнают о мире. Наше взаимодействие с детьми, когда они находятся на ранних стадиях своей жизни, и отношения с ними позволяют нам стать их якорями в бушующем мире, но то, что мы – дети и взрослые – привносим в эти взаимодействия, можно описать как непрерывный семейный танец.
Как дети понимают мир
Дети, особенно маленькие, смотрят на мир глазами родителей. Попробуйте выполнить одно небольшое упражнение: вспомните страшное глобальное происшествие из вашего раннего детства. Может быть, такие события мировой важности, как взрыв шаттла «Челленджер» (шаттл взорвался вместе со всем экипажем во время полета), землетрясение в Армении в 1988 году (г. Спитак), смена тысячелетия и проблема 2000 года[11] или теракты 11 сентября. Может быть, что-то ближе к дому или вашей семье. Когда вы отыскали нужное воспоминание, закройте глаза и вернитесь в тот момент. Где вы были? Что вы видели, слышали, ощущали? Какие запахи до вас доносились? Где находились ваши родители и остальные члены семьи? О чем вы думали и что испытывали? Вы можете вспомнить, какой была реакция ваших родителей на эти события?
Специалисты в области психического здоровья впервые начали изучать взаимоотношения родителей и детей в связи с травматичным опытом, который принесла в жизни людей Вторая мировая война. В 1940–1941 годах воздушные атаки немецких войск, обрушившие на Лондон пылающий ливень из ужаса и разрушений, предоставили возможность понаблюдать за тем, как маленькие дети реагируют на грозные и напряженные события и каким образом эти события на них влияют в зависимости от реакции воспитателей: способны ли повзрослевшие дети на процветание и успех или же они в дальнейшем так и не оправляются от тяжести ужасных воспоминаний. Психоаналитик Анна Фрейд (чей отец, Зигмунд, основал направление психоанализа) писала в книге «Война и дети»[12] о том, что душевное состояние родителей имеет решающее значение для благополучия ребенка. В качестве примера можно привести моего отца. Родившись в Лондоне в 1935 году, он был ребенком так называемого «Блица»[13]. Когда по всему городу выли сирены воздушной тревоги, он запомнил, как мама несла его к станции метро через дорогу от их квартиры в Ист-Энде. Он запомнил виды горящих зданий, доносившиеся до его ушей крики и вопли спасателей и жертв, запомнил запах чужих тел в давке тоннеля метро, где они укрылись. Чего нет в его воспоминаниях? Он не запомнил страха – страха своей смерти, смерти его родителей или того, что бомба упадет на их дом. Вместо этого он вспоминает, как чувствовал себя в безопасности, устроившись в кругу теплых, надежных рук мамы. Чувство безопасности в раннем детстве дает детям необходимый фундамент доверия и безопасности, необходимый для развития крепких отношений с друзьями и романтическими партнерами.
А теперь вернитесь к воспоминанию о тяжелом событии вашей жизни. Чем младше вы были, тем больше вероятность, что ваши воспоминания будут основаны на реакции ваших родителей и на том, как они вели себя по отношению к вам. Даже когда мы становимся старше, мы склонны тянуться за поддержкой к самым близким людям после важных, тяжелых или травмирующих событий. Психологи называют это поведение «надежной базой» в честь работы доктора Джона Боулби, британского психиатра и психоаналитика, родоначальника «Теории привязанности»[14]. Боулби и его коллеги Дональд Вудс Винникотт и Анна Фрейд, которые, как и мой отец, пережили «Блиц», были теми, кто предположил, что наш детский опыт имеет решающее значение для последующих отношений и благополучия. Согласно теории привязанности, если о наших отношениях в детстве можно сказать, что они были безопасными, надежными, предсказуемыми и полными любви, мы продолжаем верить, что люди, по сути, хорошие, надежные и заслуживают доверия.
Более поздние события могут изменить наше отношение к другим, но Боулби пришел к выводу, что эти ранние «внутренние рабочие модели» обладают наибольшим влиянием и служат своего рода образцом отношений. Проще говоря, то, как с нами обращаются в детстве, влияет на то, как мы относимся к другим или какого отношения ожидаем к себе. Другие теории развития аналогичны идее Боулби. Например, теория социального научения доктора Джеральда Паттерсона (теория лежит в основе программ обучения родителей и GenerationPMTO) показывает, как дети формируют свои представления о поведении через наблюдение, опираясь на свои поведенческие модели: на родителей, своих старших родственников и других значимых взрослых. Согласно этой теории, родители являются основными учителями по предмету «Общение и поведение», наставниками для своих детей на протяжении всего детства, а иногда и в подростковом возрасте.
Являются ли эти отношения улицей с односторонним движением? Нет! Любой, кто был родителем, знает, что наши дети тоже воспитывают нас, часто с самого начала, и особенно когда их темперамент или характер отличаются от нашего. Родители-экстраверты с застенчивыми детьми учатся расширять свое взаимодействие с другими людьми, чтобы помочь своим детям приспособиться к социальным ситуациям. И наоборот, одна супружеская пара рассказала мне, что до того, как у них появились дети, они старательно избегали светских встреч. Вечеринки чересчур громкие, отвлекают и заставляют как-то беспокоиться – так они думали прежде. Но к тому времени, когда их детям исполнилось пять и три, они поняли, что их дети любят веселиться! Оба экстраверта, их сын и дочь, хотели общаться и быть в центре внимания. И родители-интроверты вскоре стали меняться, чтобы приспособиться к социальным потребностям своих детей.
В качестве клинического психолога и исследовательницы семьи я встречалась с тысячами родителей и их детей. Иногда родители приводят ко мне ребенка и характеризуют его как «неуправляемого», «шумного» и имеющего «проблемы с поведением» либо я слышу, что ребенок «очень тревожный», «застенчивый» и вообще «домосед». Но если я понаблюдаю за теми же самыми детьми в другой среде (например, в школе), я увижу, что у них все хорошо. Когда я наблюдаю подобные несоответствия, я подозреваю, что беспокойство родителей вызвано не фундаментальной неудачей или проблемой, а простым несоответствием темпераментов.
Рождение ребенка заставляет родителей научиться новому танцу. Пусть вначале мы и наступаем на ноги друг другу (или себе), но в итоге у нас все равно получается. Элегантность нашего с детьми танца зависит от наших навыков, координации и равновесия, нашей готовности поделиться местом на полу, физических характеристик пола, комнаты и освещения. Однако независимо от контекста сначала танец ведут родители, а дети следуют за ними до тех пор, пока они не подрастут настолько, чтобы начать танцевать самостоятельно. Некоторым детям требуется больше времени, чтобы разучить танец, другие учатся быстро. Некоторые родители танцуют с большей осторожностью, опасаясь поскользнуться; их дети учатся делать то же самое. Некоторые родители танцуют самозабвенно, как и их дети. Или танцует только один партнер, так что родитель и ребенок выпадают из синхрона. В семьях, где есть больше одного родителя или опекуна, а также в семьях, где больше одного ребенка, комбинаций может быть множество. Разные темпераменты родителей могут означать, что мама и папа танцуют по-разному, и, как известно любому, у кого есть сестры и братья или более одного ребенка, братья и сестры могут совсем не совпадать по ритму и по стилю танца.
Сэм был одним из двух детей Энтони и Присциллы. Ему было всего три года, а он уже читал газеты. К сожалению, эта интеллектуальная одаренность принесла с собой чувство уязвимости: родителям это было неведомо, но он посчитал новости ужасными и решил, что мир, вероятно, – опасное место. Его младшая сестра Молли – совсем другой случай! В возрасте одного года Молли была бойкой, всегда готовой к смеху и новым впечатлениям. Сэм шел по жизни с опаской и всегда был начеку. «Опасностью» для него было, например, когда его мама уходит из дома. Даже если папа был дома, Сэм плакал по маме, требуя сообщить ему, где она и когда вернется. Присцилла поняла, что оставить Сэма будет непросто; она планировала вернуться на работу на неполный рабочий день, когда ему исполнится год, и оставлять его в детском саду четыре утра в неделю. Но в ту первую неделю Сэм сидел на спинке дивана, прижавшись носом к окну и плакал. Все утро. И, по словам воспитательницы, так было каждый день. Он был безутешен. В конце той недели Присцилла уволилась с работы и вернулась к постоянному уходу за Сэмом и Молли.
Присцилла танцевала с Сэмом плотный тустеп, который ни один из них не мог ни остановить, ни изменить. Присцилла понимала тревожность сына; она вспомнила, что сама была нервным ребенком, для которого внешний мир выглядел пугающим. Когда была подростком, Присцилла предпочитала свою собственную компанию какой-то чужой и избегала школьных вечеринок и других групповых мероприятий. Сколько себя помнила, она принимала лекарства от тревожности. Для нее взрослая жизнь была во многих отношениях менее напряженной, чем ее детство. Она отчаянно хотела избавить Сэма от боли, которую сама помнила.
Когда они пришли ко мне, Сэму было почти четыре года, и он все еще не мог расстаться с мамой даже на час. Терапия с Сэмом включала постепенное отделение его от матери. Они начали терапию в моем кабинете вместе, в креслах бок о бок. При каждой встрече мамино кресло отодвигалось все дальше – план, которым мы поделились с Сэмом. Присцилла двигалась всего на пару дюймов в неделю, пока не добралась до двери и затем в конце концов не вышла из кабинета. Тем временем Сэм научился распознавать свою тревогу через реакции своего тела и мог справляться с ней через действия (например, расслабление и дыхание) и мысли, которые помогали ему справиться с паникой.
Присцилла должна была донести до Сэма, что он может успешно преодолеть свою тревогу. Чтобы это произошло, ей нужно было внести некоторые коренные изменения. В течение четырех лет ее собственное беспокойство («Сэм не сможет выжить без меня») отражалось в ее отказе оставлять его одного. Когда Сэм был напуган и расстроен, она сама усиливала этот его страх, мгновенно бросаясь к нему. Какая мать не хочет утешить своего ребенка, показывая, что она рядом? Для Сэма, однако, нежелание его матери оставить его одного только подтвердило его мысль о том, что разлука страшна, а в безопасности они будут только вместе. Чтобы внушить Сэму уверенность в себе, Присцилле пришлось убедить себя, что Сэм сможет самостоятельно справляться с миром, сначала всего несколько минут, затем час, а потом и полдня.
Когда Присцилла смогла передать эту уверенность Сэму, он с помощью стратегий, изученных на терапии, в итоге смог отделиться от мамы. Они начали с посещения семейной образовательной группы, где родители и дети делились для групповых занятий. Осенью Сэм пошел в подготовительный класс, где ему нравилось учиться и заводить своих первых друзей.
Развитие чувства защищенности
Мое самое раннее воспоминание сосредоточено на том, что для меня, в возрасте два с половиной года, было страшным событием. Я стою рядом с матерью в будний вечер в Лондоне. Она нянчит моего младшего брата в кресле-качалке в детской. Сегодня 5 ноября, День Гая Фокса в Англии в память о попытке политического активиста взорвать здание парламента в 1605 году. В мрачном праздновании его неудачи англичане отмечают годовщину как «Ночь костра», когда семьи запускают фейерверки и сжигают чучела мистера Фокса. Пока мама нянчится и качает брата, я наблюдаю за костром из окна и слышу громкий, пугающий треск петард. Я хочу забраться к маме на колени, но места нет. И вот я стою рядом с ней, держа ее за юбку, и знаете что? Этого достаточно. Громкие удары и резкие цвета снаружи приглушаются моей близостью к ней. Позднее, подкрепившись и успокоившись, я на цыпочках подкрадываюсь к окну и наблюдаю за зрелищем, зная, что, если потребуется, я всегда смогу вернуться к матери.
Как присутствие матери придало мне смелости «встретиться c фейерверком»? Когда пугающие события происходят, дети реагируют в соответствии со своим темпераментом, генетикой и окружающей средой. Неизменным для всех детей остается то, что родители являются их якорями в шторме. Их темперамент (насколько от природы они чувствительны к изменениям или разрушениям) определяет, насколько крепко они цепляются за этот якорь.
Психологи развития – Майкл Плюсс, Джей Бельски и другие – обозначили эти различия в восприимчивости с помощью терминов садоводства. «Дети-орхидеи», как эти цветы, хрупки и чувствительны, и для их процветания требуются самые благоприятные условия: теплая, своевременная забота и стабильная окружающая среда. Одуванчиками – известными как крепкие сорняки, цветущие независимо от того, насколько сух воздух или насколько ограничена почва, – называют детей, которые гибки, выносливо переносят стресс и легко адаптируются. Между ними находятся «тюльпаны», которые нуждаются в «достаточно хорошем» уходе, чтобы переносить большинство тревог.
Теория «дифференциальной восприимчивости»[15], хотя и является изящной метафорой, все еще находится на ранних стадиях проверки и не является устоявшейся наукой (пока нет никаких доказательств того, что это описание подходит для большинства детей при большинстве обстоятельств). Но все же она представляет собой интересный способ подумать о своих детях и о том, как они реагируют на перемены. Что вызывает у него или у нее стресс? Каков их базовый подход к жизни? Я не предлагаю вам обращаться к стереотипам, ведь дети ведут себя по-разному в разных контекстах, но вы все равно можете рассмотреть типичный подход вашего ребенка к новым ситуациям, чтобы вы как лидер танца могли синхронизировать свои реакции при смене ритма или музыки.
К этим естественным характеристикам добавьте родительское влияние («надежную базу» в теории привязанности) и вы начнете видеть более широкую картину того, как развивается устойчивость. Родители с самого раннего возраста проявляют заботу (например, моя мать держит меня рядом с креслом-качалкой), давая детям защиту, необходимую им для изучения мира. В «Теории привязанности» Боулби называл родителей «надежной базой» своих детей. Имея эту «надежную базу», можно рисковать и исследовать, потому что вы знаете, что у вас есть безопасное место, в которое можно вернуться, и ресурсы, чтобы восстановиться.
Дети с отзывчивыми и чувствительными воспитателями, которые живут в безопасности и стабильности, обычно демонстрируют надежную привязанность. В типичных американских городах около 70 % детей демонстрируют надежную привязанность. Один достоверный тест на привязанность использует парадигму «странной ситуации», которая ставит родителя и ребенка в стрессовую, но вполне обычную ситуацию временной разлуки. За поведением ребенка наблюдают во время и после того, как родитель получает указание покинуть комнату тестирования. Чтобы знать, обладает ли ребенок надежным типом привязанности, мы наблюдаем за ним не тогда, когда его родитель уходит, а когда он возвращается. Если да, то воссоединение становится большим облегчением и ребенок бросается в объятия к родителю. Некоторые дети, однако, старательно избегают своих родителей или даже игнорируют их, когда те возвращаются. Другие плачут по возвращении родителей и с тревогой цепляются за них. Тревожные и избегающие родителей дети могут демонстрировать повышенный риск тревоги и депрессии в более позднем возрасте (хотя важно отметить, что эти результаты ни в коем случае не являются стопроцентно верными).
Достаточно хороший родитель – это актер
Если родители и наши методы воспитания так важны для развития наших детей, вы можете спросить: а что, если мы напортачили? Некоторые родители считают, что они должны быть совершенными или почти совершенными. Они беспокоятся, что их родительские ошибки разрушат жизнь их детей. Думаю, вас успокоит знание, что исследования оспаривают это предположение. В 1950-х годах британский врач-педиатр и детский психоаналитик Дональд Вудс Винникотт придумал фразу «достаточно хорошая мать». Этот термин относится к тому факту, что большинство детей будут успешно развиваться до тех пор, пока родитель достаточно хорош. Не идеален, а просто «достаточно хорош».
Как на самом деле выглядит «достаточно хороший» родитель? Немало исследователей семьи пытались ответить на вопрос, что необходимо для обеспечения «надежной базы» по мере взросления детей. Как выглядит эффективное воспитание по мере развития детей от младенцев до подростков? Хотя детали меняются на каждом этапе, неизменной остается готовность родителей «танцевать», позволяя своим детям вращаться и импровизировать, когда они готовы, и иногда брать на себя инициативу, но позволяя им приблизиться, если возникает необходимость. Помогая им делать пропущенные шаги, восстанавливать равновесие и изучать новую технику.
Эффективное или «достаточно хорошее» воспитание начинается в раннем детстве, когда родители чувствуют потребности младенцев и дошкольников и реагируют на них, помогают детям справиться с вызовами, которые они встречают по мере того, как становятся все более независимыми. Воспитание самостоятельности в ребенке одновременно с установкой границ (для безопасности) – задача не из легких, но, поверьте, оно того стоит! Дети, чьи родители позволяют им исследовать мир, проявляют больше доверия к нему. Точно так же, если мы позволяем совсем маленьким детям пробовать и терпеть неудачу в чем-то вместо того, чтобы вмешиваться и предотвращать разочарование, это учит их мастерству мотивации – убежденности в том, что усилия и настойчивость окупаются, а неудача является естественной частью обучения.
Одной из важнейших задач развития ребенка в этом возрасте является развитие саморегуляции – способности фокусировать мысли, управлять поведением и справляться с эмоциями. «Надежная база» поддерживает развитие саморегуляции. Пока маленький ребенок не научится регулировать свое поведение, с этим помогают родители. В раннем детстве мы называем это совместным регулированием. Уставший или голодный малыш, например, может нуждаться в родителе, который бы держал и успокаивал его, менял подгузник или давал бутылочку. Расстроенный малыш может упасть на землю, размахивая руками и крича, потому что ему не хватает инструментов для того, чтобы успокоиться и справиться с собственными эмоциями. Эффективные реакции родителей на поведение маленьких детей помогают заложить основу для важнейшего навыка управления эмоциями. Спокойствие родителей перед лицом детской истерики, какова бы ни была ее причина, имеет решающее значение. В противном случае ситуация может обостриться.
Когда родители показывают, что они будут якорями даже в буре эмоций, которая захлестывает ребенка, они передают ему послание, которое поможет ему чувствовать себя в безопасности: «Я буду защищать тебя от самого себя, когда ты не сможешь». Малыш, которому родители не дают биться головой, узнает, что, во-первых, это неэффективный способ управления трудными эмоциями и что, во-вторых, если он не может защитить себя, это сделают его родители. Со временем дети, воспитанные таким образом, будут усваивать родительские мотивы и стратегии, чтобы самостоятельно справляться с тяжелыми чувствами.
Переход в школу представляет собой новое испытание. Исследования показывают, что готовность к школе определяется не тем, насколько хорошо ребенок знает азбуку и цифры, а тем, может ли он спокойно сидеть в кругу, обращать внимание на своего учителя и адекватно реагировать. Вознаграждение за хорошую саморегуляцию очень велико: она позволяет детям выполнять «работу» – осваивать учебные дисциплины, преуспевать в школе и взаимодействовать со сверстниками. Саморегуляция также обеспечивает мотивацию к развитию, «толчок», который исходит изнутри от веры в то, что настойчивость окупается. Школа развивает у детей чувство самостоятельности, веру детей в то, что их старания будут оправданны. Развитие, совершенствование мастерства – постепенный процесс, который переходит и во взрослую жизнь.
В подростковом возрасте физические изменения, связанные с половым созреванием, сопровождаются эмоциональными и когнитивными изменениями. «Работа» подростков теперь заключается в том, чтобы развить свою индивидуальность и вырваться из-под влияния окружающих. Конечно, родителям может быть сложно с этим справляться.
Многие чувствуют себя обязанными отстраниться, чтобы дать ребенку возможность обрести растущую независимость. Но хотя подростки и могут выглядеть взрослыми, внутри они все еще когнитивно незрелые и эгоцентричные, иногда склонные к импульсивному поведению.
Неудивительно, что подростковая преступность достигает пика в часы, когда у них закончились уроки и они остались без присмотра. Что это значит для родителей подростков? Они должны больше присутствовать в жизнях своих детей и одновременно с этим меньше навязываться со своим контролем.
Эффект контекста
Мы видели, как генетика и родительство (природа и воспитание) влияют на тревожность. Теперь мы рассмотрим роль, которую играет более широкое окружение. Каждый ребенок рождается в большой кастрюле с супом из семейных, социальных и культурных влияний, приправленном нашей расой, этнической принадлежностью, социально-экономическим статусом, историческим контекстом и религиозной или семейно-клановой средой. Это часто неизменные, непреклонные факторы, и родители могут обнаружить, что им нужно адаптироваться к ситуативным красным сигналам. Они могут наложить на наших детей более глубокий и неожиданный отпечаток.
Когда вы гуглите что-нибудь вроде «воспитание детей» и «как говорить с детьми об ЭТОМ» (обычно подразумевается беседа о половом созревании, сексе и т. д.), вы, скорее всего, наткнетесь на микс советов от мам-блогеров вперемежку с шутливыми видеороликами смущенных отцов, объясняющих про «тычинки и пестики». Но добавьте в запрос слово «чернокожий», и картина изменится. Разговор для цветных родителей – это руководство детям (обычно в подростковом возрасте) о расизме в целом и о том, как избежать полицейского насилия. Об этом печальном ритуале вступления в совершеннолетие написано много, но замечание отца в видео от газеты «Нью-Йорк таймс» очень ярко иллюстрирует то, как страх поражает все поколения: «Когда я положил руки на руль так [расставляет руки на «десять и два часа»], чтобы не нервировать полицию, я понял, как сильно занервничал сам, а потом понял, что нервничают мои дети». Этот разговор, можно сказать, является «квинтэссенцией» важного разговора, когда контекст делает наш мир страшным местом.
Родриго родился в семье матери-латиноамериканки и отца-афроамериканца, служившего в полиции. Он учился в государственной средней школе в пригороде среднего класса, где вырос. Когда он учился в десятом классе, его отца повысили до помощника начальника полиции в большом городе неподалеку. Родриго всегда осознавал свою культурную принадлежность к чернокожим и латиноамериканцам. В его районе и школе было всего несколько других детей, которые были на него похожи, а его родители воспитывали в нем осторожность и приучали соответствующим образом беспокоиться о том, как расизм, вероятно, повлияет на него. Он копил деньги, заработанные на летних работах, чтобы купить свой первый автомобиль, и отец посоветовал ему купить машину, которая не будет выделяться на шоссе, – ничего слишком спортивного, слишком навороченного, слишком красного.
– Тебя все равно остановят, только за то, что ты черный и водишь машину, – наставлял его отец. – Тебе не нужно давать им дополнительный повод для того, чтобы тебя остановили.
Родители Родриго внушили ему чувство гордости, но также предупредили, что он должен быть более уважительным, опрятным и сдержанным, чем белые дети вокруг него.
– А когда тебя остановит полицейский (потому что тебя остановят), – напомнил отец, – держи руки подальше от карманов, смотри офицеру в глаза, не делай резких или непонятных движений и всегда обращайся к нему или к ней: «Офицер», «Сэр» или «Мэм».
Я мельком видела Родриго в выпускном классе старшей школы. Он отлично показывал себя на занятиях и внеклассных мероприятиях и поступил в приоритетный для него колледж. Но наряду с тревогой по поводу того, что ему впервые придется жить вдали от дома, его мучили кошмары о том, что его застрелят. В семье Родриго ни у кого не было депрессии или тревожности. В связи с его новым положением у него стало немногим больше трудностей, однако обычная тревога перед поступлением в колледж все же обнажила более серьезные и глубинные страхи. Мы встретились, чтобы поработать над инструментами для преодоления этих новообретенных тревог. У родителей и родственников Родриго не было депрессии или тревожных расстройств, поэтому у нас были основания полагать, что он сможет научиться справляться со своей тревогой. После того как он определил корни своего беспокойства и научился справляться с ним, Родриго почувствовал себя лучше. Опасности не исчезли, но и не усугубились, и он знал, что у него нет другого выбора, кроме как жить с ними. С его «броней» на плечах – его вежливостью, сдержанным стилем и выученной «стратегией выживания» Родриго знал, что он был в безопасности. Он ушел из дома, чтобы насладиться счастливой жизнью в колледже.
Иногда существование в нестабильной или угрожающей среде может оставить ребенка изолированным. Так было и с другим моим пациентом, Дарнеллом.
Дарнеллу, афроамериканцу, сыну амбициозной матери-одиночки, было восемь. Латиша работала в вечернюю смену в универмаге, а днем училась в колледже. Они жили в Нью-Йорке, в районе Восточного Гарлема – Эль-Баррио, захваченном преступными бандами и наркотиками. Латише удалось добиться для Дарнелла стипендии, которая позволила ему посещать частную католическую школу далеко за пределами их района, в Нижнем Манхэттене. Каждое утро она провожала его в метро, а для того, чтобы наблюдать за ним по пути домой в одиночестве, Латиша организовала цепочку-гирлянду из пожилых соседей, которые были дома в течение дня и могли наблюдать, как ее сын добирается до дома. Дарнелл мысленно слышал ее наставления: «Никогда не разговаривай с незнакомцами», «Иди прямо домой», «Вернувшись домой, запри дверь, позвони мне, приготовь перекус и сделай домашнее задание».
Мамины методы контроля за Дарнеллом обеспечивали ему безопасность, но он по-прежнему каждый день оставался один дома в мире, которого научился бояться. Как и его мать, он боялся, что его насильно завербуют в банду. Когда я впервые увидела Дарнелла в клинике, я была так поражена глубиной его тревоги и депрессии, что после его ухода почувствовала себя опустошенной и потерянной. Мой начальник напомнил мне, что моя собственная печаль – это лишь отзвук того, как тяжело себя чувствует сам Дарнелл. За несколько месяцев терапии я помогла Дарнеллу построить новое понимание его мира и переосмыслить его реакцию на потенциальные опасности, которые он и его мама чувствовали вокруг себя. Я еще помогла ему отыскать безопасное место помимо дома (например, остаться у соседа, записаться в клуб, который предоставляет внеклассные программы, участвовать во внеклассных мероприятиях, таких как онлайн-обучение от его учителей). Хотя мама Дарнелла была слишком занята, чтобы присоединиться к нему на многих наших сеансах, его бабушка смогла присутствовать на большинстве из них, и телефонные разговоры с мамой позволили ей понять беспокойство сына и помочь ему справиться с ним. Я рекомендовала Дарнеллу и его матери использовать редкие моменты, когда они могли быть вместе, чтобы прогуляться по городу. Они с радостью гуляли по паркам и исследовали новые районы, делясь тем, о чем они оба думали и чему учились.
Судя по рассказам матери, Дарнелл имел генетическую уязвимость к тревожности и депрессии. Тем не менее многие из его симптомов проистекали из контекста – реальных и возможных угроз, исходящих от людей из его района. Терапия не могла изменить эти внешние условия, но она могла изменить то, как он их интерпретировал. Под влиянием нового повествования о своей жизни, основанного на любви и возможностях, которые предоставляла ему мать, а также на инструментах преодоления его тревоги, беспокойство и печаль Дарнелла постепенно рассеялись. Он стал чувствовать себя сильнее и оптимистичнее.
Возрасты тревожности
Как мы видели ранее, тревожность необходима для выживания. Помните, как мы убегали от льва? Типичное развитие тревожности у детей подчеркивает эту эволюционную функцию. Чтобы лучше понять естественную тревогу наших детей и оставаться бдительными к ее возможным крайностям, давайте пройдемся по стадиям детского роста и увидим, что тревожность помогает обеспечить безопасность, но также может навредить.
ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЖИЗНИ (1–3)
Мы видели, что беспокойство – наши переживания – связано с нашими мыслями. Например: «Услышав гром, я испугался и подумал, не ударит ли молния в меня». Малыши, однако, плохо понимают, что реально, а что нет, поэтому их заботы о происходящем, как правило, принимают красочный оборот, который порождается их фантазией. Вот почему монстры настолько большие в их сознании. Если вы скажете двух/трехлетнему ребенку, что чудовищ не существует, это ничего не изменит, так как очень маленький ребенок не может понять, что призрак, кошмар или пугало под кроватью нереальны.
Еще одним источником беспокойства для малышей является их новообретенная независимость. Ребенок учится ползать, а затем ходить, открывать ящики и двери и исследовать пространство за пределами родительских рук, начинает чувствовать себя сильным, на многое способным в этом мире.
Но с новой силой приходят новые заботы: любопытный малыш все больше оказывается сам по себе, без покровительства. То, что взрослые рядом, ожидаемо защищают, согревают и успокаивают, помогает, но тревога является разумной реакцией на возросшую самостоятельность. Конечно, не у всех малышей развиваются похожие или очень сильные страхи, однако при всех их страхах большинство из них еще не осознают то, чего действительно стоит опасаться, истинных «львов»: горячих плит, бассейнов и острых предметов.
ДОШКОЛЬНЫЙ ВОЗРАСТ (4–6)
С переходом детей в детский сад и дальше их страхи становятся более реалистичными и начинают иметь более эволюционный смысл; в этом возрасте могут возникнуть страх темноты, диких животных, пожаров и погоды. Все они разумны и внушают настоящую осторожность, даже если временами кажутся преувеличенными. Действительно, даже такие «нереальные» на первый взгляд сказки, как «Красная Шапочка» и «Гензель и Гретель», влияют на естественное беспокойство детей о реальных угрозах, таких как незнакомые опасности и неизвестные места. Их цель состояла не только в том, чтобы развлечь, но и в том, чтобы запугать. Когда родители читают детям сказки, открывается возможность обсудить страхи. Чтение страшных историй – это возможность показать детям, что страхи естественны, и то, что они «выходят», а не просто крутятся у нас в голове, ослабляет их силу.