Яся Белая
Цветы всегда молчат
Глава 5. Твой безрадостный высохший сад
Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1875 год
– Постарайся ему понравиться.
Пол помог своей невесте выйти из экипажа. На Мифэнви был дорожный костюм из терракотовой тафты и изящная шляпка с вуалеткой. Выглядела она просто прелестно.
– Я – ему?
– Да, брат – вся моя семья. А я – его. Правда, скоро у меня будешь ты… Он слегка специфический, но в целом – самый замечательный старший брат на земле, как бы ни старался выглядеть бирюком. Он обязательно понравится тебе. Поэтому, я прошу, постарайся понравиться ему.
Пол говорил все это, увлекая ее вслед за собой по довольно-таки крутой тропинке. Мифэнви шла, глядя под ноги, поскольку весь путь был усеян мелкими камешками, которые так и норовили выскользнуть из-под каблучка. И, несмотря на то что Пол страховал ее, было несколько боязно. Наконец, когда они остановились на небольшой площадке, Мифэнви подняла голову вверх и только теперь рассмотрела Глоум-Хилл – мрачный и одинокий, замок будто нависал над этим миром, давил своей темной громадой.
– Разве у нас есть крылья, чтобы долететь туда? – сказала она.
– Крыльев у нас нет, но зато есть брат – гений инженерной мысли, – с этими словами Пол обнял ее одной рукой за талию, другой дернул какой-то невидимый доселе рычаг, и сверху что-то заскрежетало. – Смотри! – с истинно мальчишеским восторгом и гордостью проговорил он.
И Мифэнви с удивлением уставилась на этот своеобразный лифт.
– Похож на кухонный подъемник!
– Верно, – оживленно согласился Пол и помог ей забраться в него. – Теперь как можно крепче держись за меня и ни в коем случае не смотри вниз.
Она изо всех сил вцепилась в его серый дорожный сюртук, Пол обнял ее, будто укрывая от всех невзгод, взялся за шнурок, наподобие того, что используют для вызова слуг, кому-то позвонил, и агрегат медленно пополз вверх.
Чувство легкого трепета оттого, что ноги не ощущают твердой почвы, охватило Мифэнви. Было страшно и волнительно, как на сильно разогнавшихся качелях. И она лишь сильнее вжималась в тело своего спутника. Пол, крепко придерживая свою невесту, время от времени шептал ей что-нибудь успокоительное.
И вот лифт, вздрогнув последний раз, остановился.
Пол приоткрыл дверцу и помог Мифэнви выйти. Они оказались у ворот замка. Вблизи Глоум-Хилл производил еще более гнетущее впечатление. Казалось, эта громадина сейчас двинется и раздавит тебя. Мифэнви испуганно прижалась к Полу.
– Правда же, он великолепен! – юный Грэнвилл смотрел на свое родовое гнездо едва ли не влюбленно.
– Пугающе великолепен! – дрожащим голоском согласилась леди Лланруст. Ей, жительнице маленького городка, застроенного едва ли не сказочными домиками, была непонятна эта восторженность подобной мрачной мощью. – Кто построил его здесь?
– Не знаю. Может быть, король гоблинов или правитель драконов, – все с тем же мальчишечьим азартом отвечал Пол. – Я же говорил, что похищу тебя. Видишь, затащил в свой черный замок! Страшно? Интересно, сколько прекрасных принцесс зачахло здесь от тоски?!
– Ах, Пол, перестань! – зажмурилась она. – Что за глупости?! Даже я знаю, что гоблинов и драконов не бывает. А ты! Без пяти минут специалист по международному праву! Как ты можешь говорить такое?! Принцессы, черные замки – бред!
– А может, не такой уж и бред? – слегка замогильным тоном проговорил он. – Принцесса – есть, мрачный замок на скале – пожалуйста! Вдруг сейчас и король гоблинов появится?
В его глазах плясали задорные искорки, но Мифэнви не разделяла его радости. Картина вокруг и впрямь открывалась гнетущая – всюду, куда ни глянь, камни, пожухлый вереск да голые деревья с вороньими гнездами. А еще ветер, такой, что казалось, сейчас подхватит, закружит и унесет. И швырнет в бездонную пропасть, что зияла всего в нескольких футах.
Пол обнял ее за талию и притянул к себе:
– Не улетай, моя королева Мейв!
Дальше они пошли, взявшись за руки.
– Послушай, – наконец решилась она, – как твой брат живет в таком месте один? И как сюда поднимались раньше, когда не было лифта?
– Он не один, здесь есть и другие обитатели. Скоро ты их увидишь. А поднимались как? Раньше, еще когда я был совсем ребенком, здесь, чуть севернее, была тропа. Крутая, но вполне пригодная, правда, лошадь по ней бы не прошла. Но местные жители уже давно приспособили для этой цели коз.
– Коз?! – удивилась она. – Но где же они их выращивают?!
– С той стороны Глоум-Хилла, – Пол махнул рукой вперед, – долина. Очень живописная. Там деревенька. Мы обязательно ее посетим, тем более что в тамошней церкви нам предстоит венчаться!
При мысли о скором венчании и следующих за ним тихих радостях семейной жизни Мифэнви зарделась и нежно улыбнулась.
Пол взял ее ладошку и прижал к груди.
– Не могу дождаться того дня, когда ты станешь по-настоящему моей! – пылко воскликнул он, и его невеста смутилась еще больше. – Мейв, дорогая, давай прямо здесь, перед Глоум-Хиллом, поклянемся, что будем любить друг друга вечно, даже если смерть разлучит нас!
– Не надо, – мотнула головой она. – Не надо клятв! Потому что разве может быть иначе, если ты – моя судьба! – тихо, но уверенно проговорила она. А затем приподнялась на цыпочки и запечатлела на его губах поцелуй.
Они были счастливы тем абсолютным чистым счастьем, которое, будто в награду, снисходит на юные и невинные создания. Ей было семнадцать, Полу – двадцать, и жизнь искрилась вокруг них яркой радугой, несмотря на мрачный пейзаж.
– Пол, – робко спросила она, когда они наконец разжали объятия, – так что же, вы жили здесь вдвоем с самого детства?
– Да, – погрустнел он, – мать умерла, когда производила меня на свет. Отец разозлился и отправил нас с Колдером сюда. Колдеру тогда всего девять было. Отец редко нас навещал, а когда и приезжал, то почти с нами не разговаривал. И часто нас наказывал, особенно Колдера. Он, как старший, всегда брал вину на себя. И ему влетало! Бедный мой братик!
– Ой! – смутилась Мифэнви – Прости, что заставила все это вспомнить.
– Да ничего. – Он заправил ей за ушко выбившуюся из-под шляпки золотистую прядку. Он уже давно заметил, что ушки у нее чуть заострены на концах, как у эльфа. – Рано или поздно тебе нужно узнавать легенды замка Глоум-Хилл, в конце концов, скоро он станет частью твоей жизни.
Взявшись за руки, они подошли к воротам, и Пол постучал в дверь тяжелым молоточком в виде химеры. Смотровое окошко в калитке приоткрылось, оттуда высунулось радостное розовощекое лицо. Оно было настолько круглым и так плотно занимало все отверстие, что казалось, будто ничего больше, кроме этого лица, и нет.
– О! – возопило оно, увидев гостей. – Молодой господин! Что ж вы не предупредили! Сейчас, сейчас открою!
Лицо исчезло.
Пол обернулся к Мифэнви и сказал:
– Прости, надо было предупредить заранее – у нас не любят сюрпризов!
Мифэнви вздохнула.
Наконец калитка распахнулась, и молодые люди оказались в каменном мешке замкового дворика. Возле них кругами, словно радостный щенок, носился невысокий человек, которого Пол представил ей как дворецкого, Грэхэма Филдинга.
Мистер Филдинг расточал похвалы и комплименты невесте Пола, но провожать в дом, к вящему удивлению молодого хозяина, не спешил. Пока Пол пререкался с дворецким, Мифэнви стала осматривать двор. Создавалось впечатление, будто она очутилась в Средневековье. Картину усугубила появившаяся из-за стены старушка-нищенка. Всклокоченные волосы, замызганные лохмотья, бешено горящие глаза, корявые, торчащие изо рта зубы – казалось, сама смерть явилась перед ней. Старуха щербато ухмыльнулась и поманила Мифэнви грязным кривым пальцем. Словно загипнотизированная, девушка пошла к ней, хотя внутри все вопило и сжималось от ужаса.
– Поиграй со мной, – проскрипела старуха.
– Поиграть? – дрожащим голоском промолвила Мифэнви.
– Да, в «Садовника».
– Но… но… я… не умею…
– Это просто, – почему-то хохотнула старуха, – нужно просто выбрать цветок. Тебе подойдет незабудка.
– Мейв, – окликнул ее Пол, – с кем ты там?
Девушка вздрогнула, словно возвращаясь в реальность. Она обернулась на зов и увидела удивление в глазах жениха: он словно смотрел на пустоту. И действительно, когда она вновь перевела взгляд на то место, где недавно стояла старуха, то там никого не было. Мифэнви поежилась, тряхнула головой, чтобы отогнать жуткое видение, и вернулась к жениху.
Пол взял ее за руку, и они двинулись следом за Филдингом. Дорогой тот все оправдывался:
– Милорд будет очень, очень недоволен. Он с утра в своей лаборатории и велел не беспокоить.
Пол даже обиделся:
– Ну не так часто я приезжаю в гости! Тем более с невестой.
Наконец они вошли в обширный холл. Кругом царили пыль и запустение, словно здесь вообще никто не жил. Создавалось впечатление, что они оказались внутри склепа и вот-вот появится его загробный хозяин – бледный и в одеянии тьмы. Человек, возникший в дверном проеме, как раз походил на этот образ: очень высокий, должно быть, на полфута выше Пола, худой, словно после тяжелой болезни, одетый в какую-то невероятную черную хламиду, всклокоченный и с горящим взглядом. При виде его Мифэнви вскрикнула и спряталась за спину жениха.
– Очень вежливо! – прокомментировал ее действия темный незнакомец.
– Колдер, ты мог бы не пугать мою невесту! А то я разозлюсь! – но по лицу было не похоже: напротив, Пол вовсю улыбался и раскрывал объятья. Однако брат его был, видимо, не в духе.
– Так, решил жениться, а меня лишь поставил перед фактом? Не мы ли договаривались обсуждать такие вопросы на семейном совете?
– Колдер! – возмутился Пол. – Ты совсем тут, в своем Глоум-Хилле, свихнулся. Почему это я должен советоваться с тобой, если я полюбил!
– Я думал, ты взрослый! – холодно, с раздражением проговорил тот. – А ты привез какую-то свистушку, что боится едва ли не собственной тени! Разве такой должна быть хозяйка Глоум-Хилла?!
– Да как ты можешь! – сжал кулаки Пол.
– И кстати, куда ты собрался ее селить? Насколько я понимаю, вы еще не обвенчаны? Значит, ночевать в одной комнате не можете, да и я разврата не потерплю!
Мифэнви готова была разрыдаться: и этому человеку она должна понравиться? Он-то точно взбесил ее! За все семнадцать лет своей жизни Мифэнви не была еще так зла! Мало что о ней говорили в третьем лице, так еще и столь оскорбительные вещи.
Она вышла вперед, сделала книксен и сказала, строго следуя в своих интонациях этикету:
– Милорд, прошу нас простить за столь внезапный визит. Нам бы крайне не хотелось доставлять вам лишние неудобства, поэтому мы немедленно отбудем, тем более что багаж наш еще внизу. За сим – разрешите откланяться.
Колдер замер, будто громом пораженный. Несколько минут, он смотрел на нее, стоящую в косой полосе света, словно гадая, как и когда здесь появилось это неземное создание. Потом, еще более побледнев, буркнул:
– Прошу меня простить, – и ретировался.
Пол взял ее за руку и тихо произнес:
– И впрямь прости его. Он тут совсем одичал. Обычно он куда более обходительный. Идем, я покажу тебе комнату – займешь мою, там есть ванна и камин. А я переберусь в старую детскую.
И, вложив свою ладошку в ладонь жениха, она ступила в новую жизнь…
Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1878 год
С того вечера зарядили дожди. В такое время выбраться из Глоум-Хилла не представлялось возможным. И все, кто оказался заложником непогоды, бродили по замку, словно тени.
Разумеется, Колдер с презрением отверг предложение Латои. Его передергивало от мысли, что создание, настолько грязное и порочное, прикасалось к нему. Латое разрешалось ходить лишь по периметру комнат, не выходя в центр, дабы не измарать весь дом, как заявил Колдер. Обед ей накрывали в самом конце стола, почти в двух ярдах от хозяев Глоум-Хилла. Ужин ей приказано было не давать, так как вечерние часы ей следовало проводить в молитве и покаянии, не отвлекаясь на мирскую суету в виде приема пищи. Ее великолепные платья – все, что оставалось у нее от былого светского блеска! – Колдер самолично выкинул в пропасть, со словами, что его мутит при виде розового. Одежду пришлось одолжить у Мэрион, и теперь Латоя, что ее несказанно бесило, походила на служанку.
Конечно же, Колдер потребовал от нее немедленно убраться из комнаты Мифэнви и поселиться в любой другой, но Латоя взмолилась, мотивировав это тем, что не может переносить холод. Мифэнви вступилась за нее. Колдер счел подобное поведение предательством.
– Ваша доброта еще вам боком выйдет! – сказал он, окинув и просительницу, и просящую за нее колючим, недобрым взглядом.
И Мифэнви очень скоро убедилась, насколько он был прав. Дело в том, что в комнате, которую она заняла, ванной не было. И тогда она решила попроситься к Латое, извинившись за причиняемые неудобства. Подойдя к бывшей своей комнате, она с удивлением заметила, что дверь приоткрыта. Мифэнви все равно постучала и, не услышав ответа, сказала:
– Я вхожу.
Латои в комнате не было. Кругом в беспорядке валялись всевозможные женские штучки, лежала пыль. Мифэнви стало стыдно за кузину. Захотелось тотчас же спуститься за веником и прибраться здесь. И уже отправившись за принадлежностями для уборки, она вдруг остановилась, услышав стоны, доносившиеся из ванной. Страшно испугавшись, не случилось ли чего, Мифэнви ринулась туда и остолбенела от открывшейся картины – Латоя, раскинувшись в ванной, ласкала себя. И настолько увлеклась, что даже не заметила вошедшую. Мифэнви, почувствовав, как к горлу подкатывает комок тошноты, выскочила прочь. Пользоваться одной ванной сразу же расхотелось. Вся пунцовая, она вернулась к себе, прямо в одежде окатила себя холодной водой из кувшина и, опустившись на колени перед распятием, стала истово молиться о заблудшей душе Латои Грэнвилл.
Здесь, в старой детской, камин был давно неисправен, и сейчас Мифэнви стучала зубами. Она поспешила переодеться в глухую ночную сорочку, расчесала волосы и юркнула под одеяло. Но одеяло было насквозь холодным, и она тут же озябла. В результате, дрожа, пролежала без сна всю ночь…
Наутро, перед завтраком, она отозвала Латою в сторону и, краснея и бледнея, сбивчиво попросила ее больше не заниматься столь богомерзкими непотребствами.
– Если Колдер узнает, – тихо, но строго сказала она, – он выставит тебя вон прямо нагишом.
Латоя взвилась.
– Вы тут все либо святоши, либо ханжи! Еще скажи, ты никогда не делала ничего подобного!
Мифэнви подурнело от одной мысли о чем-то таком, схватившись за стену, чтобы не упасть, она проговорила почти с отвращением:
– Неужели, потеряв честь, ты утратила еще и всяческий стыд?
– Стыд?! Стыдом прикрываются те, кто боится дать волю своему естеству, – трусы и слабаки! – гордо вскинула точеный носик Латоя.
– Интересно, – с горьким презрением сказала Мифэнви, – кого ты полагаешь трусами и слабаками: лондонскую знать, что захлопнула перед тобой двери своих домов, или нас с Колдером, пожалевших тебя?
– Не нужна мне ваша жалость! – закричала Латоя, глотая слезы. – Я ничуть не жалею о том, что сделала. Зато теперь я не умру старой девой, как некоторые!
И тогда Мифэнви первый раз в жизни ударила человека.
– Прости, – испугалась она, увидев, как на нежной щеке Латои загорается красная отметина, – но ты уже перешла всякую грань! Согласись, умереть старой девой в некотором смысле лучше, чем падшей женщиной где-нибудь в дешевой лечебнице!
– И что же, тебе никогда не хотелось мужчину? Ты ведь еще совсем молодая!
– Свои желания я похоронила в тот день, когда Пол умер.
– Но это же нелепо – жизнь продолжается! Неужто он бы хотел, чтобы ты вот так хоронила себя заживо?
Мифэнви несколько раз глубоко вздохнула, восстанавливая сердечный ритм, сбившийся от таких разговоров.
– У нас с тобой, Латоя, уж не знаю, как по-твоему – к счастью или к сожалению, слишком разные взгляды на верность и мораль. И я бы попросила тебя больше не поднимать эту тему.
– Да больно мне надо! Но знай: меня бесят такие правильные, как ты! Именно из-за вас нормальные люди, дав волю своим чувствам, подвергаются остракизму.
– И на нормальность тоже разные, – тихо сказала Мифэнви. – И я все-таки надеюсь, что ты перестанешь делать то, о чем мы говорили, пока я здесь хозяйка.
Латоя лишь фыркнула и ушла. Поднимаясь в комнату, она, все еще злая и раздосадованная, развлекалась тем, что мысленно пыталась уложить в одну постель Колдера и Мифэнви. Но, к сожалению, ей так и не удалось представить их не застегнутыми на все пуговицы. Пуритане чертовы. А единственное, о чем сожалеет она, так это о том, что теперь вряд ли сможет потягаться с ненавистной зазнайкой Джозефин Эддингтон. Конечно же, ее свадьба прогремела на весь Лондон! Еще бы, венчание в соборе Святого Павла, тысячи розовых бутонов, которыми усыпали путь влюбленным, и муж, выносящий на руках свою юную супругу. Свет еще неделю гудел об этом. Но пусть Джозефин не думает, что победила ее, шанс отыграться есть всегда. И Латоя, выпятив довольно-таки внушительную грудь, гордо прошествовала к себе.
Дин-дон, дин-дон…
Дождь затих, и Мифэнви вышла на балкон, чтобы немного остыть после разговора с кузиной.
И вот этот колокольчик. Неужели, кто-то гонит козу?
Дин-дон, дин-дон…
Ближе и ближе… С клубами тумана, наползающего на замок.
Дин-дон, дин-дон…
– Здравствуй, девочка…
Старушка-нищенка, та самая, что была в день ее приезда в Глоум-Хилл.
– Не передумала еще играть со мной, Незабудка?.. Давай… Я садовником родился…
Тьма накрыла Мифэнви. Холодная липкая тьма…
Цветы здесь умирают, я проверял…
И упрямо – перед тем как сознанию померкнуть совсем: я не хочу умирать…
…А в это время в замковые ворота вовсю колотил Аарон Спарроу…
Глава 6. За одну улыбку твою…
Лондон, Хэмпстед, 1878 год
Пишущая машинка привела Джози в неописуемый восторг. Подумать только: ткнул кнопочку – и на тебе! литера на бумаге! Появление каждого знака Джози сопровождала ликующим криком, очень напоминающим тот, которым первооткрыватели сопровождают появление долгожданного острова на океанической глади.
– Ах, Ричард! Спасибо! Спасибо! – вскричала она после первой серии экспериментов, бросаясь ему на шею.
– Не стоит благодарности, ангел мой! – ответил он, прижимая ее к себе и счастливо улыбаясь.
Встав на цыпочки, притянув его за шею и чмокнув в щеку, Джози вновь вернулась к машинке.
Поскольку Джози теперь занималась интеллектуальной деятельностью, по ее же компетентному мнению, то Ричарду пришлось делить с нею свой кабинет. И, будучи патологическим чистюлей, мириться с летающими всюду мятыми бумажками, означавшими муки творчества у его прелестной жены. Работать в таких условиях, конечно же, было невозможно, но отказать себе в удовольствии видеть Джози за пишущей машинкой он не мог.
И вот, решив полюбопытствовать, как продвигается ее история, Ричард подошел к столу Джози, что стоял теперь напротив его собственного. Она была так увлечена, что даже не отреагировала на приближение мужа, хотя еще в самом начале сказала, чтобы он не смел отвлекать ее от работы, потому что она может потерять мысль, и что тогда?
Взяв со стола один из листов, он понял, что имеет честь наблюдать обложку будущего шедевра. По краю страницы шли непонятные волны и кружочки с точечками, должно быть, являвшие собой цветочки и рюшечки, а посредине округлым полудетским почерком было старательно выведено: «Лока́н страсти».
Ричарда передернуло.
Положив руку на хрупкое плечико жены и чуть наклонившись вперед, он поднес лист к ее лицу и сказал:
– Любовь моя, боюсь вас огорчить, но слово «локон» следует писать через «о».
Изящные бровки Джози нахмурились, огромные серые глаза метали молнии, должные испепелить наглеца.
– Много вы понимаете – через «о»! – взорвалась она.
– Смею вас заверить… – начал было он, но Джози перебила его гневным:
– Будете мне тут рассказывать! Я читала ваши книги!
– Вы читали мои книги?! – опешил Ричард. – Все, я посылаю за Вардисом, потому что всерьез опасаюсь за ваше психическое здоровье!
– Да, читала! – она топнула ножкой, выведенная из себя тем, что он не возликовал от ее заявления. – И скажу вам – вы совершенно невнятно изъясняетесь по-английски, используете какие-то странные слова, а некоторые еще и иностранные!
– О, Джози, я непременно учту ваши замечания в своих следующих трактатах и, более того, обращусь на кафедру филологии Королевской академии наук, дабы они внесли основательные правки в теорию стилей.
– Уж будьте добры! – уже более милостиво снизошла она, хотя и не поняла до конца, о чем, собственно, шла речь. – А то я прочла целых полстраницы…
– Полстраницы научного текста! – ошарашенно произнес он. – О, моя милая, я точно посылаю за Вардисом!
Гнев вернулся. Она вскочила, уперла руки в бока и заявила:
– Да, я прочла целых полстраницы, но так и не поняла, кто такие эти муссоны!
Ричард отпрянул, подняв руки в сдающемся примирительном жесте:
– Хорошо! Просто запомните на будущее, ангел мой, книги без картинок – не для вас!
– Я сама решаю, что мне читать! – взвилась она, потому что напоминание о книге с картинками вызвало в ее памяти ненужное видение. А Ричард не прикасался к ней с той ночи, как она отказалась от его нежности. Он вообще перебрался спать на диван в одну из гостиных. Это добавляло ей поводов для ярости: еще никто никогда – сам! по доброй воле! не бросал Джозефин Эддингтон!
Разговор на эту тему она откладывала до тех времен, пока чаша гнева в ее душе не переполнится окончательно! Вот тогда-то она выскажет ему все, и ему придется поползать у ее ног в пыли, чтобы вымолить право вернуться на супружеское ложе!
– Не беспокойтесь вы так, ангел мой, – сказал он, смиряясь со своим поражением в этом споре, – это крайне вредно для вашей несравненной красоты.
И неизвестно, какой бы оборот принял этот разговор, если бы не слуга, который вежливо постучал в дверь и передал письмо.
– Моя тетушка, графиня Брандуэн, приглашает нас на обед, и я бы на вашем месте поторопился, потому что уже без четверти два, – сказал он, аккуратно складывая письмо.
– Объясните мне, Ричард, – проговорила Джози, обиженная тем, что придется навещать эту высокомерную Брандуэн, – как вы можете называть тетушками и дядюшками совершенно чужих вам людей?! Вы же сирота, которого взяли в семью из милости!
Он не ответил, поворачиваясь к ней спиной и прикрывая глаза. Лишь через пару мгновений звенящего молчания бросил через плечо, сдавленно и устало:
– Идите, Джози. Графиня не любит, когда опаздывают.
И она ушла, рассерженно фыркнув напоследок.
Особняк графини Брандуэн находился в получасе езды от особняка Торндайков в Хэмпстеде.
Платье для дневного визита, которое выбрала Джози Клодин, было из жемчужно-серебристой альпаки и выгодно подчеркивало ее темные волосы и фарфоровую белизну кожи.
В экипаже они с Ричардом сидели по разные стороны и молчали. Он не обнимал ее, не осыпал поцелуями, как делал это обычно, когда они оказывались вдвоем в тесном пространстве кареты. Да что там, он даже не смотрел на нее, уставившись в окно и подперев лицо ладонью. Джози страшно, невероятно злилась!
Лишь возле особняка графини, выйдя первым, Ричард подхватил ее за талию и опустил на землю. Окинул ее лицо каким-то странным, словно испуганном взглядом, взял за руку – похоже, ей никогда не отучить его от этой дурной привычки! – и все так же молча повел в дом.
Встретил их барон Шефордт, кузен графини.
– Ах, Джозефин! – возопил он, расцеловывая ее в щечки, из-за чего стоявший рядом Ричард напрягся и сжал кулаки. – Вы все хорошеете и хорошеете, хотя, казалось бы, куда еще!
– Нет предела совершенству, дядюшка Хендрик, – холодно проронил Ричард, притягивая Джози к себе.
– Ох, Ричард, мальчик мой, что ты! Разве можно быть совершеннее совершенного! – сказал Шефордт и тут же вновь переключился на Джози: – Вашего мужа, дитя мое, надо казнить за то, что он прячет от людских глаз такую красоту!
Будь это кто-то другой, Джози не преминула бы поддакнуть, чтобы подколоть Ричарда, но присутствие здесь Хендрика Шефордта означало, что где-то поблизости находятся его обожаемые внучки – Молли и Долли, а Джози на дух не выносила этих клуш. Они напоминали ей восторженных болонок, которые только и могли, что умиляться по поводу своих отпрысков и обмениваться рецептами бисквитов. Разве могут быть люди столь безмозглыми? – спрашивала себя Джози. И старалась всегда держаться от них подальше, дабы самой не подхватить этот вирус.
Но вообще, они с Ричардом почти никуда не выезжали. Он с трудом переносил балы, банкеты, всю ту светскую шелуху, которая составляет предел мечтаний некоторых. К тому же ложь и лицемерие, пышным цветом благоухавшие в престижных салонах, вызывали у него острую реакцию отторжения. А если приглашения все-таки было не избежать, Ричард держался отстраненно и не отпускал Джози от себя. «Вы моя жена, и я не намерен делить вас ни с кем даже на время танца», – неоднократно заявлял он. И Джози, хотя и не без возмущений, подчинилась этой его прихоти. Такое властное и бескомпромиссное утверждение его прав будоражило ее, ибо напоминало путы, которыми он связывал ее в постели. Посещать же мероприятия подобного плана одной, будучи замужней женщиной, являлось верхом неприличия. Поэтому ей оставалось лишь навещать родителей, сестриц да нескольких замужних подруг. Но по большей части она предпочитала оставаться дома и развлекать Ричарда, разумеется, когда он тоже был дома, своей хандрой. Как правило, это приводило к определенным, весьма пикантным последствиям.
Появилась графиня Брандуэн. Она подошла и одной рукой сжала руку Ричарда, другой – ладошку Джози. Графиня была высокой, величественной, со следами ослепительной красоты, женщиной, предпочитавшей платья ранневикторианской эпохи.
– Дети мои! Как же хорошо, что вы заглянули! – восторженно проговорила она, увлекая обоих за стол.
Джози она посадила по правую руку от себя, откровенно хвастаясь ею.
– Моя милая, – громким шепотом проговорила графиня, – когда уже вы порадуете нас своим интересным положением?
Джози зарделась, сделавшись еще прекраснее, и бросила испепеляющий взгляд на Ричарда: мол, вот с него и спрашивайте. Они сидели друг напротив друга: в доме тетушки гостей мужского и женского пола всегда сажали по разные стороны стола.
Но поскольку Джози не ответила на вопрос тетушки, то к разговору тут же подключились Молли и Долли и наперебой стали нахваливать своих малышей. Джози вздохнула и призвала на помощь весь свой опыт светского общения.
Обед так и проходил за ни к чему не обязывающей беседой о милых семейных пустячках.
Подали сладкое. Возле Ричарда оказалась тарелка с печеньями, обильно осыпанными сахарной пудрой. При виде этого лакомства он чуть заметно вздрогнул. Джози всегда удивляло, что ее муж настолько не любит сладкое, даже кофе и чай всегда пьет такими, что, по ее мнению, их и в рот-то взять нельзя.
И еще одно, что она замечала всякий раз, когда они навещали кого-нибудь из его названых родственников. В большинстве своем то были милые и даже добрые люди. Правда, любили излишне поболтать и порой казались назойливыми. Но Ричард держался с родней не просто холодно-вежливо, он будто отгораживался от них незримой стеной. Старался занимать такое положение, чтобы ненароком не соприкоснуться ни с кем из них даже рукавами одежды, словно все они были поражены заразной болезнью. Замыкался в себе и отвечал, если обращались к нему, просто и односложно. Еще в самом начале их совместной жизни Джози, пораженная тем, что Ричард, дома не упускавший возможности коснуться ее, в гостях у своих начинал шарахаться и старательно избегать хоть малейшего притрагивания, спросила его, в чем дело. Он ответил, что у него есть причины недолюбливать родню и на том закрыл тему навсегда. И Джози в этом вопросе проявила удивлявшее ее саму понимание – больше не лезла и не докапывалась.
После обеда все отправились на прогулку в сад. Сад у графини Брандуэн был просто верхом совершенства. За ним ухаживали лучшие садовники и озеленители королевства. Удивительным образом в этом саду приживались даже те цветы и кустарники, которым и вовсе не свойственно расти в этих широтах. Растения в саду были подобраны таким образом, что его хозяева в любое время года могли любоваться ярким цветением.
Графиня взяла Джози под руку и сказала:
– Идемте, дитя мое, мне нужно с вами поговорить.
Джози всегда с подозрением относилась к подобным разговорам. Она вообще предпочитала не говорить по душам с людьми, которые были ей хоть чем-то неприятны.
Поэтому сейчас напряглась и выпрямила спину.
Графиня вела ее в беседку, что красовалась у фонтана на другом конце аллеи. Проходя мимо одной из клумб, Джози вдруг остановилась, пораженная одним из растений. Куст был небольшой и уже почти облетел, поэтому был хорошо виден цветок. Ярко-красный, с длинным оранжевым пестиком, будто усыпанным бусинками. Пять лепестков заворачивались подобно юбке танцовщицы фламенко. Разглядывая этот удивительный цветок, Джози почувствовала, как заколотилось сердце и краска прилила к щекам: он был прекрасен, неповторим и невероятно эротичен.
– Что это? – спросила она, завороженная дивным видением.
– Гибискус, иначе – китайская роза. Редкое растение. Крайне капризен! Так долго болел, что мы уж было выбросить его собирались. Просто удивительно, что он расцвел!
Графиня и сама была потрясена этой аномалией.
– Нравится? – поинтересовалась она, видя, как сияют глаза Джози.
– Не то слово! Никогда бы не подумала, что на свете есть вещи… настолько… настолько совершенные!
– О, дитя мое, вы еще так много не знаете о природе вещей! – проговорила графиня, увлекая ее за собой.
Джози обернулась, чтобы взглянуть в последний раз на цветок, но тут он, прямо на глазах, начал сворачиваться. Затем качнулся и упал наземь.
– Ах! – воскликнула Джози, схватившись за сердце, словно только что потеряла дорогого друга. В глазах ее стояли слезы.
– Не расстраивайтесь, дорогуша. Это нормально. Гибискус цветет всего несколько часов. Считайте, что вам еще повезло его увидеть, – графиня вздохнула и поняла, что так просто ей Джози отсюда не увести. – Знаете, а на Востоке этот цветок, – она перешла на шепот, – считают символом страстной, неприличной любви.
Джози загорелась, как давешний цветок гибискуса. И графиня таки утащила ее, погруженную в какие-то мечтания. Наконец они достигли беседки. Графиня усадила ее напротив себя и, взяв за руки, сказала самым доверительным тоном, на который только была способна:
– Детка, а теперь расскажите мне все без утайки, что у вас происходит с Ричардом?
Джози побледнела. Самые дурные ее предчувствия насчет тетушкиных намерений сбывались.
– Почему вы решили спросить? – промолвила она, отодвигаясь как можно дальше.
