Ярослав Коваль
Родная кровь
– Служить? Тебе? – Пленник изрыгнул целую череду фраз, должно быть, на родном языке, скрипучем и жёстком. Судя по звучанию и экспрессии – обычная насыщенная брань.
– То есть нет?
– Да иди ты к свиньям! К курам!
– Может, ты имел в виду – в хлев? Ну, там – навозом давиться, например? Тут иногда так говорят.
– Навозом давись, да!
– А ещё, бывает, если человек довёл тебя своими разговорами, ему говорят, мол, дубину тебе в глотку поперёк. – Роннар ладонью показал, как именно. Бестия напряжённо следил за его жестами. – Или так: пасть раскорячишь – жопа треснет. Или ещё: чтоб тебе морду сракой скрутило.
– Я не запомню.
– Ну, тут уж сам смотри. Моё дело подсказать, твоё дело позабыть.
– Зачем ты учишь меня говорить? Не скажу ничего.
– Так ты забыл объяснить – почему не хочешь рассказывать совершенно невинные вещи? К примеру, расскажи: в чём ваша доблесть? Просто растолкуй, чем вы гордитесь. Восславь свой народ. – Принц удостоился чрезвычайно холодного взгляда. – Сейчас-то что не так?
– Ты хочешь насмехаться. Но именно нас вы боитесь сейчас и всегда.
– «Всегда боялись» – так правильнее.
– Да, боялись.
– Но ведь и вы боитесь Лучезарного. Тут мы совершенно на равных. Королевство уже много столетий вас сдерживает.
– Если б было так, вы б о нас забыли. Но вы помните и будете помнить всегда. И бояться всегда. Мы будем всегда.
– Значит, доблесть вашего народа в том, чтоб вас боялись?
– Доблесть любого народа в том, чтоб побеждать.
– Некоторые народы, знаешь ли, предпочитают жить мирно.
– И в чём же их доблесть? – На Роннара снова взглянули с презрением. – Ты даже на собственном языке не знаешь различий между доблестью и… – Какое-то время он с трудом искал слово, а поборник терпеливо ждал. – И хорошим.
– Может быть, имеешь в виду добродетель? Благо?
– Не знаю. Может быть. Но доблесть – всегда в бою.
– Или в том, например, чтоб спасти свой народ от голода? Своих близких, родных, знакомых – от голодной смерти. Представь.
– А как спасти? Если человек стремится всеми силами накормить семью, деревню и потому трудится на земле, он правильный, добрый, само…
– Самоотверженный?
– Да. Но доблесть будет, если он на охоте победит великого медведя, кабана, ящера, чтоб их съесть. Это то же, что война.
– Допустим! – Роннар даже увлёкся, задумался. – Пусть так. А что же тогда есть ваша высшая добродетель?
– Что?
Поборник попытался объяснить, и постепенно, кажется, самого себя начал лучше понимать, а заодно и то, чего в действительности желает от собеседника. Странно было войти в один ритм мышления с существом из другого мира (даже если это только показалось). А уж правильно ли тот его понимает, или, наоборот, ошибается, Роннара беспокоило мало – лишь бы продолжал разговаривать.
Но увы, даже получая время от времени вымученные, раздражённые ответы, реальной пользы он от них не видел. Если судить по обмолвкам, народ бестий практически не отличается от человеческого, может быть, лишь чуть примитивнее. Но если бы бестиям о людях рассказывал пленник, едва освоивший их язык и путающийся в словах, наверное, у них возникло бы примерно такое же впечатление. Или хуже – слабые зависимые глупцы, разобщённые и не способные понять, за что сражаются, такими бы они представились врагу.
В общем, толку от этого разговора было так же мало, как и от собственных предположений.
Разозлённый, Роннар как следует запер подвал, показал дозорному глазами, чтоб был бдителен – и почти сразу нос к носу столкнулся с Годтвером. Можно было подумать, что тот караулил где-то поблизости, и это удивило принца – он привык, что побеждённый поборник избегает его с того самого дня, как проиграл поединок.
Роннара мало беспокоило, как там его противник пережил поражение и сильно ли он страдает – даже подобной мысли не возникало. С другой стороны, Годтвер оставался очень серьёзным противником и пусть временным, вынужденным, но союзником, от чьей способности эффективно сражаться зависело многое. Его отношение к сложившейся ситуации всё-таки имело значение. Просто Роннар всё не мог решить, с чего начать беседу, и поэтому просто не начинал её. Рано или поздно всё само должно было разрешиться.
А раз они теперь вот так столкнулись – что ж…
– Меня ждёшь?
– Жду, – угрюмо ответил Годтвер. – Побеседовать.
– Давай беседовать, я готов.
– По слухам, ты прямо сейчас вознамерился ломить Арисфорт? С ходу, без настоящей подготовки? Есть что-то, о чём я ещё не слышал?
– Сейчас самое подходящее время, бестии ушли в сторону Драготины, мы должны воспользоваться случаем.
– Случаем? Мы ничего не можем знать наверняка. Ты, я вижу, действительно вообразил себя всемогущим?
– Тебя должно волновать только твоё дело.
– Думаешь, я мечтаю сложить голову в самоубийственном рывке?
– Подозреваю, что нет. Но в тот момент, как ты пришёл сюда, у тебя не осталось выбора.
– Выбор есть всегда. Я могу убраться отсюда и жить где-нибудь у подножия Лестницы, куда твари доберутся не скоро – хоть и простым человеком, не поборником, но жить.
– Перестав быть поборником, ты отсюда живым не выберешься и прекрасно это понимаешь. – Роннар хмурился. – Ты зачем пришёл – торговаться?
– Спросить, к чему были такие сложности. Мог убить сразу, но захотел вроде как чистеньким остаться, добреньким? Чтоб со мной бестии расправились, а ты вроде как и ни при чём? Но не родились ещё те бестии, которые меня укокошат, так что в стороне тебе постоять не получится.
– Мне противопоказано быть добреньким и стоять в стороне. Что же до твоего страха за свою жизнь, то не огорчайся: если бестии уничтожат арисфортский отряд, то вместе со мной, так что помрёшь в почётной компании.
– Вот как? Был уверен, что ты ни за что не решишься идти с отрядом.
Принц шагнул к нему и встал почти вплотную. Они были примерно одного роста, так что смотрели глаза в глаза, прямо. И так почему-то даже стало проще. Откровенное противостояние снимало любые трудности в общении – с ним изначально всё понятно.
– Если понадобится, я расправлюсь с тобой ещё раз. И ещё раз. Столько, сколько будет нужно.
Поборник из Остреборха смотрел спокойно, без тени обиды или напряжения. Похоже было, что и ему простая, понятная ситуация нравится больше притворной вежливости. Вот есть их взаимная неприязнь – и возможность выяснить отношения хотя бы на словах. По-мужски. И больше ничего не надо.
– Допускаю, что так, – сказал он и даже ухмыльнулся. – И спорить не буду. Меня интересует кое-что другое: лучезарная принцесса действительно приезжала сюда только затем, чтоб сказать тебе, мол, выгребай сам? Или ты принципиально не просишь помощи Верхнего мира? Считаешь, будто способен весь Тусклый мир на одном пальце провернуть? А за чей счёт планируешь геройствовать?
– Напоказ беспокоишься о себе. А разве это не долг поборника – биться с бестиями? Большего мне от тебя и не нужно.
– Я поборник, но не самоубийца. Говорю же – если есть возможность получить подмогу из Верхнего мира, этим надо пользоваться. Почему ты не ведёшь с ними переговоры об этом, ведь их помощь была условием нашей верности Лучезарному? Если у кого-то и есть возможность договориться с Престолом, то у тебя.
– Нет такой возможности.
– Почему же?
– Ты крутился при остреборхском дворе и не слышал ничего о спорах, которые разгорелись в Верхнем мире между принцами? Нам сейчас никто не поможет, придётся пока обходиться своими силами.
Годтвер красиво искривил губы. Чувствовалось, что он – человек твёрдый и решительный, бескомпромиссный, знающий, что такое настоящая власть, умеющий надавить, когда потребуется.
– А может быть, твои связи с королевской семьёй не так уж и прочны. Как мне помнится, разговор с принцессой был напряжённым.
– Я не сомневался, что ты очень мало понимаешь в делах королевской семьи.
Роннар знал, что в этом вопросе его уверенный вид и апломб решат всё – как собеседник смог бы проверить его слова? Он будет смотреть только на принца и по его реакциям сделает выводы. Так вот нужно, чтоб реакции были правильные, и выводы, соответственно, тоже. У Годтвера здесь не было друзей, его мнение мало кого волновало, но всё-таки он поборник, и, по мнению обывателей, понимает в бестиях больше, чем кто-либо. Если он поднимет панику, ему поверят. Конечно, заставить остреборхца биться до последней капли крови принц не в состоянии, но он собирался выжать из полезного и вместе с тем опасного собрата всё, что только сумеет.
Группу собрали большую, хотя на носу была зима с её холодами и трудностями, а дальше – весна и полевые работы. А ведь кампания могла сильно затянуться. Ослеплённые прекрасными перспективами сельчане заверили, что в случае чего справятся без помощи солдат. Женщины, подростки и старики сами обмолотят зерно, перед холодами перепашут землю, а весной выйдут с плугами, и к осени деревни будут с хлебом. Мужчины же пусть себе спокойно воюют.
Экипировку и припасы погрузили на огромные телеги, словно собирались на край света и на много лет, хотя из посёлка на мысу им предстояло идти через цепь укреплений до самого Ишмефорта, где тоже будет чем пополнить запасы. Грузили даже тёплые палатки, даже корчаги для воды – в землях, где так долго хозяйничали налётчики из Нижнего мира, наверняка не осталось ничего, и колодцы изгажены тоже. Земли, лежащие за пределами освоенных, казались такими же страшными и смертоносными, как сам Тусклый мир, где никто никогда не бывал, поэтому придумывать можно было что угодно.
Конечно, за лето случилось очень много стычек с бестиями, но всё же разницу чувствовал каждый: больше не приходилось в любой момент подхватываться в чём было, с женой и детьми в охапке бежать, бросив всё, от последнего скарба до урожая на корню, прятаться в лесах и знать, что вернёшься к спалённому дому, разорённой делянке, а дальше выживай как хочешь – без припасов, без вещей, без крыши над головой, без надежды. Теперь всё было иначе. Да, бились на смерть, страдали от ран, гибли, а те, кто выживал, работали, практически не выпуская оружия из рук, всё время настороже. Но теперь у людей уже была какая-то уверенность в завтрашнем дне, и они знали, что после боя вернутся в свои дома, будут есть свой хлеб, и поля будут защищены, и огороды уцелеют, и скот удастся сохранить, а на будущий год, может быть, удастся распахать даже больше, чем есть сейчас.
Конечно, по сравнению с недавними мирными временами нынешняя жизнь показалась бы кошмаром, но обыватели-то сравнивали её с предыдущим разгромом и ужасом, и новшества очень воодушевляли.
В форте Габеша отряд почему-то встретили как героев, их чествовали и пили за их здоровье, причём затеяли такой праздничный тарарам, словно бойцы уже вернулись с победой, завоевав весь Нижний мир. Роннару не понравился этот настрой – словно смертников в бой провожали. Но никто не попробовал отговорить принца от похода – значит, верили в счастливый исход. Он знал своих людей, они костьми бы легли, но помешали бы своему лидеру и своей главной надежде идти на самоубийственное в их понимании дело.
До форта Ишмей отряд добрался без приключений – бестии пропали где-то на просторах Иоманы и себя не обозначали. Крестьяне Ишмея пользовались этим и потихоньку отмечали окончание страды, но, разумеется, делали это с оглядкой, понимая, что в любой момент враг может снова налететь, и пирующие заплатят за развлечения жизнью. На внешнем дозоре – на подступах к форту – трое бойцов сидели с маленьким бочонком эля, однако были почти трезвы, что и доказали, мгновенно выскочив встречать принца и сопровождающих.
После захвата Роннар успел побывать здесь уже пару раз, но приезжал не более чем на день. Оба крупных налёта бестий на крепость прошли без него, но ребята под предводительством Баташа, молодого каменщика из Мятлы, справились. Они отстроили то, что было нужно, укрепили ворота, навезли припасов и смотрели в будущее бодро. Теперь их было уже не тридцать, а намного больше – беженцы прибывали, и их отправляли обосновываться на дальних рубежах, сразу с жёнами, детьми, скотом и всем скарбом. Трудяги уже начали готовить пашни вокруг Ишмея, осваивались в окрестных лесах, выбирали там деревья, пригодные для строительства, и, конечно, не забывали о дровах. Всё было продумано.
– Что это у тебя дозорные пьют на посту? – весело поинтересовался Роннар, столкнувшись с Баташем в воротах.
– Они не пьют, – мгновенно нашёлся тот. – Они греются. А как ещё? Холодает.
– Эдак можно догреться до того, что проснёшься с мечом в брюхе.
– Ну, уж на такую глупость ни один из них не способен, я их знаю. Не волнуйся, господин.
– Зови меня просто по имени. Ну, проще же.
– Не-е… Нашей породе всегда проще иметь господина, и чтоб при этом ещё был свойским парнем, чтоб с ним можно было договориться. Ты ж не против?
– Я только за. Как у вас дела?
– Отлично. Бестии таскаются по окрестностям, но на форт не лезут. Пытались подловить нас во время вырубок, на охоте. Понятное дело, мы маленькими группами не ходим. Мы им наподдали.
– Как охота?
– Приличная. Зверя полно, и он непуганый. Мы без труда протянем до весны. У нас маловато зерна, но мяса, сала, рыбы хватит. Ещё грибы, ягоды, яблоки, орехи… Бабы постарались.
– Как они не боятся выходить за стены?
– Устали уже бояться… Взглянешь, как мы сделали стену?
Поселенцы действительно постарались укрепить Ишмей, добавили частокол на подходах к воротам, вырыли свежий ров. У бестий не было осадных орудий, обычно они штурмовали замки со стороны ворот, и лишь единицы из них пытались в это же время перелезать через стены. Теперь их тактика была известна, и на выносных укреплениях гарнизон надеялся держать основные вражеские отряды меньшими силами. Ну, а для тех, кто полезет по стене, были подготовлены рогатины и чаны с кипятком. Приятного полёта, гости из Нижнего мира!
Роннар одобрил двойной частокол с подмостками и бойницы, сконструированные и для того, чтоб удобно было стрелять, и для сталкивания вниз карабкающихся. У поселенцев были не только каменщики и мастера работать по дереву, но и кузнецы, так что арсенал успешно пополнялся. К тому же беженцы приходили сюда пусть и с малыми запасами, почти без скарба, без ценностей, но обязательно с оружием. Они готовы были драться с кем угодно, хоть с самими богами бестий.
Баташ проводил гостей внутрь крепости и продемонстрировал, как здорово тут всё устроено. Прежние следы запустения ещё бросались в глаза, но Ишмей уже изменился. Теперь его приспосабливали для жизни множества семей, среди которых ни одна не находилась на особом положении, так что в господских залах в донжоне, основательно разграбленных и загаженных бестиями и мародёрами, а потом аккуратно вычищенных, разместились жёны и дети самых первых поселенцев. Самых удачливых.
Вряд ли они способны были оценить старинные деревянные панели с резьбой, которыми были отделаны стены, роскошную мебель – ту, что сохранилась, самую массивную – но вот великолепные удобные очаги и окна, набранные из мелких кусков стекла, наверняка их радовали. Сам Балаш с женой и двумя маленькими дочерьми спал на огромной кровати коменданта, но настойчиво предложил её Роннару и убрался ночевать в соседнюю комнатку.
Во всех помещениях, где поселились беженцы, были наставлены сундуки со скарбом и настелены циновки, иногда и в два слоя. По ночам от дверей уже сквозило холодом, а ведь большинство устраивалось на полу, развернув тюфяки там, где имелось свободное место. Циновки немного спасали. Женщины всюду развешивали сушащееся бельё, расставляли чаны с засоленными грибами и тыквами – приходилось смотреть в оба, чтоб не запутаться или запнуться обо что-нибудь. Но что сказать: вся эта неразбериха добавляла крепости определённого уюта. Посмотришь на неё – и поймёшь, что обосновавшийся тут народ не так-то просто будет выкурить отсюда. Люди уже пустили корни.
Отряд предполагал остановиться в Ишмее не больше чем на день, но получилось иначе. Уже ночью начался дождь и к следующему полудню превратился в ливень. Путешествовать в такую погоду можно было лишь по острейшей необходимости, так что поборник решил повременить. В крепости жарко топилось больше десятка очагов, у них так приятно было сидеть, попивая свежее молоко или эль. Конечно, в твердыне стало очень тесно, ведь к имеющимся поселенцам добавилось больше сотни человек, но крестьянам было не привыкать к тесноте.
Ливень продолжался три дня, и дороги размокли настолько, что любая телега, даже вовсе не нагруженная, завязла бы по ступицу, едва выехав на дорогу. Коням, несущим всадников, тоже пришлось бы трудно, о чём Годтвер, нахмурившись, заявил Роннару напрямик. И хотя принц подозревал своего спутника в желании увильнуть от участия в опасном путешествии, на этот раз к его суждению он прислушался. Годтверу в любом случае не улизнуть от встречи с бестиями.
– Придётся нам погостить у вас ещё денёк-другой, – сказал Роннар Баташу.
– Будем только рады. Жаль, конечно, что нельзя вывезти из леса заготовленные брёвна – столько народу живо бы всё притащили. Но можно поставить большие сети, а ещё начать кладку северной стены. Она хиловата, её надо укрепить. Что скажешь?
– Распоряжайся ребятами как считаешь нужным.
– Только не мной, – резко напомнил Годтвер.
И вызывающе посмотрел на предводителя. Видно было, что он не прочь поспорить, причём так, чтоб все слышали. Принц с деланым равнодушием покосился в его сторону.
– Ладно, тогда тобой буду распоряжаться я.
Они померились взглядами, но видно было, что вести к конфликту прямой дорогой остреборхский поборник не хочет. Видимо, понимает, что Роннар здесь, считай, царь и бог, за него встанут все обитатели крепости, и не дай бог дойдёт до мордобития – поборники ведь тоже гибнут. Их неуязвимость очень и очень условна.
Так что в лес – выволакивать заготовленные брёвна – Годтвер отправился вместе со всеми. Земля напиталась водой так, что сапог в ней иной раз увязал аж до верха голенища, и кони не везде соглашались идти, но мужики надеялись, что строительный материал удастся выволочь к крепости, если впрячь в каждое бревешко по две лошади, и если им станут помогать побольше крепких ребят. Трудиться предстояло всем. Роннар намекнул Килану, что, мол, присматривай за нашим беспокойным высокородным гостем. Если будет отлынивать, мигнёшь мне.
Но гость не пытался отлынивать. Мокрый, грязный и злой, как все, он засучил рукава и впрягся в работу наравне с остальными. Он покрикивал на лошадей и иногда – на помощников, и действительно сумел выволочь из зарослей самое сложное бревно, наполовину утонувшее в свеженьком буреломе. После чего, отряхивая руки и отдуваясь, подошёл к Роннару.
– Толку от этого дерева мало. Неправильно выдерживали, оно заплесневеет. Его ещё сушить надо.
– Не на древки же. На частокол, на балки и прочее.
– На балки дерево надо даже старательнее сушить, чем на древки. Древко заменить – дело плёвое: снял, обтесал, надел, да и всё. А как меняют балки – знаешь? Надо всю крышу снимать. Или выкручиваться, ставить подпорки, вынимать, рискуя всё это уронить себе на голову. Надо было деревья готовить, как на лодки: на корню обтесать кольцом над корнями и год держать.
– Какой год? Мы сюда пришли только два месяца назад. Двух месяцев ещё нет. Надо срочно, какая выдержка?
– В такой ситуации лучше делать сперва временную крышу, потом капитальную возводить. Но, конечно, если они ждут, что бестии станут и на крыши прыгать, то понимаю, придётся сделать много лишней работы.
– Жить под камышовыми крышами при здешних ливнях и снегопадах – не самый лучший вариант… А ты, значит, разбираешься в строительстве?
– Кое-что понимаю. Ты обо мне имеешь странное мнение. Считаешь, я просто придворный, и только? Ошибаешься. Человеку моей профессии надо понимать в жизни очень многое.
– Зачем поборнику знания о плотницком деле или ремесле каменщика?
Годтвер криво усмехнулся.
– Поборник – тоже рабочий человек. Можно относить солдат, офицеров и поборников к особой касте, но положение вещей это не меняет. Война – тяжёлый грязный труд, такая же работа, как и у строителей. Даже хуже, я б сказал.
– Сетуешь?
– Зачем же… Зря смотришь на меня с презрением. Опасение понимаю, я действительно опасен, но презрение-то к чему? Я, как видишь, не презираю ни крестьян, ни других трудяг. Если нужно, буду вместе с ними месить грязь. Поверь, я уважаю рабочий люд, они-то знают, как тяжело даётся жизнь и чего она стоит. Могу, как видишь, и сам поработать: как руками, так и мечом, ради общего блага. За что же меня презирать?
Принц слегка сузил глаза.
– То есть своей главной идеи ты не оставил?
– О чём речь?
– Ты сейчас признаёшь, что будешь продолжать резать поборников?
– А почему я должен прекращать?
– И это ты мне́ говоришь?
– Я твоих решений не оспариваю. Что тебе не нравится?
– Ты оспариваешь решения короля, если я всё верно понял.
– Короля больше нет. Раньше, когда он жил, можно было говорить о священности его воли. Да и тогда, когда жил, много ли внимания он уделял Опорному? Разбирался ли в нашей жизни? Он священен, да, но он человек и может ошибаться.
– Любой из наших соотечественников сказал бы, что ты богохульствуешь.
– Наших? – иронично переспросил Годтвер, и в глазах его полыхнуло отчётливое: «Не примазывайся». – Ты же лучезарный.
– Я прожил здесь всю жизнь.
– И что? Ты – лучезарный, сам же об этом и говоришь. Ты – принц.
Роннар на миг отвернулся, переживая малоприятную мысль: «Вы считаете меня лучезарным, лучезарные – опорным, нигде я не свой и всюду буду чужим, и это лишь чуть-чуть будет смягчено почтением. Сомнительное наследство мне досталось от отца». Но роптать на судьбу было некогда и как-то глупо, нелепо. Поэтому, отбросив обиду, он вернулся мыслями к сути проблемы. Отношение к Годтверу перемешалось в его восприятии с трудностями собственного бытия. Роннар вспомнил имена погибших поборников и нахмурился.
– Как бы ты ни относился к власти короля, он остаётся королём, государем обоих миров. А ты решил, что лучше него знаешь, как распорядиться вселенской магией.
– На долю Опорного и без того досталась сущая малость, так какого чёрта было так её размазывать по сотням неумех? Может быть, изначально всё планировалось иначе, по-умному, но потом пошло через пень-колоду, а королю не было дела до такой мелочи. И теперь мощь, способная сдерживать бестий, рассеяна так, что толку от неё меньше, чем если бы её вовсе не было. Если бы не было, лучезарные бы знали об этом и считали своим долгом что-то делать. А теперь они всё пустили на самотёк, и самотёк увязает в грязи по брюхо. Сам видишь. Развелось слишком много бесполезных поборников. Я оказываю Опорному услугу, убирая их.
– Ты в самом деле в это веришь?
– Странный вопрос – разве б говорил, если б думал иначе?
– Прямо и откровенно рассуждаешь об убийстве поборников, словно о самых обычных вещах. Открыто и спокойно. И считаешь, что так и надо?
– Признаю, идея очень необычная, ну так и что? На необычных идеях, может быть, мир держится! Когда толковых поборников в мире останется самое большее десяток, может быть, и с бестиями проще будет справиться.
– Десятком бойцов?
– Один, может, в поле и не воин, но поборник – в разы серьёзнее, чем какой-то там солдат. Если магии в руках каждого из нас станет побольше, глядишь, десяток превратится в настолько мощное оружие, что его хватит на все тупые орды.
– Бестии, увы, не тупы.
– Да плевать! У поборников будет больше магии, и они смогут сделать больше. А сейчас большинство их только в носу ковыряют, а дело не делают. Даже бегают от него. Зачем они нужны?
Ответ был настолько очевидным, а абсурдность идеи Годтвера – настолько бесспорной, что Роннар лишь головой покачал и промолчал. Ну а как утверждать очевидные вещи тому, кто просто и откровенно не признаёт их существования? Какими словами объяснять, что небо всё-таки синее, а трава зелёная, а люди, прежде чем умереть, должны сначала родиться?
– Мне плевать, что ты там себе задумал. Но имей в виду: на моих землях твоя попытка затеять драку с любым из поборников приведёт к одному-единственному результату – я буду вынужден вмешаться. И поверь, разбираться, кто больше прав, я не стану. Просто расправлюсь с тобой.
– Кто бы сомневался, – скривился остреборхский поборник. – Ты ко мне пристрастен и даже этого не скрываешь.
– Как и ты – открыто рассуждаешь о своих намерениях, которые иначе, как богохульную мерзость, воспринять нельзя. Так что мы на равных.
Годтвер утробно расхохотался и даже поднял руку, чтоб хлопнуть собеседника по плечу – но всё-таки не рискнул.
– А ты уже меня с собой равняешь? Мне должно быть лестно?
– А разве нет? – Роннар позволил себе больше холода в голосе, и его слова зазвучали останавливающе и очень солидно.
Тогда поборник развёл руками с выражением лица, говорящим: «Ну, не злись, болтали же по-дружески, зачем всё портить?» и отступился. Ушёл. Принц проводил его взглядом, пытаясь понять, кажется ли ему этот человек более опасным оттого, что не скрывает своих странных взглядов и страшных намерений, или же наоборот. С одной стороны, тайный враг всегда опаснее, с другой – не приходится рассчитывать, что у человека, который так свято уверен в своей правоте, дрогнет рука убить другого человека. Хотя в нынешних условиях, перед лицом общего недруга, убивать представителя своего народа, если он не угрожает тебе прямо, выглядит таким же святотатством, как обсуждение решений и поступков Лучезарного короля.
Однако достаточно вспомнить мародёров. Этих всюду хватает. У них рука поднимается и опускается без каких-либо проблем. Можно считать их нелюдями или чем угодно, но они существуют. И вот такие идейные борцы с собратьями по профессии – тоже. Пожалуй, можно даже ждать проявления последователей Годтвера из числа поборников, чем чёрт не шутит. В поборники тоже иногда попадают люди самые разные, с самыми разными идеями.
