Яна Варшавская
Очень плохой English
Яна Варшавская
Лауреат 2-й премии национальной литературной премии «Писатель года» (2013).
Лауреат 2-й премии и Победитель Международного поэтического конкурса «Золотая строфа» (2011–2015).
Кавалер медали им. С. Я. Надсона «За личный вклад в развитие российской культуры и литературы», медали «65 лет основания ИСП», медали им. Владимира Набокова «За вклад в зарубежную литературу», медали им. Бориса и Глеба «За искренность в литературе» и памятной медали «220 лет со дня рождения А. С. Пушкина».
Заняла 1-е место в конкурсе поэзии им. Иннокентия Анненского на 34-м Международном фестивале «Аэлита» (2017).
Присуждено 3-е место в поэтическом конкурсе им. Марины Цветаевой на фестивале «РосКон» (2017).
Отмечена Специальной премией им. В. Белинского на фестивале фантастики «РосКон» (2019).
Автор 8 книг и 50 авторских сборников, вышедших в 2011–2019 годах.
Отмечена более чем 70 дипломами, благодарностями и грамотами на различных конкурсах и фестивалях.
Предисловие
Люблю такие романы. Честные, открытые, как разговор с лучшей подругой. Пусть и не лучшей, но готовой тебя выслушать, это уже немало. Героиня всё про себя понимает, даже уже не пытается себя обманывать, сыплет чуть-чуть правды, чуть-чуть юмора и завершает блюдо своей жизни интересной историей. Только честная с собой женщина может говорить о себе так: «А нет у меня ничего. Вернее, у меня нет всего. Нет квартиры, нет машины, нет дачи, нет мужа. Нет даже собаки. Ах, да… У меня есть комната в общаге. Шесть метров. С порога можно сразу рухнуть на диван».
Всё начинается с письма от неизвестного D. Frost, который посылает письмо из Америки в Сибирь. Уже интрига! Но потом история с письмом утихает и начинается новый отсчёт – в день, когда героиня в ожидании моря и Дубровника, находит у дверей общежития…Труп мужчины. Удивительная игра слов: «Этот незнакомый человек был первым, кого я видела мёртвым…»
Уж очень подмывает рассказать вам, читатель, весь сюжет этого первоклассного романа. Оцените только название «Очень плохой English». Но не будем. Не будем красть ваши часы наслаждения и удовольствие от купания в лёгком, живом и манящем тексте. Добавим лишь: если вы любитель почитать дневниковые записи, то оторвётесь на полную катушку. Даты, нюансы, мелкие детали и наблюдения, открытые эмоции – всё это есть в записках сестры главной героини. Они звучат как отдельная песня.
Автор отлично умеет выхватывать реальность и переносить на бумагу, передавать настроение и обнажать внутренние диалоги женщин. О чём думает другая женщина? Загадка. А вот Яна Варшавская её разгадала.
Мария Зяблова, журналист, литературный критик
Произведения Яны Варшавской, как прозаические, так и поэтические, сохраняют особую атмосферу таинственности, загадочности.
Роман «Очень плохой English», который автор определяет как «женскую мистику», – это повествование «о хитросплетениях и неожиданных поворотах в Судьбе…»
Корни сюжета книги можно найти задолго до начала истории. Две сестры, близнецы, разлучены: их родители развелись, и мать увезла одну из дочерей с собой. Дальнейшая их судьба разрушает все принятые стереотипы о близнецах: в разлуке они непременно должны стать похожими, избрать один и тот же жизненный путь, но этого не происходит. Скорее наоборот, они контрастны, хотя это не мешает сестринской любви.
Другие близнецы – мужчины: Дормидонт по прозвищу Дореми и Дональд Фрост. Двое, разделенные океанами, границами, многим другим… Судьба словно играет ими: то сводит в интернет-программе, то, не дав толком поговорить и оставить координаты, тут же разлучает – когда отключается электричество.
Одновременно судьба ведет иную цепочку совпадений, странностей, событий мистических или просто слишком удивительных для реальности. Магия цифр, магия общих книг, магия слов – словно все потаённые силы иного мира поставили цель соединить две пары. Они ведомы друг другу навстречу «необъяснимой тайной», «шёпотом Господа». Ведомы к счастливому концу и соединению пар.
Однако «две самые главные нити так и остались не связанными. Дони Фрост и Дориан Купер… Никого не смутил тот факт, что молодые люди так похожи и родились даже в один и тот же день!» Кажется, это тень, омрачающая счастье. Но, если подумать, это означает только одно – книга жизни ещё не дочитана и, может быть, её продолжит другая история.
ОРГКОМИТЕТ I МЕЖДУНАРОДНОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ФЕСТИВАЛЯ ИМ. А. С. ПУШКИНАКрым, 2019
Часть I
Таська
Когда я вошла, он был ещё жив. Мужчина лежал на полу. Глаза, обращенные в небо, были открыты. Правда, небо ему заменял высокий потолок нашей пятиэтажной общаги.
Возможно, это был какой-то самый последний импульс… Он протянул мне руку и произнёс:
– Теперь нить оборвалась! – Его рука дрогнула, и он как-то сразу изменился в лице, словно окаменел.
Я стояла прямо у дверей, не в силах пошевелиться. Этот незнакомый человек был первым, кого я видела мёртвым…
Пролог
Тусклое утро. Хотя и выходной.
Сегодня вообще нет нужды подниматься ни свет ни заря, чтобы пешком пройтись до университета.
Правда, я обожаю ходить пешком. Это немногое, что я действительно люблю. Я пересекаю давно знакомые улочки, настраивая себя и привыкая к мысли, что в этом городе мне вряд ли удастся что-либо изменить. Ведь нет ничего скучнее работы инженера. Хорошо, уточню… Инженера какой-нибудь-там-лаборатории.
Года три-четыре я ходила в университет как на праздник.
Но это было давно. Я довольно быстро освоилась и заскучала. Сейчас мне тридцатник. Вернее, уже чуть больше… Работа теперь не вызывает никаких, даже самых слабых отблесков от тех прежних полярных ощущений. Ни страха, ни любви. Хотя я уже и называюсь ведущим инженером, но всё той же какой-нибудь-там-лаборатории.
И мне уже тридцать. Хорошо-хорошо! Чуть больше. При этом легче перечислить то, что у меня есть, чем то, чего нет… А нет у меня ничего. Вернее, у меня нет всего. Нет квартиры, нет машины, нет дачи, нет мужа. Нет даже собаки.
Ах да…
У меня есть комната в общаге. Шесть метров. С порога можно сразу рухнуть на диван. Ещё есть круглый аквариум, в котором размеренно по кругу плывут в никуда два чёрных телескопа и три золотые рыбки. Похоже, их возмущению нет предела… Когда бы я ни посмотрела в сторону аквариума, постоянно – огромные глазища и несмолкаемые разговоры. Сколько же можно болтать? Хорошо хоть природа не наделила рыб голосом. Так что пускай себе болтают!
Аквариум уже пять лет украшает моё жилище и пришёл на смену этюднику на алюминиевых ножках, который теперь собран и занимает всё свободное место между большим высоким одёжным шкафом и стеной. Длинные лямки этюдника время от времени попадаются мне на глаза, но… Вечерняя художественная школа окончена, и точка. Больше никаких этюдов, никаких монотипий и набросков. Ничего. Эту страницу я перевернула.
Оголодавшие за ночь рыбки подплыли к стенкам стеклянного убежища и требуют корм и, как мне показалось, обещают за это исполнить любое моё желание. Я машинально открыла коробочку с сухими личинками…
– Попробуйте меня удивить, – раскрошив корм над водой, произнесла я.
Спустившись на первый этаж, без всякой надежды в голосе спросила почту.
– Только письмо, Танечка. Зато какое! – воскликнула дежурная вахтёрша, протягивая мне увесистый конверт размером А4.
«Ну-ну… – подумала я. – Удивили так удивили!» На конверте в правом верхнем углу, как и полагалось, красовались марки. Замечательные марки, с изображением больших жёлтых цветов и надписью: «I LOVE YOU!»
Слегка дрожащими руками от вдруг нахлынувшего волнения я распечатала письмо. Притом очень аккуратно, ещё до конца не веря, что оно адресовано именно мне. В любом случае мне бы не составило большого труда заклеить его, и никто бы даже не заподозрил, что конверт уже вскрывали.
Текст письма был написан хоть и очень аккуратно, но… Разрази меня гром, на английском! Да ещё и печатными буквами.
Глава 1
Антиподы
Самое распространённое заблуждение, касающееся близнецов, – это ошибочное утверждение, что все они имеют похожую судьбу, называют своих детей одинаковыми именами, притом совершенно не сговариваясь…
Наверное, доля правды в этом всё же есть. И тому тысячи примеров, ведь именно о таких случаях рассказывают со страниц популярных журналов и книг. А непохожих кто-нибудь упомянул?
Боюсь, что это показалось бы не так интересно…
Наши с Евой родители решили устроить глобальный эксперимент в рамках небольшой семьи. Чего они хотели добиться, поступая с нами таким образом, мне до сих пор непонятно. Видимо, всё же есть какое-то разумное объяснение, но…
Родились мы если не копиями друг друга, то были так похожи, как, например, отражение в зеркале и тот, кто в него смотрится. У меня родинка кокетливо расположилась на правой щеке, а у Евы – на левой. Правый глаз сестры всегда выдавал очередную хитрость, едва только пришедшую в её светлую голову, лёгким прищуром. И мой левый глаз так же вероломно сдавал меня при случае… Но этот факт был известен только нашему ближайшему окружению.
Мы с сестрой учились в разных классах, и при рождении нам дали разные фамилии. Так что в школе мало кто догадывался, что мы родственники, притом близнецы… Я гордо носила отцовскую фамилию, а Ева мамину, которую она не сменила при регистрации в загсе, поскольку просто не захотела возиться с кипой справок, дипломов и прочих документов, которые потребовали бы замены и траты драгоценного времени.
Родители не смогли испортить наше безоблачное детство рекомендациями, прочитанными в пособии Бенджамина Спока «Ребёнок и уход за ним». У мамы, слава Богу, хватило мозгов и интуиции или интуиции и мозгов, чтобы объявить эту книгу не просто вредной, а смертельно опасной. Как показало время, наша мамочка оказалась совершенно права.
Однако в жизни случаются разные вещи, которые плохо укладываются в голове на то время тринадцатилетних подростков.
Мама, очень красивая, но на редкость прямолинейная женщина, не стала скрывать своей интрижки на работе, развелась с отцом и уехала со своим Ромео в Питер. Уехала, прихватив с собой и Еву.
Это было нечестно по отношению к нам, только нас никто и не спрашивал…
Я с головой ушла в учёбу. А ещё я писала письма.
Бумажные конвертики отправлялись через полстраны, иногда они пересекались в сортировочных центрах с редкими Евиными записками и летели в противоположные стороны. Я могла часами, тупо уставившись на манящие дальними путешествиями конверты, рассматривать марки и штемпели, не решаясь открыть наконец долгожданное письмо.
Больше родители не общались. Не звонили друг другу, не искали встреч. И если бы не Интернет, вряд ли мы когда-либо смогли бы пересечься с Евой.
Когда я увидела её впервые после родительского развода, мне показалось, что моё зеркало давно изменило мне с другим отражением… Ева выглядела моим антиподом, этакая кукла Барби: ухоженная блондинка с волосами моей мечты, собранными в конский хвост. Безупречное платье в мелкий горох и туфли, сверкающие камнями Сваровски…
– Ева?!. – только и смогла выдавить из себя я, непроизвольно одёргивая мятую футболку и не зная, куда девать руки.
Да, это был приговор. Приговор мне. Хотя я уже давным-давно уехала из родного города и могла не советоваться с папой по всякому поводу. Но мне и в голову не приходило, что я повзрослела и теперь сама могу хоть как-то поработать над своей внешностью.
Помню, в детстве отец говорил мне, что в жизни нужно выбирать лучшее из предложенного. Например, если это касается обучения, то понятно, что я выбрала…
Конечно же, это был самый лучший университет со сложившейся школой и известными профессорами, самый востребованный факультет и, естественно, гремящая мировой славой кафедра. Всё это было мне по силам. Училась я легко, но… Дальше уже мало что зависело только от меня…
Так что я осталась работать в стенах старейшего в Сибири университета. Следуя отцовским рекомендациям, не торопилась устраивать свою личную жизнь, принимая во внимание чужой выбор, а не свой…
Я не вышла замуж за вдовца с двумя детьми, который при удобном случае дарил мне духи и горы фруктов. Не согласилась и на предложение дважды профессорского сына, кочующего из одного ночного клуба в другой.
Почему, спросите вы?
А потому, что я ждала принца. Ну, тот самый – лучший вариант. Меня не смущало даже то, что вынуждена была я жить в шестиметровой комнате университетского общежития. Ведь это центр города, и так правильнее, чем снимать квартиру где-то на краю географии.
Во-первых, экономия времени и денег, во-вторых, возможность закалить свой характер. Если, конечно, нет природной склонности к депрессии и подобным вещам.
Однако, как показал глобальный родительский эксперимент, и у незыблемой отцовской теории тоже есть камень преткновения…
И вот тогда, когда Ева предстала передо мной во всей своей красе, я поняла, что время сыграло со мной злую шутку. Я словно увидела себя со стороны: джинсы, пузырящиеся на коленях, чёрная футболка и кроссовки, мечтающие о покое на какой-нибудь загородной свалке…
Ноль косметики, чтобы не состариться раньше времени…
Волосы? Да разве знали они какую-нибудь модную укладку или стайл!..
То была наша самая первая встреча.
Потом Ева как-то скоропостижно вышла замуж, окончила медицинский университет и, благодаря отчиму, устроилась в модную клинику. А теперь ещё и воспитывает двух сорванцов. Кстати, они тоже близнецы!
Ирония.
– Тась, прикольно выглядишь! – сказала Ева, встречая меня в очередной раз в аэропорту Пулково. Я не люблю, когда она коверкает моё имя, но это давнишние детские разборки. – Рада, что согласилась заехать! Всё равно между самолётами почти сутки.
– Это же мамина машина? – не очень уверенно спросила я, указывая на кофейную Audi.
– Угу… Моя в ремонте. Как сама? Что отец?
– По-старому всё! А мама как? – из вежливости поинтересовалась я.
– С каждым днём всё моложе! Я ей не конкурентка. Хочешь, завезу тебя к ней, без объявления войны, так сказать! – предложила Ева, скорее всего, тоже из вежливости.
– Не-а. Не хочу её расстраивать!
– Зря! А вообще… – Ева на минутку задумалась. – В жизни пора бы уже хоть что-то поменять. Один раз живём, а, Тась? – с лёгкой грустью в голосе сказала она.
Теперь, глядя на это загадочное письмо, я вспомнила тот недавний разговор и справедливо предположила, что между этими двумя фактами должна быть какая-то связь…
Глава 2
Письмо
– Понятия не имею, о чём ты говоришь, Тась! – только и сказала Ева, когда я, заподозрив её в сводничестве, позвонила ей, даже ещё толком не вникнув в суть этого странного и загадочного письма.
– Ну, тогда ладно! Разберусь сама как-нибудь. Беда только в том, что… my English is very bad! или как там говорят: «I speak English a little!..»
– Слышь, бука, передавай привет отцу! Да, и ещё… Мама очень расстроилась, что ты к ней не заехала. Правда-правда, Тась! Она последнее время стала какая-то сентиментальная, – сказала Ева на прощание.
Положив телефон в боковой карман сумки, старательно имитирующей своим принтом шкуру леопарда, я вернулась к письму.
Ничего не могу с собой поделать. Но это панибратское американское «Hi!» меня, мягко говоря, коробит. Именно так и начиналось письмо, адресованное мне. А потом, несмотря на то что смысл предложений полностью доходил до меня со второго или третьего прочтения, волосы на моей голове зашевелились.
Во всяком случае, так мне показалось.
Это были два листка в линейку, вырванных из блокнота и полностью исписанных мелким почерком. Однако, несмотря на то что буквы были печатные, воспринимать текст было невероятно сложно. А ещё мучил постоянно всплывающий вопрос, который и отвлекал от чтения… Кто это? Мужчина или женщина?
Всё, больше не буду себя так истязать! Скопировав письмо, загнала его в онлайн-переводчик. Получилось коряво, как всегда, зато быстро! Итак:
«Привет!
Боюсь спугнуть тебя, если с ходу говорю, что знаю тебя. Просто я сегодня хочу рассказать тебе одну историю:
Побережье Адриатики с его пустынными пляжами и невероятного оттенка бирюзовой водой осталось далеко позади. Бронзовая кожа и слегка выгоревшие русые волосы – награда за часы, проведенные под лучами ласкового августовского солнца. Я – среди других туристов. Намечается какая-то, и вероятнее всего, малоинтересная экскурсия.
Мучаюсь: идти или нет? Любознательность, ладно, не буду себе льстить, всего лишь обычное любопытство одерживает верх.
Иду.
Музей. Просто обыкновенный музей. Наш румынский гид, Юстин, искренне удивлен. Спрашиваю:
– Что-то необычное? Движущиеся картины? Может, ожившие статуи?
– Да нет, представляешь, нас по музею будет сопровождать Сам.
– Что значит Сам? – спрашиваю я, почти зевая.
– То и значит, что сам директор музея. Говорят, впервые за многие годы. Ну и зачем? – всё ещё продолжая недоумевать, тараторит Юстин.
Фойе краеведческого музея. Нас приглашают пройти в первый зал. Сразу возникает стойкое ощущение, будто вас поместили внутрь огромной бархатной шкатулки. Стены цвета спелой вишни украшают мечи и шпаги. В стеклянных витринах – драгоценности и короны.
Всё сверкает и блестит, как и полагается. Безумно дорого и красиво!
Никто не заметил, как он вошёл.
Высокий мужчина, скорее всего, лет сорока пяти. Чёрные волосы едва тронула благородная седина. Тёмно-синий костюм, ослепительно белая батистовая сорочка.
Лишь только я отвела взгляд от его элегантного шейного платка, как тут же столкнулась с ним взглядом…
И в его глазах был не просто интерес, нечто иное. Так бывает, когда совершенно внезапно на тебя обрушивается понимание, что перед тобой – представитель твоего клана, твой единомышленник. Человек, который всё понимает без слов.
Не знаю, сколько прошло времени: час, минута… Не помню. Я держалась позади группы, слушала переводчика, плохо понимая ломаную речь. Экскурсия близилась к концу. Нас поблагодарили за терпение, и мы направились к выходу.
– Я хочу показать вам нечто совершенно уникальное, – вдруг обратился он только ко мне на чистейшем русском языке, легонько направляя меня в сторону стоящей в отдалении скульптуры юной Грации.
Я слушала вибрации его голоса и, находясь словно под гипнозом, что-то отвечала.
Наш гид, пересчитавший в автобусе всех по головам и недосчитавшийся одной, вернулся в фойе. Увидев нас, он оторопел, превратился в «соляной столб»… Его лицо выражало сразу целую гамму чувств. А когда наконец к нему вернулась способность передвигаться, он схватил меня за руку и буквально оттащил от гостеприимного директора музея.
– Printesa, sunteti invitati si-au dat acordul. Mai mult decat nimic nu are sens![1] – услышала я вслед…
– Я, конечно, изучал древние наречия нашего языка, но этот плохо понимаю. Откуда ты знаешь румынский? – спросил меня Юстин, усаживаясь на соседнее кресло в автобусе.
– Шутишь? Мы же на русском говорили. Он рассказал мне о том, что многие посетители трут ногу Грации, чтобы исполнилось их заветное желание. Примета вроде такая. Я тоже… – вдруг осеклась я, поняв наконец что значат последние слова, произнесенные великим князем.
– Я дала согласие… – прошептала я…»
Эта история показалась мне чуть более романтичной, чем та, что случилась со мной, но… Боже мой, я вновь ощутила, как лёгкий ветерок играет с моими волосами, и почувствовала, как падает вниз сердце, когда наш автобус, петляя на поворотах карпатского серпантина, поднимается всё выше и выше в горы. Всё было именно так, как изложил неизвестный автор, направляя необычное письмо мне…
Во всяком случае, гида действительно звали Юстин!
Кроме этого загадочного письма в конверте оказалась старая, сложенная в несколько раз газета…
Глава 3
Под лупой
Итак, что мы имеем?
Первое. Ева оказалась совершенно ни при чём. Да и вообще, почему это мне в голову взбрело, что она хоть пальцем пошевелила и что её слова, сказанные в редкий момент откровенности, так быстро имели бы продолжение в каком-нибудь альтруистическом порыве? Ева может быть последовательной только тогда, когда дело касается её непосредственно.
Увы!
Второе. Из письма ничего не следовало. Будет ли продолжение?
Возможно, кто-то просто подшутил. Помнится, по возвращении из Румынии я эту историю одной только Еве рассказала во всех подробностях, наверное, не менее десяти раз и даже при гостях, и по телефону, чтобы как-то развеять мысли об избранности. О том, что всё в нашем мире происходит не случайно…
И вот, только немного успокоилась и решила, что всю эту необычайно красивую сказку придумала я сама и, возможно, под впечатлением «Сумерек»… Может быть такое? Вполне.
И вдруг это письмо…
Взяв конверт и поднеся к нему лупу, я стала тщательно изучать небольшой штампик адреса отправителя в левом верхнем углу письма. Твёрдое убеждение, что кто-то намеренно смазал оттиск так, чтобы разобрать что-либо кроме фамилии стало невозможным, только укрепилось.
D. Frost.
Забавно. Ведь на русский манер фамилию Фрост можно интерпретировать как Холод, Мороз или Морозов…
Ну-ну, значится, мы с вами, уважаемый рассказчик, ещё и однофамильцы!
А вот мой адрес был выведен очень тщательно, словно человек боялся, что письмо может затеряться или попасть в чужие руки.
Интрига.
Моя или мой таинственный незнакомец – ещё и хороший психолог. Ведь пришли он письмо на мой электронный адрес, я на сто девяносто девять процентов уверена, что сочла бы его за спам и удалила бы, даже не раздумывая и несмотря на то что в теме письма было бы указано какое-нибудь сигнальное слово, например «Важно» с тремя восклицательными знаками. Спам – он и в Африке спам.
Зато бумажные письма я обожаю. Конечно, не казённые, текст которых известен заранее, ну, или за редким исключением…
А ставший теперь модным Postcrossing меня, как ни странно, мало вдохновляет. В сети меня почти нет, разве только покупки я делаю на любимом сайте Victoria's Secret[2].
Вот и получается, что самый надёжный вариант – безнадёжный!
Отправить письмо по почте. И на всякий случай именно так: красивое, солидного размера, для верности вложить в конверт А4 газету с цветными фотографиями… И, конечно, наклеить побольше марок «I LOVE YOU!».
Вот и всё!
А я, как под гипнозом, проглотила наживку. И поскольку в конце письма не следовало никакого: «Жду ответа…», я не успокоюсь, пока эта ситуация не прояснится.
Остаток выходных я провела, читая старую книгу, постоянно отвлекаясь и думая о письме. Пока вдруг меня буквально не пронзила неожиданная мысль: «А только ли для веса та старая газета?» Развернув её, я наткнулась на статью, посвященную кинопремии «Оскар», которую в очередной раз так и не получил Леонардо ди Каприо за главную роль в фильме «Великий Гэтсби». Интервью было обведено красным фломастером…
Я посмотрела на диван. Там, дожидаясь меня, лежала раскрытая книга Фрэнсиса Скотта Фицджеральда в красном твёрдом переплёте. Что сказать?
Это был роман «Великий Гэтсби»…
Я почувствовала себя такой беспомощной. Меня словно кто-то изучал под микроскопом, как недавно я, пытаясь прочесть обратный адрес на конверте, вооружившись лупой. Обо мне и о моих пристрастиях кто-то знал больше меня самой… А теперь ещё и злорадствует!
Или…
Или пытается что-то сказать, но тщательно дозирует информацию. Я совершенно запуталась. Выключила свет. И просто заплакала. А когда заснула, то во сне уговаривала себя, что всё это нелепый, глупый сон. И завтра, проснувшись утром, я не найду никакого письма.
Наивная.
Утром письмо никуда не делось. Оно лежало на подоконнике поверх раскрытого романа. Я демонстративно задвинула шторы и, согрев чайник, позавтракала.
Настроившись на понедельник, оделась, покормила оголодавшую стайку за стеклом аквариума, болтающую о непогоде, и выпорхнула на улицу.
Действительно, с утра моросил дождь, добавляя цвета, вернее, глубины в окружающий пейзаж. Деревья и цветы, умытые и нарядные, просились на холст… Опять будоража мысли о заброшенной живописи и спасая от других, непривычных пока раздумий о неизвестном авторе.
Открывая двери лаборатории, я уже окончательно успокоилась и до вечера, как ни странно, ни разу не вспомнила о злополучном письме…
Из дневника Евы:
23 августа 1998.
Воскресенье.
Бывает очень непросто начать разговор даже с самым близким на Земле человеком.
Кажется, будто слова застревают на языке, цепляются за его сосочки, и единственное, что остаётся, – это проглотить их.
Мама, я надеюсь, что ты никогда не прочтёшь эти строки.
Я пишу все эти слова, потому что иначе задохнусь или лопну под их напором.
Они такие колючие.
Я даже ненавижу себя, потому что допустила подобные мысли.
«Мир полон сюрпризов!» – так ты успокаивала меня, когда я скучала, ты заставляла верить в самые невероятные истории, чтобы поднять мне настроение.
Ты подсовывала мне новые книги, полагая, что они смогут отвлечь меня от грустных мыслей…
