Яна Сибирь
Мне и так хорошо
Глава 1
Сейчас я расскажу вам о своей довольно незаурядной жизни, а точнее о ее первых девятнадцати годах. Если после двух-трех страниц вам станет не интересно, то закрывайте книгу, без сожалений и переходите к другой. Не стоит тратить время на ненужные вещи.
Я родилась в обычной семье. В самой обычной семье, где мама Алла – врач-педиатр, а папа Александр – скромный владелец небольшого бара под названием «Яд». Родители нарекли меня Яной и дали фамилию Вист. Так что теперь, на некоторое время, отпущенное мне на этой земле, я – Яна Вист.
Не помню, как родители ко мне относились, любили меня или нет, и уж тем более не помню, читали ли мне сказки на ночь, или что-то вроде того. В моем случае остается только надеяться, что я была желанным ребенком, а не очередным разочарованием.
Моя мама погибла в аварии, когда мне было шесть лет. Отец остался со мной один на один и как большинство мужчин, не знал, что с этим делать. Через неделю после смерти своей жены он закрыл бар, предварительно перевезя все его содержимое в стеклянных бутылках домой и стал в прямом и переносном смысле «упиваться» своим горем. Слава Богу, этого я тоже не помню, а знаю лишь по рассказам маминой подруги Софии. В общем, все, что я знаю о своих родителях – это заслуга Софии Некрасовой. Так же от нее я узнала, что со стороны матери у меня родни нет, а со стороны отца у меня родственники есть, но такие, которые не пожелали быть моими родственниками. Какая ирония. Хотя теперь это все уже не важно.
Но, знаете, жизнь – штука веселая и она любит над нами потешаться, поэтому она все же оставила в моей памяти один единственный день из моего детства. В тот день, третьего сентября, мне исполнилось семь лет. Я была дома одна, когда в дверь очень настойчиво постучали. Я знала, что это не отец. Он никогда не стучал, потому что наша дверь никогда не закрывалась на замок. Отец еще в первый месяц своих страданий потерял все ключи от квартиры, а чтобы в любое время попасть на свою жилую площадь, он запретил мне закрывать дверь изнутри. Тогда я не понимала, насколько это трагично, но мне же лучше. Зато теперь я с уверенностью могу сказать, что природа всегда права и то, что она сделала так, чтобы дети мало что помнили из своего раннего детства, наверняка было верным решением. Потому что, если все прошло хорошо, то и слава Господу, а если нет, то зачем об этом помнить. Думаю, вы со мной согласитесь. Или нет. Дело ваше.
Так вот, в тот злополучный день, третьего сентября, испугавшись до чертиков стука в дверь, я побежала в свою комнату, которая за год изменилась до неузнаваемости и залезла под письменный стол. Обняв саму себя за худенькие плечики, я начала медленно раскачиваться и просить Бога, чтобы он приказал стучавшимся уйти. Глупо? Да, скорее всего. Но тогда мне казалось, что это обязательно поможет.
Когда дверь открылась, и в квартиру вошли несколько человек, я поняла, что Бог не услышал мою просьбу и что в этом виновата я. Плохо или слишком тихо просила. Надо было лучше стараться.
– Ну, и где она? – послышался грубый мужской голос.
– Ты меня спрашиваешь? – раздался другой мужской голос, но по звучанию более молодой.
– Да хоть бы и тебя! – ответил первый и закурил сигарету. – Ну чего ты на меня уставился? Ищи, давай. Соседка же сказала, что девчонка все время сидит дома и никуда без отца не выходит. А это значит…
– Это значит, что она испугалась и спряталась, – закончил второй мужчина.
– Правильно, дружок, – сказал первый. – Действуй, а я пока пойду, водички попью. А вы, Светочка, не стойте столбом, а попробуйте помочь моему подчиненному в поисках.
Я не услышала тогда голос Светочки, но зато поняла, что в квартире уже трое незнакомых мне людей, который вот-вот меня найдут.
Я сжалась в комок и практически перестала дышать. Я боялась, что если они найдут мое укрытие, то заберут меня навсегда, и я больше не увижу отца. Страх – интересная вещь. Иногда он парализовывает, а иногда превращает человека в зверя. Мой страх был из первой категории, поэтому я продолжала тихо сидеть и надеяться, что у этих взрослых людей не хватит ума заглянуть под единственный стол в обедневшей двухкомнатной квартирке.
Буквально через несколько минут я увидела лицо мужчины, который присев на корточки смотрел на меня своими усталыми глазами. Он ничего не говорил. Видимо не знал, как общаться с детьми, которые сидят под столом с бледной от ужаса физиономией. Он громко сглотнул, а потом стал оглядываться по сторонам, как будто хотел увидеть еще кого-то. Но, в комнате никого не было, а осмотреть худо-бедно обставленную комнату много времени не нужно. Раньше это была красивая комната с дорогой мебелью и всякими девчачьими штучками, которые я безумно любила. Теперь же это было просто помещение, где можно было спать на старом диване и возиться на заляпанном ковре с игрушками из прошлой жизни.
Мужчина чертыхнулся, глядя на все это убранство. Ему явно не в первый раз приходилось бывать в подобных квартирах, где даже обыкновенные грязные шторы наводили непреодолимую жалость и тоску.
– Светлана, – позвал он, продолжая сидеть возле меня. – Сделайте милость – подойдите ко мне.
По его голосу я поняла, что это тот, который «помоложе». Это, почему-то меня успокоило, и я даже не знаю, почему.
– Вы нашли девочку? – спросила женщина. Она медленно вошла в комнату и сделала это настолько неуверенно, что мужчина закатил глаза и снова громко сглотнул.
– Да, – сухо ответил он. – Теперь делайте вашу работу, а мы подождем в соседней комнате.
Светочка кивнула и осторожно заняла место мужчины, а тот поспешно и с облегчением покинул комнату.
– Привет, малышка, – начала разговор женщина, стараясь изобразить на лице хоть какое-то подобие улыбки. – Меня зовут Света, а тебя?
Я не ответила и продолжала, молча сидеть, подтянув ноги и держа себя руками за плечи. В этот момент мы обе оказались в непростой ситуации: я была ребенком, который был напуган вторжением чужих людей, а она была социальным работником в свой первый рабочий день. В комнате повисла тишина, от которой и взрослым и детям становиться не по себе.
– Светочка, нам еще долго ждать? – раздался грубый мужской голос.
Светлана не ответила.
– Не торопи ты ее, – сказал тот, что был моложе. – Там же не щенок сидит, а перепуганный ребенок. Придется потерпеть.
–Ага! – с издевкой ответил первый. – Если бы я всегда терпел, то меня бы уже разорвало в клочья. Смотри, как надо быстро выполнять свою работу.
И вот этот мужчина, бросив на пол очередную недокуренную сигарету и наступив на нее своим огромным башмаком, чтобы потушить, не стал больше слушать своего напарника, а быстро ворвался в комнату и, оттолкнув Светочку, схватил меня за руку и стал тащить из-под стола.
– Что вы делаете? – закричала Светлана. – Так же нельзя! Она же ребенок! Прекратите немедленно или я пожалуюсь вашему начальству!
– Только попробуй, – злобно сказал мужчина, после чего вытащил меня и в мгновение ока закинул к себе на плечо. – Пошли, деточка, поговорим, как взрослые люди.
Я не кричала и не плакала, и ему это было явно по душе. В моей голове как будто кто-то сказал: «Твоя жизнь в этом доме закончилась. Теперь она продолжиться в другом месте». Потом я отключилась.
Очнулась я уже в машине, которая плавно катилась по темным улицам, везя двух полицейских, одного социального работника и меня. Я потрясла головой, как будто спросонья и попыталась вспомнить, как я там оказалась, но меня отвлекло, неизвестно откуда взявшееся в руке мороженное. Я посмотрела на Светочку, которая сидела рядом со мной на заднем сиденье машины и уже хотела поинтересоваться об этом явлении у нее, но она явно была не настроена на разговор, потому что, не отрываясь, глядела в окно и вытирала катившиеся по лицу слезы.
– А ты смышленая девчонка! – со смехом заметил мужчина с грубым голосом, который теперь сидел на месте водителя. – Я бы даже не подумал, что в таком возрасте дети такие книги читают. А почему именно про самозащиту? Тебе нравиться драться?
Я поняла, что он обращается ко мне, но не поняла, о чем он меня спрашивает. Я снова посмотрела на Светочку, ища в ней толи подсказку, толи защиту, но та продолжала неподвижно сидеть, и даже не смотрела в мою сторону.
– Ну, опять притихла, – сказал водитель. – Странная ты какая-то. То болтаешь обо всем на свете, то рычишь и отбиваешься, как дикий зверь, а то молчишь, как пришибленная… Яна, поговори с нами!
Что я могла ему сказать? Мне было семь лет! Я не могла понять, что хочет от меня этот огромный человек! Я почувствовала, как что-то застучало у меня в голове, а потом снова появился этот мерзкий металлический привкус во рту, и я уже приготовилась вновь потерять сознание.…Но, неожиданно это чувство ушло так же быстро как появилось. Я выпрямилась и уселась поудобнее. Потом я открыла окно и выбросила мороженное, которое уже растаяло и залило мне все руки и штаны в придачу, а после этого спросила:
– Куда вы меня везете?
– О, малышка снова обрела дар речи! – воскликнул водитель. – Мы везем тебя в детский дом. Я же уже говорил. Ты что, забыла? Странная ты все-таки.
– Отстань ты от девчонки, Христа ради! – прикрикнул второй мужчина, который всю дорогу молчал и пытался себя сдерживать. – Ребенок только что потерял последнего родителя, а ты сидишь и изводишь ее своими вопросами! Прекрати, а то я не поленюсь и дам тебе в морду.
Последующий диалог, который завязался между мужчинами, я не слышала. Как только до меня дошло то о чем сказал тот что «помоложе», я как будто провалилась в саму себя и уже в этой «глубине» пыталась, как умела в свои годы, разобраться – как это я потеряла последнего родителя? Куда он делся? Ну не мог же мой отец бросить меня вот так, с чужими людьми! Быть этого не может!
Вдруг в моей голове наперебой зазвучали незнакомые голоса. Я не знала, какой из них слушать, да и стоит ли их вообще слушать, но вот только не слушать я не могла, потому что они перекрикивали друг друга прямо у меня в мозгу. Один голос более резкий и настойчивый внезапно выделился среди других: «Слушай и запоминай. Твой отец умер несколько часов назад. В пьяной драке. Ножевое ранение. Его ты больше не увидишь. Эти люди везут тебя в детский дом, потому что у тебя никого нет, кто бы мог о тебе позаботиться. Теперь ты должна быть смелой, сильной и решительной. Теперь у тебя есть только ты».
Потом стало тихо. Совсем тихо. Я даже подумала, что оглохла, но только до того момента, пока вновь не услышала свое имя.
– Яна, ты есть хочешь? – спрашивал меня, тот что «помоложе».
– Нет, – машинально ответила я, хотя даже не помнила, когда ела в последний раз.
– Ты уверена? – спросил тот, что сидел за рулем. – Учти, в этом приюте сейчас никто не побежит готовить тебе ужин, и ты останешься голодной до утра. Так что если хочешь поесть, скажи и мы заедем и купим тебе что-нибудь пожевать.
– Нет, – повторила я.
– Ну, как знаешь, – сказал водитель и крепче взялся за руль.
Дальше ехали молча. Мужчины, разозлившись друг на друга, предпочли молчать. В голове у Светочки пульсировала лишь одна мысль – это ее первый и последний день на этой работе, а я просто впала в оцепенение, так как не знала, что будет со мной дальше, а неизвестность – хуже всего на свете.
Погода портилась, так же как душевное состояние всех сидящих в машине людей. Но по большому счету, в самом затруднительном положении тогда была только я. Конечно, те люди, которые везли меня, несомненно, мне сочувствовали, но они были вольны вернуться домой и прижаться к своим любимым людям или животным или на крайний случай к родному дивану, а я нет. Я была несчастной. Я была несчастной в свой седьмой день рождения. Надеюсь, что ни у кого из вас не было подобных праздников.
В общем, когда машина подъехала к трехэтажному зданию с одним освященным окном, я снова вернулась в реальность и первая мысль, которая проникла в мою голову, была о том, что я практически ничего не знаю о таком учреждении, как «детский дом». Как оказалось я гораздо больше осведомлена о Михаиле Тимофеевиче Калашникове и о его знаменитой конструкции – автомате, который был сконструирован в 1947 году и принят на вооружение в СССР в 1949 году.
Спросите меня, откуда я знала это в семь лет? Книги! Дома их было много и я, научившись читать, в пять лет, уже не могла провести день без книги. Я читала постоянно, чтобы не чувствовать холодного одиночества или отвести мысли оттого, что я голодная, ну или просто чтобы убить время. Скажу только одно – книги всегда помогали, (и не только потому, что в них можно спрятаться) так что, если умеете читать, читайте как можно больше. Это только на пользу. Ведь многих проблем можно избежать, если посмотреть со стороны, как в них «вляпываются» другие люди и не делать подобных промахов. Возьмите на заметку.
Так вот, когда машина остановилась и водитель, тот полицейский, что с грубым голосом, открыл мне дверь и попросил выйти – я подчинилась. Вы бы тоже так сделали в семь-то лет.
– Сейчас мы опять всех перебудим и вместо благодарности за спасения ребенка получим только кислую мину сторожа и недовольную морду начальства, – сказал полицейский «постарше». – Ну, как малышка, ты готова к новой жизни?
Я шлепала за ним следом, в своем уже маловатом желтом спортивном костюмчике, зеленых сапожках, в желтой куртке и когда-то белоснежной шапке, и думала, что ответить этому человеку.
– Не знаю, – сказала я, так и не придумав ничего более оригинального.
– В твоем возрасте я не был таким тихоней, – продолжил он. – Я точно знал, к чему готов, а к чему нет, а ты прям какая-то незнайка.
– Не слушай его, – вмешался в разговор второй полицейский. – Если хочешь, можешь взять меня за руку.
– Нет, – ответила я. – Спасибо.
Когда дверь детского дома распахнулась, и на пороге показался старичок лет шестидесяти, с хмурым лицом, в выцветшем пиджаке, застиранных брюках и стоптанных башмаках, я сразу поняла, что он не самый веселый старик на земле. И он сразу подтвердил мою догадку.
– Вам, товарищи, на вашей работе совсем мозги отбили? – рявкнул старик и сделал жест, позволяющий нам войти. – Вы же не первый раз уже приезжаете, так могли бы запомнить парочку простых правил. Ну не уж то нельзя было потерпеть до утра? Зачем пугать пожилого человека среди ночи?
– Ладно тебе, старик, – огрызнулся полицейский «постарше». – Вечерок и так не задался, так что хоть ты не занудствуй. Лучше позови кого-нибудь и желательного того, кто сможет быстро все оформить и забрать у нас девчонку.
Старику не оставалось ничего другого, как покориться судьбе и вызвать по телефону кого-то из людей, дежуривших в тот вечер. И этим кем-то оказалась женщина и не просто женщина, а женщина-корабль. Так я тогда про нее подумала.
Она ворвалась в коморку к старику охраннику с какой-то непонятной и неизвестно откуда взявшейся живостью и, заняв собой половину всего пространства, стала внимательно нас осматривать. На это у нее ушло пару минут, после чего она поправила прическу, одернула слегка помявшуюся блузку и, впившись сверкающими глазами в глаза полицейского «постарше» с улыбкой спросила:
– Так это вы? А я-то глупая, иду и думаю, кому это я понадобилась в столь поздний час? А это вы, Михаил!
– Здравствуйте, Мариночка, – устало поприветствовал ее Михаил. – Нам бы по-быстрому девочку оформить, а то, сами знаете, к этому часу даже самый выносливый страж порядка уже еле-еле передвигается. Ну, так как?
Мариночка кокетливо похлопала длинными наращенными ресницами и, улыбнувшись еще шире, сказала мягким голосом:
– Для вас, Михаил, все что угодно. Пойдемте ко мне в кабинет.
И вот мы пошли по длинному коридору за Мариночкой, которую нельзя было потерять из виду, даже если бы очень захотелось, но тогда я думала не о ней. Я думала о коридоре с его тусклым освещением и наполовину выкрашенными стенами, которые тянулись и тянулись с двух сторон, и казалось, что им нет конца. Эти коридоры в государственных учреждениях ночами слегка напоминают дорогу в ад. По ней-то я и шагала.
Мариночка, а для меня с того дня Марина Павловна, провела нас в свой кабинет средних размеров, который был заставлен старой мебелью и пропитан запахом очень напоминающий запах горя. Мне сразу все это не понравилось – ни женщина, ни ее кабинет.
Михаил дал обо мне короткие сведенья – мои имя и фамилию, а так же адрес, с которого меня забрали.
– Да милочка, с такой фамилией тебе тут туго придется, – фыркнула Марина Павловна, стараясь подавить нарастающее чувство неприязни. – Михаил, мне бы чуть больше сведений, а то для анкеты этого совсем мало. А где, кстати, социальный работник, который должен был вас сопровождать?
Только сейчас мы втроем заметили, что Светочки с нами нет.
– Ей стало плохо, и мы оставили ее в машине, – ответил Михаил. – Да она больше нашего вам, Мариночка не расскажет. Она сегодня первый день, так что…
– Ясно, – процедила сквозь зубы Марина Павловна, которая не терпела подобного отношения к работе. – Ну, вы хоть документы ее из дома взяли? Одежду? Ну, что вы, Михаил, вроде не первый раз, а такие ошибки.… На вас это совсем не похоже. Не влюбились ли вы случайно, а?
– Нет, Мариночка, но если бы я влюбился, то только в вас, – ответил полицейский и лукаво прищурился.
Между Мариной и Михаилом начался вынужденный флирт, которым руководила женщина, ведь это у нее что-то просили, и она пользовалась своим должностным положением на всю катушку. Тогда я еще не понимала, что происходило в том кабинете. Это я сейчас могу с уверенностью сказать, что нет почти ничего хуже, чем вынужденный флирт, так как чаще всего, человек с которым ты вынужден его вести тебе даже не импонирует. Вот и тогда Михаил улыбался, а думал лишь о том, как избавиться от этой прилипчивой дамы и спокойно поехать домой к своему обожаемому дивану.
– Ладно, с этим разберемся завтра, – уступчиво пропела Марина Павловна. – Ну, скажите хотя бы, сколько ей лет? Пять? Шесть?
– Мне сегодня исполнилось семь, – ответила я вместо полицейских, которые все равно не знали мой возраст. – Если сейчас еще третье сентября, то у меня до сих пор день рождение.
В кабинете воцарилось гробовое молчание. Взрослые люди стали переглядываться между собой, как бы высматривая друг у друга правильную манеру поведения, а я продолжала тихонечко сидеть на стульчике у стены и наблюдать за ними. Когда я заметила, что лицо полицейского, который был «помоложе» как-то странно побледнело и слегка осунулось, я пришла к выводу, что ему стало за меня еще больнее, чем раньше. Он был готов броситься бежать из этого нагонявшего тоску кабинета и больше никогда здесь не показываться, но вместо этого он пересилил себя и подошел ко мне вплотную. Сначала я испугалась и почему-то подумала, что он сделает мне что-то плохое, но он снял с себя длинный и довольно дорогой черный кашемировый шарф, подарок его молодой жены, и намотал мне на шею.
– С днем рожденья тебя, Яна Вист, – сказал он дрожащим голосом. – Мы с напарником желаем тебе только всего хорошего и чтобы все твои мечты обязательно сбылись. Все до одной.
– Молодец, Антоша, – поддержал его Михаил. – Мы с Мариной Павловной тоже поздравляем тебя с праздником и т.д. и т.п. Короче, живи и радуйся.
Вот так прошло мое семилетие и в тот день только один человек, совершенно посторонний мне человек – Антон, искренне поздравил меня с этим праздником, да еще подарил подарок, который я храню, по сей день.
После коротких поздравлений, было такое же быстрое прощание с полицейскими, которые не пожелали остаться подольше, каждый по своим причинам, а потом я осталась наедине с Мариной Павловной. Она тоже не хотела оставаться в моем обществе дольше, чем требовалось, поэтому приказала мне следовать за ней и повела меня по очередному унылому коридору. Наспех определив меня в комнату, номер семнадцать она указала мне пальцем на одну пустующую кровать из трех, а потом, круто развернулась на своих высоких каблуках и вышла из комнаты. Она ничего не сказала, ничего не объяснила, да она и не смотрела на меня вовсе. Марина Павловна не хотела со мной церемониться. Она хотела к себе в кабинет, на свой старенький диван. Она мечтала комфортабельно устроиться на ночлег, укрыться шерстяным пледом, который сумела приобрести на распродаже и предаться смелым мечтам о Михаиле. Я ее не виню. Когда женщине за сорок и она одинока – это проблема. Особенно для той женщины, которая всегда хотела себе в мужья не просто мужчину, а настоящего героя. Не сумев воплотить свою мечту в реальность, Марина Павловна стала проживать свою лучшую жизнь во сне. Как я узнала, потом, став старше – так делают многие, независимо от возраста и пола.
Но, не будем уходить далеко, и обсуждать всех людей в округе, а сосредоточимся на мне. С того момента, как я вошла в тот детский дом, а потом переступила порог комнаты номер семнадцать – у меня началась новая жизнь. Хоть я о ней и не просила.
В комнате, в которой я оказалась, было темно, и рассмотреть что-либо не представлялось никакой возможности. Шторы были плотно задернуты, ночника не было и дверь не разрешалось открывать до самого утра. Все что я смогла разглядеть сквозь густой и тревожный мрак, так это две спящие фигуры на стоящих напротив друг друга кроватях. Они стояли у окна, а моя одинокая постель находилась прямо возле двери и мне это тоже не понравилось. Но, выбирать здесь не давали, поэтому мне сразу пришлось привыкать к тому, что надо благодарить за то, что получаешь – так будет лучше для всех.
Сев на кровать я почувствовала, как сильно устала. Я быстро разделась и нырнула под одеяло, но уснуть, сразу не получилось. Я лежала неподвижно и боялась наступления утра, а еще я с тревогой поглядывала на спящих девочек и размышляла, что будет, если я им не понравлюсь. Если коротко и не вдаваясь в подробности, то я переживала о том, о чем переживают все семилетки, оказавшись в таком положении, как я.
Утро не заставило себя ждать. Я проснулась под смешки новых соседок, которые оказались старше меня на два года, им обеим было по девять лет и, я не сразу смогла сориентироваться на местности. Я лишь мельком бросила на них слегка испуганный взгляд и снова закрыла глаза. Они захохотали еще громче.
Не знаю, чтобы было дальше, если бы в комнату не вошла женщина, очень худая и слишком высокая, в очках, которые все время скатывались на кончик ее носа и с длинной деревянной линейкой в правой руке. Прям, Мэри Поппинс! Это сарказм. Она была в длинном темно синем платье, от которого веяло холодом и неприязнью к окружающей атмосфере.
– Вставайте, дрянные девчонки! – гаркнула она, как подбитая ворона. – Мне уже надоело ходить и проверять вас. Вы одни из самых нерасторопных детей в этом доме. А это еще кто?
Она уставилась на меня, как на киоск с лимонадом посреди пустыни. Я смотрела на нее, а она на меня. Время шло.
– Ты кто такая? Как ты сюда попала? – не унималась «ворона». – Тебя привезли ночью?
– Да, – еле слышно ответила я.
– Ясно, – сказала она. – Одевайся и пошли со мной.
Мне было жутко неловко одеваться на глазах у двух незнакомых девочек, а им похоже было все равно. Было понятно, что они ко всему этому давно привыкли, а мне еще предстояло это сделать.
Пока я кое-как семенила за своей новой взрослой знакомой, которую, как я потом узнала, звали Анна Владимировна, она бегло рассказывала мне о правилах нового дома и о том, что здесь лучше быть послушным ребенком и не доставлять никому проблем. От ее взгляда, который она периодически бросала на меня, мне становилось жалко саму себя и я волей-неволей, старалась упросить себя не плакать. И у меня видимо получилось, но не совсем то, что я хотела, потому что очнулась я уже в столовой, с поцарапанной щекой, мило болтая с какими-то тремя девочками.
– После обеда у нас уроки, а потом свободное время, – без умолку говорила одна из них. – Мы можем придумать что-нибудь интересное или сбегать, подразнить малолеток. Ты с нами? Знаешь, на вид ты такая тихоня, а на самом деле явно не из робкого десятка!
Я не хотела никого дразнить! Я вообще не хотела там находиться! Я хотела домой, где мне все ясно и понятно! А тут все было по-другому – цвет, запах, люди, да все! Дети здесь были такие же несчастные, как и взрослые и оттого все они злились друг на друга. Когда я стала озираться вокруг, то обратила внимание на поведение других детей, всех возрастов. Те, кто был ближе всего к моему возрасту, приняли меня в штыки и всем своим видом дали мне это понять. Они смотрели на меня так, как будто я без разрешения вторглась на их территорию и должна за это ответить. Какой вздор!
Когда я очнулась в следующий раз, то была уже в другой комнате с потрескавшимся потолком, бледно желтыми обоями в мелкий чудной цветочек и ковром на полу, который пережил многих вождей нашей страны. Напротив меня сидела София, подруга моей матери и спрашивала меня о чем-то. Она была взволнована, да так, что по ее лицу пробегали мелкие судороги. София смотрела на меня. Смотрела не отрываясь. Мне так и не удалось понять, что она пыталась тогда во мне разглядеть, а спрашивать не хотелось.
– Ну, чего ты замолчала? – услышала я вопрос Софии. – И что дальше было? Ты смогла с ними подружиться или пока только подралась? Знаешь, по моему опыту, могу с уверенностью сказать, что иногда именно так начинается крепкая дружба. Возможно, у тебя тот самый случай.
Но, она была совсем не уверена в том, что говорила, и это было заметно. По поведению людей можно многое понять, если смотреть внимательно, а еще лучше, если смотреть пристально. Я наблюдала пристально, как кобра за добычей, может, поэтому София встала со стула и начала беспокойно ходить из угла в угол. Она пыталась скрыть от меня свое волнение и стыд, которое испытывала, потому что была вынуждена оставить меня там. Она не могла мне помочь. У нее и без меня была куча проблем, о которых я тогда даже не догадывалась.
– Я тут привезла тебе твои вещи и кое-какие книжки и игрушки, – сказала она, продолжая ходить туда-сюда. – Я, правда, без понятия, какие тебе нравятся, поэтому выбрала на свой вкус. Ничего?
– Ничего, – ответила я. – Мне этого хватит.
Я хорошо помню, что после моего ответа, София остановилась, и из ее глаз хлынули слезы. Она судорожно начала размазывать их руками по лицу, чтобы я не заметила, но я заметила и, решив подбодрить мамину подругу, я подошла и заключила ее в свои объятья. Конечно, я сделала только хуже, но откуда я могла это знать!
Через пару секунд она отстранила меня и, пообещав навещать, как можно чаще, пулей вылетела из комнаты, продолжая вытирать ручьем текущие слезы. Хотелось бы отметить, что она сдержала свое обещание. Она приходила ко мне настолько часто, насколько могла себе позволить, а ведь она работала в полиции, тогда еще в милиции, и имела на руках непутевую младшую сестру, которая была почти неуправляемая.
Кстати, в начале своего рассказа я назвала двух мужчин, которые забрали меня из родного дома, полицейскими, но это не верно. Тогда они еще были милиционерами, потому что закон о переименовании милиции в полицию в России был принят в 2011 году. Ну, это я так, для пущей ясности. Зато теперь вам стало понятно, что родилась я в 2001 году и надеюсь не зря.
К детскому дому я все же со временем привыкла. К его шумным и беспокойным дням и одиноким, пустым ночам. К людям, большинству из которых на тебя плевать, но это везде так, не только в подобных заведениях. К четкому распорядку дня привыкнуть было сложнее, ведь свой последний год дома я жила, как хотела. Там мне никто не диктовал, что и когда делать, поэтому я спала, когда хотела и сколько хотела, ела – как придется, мылась, когда начинала чесаться голова, ну и все в таком роде. Вот такая у меня была страшная свобода, которую мне заменили на практически не страшную тюрьму.
Опять же, не хочу, чтобы вы подумали, что тот детский дом был каким-то пристанищем дьявола, нет. Конечно, все было не так мило и изящно, как хотелось бы, но вполне терпимо. Особенно, если по прибытию в такое место у тебя уже есть характер.
У меня характера не было, он появился гораздо позже, зато было спутанное сознание, которое и помогло мне выжить. Я часто отключалась перед какими-нибудь вещами, которых боялась, а очнувшись, понимала, что уже все прошло и волноваться не нужно. Мне это очень нравилось. Таким образом, я осталась без воспоминаний о прививках, уколах во время болезней, о контрольных и самостоятельных работах в школе, о частых драках и бесконечных серьезных наказаниях. Ну, кто бы ни хотел так жить? А еще это приятное чувство – чувство, что ты особенная, что ты не как все, а эти простаки, что целыми днями ходят с тобой по одним коридорам, даже не догадываются о твоей супер силе. Ах! Но, это все детство.
Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я всерьез занялась изучением своего «внутреннего мира и его обитателей». Я прочитала столько книг по психологии и психиатрии, сколько смогла найти. Разумеется, в нашей библиотеке таких книг не было, а вот в публичной библиотеке, недалеко от нашего детского дома, подобной литературы было хоть отбавляй. В этой библиотеке меня знали все работники, вплоть до уборщиц, а одна женщина, Антонина Сергеевна, просто боготворила меня за мою непоколебимую веру в пользу книг. Думаю – это забавляло нас обеих. Она частенько просила меня помочь рассортировать или убрать книги на их законные места, и я с радостью ей помогала. Библиотека, для меня, была вообще местом особенным. Честно говоря, я бы могла в ней жить.
На самом деле эта скромная, старенькая библиотека дала мне больше, чем я ей. Я ведь уже тогда планировала стать писателем, а там была куча всяких книг по писательскому мастерству, которые я читала взахлеб (из-за чего не редко надо мной смеялись в детском доме). Да плевать! У меня была мечта, ну она и сейчас есть, так что плевать мне на всех с высокой колокольни. Пускай перешептываются, сколько хотят. К тому же, всем людям все равно рты не закроешь, тем более, как сказал кто-то достаточно мудрый: «Больше всего людей интересует то, что их совершенно не касается». И это – чистая правда. Убедитесь с возрастом.
Так вот я не просто так рассказала вам о своей любви к библиотеке. Однажды, третьего сентября, как раз в день моего шестнадцатилетия, я не стала ждать милости от кого бы то ни было, и решила поздравить себя сама. Я, примерив на себя очень покорный вид, пошла в кабинет Марины Павловны и отпросилась у нее в библиотеку на весь день. И, о чудо! Она позволила. Ну, само собой не от большой любви и не, потому что у меня был праздник, а потому что я пообещала два дня подряд дежурить в столовой и не выделываться.
