Яна Саковская
Голубые дирижабли
– Кто такой Кан-Гиор? – мой голос звучит робко, но почему-то чувствую, что этот вопрос я задать вправе. Мужчина улыбается довольно.
– Бинго. Вы задали самый важный вопрос. Вам полагается глоток этого восхитительного сидра.
Он протягивает мне свой бокал. Я отрываю от стула руку – оказывается, я всё это время судорожно сжимал пальцами сиденье – и машинально беру. Как будто это самое естественное в мире действие – пить из его бокала.
Вдыхаю светлый танцующий аромат, делаю глоток – сладкий, полный восторга и смеха, – и вспоминаю.
– Привет, – тихо говорит Амрис.
Тяжело опершись на стул локтями, разворачиваю бокал так, чтобы в стекле можно было рассмотреть моё отражение, и разглядываю его. Ещё одно моё кривое отражение. Какого цвета у меня глаза? Слишком темно, и я не вижу…
– Кан? – в голосе Амриса растерянность, беспокойство, недоумение. В этом мире у нас нет поля, но его чувства из долгой привычки я читаю легко. Мне нечего ему сказать. Я устал. Очень, очень устал. Делаю ещё глоток. Мне не верится, что когда-то я был настолько счастлив, чтобы сделать такой сидр. Амрис вздыхает. Я сжимаю в руках бокал. – Что случилось? На тебе лица нет…
Бокал рассыпается у меня в руках. Звенят осколки, сидр льётся по сиденью стула и начинает капать на пол.
Амрис, как всегда. Не в бровь, а в глаз. Совершенно не имел в виду.
Мартин охает, выбегает из-за стойки, оценивает масштаб бедствия, отодвигает меня от стула, исчезает за стойкой и появляется с тряпкой, щёткой и совком. Убирает осколки и лужу.
Я смотрю на свои руки. В местах порезов набухают капельки крови. Слышу движение.
Между моих ладоней оказывается маленькое белое полотенце, ладони Амриса сжимают мои вокруг него. Я опять чувствую его взгляд, совсем близко теперь, и по-прежнему не могу на него смотреть.
– Кан-Гиор, – начинает он отчётливо и спокойно. – Пожалуйста, дай мне информацию о том, что с тобой происходит. Ты – выдающийся эмпат и телепат, я – нет. Поговори со мной?
Его ладони горячие вокруг моих. Он начал носить на большом пальце правой руки тонкое чёрное кольцо. Не видел раньше. Интересно, что оно делает. Или это просто кольцо?
Молчу.
– Смотри, – тихо и мягко продолжает он. – Чем скорее ты скажешь, что с тобой и что не так – здесь не надо быть телепатом, чтобы понять, что что-то очень сильно не так, – тем скорее мы сможем с этим что-то сделать. И пока я не начал неистово творить неведомую херню…
– Не надо трогать полотенца! – подскакивает к нам Мартин.
Он размыкает ладони Амриса, отодвигает его, забирает полотенце и сильно дует на мои ладони.
Порезы мгновенно затягиваются.
– Не надо трогать полотенца! – Мартин машет запачканным кровью полотенцем перед лицом Амриса и сердито уходит за стойку. Бросает полотенце куда-то вниз, достаёт свежее и, насупившись, принимается яростно протирать высокую белую чашку. Амрис усмехается и с интересом наблюдает за ним.
– Больше не буду, – обещает он. – Извини, Мартин, что взял твоё полотенце.
Мартин кивает и сопит, старательно работая полотенцем.
– Я очень устал, – вдруг выдыхаю я. Амрис поворачивается ко мне. Мы встречаемся взглядами – первый раз с того момента, как я вспомнил. Его глаза полны беспокойства и тепла.
– Принято, – отвечает он. Отступает к стойке, облокачивается на неё и задумывается, глядя на меня.
– Для особо уставших, – чуть менее сердито говорит Мартин. – Есть комната наверху.
Амрис смотрит на него, вновь переводит взгляд на меня, склоняет голову на бок и не глядя протягивает Мартину руку ладонью кверху. Мартин немедленно ставит на неё чашку. Амрис вздрагивает и смотрит на чашку.
– Дурень, – почти нежно говорит он Мартину. – Чашка мне зачем? Ключ давай.
Мартин сердито забирает у него чашку.
– Поговори со мной, Ам-рис, – нараспев говорит он, открывая какой-то ящик и шаря в нём.
Я невольно хмыкаю.
– Ишь ты, нахватался! – усмехается Амрис.
Мартин выдаёт Амрису ключ и ставит перед ним заодно и чашку. Амрис смеётся.
– Мартин, ещё раз, чашка-то мне зачем? Хотя… постой. Сделай мне, пожалуйста, кофе с шоколадным сиропом. Сможешь?
Мартин опять забирает высокую чашку, бурчит что-то и возится с кофе-машиной. Делаю два шага к Амрису и встаю рядом. Мне лучше с каждой минутой – просто оттого, что я с ним. «Сейчас», – одними губами произносит он. Берёт меня за руку.
Жужжит кофе-машина, бормочет что-то Мартин, кто-то из посетителей за моей спиной шумно вздыхает, а Амрис держит мою руку, и я чувствую, как бьётся его пульс. Перед ним появляется чашка.
– Пойдём, – он подхватывает чашку и увлекает меня за собой, в сторону виднеющейся сбоку от стойки лестницы.
Наверху, на площадке с несколькими дверьми, он отпускает мою руку, вытаскивает из кармана ключ, смотрит на него, соображает, к какой двери он подходит, и открывает нужную. Заходит и включает свет.
Я захожу следом и закрываю за нами дверь. Комната уютная, выполнена в тёмных тонах. Тёмная мебель, тёмные стены, светлое покрывало на широкой кровати, светлые, сейчас задёрнутые шторы. Амрис проходит к стулу напротив туалетного столика и садится на него, я – сажусь на краешек кресла, стоящего рядом с шкафом, у выхода.
Смотрю в пол. Слышу, как Амрис вдыхает идущий от чашки аромат, одобрительно хмыкает и делает глоток. Вздыхает с удовольствием и меняет позу на более расслабленную. Чувствую на себе его внимательный взгляд.
– Я готов слушать тебя, Кан, – объявляет он. – Поговори со мной, пожалуйста?
Действительно, Кан-Гиор. Просто начни говорить.
– Я устал, Амрис, – не поднимая глаз, говорю я. Он ждёт. Я продолжаю. – Я очень, очень устал. Я устал каждый день не помнить, кто я и как меня зовут, как я выгляжу, что я здесь делаю и когда это кончится. Я устал оттого, что у меня каждый раз после того, как всё-таки я вспоминаю, стирается память, и мне приходится начинать всё сначала. Я очень сильно от этого устал.
Делаю паузу. Смотрю краем глаза на него. Он опёрся подбородком на край чашки, медленно вдыхает ароматный пар и ждёт.
– Я завидую тебе, что, пока я вспоминаю – и не вспоминаю – и так мучаюсь от этого, ты ходишь с медальоном, который сохраняет твою память, наслаждаешься жизнью и зарабатываешь миллионы на голубых дирижаблях.
– Мне странно иначе, – тихо усмехается он. Я горько вздыхаю. Он тут же поправляется. – Прости… Я опять неудачно выразился. «Мне странно иначе» – это про миллионы. Мне нравится делать что-то полезное и красивое. Но это неважно сейчас. Совсем не важно. Пожалуйста, продолжай.
Я закусываю губу и жду, когда изнутри поднимется новый поток слов. Я не помню, когда я последний раз выговаривался ему.
– Мне плохо оттого, что у меня не получается. Что у меня раз за разом не получается восстановить память. Что самое большое, на что я способен, – это нащупать дорогу к тебе и к этому месту, где вы с Мартином угостите меня когда-то сделанным мной напитком силы, и я вспомню, на вечер вспомню, кто я, а потом опять забуду. И я буду видеть твоё лицо на рекламных щитах, на бутылках с газировкой, на воздушных шарах и в газетах – и я буду думать: «Вау, как он сногсшибательно красив и какая у него серьга!» – но я не буду помнить, что это ты!
– Но ведь ты каждый раз приходишь, – тихо говорит Амрис. – Мартин меняет место, где находится бар, но ты каждый раз приходишь, опираясь только на своё ощущение «мне туда». Кан, ты такой герой…
– Я так устал.
Я складываю руки на животе и опускаюсь лицом в колени. Молчим. Амрис делает ещё глоток своего напитка.
– Ты помнишь, зачем ты это делаешь? – спрашивает он.
На самом деле, на эту тему у меня тоже есть, что сказать.
– Я помню – почему. Потому что ты сказал, что ты перестал чувствовать во мне интерес к жизни. Что последнее время мы делаем только то, что тебе интересно. Что ты не чувствуешь инициативы от меня. Что ты волнуешься за меня. И предлагаешь мне, например, родиться женщиной на Земле, чтобы я восстановил интерес к жизни и наслаждение собой, своей отдельностью. А когда я сказал, что я не хочу жить на Земле без памяти, ты предложил потренировать возвращение памяти в этом мире, чтобы можно было легче сделать это на Земле. Я согласился, и ты, внимательно посмотрев будущее, нашёл нам компаньона: существо из моего кошмара, которое сейчас способно только создавать пространства для испытания веры существа в свои воспоминания и в свою личную историю, но когда-то, после встречи с нами, оно будет способно организовывать пространства, в которых существа будут вспоминать себя. И в этом состоянии Мартин сейчас здесь, держит пространство, куда я могу прийти и вспомнить себя. Я очень рад, что Мартин когда-то будет на такое способен, и это отличный, отличный план, но…
