Яна Летт
Пустая

Глава 1
Ребенок

Я въехала в город Рокк на рассвете – хотя это и городом было не назвать, так, десяток-другой кирпичных домов, прилепившихся к захолустному полустанку. Может, когда-то здесь и кипела жизнь, но это явно осталось в прошлом. Наверное, поезда проезжали здесь нечасто… Недостаточно для того, чтобы вдохнуть в эти покосившиеся развалины жизнь. Зато на окраине стоял небольшой аккуратный храм с красной крышей. Новехонький.

Городские ворота были испещрены узором вмятин, как леопардовая шкура – пятнами. Здесь была битва. Я не знала, чего ради, – городок не выглядел лакомым куском. Но, как бы то ни было, он выстоял.

С тех пор как я покинула хижину Никто, мне многое пришлось повидать. Несмотря на случившееся, я еще не раз пыталась подружиться с людьми – и каждая попытка убеждала меня в его правоте… Этот новый город тоже не сулил ничего хорошего.

– Доброе утро. – Рыжий паренек лет десяти с ведром в руках одновременно зевал и с любопытством разглядывал нас с Руной. – Вам комната нужна? Или, может, завтрак?

– Доброе утро. Было бы здорово. – Я не сняла капюшон – напротив, наклонила голову пониже: приятно для разнообразия хоть недолго почувствовать себя обычным человеком.

– У моей мамы таверна неподалеку. Единственная в Рокке. Желтый дом вон там, у поворота, видите? С красной крышей и флюгером.

– Да, спасибо.

– Мама как раз готовит завтрак. – Видимо, мальчик был не прочь поболтать.

Его любопытный взгляд продолжал исследовать меня. Я плотнее запахнула плащ, но поздно.

– Это у вас что, револьвер или что-то вроде того? Ух ты!

– На трактах небезопасно, – ответила я сдержанно, но почему-то на душе стало тепло, хотя его интерес – детский, мальчишеский – я знала, очень скоро угаснет. Примерно через мгновение после того, как он увидит мое лицо.

– Мама тоже так говорит, – с энтузиазмом подхватил мальчик. – Она даже думает переезжать в город… Ну, настоящий город. В Минту или даже Уондерсмин, к Прют… Говорит, поезда после войны все равно почти не ходят, а на горе, – он понизил голос, – творятся странные вещи… Народу здесь остается все меньше… Уезжают кто куда. А по дорогам опасные люди бродят.

– Твоя мама права. – Кажется, Руну эта беседа начала утомлять, потому что она переступила на месте, встряхнула головой.

– Можно погладить?

– Да. Конечно.

Я натянула капюшон пониже, когда мальчик подошел ближе к лошади. Он пах едой и очагом, молоком и мылом.

Он провожал меня взглядом до самого дома с красной крышей, и этот взгляд был как маленький талисман на удачу. Я постаралась его сохранить.

У коновязи никого не было, поэтому щербатое корыто с водой – вроде чистой – оказалось целиком и полностью в распоряжении Руны.

Колокольчик над дверью из светлого дерева, изрядно запачканной – судя по всему, ее часто открывали пинком, – звякнул, и мне пришлось пригнуться, чтобы войти внутрь. Закопченные стены давно стоило бы побелить. Темные поверхности трех столов у стойки были вытерты до царапин от жесткой щетки. Тускло мерцали пузатые бутылки – зеленые, с надписями на этикетках. Пахло чабрецом и мятой – у печи сушились, головками вниз, пучки цветов и трав. И едой – рот мгновенно наполнился слюной при мысли о жарящемся где-то за стойкой беконе. В деревянной лохани с водой перед печью плескался розовый блестящий младенец – наверное, годовалый или около того. При виде меня он улыбнулся и ударил по воде маленькой растопыренной пятерней. Полная рыжеволосая женщина у стойки вытерла не очень чистым полотенцем раскрасневшиеся от кухонного жара руки в веснушках.

– День добрый! Проходите, проходите, кого там гнев принес… Завтрак скоро будет.

– Спасибо. – Внутри было тепло и сухо, и запахи еды, трав, младенца и кухни сливались в один – запах дома. Я вдыхала его, надеясь, что женщина не заметит моей жадности.

– Повесьте плащ к огню – кажется, его неплохо бы просушить. Сырость, Гневный ее побери…

Ага, вот оно. Я покорно стащила плащ, щелкнула застежкой у горла, сбросила капюшон и повернула к трактирщице лицо – уж лучше поскорее.

– А, ты из этих. – Она не выгоняла меня, уже неплохо, но сразу перешла на «ты», а в голосе поубавилось приветливости. – Пустышка.

Я кивнула:

– Да. Мне лучше пойти поискать завтрак где-то еще?

Женщина фыркнула:

– Не глупи. Нигде больше здесь не подают… – Ее голос смягчился, может, оттого, что она бросила взгляд на младенца, который как раз ударил по воде так, что пол у лохани стал совсем мокрым. – Так что садись… Если у тебя есть деньги. Есть?

Я кивнула. Несколько месяцев назад я повстречала в горах Руну, лишившуюся седока. В седельной сумке были деньги – значит, на всадника напали не разбойники. Оставалось лишь гадать, что именно с ним случилось.

– Ну и хорошо. Деньги есть деньги – а уж от кого, мне не так важно. Отпустивший и Гневный одним стежком шьют.

Я сделала шаг в сторону печи, но женщина проворно обошла стойку и выхватила плащ у меня из рук.

– Я сама повешу.

Не хотела, чтобы я подходила к ребенку. Чтобы не тревожить ее, я обогнула печь по широкой дуге, села за самый дальний стол.

– Положи оружие на стойку, пожалуйста. – Теперь она попросила вежливо. Револьвер творит с манерами окружающих чудеса. – Такие правила.

– Конечно, сейчас, – отозвалась я и улыбнулась, сняла револьвер с пояса, достала из-за голенища нож. Нож можно было и оставить – вряд ли она его заметила, но мне хотелось быть дружелюбной. – Спасибо, что впустили.

Я надеялась, что вежливость ее смягчит, – было бы так хорошо получить комнату, чтобы не проводить очередную ночь под открытым небом. Последние пару дней к вечеру моя голова просто горела, а горло побаливало – я снова начинала заболевать, а ночная сырость не слишком способствует быстрому выздоровлению.

Хозяйка поставила передо мной жестяной поднос – тарелка с яичницей и беконом, два ломтя серого хлеба, подтаявший кусок жирного желтого масла, немного меда в глиняном горшочке, кофе – судя по цвету, разбавленный и с молоком, но все-таки настоящий. Губы женщины были сжаты в упрямую жесткую линию, а брови нахмурены, но на ее щедрости это не сказалось.

Пахла еда умопомрачительно.

– А горячего вина нет? Со специями? – это могло бы помочь горлу, но хозяйка поняла меня по-своему.

– В такую рань? Сколько тебе, собственно, лет? – Она запнулась и хмыкнула. – Ладно, вопрос глупый.

Я посмеялась, хотя смешно мне не было, и, похоже, это слегка растопило лед.

– С виду лет семнадцать, как моей старшей, – сказала хозяйка, возвращаясь за стойку. – Она несколько месяцев назад уехала учиться в Уондерсмин. Если справится, будет помощницей доктора, а то и доктором – кто его знает… Даже если медсестрой – все лучше, чем сидеть здесь… Отсюда многие уезжают.

Я удержалась и не спросила о горе.

– Не опасно путешествовать одной по этим проклятым дорогам? – спросила женщина. Видимо, мысли о дочке снова склонили чашу весов в мою пользу – чуть-чуть.

– Да, конечно. – Яичница была божественна – и прямо сейчас мне казалось, что она компенсирует все пережитые опасности с лихвой. – Но люди сторонятся пустых…

– Ну, значит, во всем есть свои преимущества, так? – Хозяйка перегнулась через стойку и подлила мне кофе.

– Наверное.

Младенец весело заагукал, и еще немного воды пролилось на пол.

– На западной развилке я наткнулась на разбойников. Видимо, перешли границу. Но Руна – это моя лошадь – очень быстрая. Нам повезло, успели уйти. Только палатку потеряли… И часть вещей.

– Западная развилка. – Хозяйка покачала головой. Сейчас она явно говорила сама с собой. – Эти, из Арты, совсем страх потеряли. Власти должны что-то делать… Иногда мне кажется, что про эти земли решили забыть.

Политика – спасение для тех, кому не о чем говорить. Притворись, что разделяешь взгляды собеседника, – получи несколько очков в свою пользу.

Я многому научилась с тех пор, как покинула хижину Никто. Ему бы это не понравилось.

Конечно, я больше не повторяла той глупости – не заходила в города как ни в чем не бывало, у всех на виду. Но тракты и захудалые деревушки – совсем другое дело. Там другие законы и люди дружелюбнее… Или они просто слишком заняты своими проблемами, чтобы обращать внимание на «маленькую пустую».

– Может быть, – кивнула я. – Я не видела ни одного сторожевого отряда за много дней пути. Ни пограничных, ни блюстителей, никого…

– Вот как. – Хозяйка протирала стаканы, и ее ловкие, отточенные движения отвлекли меня от еды. Она брала стакан кончиками пальцев, протирала снаружи и внутри – всего два стремительных движения, – ставила на подставку и тут же хватала следующий. – Ну, этого следовало ожидать. Что же привело тебя сюда, да еще через пограничье?

Я молчала, думая, как лучше ответить, но, к счастью, хозяйкам трактира ответы не нужны.

– Гора, верно? – Новый стакан. – Я и раньше видела девчонок, шедших к пику Кошки. Ты тоже?

Я кивнула:

– Да, мне нужно туда попасть. Я слышала…

– Ну и зря. – Хозяйка покачала головой. – Другие возвращались оттуда такие, что глядеть больно… Или не возвращались вовсе. Старая песня… Она сидит там, на горе, с тех пор, как старый Эдд открыл свою лавку на границе. И уже тогда слухи про гору ходили недобрые. Если думаешь, что там тебе помогут… ошибаешься. От надмаги помощь принимать – себе дороже.

– Другим там помогали.

– Ага. Девчонкам, попавшим в беду. – Хозяйка понизила голос, косясь на младенца, как будто он мог понять ее слова. – Да и то не всем. А что стало с теми, кто не пришел назад? Лучше езжай куда-нибудь еще… Может, где-то тебе помогут. Не здесь.

– Если и не вернусь, никто не будет плакать. Так что рискну, наверное… Но спасибо вам за совет. – Я изо всех сил старалась быть вежливой.

– Совет не бесплатный, – буркнула хозяйка. – Включен в стоимость завтрака.

Я выложила на стол пару монет:

– Этого хватит? Если добавлю еще одну, смогу получить комнату? Я бы хотела переночевать в городе, прежде чем… идти к ней. Пожалуйста.

– Добавь две – и оставайся, дело твое. – Хозяйка пожала плечами и, обойдя стойку, достала из лохани притихшего младенца. – Но в доме все комнаты заняты. Можешь переночевать на конюшне, если хочешь. Там сухо и тепло, и я дам тебе одеяло. Коня можешь там же поставить.

– Спасибо.

Я слишком устала, чтобы спорить, несмотря на то что была готова держать пари: других гостей в доме нет.

Дверь скрипнула. Стоящий на пороге рыжий паренек смотрел на меня во все глаза – и теперь его взгляд сильно отличался от того, которым он наградил меня на улице.

– А, Сидди. Уже отнес? Проводи ее, – хозяйка кивнула, избавляя себя от необходимости думать, как именно меня назвать, – на конюшню. И захвати серое одеяло из кладовки. Ну, что застыл? Пошевеливайся, малый.

– Ладно, мам. – На меня мальчик старался не глядеть.

В молчании, забрав с собой Руну, мы прошествовали к конюшне через широкий двор.

Город просыпался – за покосившимся забором послышались крики детей, суетливо забормотали куры, тонко заржал конь, и Руна отозвалась.

– Ты пустая, да?

Не думала, что мальчик заговорит, – а он решился. Удивительное дело. И перешел на ты, как и его мать, – видимо, то, что я пустая, перевесило то, что я старше.

– Вроде того.

Я скосила глаза в его сторону – рыжая макушка разве что не дымилась. Как и говорил Никто, любопытство было сильнее страха.

– И что, правду про вас говорят?

– О чем? Про пустых много чего рассказывают.

– Ну, что вы все прокляты или вроде того. За что-то наказаны.

Конюшня выглядела богаче, чем дом. Может, его пристроили к ней после войны.

– Люди становятся пустыми по разным причинам.

– А ты?

– Что – я? – Я прекрасно поняла, о чем он спрашивает, но говорить о себе мне не хотелось.

– Ну, ты за что-то наказана?

– Не знаю. Я ничего не помню.

– Совсем ничего? – В его голосе слышалось явственное разочарование, и он был слишком мал, чтобы скрыть его – хотя бы из вежливости. – Прямо совсем-совсем…

– Ничего. – Я постаралась сказать твердо, и этого хватило – на несколько минут.

Хозяйка не обманывала – в конюшне действительно было тепло и сухо. Денники, мимо которых мы проходили, пустовали; только в дальнем углу слышалось лошадиное всхрапывание.

– Это Черныш, – пояснил мальчик. – А я – Сидд. А тебя как зовут?

– Тебе не стоит со мной говорить. – Я сняла с Руны вещевой мешок, открыла ворота одного из денников – скрипучие, давно пора смазать. – Думаешь, твоя мама разрешила бы?

– Я уже большой.

– Правда?

– Да, мне десять. – Сидд ковырнул носком ботинка засохший навоз. – А тебе сколько?

– Я очень устала, – пробормотала я, забирая у него одеяло. – Прости… Но я и вправду хочу отдохнуть.

Когда он ушел, я поставила Руну через стойло от Черныша, остававшегося невидимым во мраке своего денника, а сама разместилась в соседнем: завернулась в одеяло, подложила под голову мешок с вещами, а револьвер – под бок и почти сразу провалилась в сон.

Думала, что буду спать без сновидений, как обычно после сильной усталости, но вышло по-другому. Мне снился лес Никто – и пожар. Огонь с хрустом перекусывал ветки, пылали листья, фейерверками трещали хвойные лапы. Я бегала по лесу и искала Никто, чтобы вывести из огня, но его нигде не было. От пламени шел жар, и было трудно дышать. Когда я проснулась, лоб и спина промокли от пота – но, кажется, это было наименьшей из проблем.

– Она здесь! Здесь, я ее на конюшню пустила… – Голос хозяйки был совсем не похож на утренний – плачущий, высокий… Звучало так, как будто она до смерти напугана.

Судя по тому, что сквозь щели в досках не проникали лучи света, наступил вечер. Я проспала весь день.

– Вот умница, – отвечал ей мужской голос – низкий, клокочущий, как грохот камнепада в горах. – Ведь все говорят – не имей дел с пустышками, от них одни беды! Допрыгалась…

Я судорожно сжала пальцы на рукояти пистолета. Пальцы были влажными. До Руны не добраться. Что же делать? Палить во все стороны?..

Ворота моего денника открылись. На пороге стояла хозяйка – заплаканная, бледная, как сова, с взъерошенными рыжими волосами. У ее ног крутился Сидд – дрожащий, запыхавшийся, он выглядел младше, чем утром. Рядом с ними стоял обладатель громового голоса – широкоплечий, высокий, лысый, но с огромными черными усами. Если бы мне надо было придумать голос для этого человека, я бы подобрала как раз такой, камнепадный.

– На выход. – У него в руках была двустволка – с виду старая, но от этого не менее смертоносная. – И револьвер давай сюда… Только медленно.

– Хорошо. – Спросонья собственный голос казался глухим, незнакомым. – Можно узнать, в чем меня обвиняют?..

– Сейчас узнаешь, – пообещал усач, и его интонации не внушали оптимизма. – Все узнаешь, пустая. Давай сюда оружие. Без глупостей.

Я подтолкнула к нему револьвер и медленно поднялась на ноги. Я отлежала ногу, и икра гудела – было бы очень нелепо погибнуть, думая об этом.

Руна почуяла неладное и тонко заржала, ударила копытом – ворота ее денника жалобно всхлипнули.

– Выйдем на улицу, – усач качнул ружьем, – давай-давай, пошла.

– Где он? – Женщина оттолкнула его плечом, не обращая внимания на ружье. – Где он? Зачем он тебе? Ну зачем, Гневный тебя раздери? Я верну тебе деньги… Где…

– Мама, прекрати. – Сидд потянул ее за рукав, не сводя с меня взгляда. В его глазах был ужас – как будто увидел ядовитую змею посреди дороги.

– Я ничего не брала, – пробормотала я – негромко, потому что выражение лица у трактирщицы было такое, словно пропал весь дом вместе с крышей, не меньше. Мне стало не по себе. – Я только хотела заночевать здесь, и все. Клянусь.

– Все знают, чего стоит клятва пустышки. – Усач снова качнул ружьем. – Выходи. Еще раз повторять не стану, гнев…

Руна просто с ума сходила, пока я выползала из своего денника, прижимая к себе сумку. Шагая вслед за хозяйкой трактира – усач все это время держал меня под прицелом, – я думала: если меня убьют, что станет с Руной?

Здесь живут небогатые люди – они будут только рады оставить лошадь. Ее ждет хорошая жизнь.

– Что это? – Усач уже перетряхнул мою сумку, и теперь моя единственная смена одежды лежала в грязи. Из кожаного кошелька выпало несколько монет – он небрежно наступил на них ногой, чавкнула жирная грязь.

Им нужны были не деньги. Я задрожала – дождь оказался холодным.

– Я задал вопрос. – В руках усач сжимал мою папку. Зарисовки, записи, страницы Крылатой книги – все.

– А кто вы такой? Почему вы вообще так со мной… – Жалкая попытка, он даже договорить не дал.

– Глава местных блюстителей, Говардс, если уж это тебя интересует. Может, тебе еще бумаги мои показать, чтобы ты начала говорить?

Хозяйка за его плечом всхлипнула. Ее глаза покраснели от слез – и именно потому, что мне стало ее жаль, а не из-за Говардса, я заговорила.

– Это мои записи. И рисунки. Здесь кое-что… что я изучаю.

Говардс пролистал несколько страниц, и по изменившемуся выражению его лица я поняла: дела плохи.

– Об этом позже. Пока меня интересует всего один вопрос, и, поверь, пустая, тебе лучше ответить на него правильно, быстро и четко. Где ребенок?

Я молчала. У меня не было для него правильного, быстрого и четкого ответа, и дела мои действительно были плохи – хуже, чем я думала.

Я посмотрела на женщину – рыжие волосы успели промокнуть от дождя, облепить лицо, как щупальца. Сидд стоял за ее спиной – потерянный, беспомощный. Я вспомнила: маленькая растопыренная пятерня, громкое агукание, мыльная пена на полу перед печью.

– Послушайте. – Я старалась смотреть женщине прямо в глаза, хотя это было непросто. – Я не имею к этому никакого отношения. Клянусь. Я ничего не знаю…

– Молчать. – Говардс тряхнул ружьем, но усилием воли я заставила себя не смотреть в его сторону.

– Вы же знаете. – Я заговорила тише. Чем тише говоришь, тем лучше люди тебя слышат. – Знаете, что я остановилась здесь только на одну ночь. Что я иду на гору. Пик Кошки, помните? Я бы ушла утром…

– Не сомневаюсь. – Говардс все не унимался – кажется, дай ему волю, уже расстрелял бы меня из своей двустволки и пошел бы домой спать.

– Я ведь не старше вашей дочери. Может быть, младше. Я не стала бы причинять вред ребенку. Я не стала бы причинять вред вашему ребенку, клянусь.

Я повторяла эти слова, как заклинание, не глядя на Говардса, и взгляд хозяйки начал понемногу проясняться. Только тогда я повернулась к Говардсу, и дуло его ружья уперлось мне в живот.

– Я знаю, вы не любите пустых… Никто не любит. Но так ребенка не вернете. Если бы я его взяла – разве стала бы спать на конюшне как ни в чем не бывало?

– Кто тебя знает, – буркнул Говардс, но в его грохочущем голосе поубавилось уверенности.

– Я не похищаю детей. Я только хотела переночевать здесь, прежде чем идти к горе.

Некоторое время все молчали – только всхлипывала хозяйка. Интересно, где ее муж? Почему не поддерживает ее в такой страшный час, не выбивает из меня дух, требуя рассказать, где сын?

Дождь не прекращался – на месте Говардса я бы ушла под крышу хотя бы для того, чтобы сберечь оружие. Кажется, он подумал о том же, потому что, сурово хмуря брови, дернул головой в сторону дома.

– Иди внутрь. Маффи, ты тоже. Незачем под дождем стоять.

Кадка, в которой утром купали младенца, все еще стояла у печи, и при взгляде на нее у хозяйки задрожали руки.

– Сделай нам чаю, Сидд. Живей. – Говардс уселся за стол, кивнул Маффи. – Садись. Ты тоже.

В обычных обстоятельствах я бы порадовалась, что сижу за одним столом с людьми, неподалеку от очага, а на кухне готовится чай.

– Зачем ты идешь на гору?

В помещении Говардс стал казаться больше.

– Не ври. Время может быть дорого. Зачем ты идешь на гору? Что о ней знаешь?

Глаза Сидда, поставившего чайник на огонь, сверкнули. Совсем ребенок – его брат пропал, а он думает только о том, как подслушать очередную байку о пике Кошки.

– Я знаю, что там живет надмага. И я думаю… что она может мне помочь.

– Помочь в чем?

Я колебалась: не привыкла рассказывать личное, но, кажется, выбора не было.

– Вспомнить что-то о себе. Узнать, что со мной случилось… как я стала пустой.

Если мои слова и вызвали у Говардса сочувствие – на что я втайне надеялась, – он этого никак не показал.

– Почему ты решила, что она сможет помочь?

– Слухи ходят… По ту сторону границы один человек рассказывал, что на горе ему вернули зрение. Он был слепым и прозрел… У его товарища – они вместе сражались в Зимней битве – не выходило забыть то, что он там увидел… Ему тоже помогла та, что живет на горе, и он смог жить дальше в мире. Тот бывший слепец рассказал об этом одной женщине, торговке пряностями… А она рассказала мне.

Строго говоря – она рассказала об этом при мне.

Говардс и Маффи быстро переглянулись, а Сидд, кажется, забыл, как дышать, – так усердно вслушивался.

– Я подумала, что если та… женщина сумела вернуть кому-то зрение и забрать дурные воспоминания… то, возможно, поможет и мне.

– Чем же ты думала расплатиться за такую услугу, а? – Говардс сверлил меня взглядом.

– Я бы сделала, что она скажет… И у меня были деньги.

– Были?

– Ну да. Вы их забрали вместе с сумкой. Теперь они, наверное, уже утонули в грязи.

Говардс поморщился:

– Соберем их позже. Давай-ка еще немного потолкуем. Так, говоришь, сделала бы все, что она прикажет, да?

Ладони вдруг разом стали горячими и мокрыми.

– Да, но…

– Дело ясное, хозяйка, – теперь он говорил с Маффи, – она действовала по приказу надмаги с горы. Забрала мальца, чтобы получить что нужно. У этих пустышек ни стыда ни совести. Откуда взяться совести у того, кто не знает себя? Сейчас позову ребят, и мы…

– Нет.

Маффи смотрела прямо на меня, и ее губы дрожали, но глаза были сухими.

– Гнев… Она совсем ребенок… И… Я не думаю, что это она. Она не виновата.

Кажется, ее слова на миг породнили нас с Говардсом – на лицах у нас было написано одинаковое недоумение.

– Маффи, да тут же все одно к одному сходится…

Хозяйка упрямо покрутила головой и вдруг стала очень красивой, несмотря на заплаканное лицо.

– И близко нет. Ты сам знаешь, к горе не подобраться никак – только через город. Она не могла пройти туда незаметно, а потом вернуться сюда. Словом… Я не позволю тебе замять дело и не искать моего малыша.

Говардс побагровел.

– Маффи! Я понимаю, ты расстроена, но…

– Не думаю. Говардс, разговор окончен. Я на это не поведусь. Собирай парней. Я уверена, ты сделаешь все, чтобы найти Крисса, иначе – поверь – ни ты, ни кто-то еще из вашей братии в жизни не переступит порог моего дома! – Ее голос сорвался, но хозяйка больше не плакала.

Она напоминала огромную медведицу – замученную погоней, раненую, попавшую в западню, но все еще очень опасную. Кажется, Говардс тоже это почувствовал.

– Ладно. – Он примирительно потрепал хозяйку по плечу. – Мафальда, я все сделаю… А пустышку все равно заберу с собой. Пусть пересидит у нас, пока…

– Нет. Тогда твои люди будут охранять ее… вместо того, чтобы искать моего мальчика.

Возможно, моя мать была похожа на нее. Мне хотелось бы в это верить.

Говардс, пятившийся к выходу как рак, бросал на меня злобные взгляды, но я все равно не удержалась:

– Блюститель Говардс, можно мне получить мое оружие назад? Пожалуйста.

Только оружие давало мне иллюзию защищенности, терять которую не хотелось.

Под тяжелым взглядом Маффи он неохотно протянул мне револьвер рукояткой вперед и бросил сумку к моим ногам.

– Проваливай отсюда. Не путайся под ногами. Сейчас мы пойдем искать мальчика… Но если, когда вернемся, я застану тебя в городе, ты легко не отделаешься. Невиновные пустые, ха… Все пустышки в чем-то да виноваты. И в моем городе они не нужны. Поняла?

Я кивнула.

Когда дверь за ним захлопнулась, хозяйка уронила голову на руки и зарыдала. Ее сын топтался у печи. Он поставил чайник и явно не знал, что делать дальше.

Мне следовало уйти, но я была перед Мафальдой в долгу.

– Налей своей маме чаю. – Сидд не сразу послушался, но все же взялся за жестяную банку.

Мне очень хотелось перегнуться через стол и погладить плачущую женщину по плечу – или даже обнять, как я обнимала только Никто, но я боялась, что она меня оттолкнет.

– Я сейчас уйду, – пробормотала я, стараясь не смотреть на ее плечи, которые содрогались от рыданий, как извергающийся вулкан. – Мне жаль… Спасибо, что защитили меня.

– Постой. – Ее глаза припухли, но смотрели ясно. – Не уходи. Сидди, налей чаю нам обеим. Поживей, малый, поживей… Я не просто так помогла тебе. – Женщина вытерла мокрое лицо краем рукава. – Ты знаешь, если бы не я, они бы тебя растерзали. Им только дай повод разобраться с пустышкой… Тебя бы и судить не стали.

В этом я не сомневалась.

Чай, который Сидд принес в глиняных синих кружках с нарисованными сбоку кошачьими мордами, пах мятой и медом. Всего один глоток – и я перестала дрожать.

– Что я могу для вас сделать? Я бы помогла искать ребенка, но Говардс и его люди…

– Да, ты можешь помочь искать. – Она собрала волосы в узел на затылке, помассировала веки кончиками пальцев. – Говардс и его люди даже носки у себя под кроватью найти не в состоянии… Но ты… Я знаю, что вы умеете. Тетка рассказывала мне…

– Рассказывают еще, что тот, кто прибегнет к помощи пустышки, будет проклят, – со слабой надеждой напомнила я.

Хозяйка со свистом втянула воздух носом:

– Сейчас это меня не заботит… Даже если это и правда так. – Она помедлила, бросив взгляд на Сидди, побледневшего от страха и любопытства. – А это так?

Я пожала плечами:

– Если честно, я ничего об этом не знаю. Надеюсь, что нет.

– Я рискну. Посмотри дом так, как вы умеете… Прошу тебя.

День был щедр на неприятности. Мне нужно было двигаться к горе, где меня с большой вероятностью ждало очередное разочарование – или кое-что похуже. Меня все еще знобило, палатки и части теплых вещей больше не было, Говардс явно точил на меня зуб… Согласиться помочь Маффи значило ввязаться в проблемы.

– А у вас есть синее стекло? У меня было, но я потеряла в дороге.

Лицо хозяйки стало озадаченным:

– Синее?.. – Она бросила взгляд в сторону стойки, над которой поблескивали тусклые ряды слегка запылившихся бутылок – янтарных и темно-зеленых.

– У меня есть! – подскочил вдруг Сидд.

– Принесешь?

Маффи кивнула, и мальчик убежал.

– Что еще нужно?

– Мне нужно… подумать.

Отвернувшись от хозяйки, я тщательно принюхалась. Запахи дома казались прежними только поначалу.

Теперь же к ароматам очага и хлеба, бекона и травяного чая прибавился новый – тонкий, едва ощутимый… Запах гнили.

Гниль. Мертвечина. Призраки? Мог ли призрак унести ребенка? Мог ли он быть связан с надмагой на горе?

Я вспомнила тех немногочисленных призраков, которых мне доводилось увидеть. Бесплотных. Молчаливых. Отрешенных.

Но пока что у меня не было других идей.

Я помолчала, вспоминая советы Никто.

– Шалфей – я видела, висит у печи… И кусок хлеба – лучше, если сегодня испекли, соль… Пока все.

– Через минуту принесу. – Она торопливо вытерла руками заплаканное лицо, отбросила волосы с лица.

Кажется, Маффи относилась к людям, которые мигом успокаивались, получив четкий план действий.

Сидд принес синие стекла – два больших осколка бутылки с округлыми, неострыми краями – видимо, долго лежали в реке или ручье.

С одним из этих стекол, крепко зажатым в руке, я вышла во двор. Хозяйка и Сидд последовали за мной.

Дождь перестал – переливающиеся на солнце капли подрагивали на листьях. Над горами заклубился легкий туман.

– А зачем шалфей? – прошептал Сидд. Кажется, он обращался к матери, но я рискнула ответить:

– Пока что он не нужен, но, если мы имеем дело с призраками, может пригодиться.

Сидд, восторженно ахнув, подался вперед, но Маффи одернула его, прижала к себе.

– А можно я посмотрю через стекло?..

– Ты не увидишь. – Я приблизила стекло к лицу, прищурила один глаз. – У нас с тобой зрение по-разному устроено.

Поначалу и я ничего не видела. Молчаливые горы за городком, укутанные саваном тумана, белесые просветы – снег, темные тени елей на склонах, яркие пятна крыш… А потом я различила неяркое сияние. Слишком далеко, чтобы почувствовать запах… Но этот блеск, однажды увидев, было ни с чем не перепутать. Его не показывал мне Никто – так что я совершила это открытие самостоятельно.

– Это пик Кошки?

Хозяйка кивнула.

Он действительно напоминал формой кошачью мордочку, и самой высокой точкой было острое оттопыренное ухо.

– Скажите, где был ребенок до того, как пропал?

Тонкий, с волос, светящийся след, похожий на лунный луч, вел в сторону дома – прямо в печную трубу. И все же я хотела убедиться.

– Крисс был у печи, – шмыгнув носом, сказала хозяйка. – Играл с камушками, а я…

– Малыша забрали на пик Кошки. – Я старалась говорить быстро, чтобы поскорее разобраться с самым неприятным, и не решалась смотреть на побелевшее лицо хозяйки. – Видимо, та, что живет на горе… Надмага.

Некоторое время мы молчали. Хозяйка закрыла лицо руками.

– Пустая. – В замке рук голос женщины звучал глухо. – Послушай… Как тебя зовут? То есть… Я знаю, что… Но ведь как-то ты себя называешь?

– Лекра. – Я несколько раз придумывала себе имена, одно красивее другого. Крисиния, Агелла, Летисия… Все они сидели на мне как корона на деревенщине. Ни одно из них так и не стало по-настоящему моим – поэтому я назвала Маффи не имя, а старобирентийское слово, означающее «пустая». Оно мне тоже не нравилось, но хотя бы было честным.

– Лекра… Хорошо… Послушай. – Маффи нервно сглотнула. – Ведь ты все равно собиралась идти на гору, не так ли. Я дам тебе еды, вина, чего хочешь… Денег… Оставайся в моем доме сколько нужно, только…

– А как же Говардс?.. Он хотел, чтобы я ушла. И разве он сам не пойдет на гору, чтобы…

– Говардс может отправляться к Гневному, – с неожиданной горячностью отозвалась хозяйка. – В моем доме командую только я. Говардс – трус… Как и все здесь. С тех пор, как я поселилась тут еще маленькой девочкой, ни один мужчина не поднимался на гору. Все знают о надмаге, но никто ничего не делает, потому что она помогает прикрывать их грешки… Они будут искать здесь по колодцам и кустам, а потом скажут, что ребенок пропал в лесу… – Помедлив, она тихо добавила: – Здесь такое уже случалось. Помоги мне… Верни его. Я в долгу не останусь. И я покажу тропу, которая ведет к горе… Говардс тебя не увидит.

– Кажется, вы его недолюбливаете, – пробормотала я.

– Он – отец Крисса, – сказала она, нахмурившись, и щеки Сидда заалели. – Так ты поможешь или нет?