Вэнди Эттвуд
Рябиновая ветвь
– Отвар это. От хладных прикосновений Нави избавляет.
– Спасибо, – кивнул он и залпом осушил напиток.
Даже противиться не стал, верно и впрямь Навь его мучала.
Скривился Ярослав, рот вытер и прорычал что-то.
– Ну и гадость, – часто-часто моргнув и откашлявшись проговорил он.
– Доброе снадобье никогда вкусным не бывает, – ответила я. – Для равновесия.
– Я поговорить хотел, – неожиданно серьезно сказал он, посмотрев на меня своими яркими глазами. – Расскажи, как жила, что приключилось с тобой? Отчего отец о тебе не говорил?
– Одним рассказом тут не обойтись, – пожала плечами я.
– Торопиться нам некуда, покуда следы наши свежие.
Вздохнула я тяжело и кивнула:
– Будь по твоему.
***
Горит костер алым пламенем, которое играючи вздымается до небес. Самый светлый день в году несет за собой множество возможностей.
По всей деревне горят малые костерки в которых сжигаются травы, а посреди общины разожгли исполинский костер, через который будут вскоре прыгать, чтобы сжечь путы темных духов.
Я сидела чуть поодаль, смотря как матушка наставляет старушку, которая мучилась болью в колене. Травы заговоренные ей даст, наверное, прикажет отвары из них варить.
Матушка всё может. Её сила велика, но не показывает этого. Знает, что простой люд боится проявления такой мощи и держит себя в узде.
С малых лет я напросилась к ней в помощники. Чтобы обучиться ведовству и волшбе. Нравилось мне с лесными духами дружбу водить, только местные от этого пуще прежнего меня сторониться стали, пальцем тыкали и слова недобрые в спину шептали.
Весело и забавно было у мавок учиться косы плести.
“Такой косой ты смертного задушить можешь, если слова правильные сказать и ни один топор косы не повредит!”
Мавки часто хихикали и от этого речь их казалась переливом ручейков. Мне они не вредили, но мужиков во хмелю топили нещадно.
Если слышится девичий смех и шлепок по воде, то не помочь попавшим к ним уже. Смехом празднуют нового гостя.
Пару раз, вопреки наставлениям матушки, я проводила русалку Росяну на праздник. Вот и сегодня тоже. Умерла она не здесь, в другой деревне, да по течению к нашей прибилась. Нравилось ей на жизнь смотреть, что ей теперь была недоступна.
Недавно кузнец ей наш приглянулся, но подойти к нему она страшилась. Боялась навредить.
Смелости сегодня набралась она, в платье моё вырядилась, которое мне пока не по размеру, косы заплела и неловко топталась возле кузни. Покивала я ей, чтобы смелее была, и она в ответ широко улыбнулась.
Тут же замахала я руками и одними губами проговорила:
– Зубы…
Она ойкнула и спрятала острые зубки ладошкой.
Плотью они питаются. Но кузнец ей интересен не как сытный ужин.
Я одобрительно кивнула и снова уставилась на огонь.
Закрутился шумный хоровод, руки ко мне потянулись. Я протянула свою ладонь и вихрь унес меня с собой. Веселье струилось по жилам, зажигая тело. Разглядела улыбающееся лицо матушки, которая покачала головой.
Она готовила новый жертвенный костер со старостой деревни, а согбенные жрецы кланялись до самой земли, готовясь к ритуалу душ.
Дикий крик прервал веселье, распахнулись двери кузни. Окровавленный кузнец Волош, держась за истекающую алым шею, упал на траву, пытаясь отползти от того, что в кузне его ждало.
И я знала, кто… Росяна…
Матушка сразу платье моё на ней приметила. Строго зыркнула на меня, пригрозив.
Сжалось у меня внутри всё.
– Я же её… там…сам… – хрипя и булькая кричал кузнец.
– Кого? – нарочито ласково спросила матушка. Делая вид, что не заметила, как через черную дверь вышла девушка в алом сарафане.
– Её, – он тыкал в пустую кузню.
– Но там же никого нет, – зашептались местные.
– Точно, рехнулся от жара вечного, – кивнул кто-то.
– Мстить пришла зараза окаянная, злится, что в реку бросил, – прорычал кузнец, пережимая рваную рану на шее.
– Девушка та…, что в реке нашли. Неужто кузнец наш её… – пробежался новый шепоток.
– Ничего с ней не сталось! – возмутился Волош.
– Пусть через костер прыгает, коль невиновен! Боги его судьбу решат! – почти единогласно приняли решение и окружили кузнеца, заставляя его встать.
Толкали его к жертвенному костру, богам молясь.
Нерешительный жест кузнеца, стал для него приговором. Окружили его деревенские, крича и толкаясь, вынуждая через костер перепрыгнуть.
Он медленно поднялся на ноги и прыгнул. Костер, горевший до этого спокойно и размеренно впал в неистовство, словно руками схватил кузнеца за одежду, потянув к себе, поглощая его пламенем. Кричал мужчина, пытаясь вырваться, кожа на лице и руках вспузырилась. Глаза помутнели, покраснели, словно корочкой покрылись.
Несколько раз дернувшись, мужчина замер.
Из его раскрытого рта потекла черная жижа. Метка проклятия, оставленная той, чью жизнь он забрал.
А Боги забрали его.
– Сияна, – строго позвала меня мать.
Я выпрямилась.
– Домой иди, да не оглядывайся. Незапланированная жертва всегда к худу. Я здесь останусь, обряд нужно провести.
Моё двенадцатое лето началось с несчастья.
Побежала я домой, когда почувствовала, что лихо за мной гонится недоброе. Не мавки и русалки, а что-то темное, жаждущее крови.
Заперла двери и ставни, зажгла свечу из жира медвежьего и села рядом с ней, дожидаться особенного стука матушки.
Запах жженой плоти и волос въелся в одежду. Кошмары наяву мучали, стенали духи возле дома, завывали проклятые волки.
Росяна так и не пришла. Может, месть свершилась и упокоиться она смогла?
В тревоге я просидела до первого крика петуха, а с ним и матушка явилась. Не сказала мне ни слова, прошла к бадье с колодезной водой, умылась. Устало покачала головой и легла спать.
После обряда нельзя ей говорить три дня и три ночи. Поведает ли мне о таинстве обряда? Научит ли?
Какой из богов забрал кузнеца? Или не Боги это были вовсе? Знали ли боги о том, что часто кузне звал меня к себе, каждый раз злясь на мои отказы?
ГЛАВА 12
Ветра нещадно били в стены нашего скудного домишки, выл ветер и в печной трубе почти человечьим голосом.
– Не ходи в лес сегодня. Чую недоброе.
– Жертву, матушка, оставить я хотела.
– Хозяину лесному? – сверкнула она глазами, будто насквозь замыслы мои видеть могла.
Кивнула я аккуратно, пока косу перед зеркалом заплетала.
Не только Хозяин леса дара моего ждет. Не ему одному я прийти обещалась.
Сегодня моя пятнадцатая осень, скоро по древнему поверью Велес себе невесту искать будет. Улыбнулась я своим мыслям. Долго грезила о нём я, каждую осень подношения ношу. Не замечает Он моих стенаний.
А ежели получится? Что тогда? Что скажет матушка? Она растила меня, как будущую княжну. Прокляла в сердцах она отца моего, чтобы тот отпрысков породить больше не мог, чтобы я одна его наследницей стать могла.
– Краше тебя на всем свете не сыскать, – матушка провела рукой по моей голове.
Улыбнулась ей.
– Самой красивой княжной будешь, – продолжила она.
Улыбка моя потускнела.
Не хотела я править, не желала княжной становиться. Всё не понимала, отчего же матушка обиду эту не отпустит, легче ведь станет. Разговоры об этом с ней ничем добрым не заканчивались, сердилась на меня за расспросы и в Навь за новыми травами уходила. Каждый раз тревожилась я, что не вернется она оттуда. Упрашивала не ходить. Но непреклонной матушка была, своенравной и коли решила, то так и будет.
– Пойду. Лес меня знает, матушка, да и я себя в обиду не дам.
– Ступай, но если недоброе почуешь, воротись назад, – она пригрозила мне пальцем и выпустила мою косу из руки.
Подхватила я корзинку с подношением лесному владыке, но не в лес пошла, а в курятник. Надо было живую птицу изловить и в дар оставить Велесу, чьего внимания я так давно ищу.
Лесной владыка не отозвался на мой зов, но корзинку на камне алтарном я ему оставила, а сама двинулась дальше. В густую и темную часть леса, где боги лучше всего мольбы слышали.
Не зря я выбрала время позднего вечера. Солнце уже зашло, а луна наполняла лес таинственным светом.
Шла медленно я, пытаясь унять бушующее волнение в груди. Путь держала в священное для почитания богов место. Небольшой заброшенной поляне в самом центре леса, которую словно стеной окружали деревья.
На земле уже была расстелена вышитая мной заранее холстина с символами и знаками, которые обещания означают.
Аккуратно опустила сонную курицу на холстину, побрызгала её водой из чистого источника, являющее собой очищение. Чашу с молоком и медом поставила рядом.
Разложила принесенные травы: шалфей, зверобой и полынь, которые священными считаются.
Подняла я руки к небесам, глядя на яркую луну.
– О, Велес, великий покровитель лесов и полей Яви и Нави! Услышь мольбу мою, просящую руки твоей смертоносной. Как птица в небе вьётся, обреченная на мечту, так и я пред тобою от всей души взываю, услышь меня…
Вздохнув поглубже, продолжила я:
– Прими жертву мою, зов сердца живого услышь, мужем стань моим!
Когда последнее слово мольбы слетело с уст, я склонилась бережно обняв курицу, прося прощения за жертву.
Остро заточенным клинком окропила кровью холстину, и задрала голову вверх.
Снова ветер поднялся ревущий, трепал косу мою длинную, пытался сквозь платье в душу проникнуть. Но прекратился он быстро, а Велес не ответил, только смех мне в ветре почудился.
Богов рассмешила, но хоть не разгневала. Я вздохнула, встала с колен и поплелась обратно домой.
Услышал ли Велес? Был ли ветер этот знаком?
Благословения ощутить я не смогла, а значит зря сюда пришла. Теперь по темноте дорогу домой искать.
– Провести? – кто-то хихикнул у ручья.
– Мысли мои подслушиваешь? Нехорошо, – покачала головой я.
Обнаженная девица, выскочила из ручья и хихикая, потянулась к моим волосам.
– Точно наши так красиво плести научили, – она провела рукой по переплетению прядок и громко свистнула.
На свист её явились светящиеся души. Верно тех, кого она лично утопила, привязав к себе.
– Сама доберусь, – отмахнулась я. Кто знает чего она за помощь попросит?
– Просто так подсобить хочу, без злого умысла, – обиженно выпятила губу и вздохнула.
– Так и быть, – сдалась я, не то она меня до смерти заболтает.
– Женой бога стать желаешь, – она рассмеялась.
– Тебе бы помалкивать, – угрожающе я сжала кулак, на котором заискрились отблески пламени.
Мавка хихикнула и ускакала в чащу, оставляя меня со своими душами наедине.
Теперь всем разболтает о том, что видела. Ну и пусть.
Матушка уже ждала на пороге с хворостиной. Подумала я, что отлупит она меня, пока она слова не произнесла особые, чтобы души прогнать неприкаянные.
– Всё ещё с мавками водишься, – пробурчала она недовольно.
– Вожусь, – склонила голову я.
– Хорошей княжной станешь. И с людьми сладить сможешь и с духами лесными, – одобрительно покачала головой, а я совсем сникла.
Не желаю я княжной становиться.
Не для меня это.
– Баньку я истопила, поди очиститься. Верно гадость лесная налипла.
Кивнув, оставила матушку в сенях и вышла в прохладную темноту.
Ветер колыхал подол платья, щекоча и заигрывая, а на душе у меня царила тоска. Хочет видеть меня владычицей, но не любо мне это, тошно.
Князя прокляла, чтобы детей кроме меня не смог породить. Жестоко это. Пусть и сердце её любящее разбито было. Разве можно так?
Со скрипом отворила дверь, зашла в жаркую баню и скинула одежду.
Выходить не хотелось. Даже когда пот крупными каплями стекал по лицу, шее, миновал ложбинку между грудей. Думы унять я не могла.
– Тошно, – прошептала я, пряча лицо в ладонях.
Выпарить мысли эти нельзя было, хоть и желала этого. Может студеной колодезной водой смыть их получится?
Подняв ведро над головой, окатила себя холодной водой, даже не вздрогнув. Распаренное тело мигом согрелось.
Наспех вытерлась и в чистое льняное платье влезла, волосы наскоро причесала гребнем без одного зубца и в косу их заплела.
Когда в дом я вернулась, уже горела только одна свеча и в её свете матушка плела венки из навьих трав. Снова надеть их попросит, чтобы силу я их впитывала.
Да вот только применять мне её строго настрого запрещалось.
– Спать ляжешь? – спросила матушка, не поднимая головы.
– Лягу, – ответила я.
– Отдыхай, цветочек, – ласково проговорила она, продолжая плести.
Но сон ко мне не шёл. Тяжелы мысли были, не укладывались в голове. А если сбегу? Что с матушкой станется? Нет, не могу я её оставить. И разочаровать её тоже не могу. Выполню всё, что уготовано, может тогда она снова счастливой станет?
Одеяло казалось слишком тяжелым, ещё больше давило на меня. В печи потрескивали сухие поленья, а сыроватые пищали, будто от боли.
Когда сон всё же окутал меня своей туманной пеленой, пригрезился облик мужской, но не человечий, не мирской, а иной какой-то.
Лица его не разглядеть, за темными волосами спрятался. Руны на теле светились призывно, дотронуться хотелось.
Чувствовала силу его неизмеримую, голос слышала в голове, но слов разобрать не могла.
На бедрах его повязка была, плечи широки, статный. Красивый, должно быть.
Но стоило мне шаг к нему сделать, как растворился он, будто и не было его никогда.
Проснулась я тут же от крика петуха. В жар меня бросило, как виденье вспомнила. Неужто ответило божество на мольбы мои?
Приложила ладонь к влажному лбу и села в постели.
– Сияна, – твердо произнесла моё имя мать, зло сверкнув глазами. – В лес больше ни ногой.
– Отчего?
– Не тем ты там занимаешься. Дури в тебе много, глупая ещё.
Она хлопнула дверью и я вздрогнула.
Мавка выдала, не иначе.
А как узнать, принял ли Велес мою жертву?
Щеки заалели и решилась я снова пойти в лес, вопреки указанию матушки. Надо узнать, что с алтарем-жертвенником сталось.
Воздух подле меня загустел, едва к двери я успела прикоснуться. Но сколько бы не дергала ручку на себя, даже петли не скрипнули. Заперла меня матушка ворожбой.
Ни в лес, ни к реке не сходить. От скуки принялась травы раскладывать. Потом словно осенило меня, к окну ринулась, но и на нем чары матушкины были. Ни сквозняка в душной избе, ни дуновения ветерка, точно в бочке засмоленной.
Злилась я, и на себя и на мавку глупую.
Встречу в следующий раз – язык отрежу, чтобы неповадно было.
Матушка вернулась ближе к ночи чернее самой грозовой тучи.
– Случилось что? – осторожно спросила я, сминая подол домашнего платья.
– Богов рассмешила ты только, – кинула в меня тряпицей красной, где вышивка моя была, а теперь только пустое переплетение ниток.
Я покачала головой и вернулась к травам, которые уже связывала в пучке, да над печкой развешивала по готовности.
– Завтра уйду в деревню, ты останешься. Да без глупостей тут, – сердилась она на меня.
Но думаю, всё равно попытаться стоило. Обиднее было бы, если б не попробовала и до конца жизни в сомнениях жила.
– Принести тебе чего-нибудь?
Матушка явно смягчилась и поинтересовалась нежным голосом.
Я покачала головой.
Не нужно мне ничего, тоска по жизни упущенной сердце съедала.
– Как знаешь, – она погладила меня по голове и потушила свечи взмахом руки, оставив всего одну, чтобы я работу могла закончить.
Значит, сон тоже насмешкой был, глупостью.
Тяжелый мешок давил на плечи, с каждым шагом отбивая ритм по спине. Лес шумел над головой, советуясь со мной. Стволы деревьев, окутанные мхом, казались гигантскими стражами. Из дома под предлогом раздачи оберегов улизнула.
Холодный воздух, пропитанный запахом прелой листвы, щекотал нос, вызывая слезы на глазах. Не чувствовала я усталости. Мои ноги, казалось, двигались сами по себе, ведомые чем-то неподвластным разуму. Выбиваясь из сил шла к старому алтарю, где в последний раз смогу поговорить с Богами.
В памяти всплывали образы детства: матушка, усаживаясь на лавку у печи, шептала о божествах, что живут в лесу и охраняют его. О Перуне, громовержце, что посылает грозу и молнию, о Велесе, покровителе лесов, животных и мира мёртвых, о Мокоши, богине судьбы и земледелия…
Тогда я верила всем её словам. Ведь матушка ворожить могла, да в Навь, как к себе домой ходила. Верила в то, что они услышат мольбы и помогут в трудную минуту.
Сегодня я шла проститься. Вернее… шла я, влекомая пустой надеждой получить ответ. Пусть боги посмеются надо мной, но знать я буду, что услышали… что услышал он предложение моё.
– Надо же, до чего наивная, – раздался мелодичный, словно перелив ручейка, голосок.
– Опять ты, – я пригрозила мавке кулаком.
– Глупая, всё замуж за бога хочешь, – она рассмеялась и нырнула в кусты.
Знаю, что она меня матушке выдала, больше некому. Надо было её изловить и огнём напугать, чтобы за языком следила.
Идти оставалось недолго. Вскоре я увидела его – старый алтарь, покрытый мхом и лишайником. Каменные фигуры богов, из которых когда-то высекали огни, стояли подле него как призраки.
Воздух над алтарем всегда какой-то особый, тяжелый, пропитанный запахом смолы и земли.
Я поднялась к алтарю, опустилась на колени и закрыла глаза. В тишине леса я почувствовала присутствие чего-то невидимого, могущественного.
Шёпотом я произнесла слова силы, чтобы до богов достучаться.
– Коли услышал мою мольбу, коли жертву от меня принял, так ответь мне, стану ли я твоей женой?
Я открыла глаза, но ничего не увидела. Только листья дрожали на ветру, словно посмеиваясь надо мной.
– Что ж… прощай, – шепнула я еще раз, встала с колен и на тропу к дому вернулась.
Надо было успеть до матушкиного возвращения. Без позволения из дома я улизнула. Рассердится она. Верно думает, что зря меня отварами из навьих трав поила, зря грамоте обучала.
Ответ я свой получила, а значит, волю матушки придется исполнить.
С самого детства растила она меня, как замену князю. Против собственного желания всему я обучена. Но ворожить мне нравилось.
Вот и сейчас, огоньком на ладони дорогу себе освещаю, чтобы об корни деревьев старых не споткнуться. Значит, суждено так.
Горько вздохнув, перехватив мешок потуже, в сторону деревни направилась.
***
Туман, густой, как пар над кипящим котлом, клубился над деревней. Небо, цвета вороньего крыла, висело низко, грозя дождями. Ветер, холодный и сырой, пробирал до костей, гоняя по земле опавшие листья.
В избе, освещаемой лишь мерцанием свечи, за столом у окна сидели двое.
Мужчина с морщинами, как на старом дубе, отхлебывал из кружки явно что-то крепкое и непрестанно морщился. Напротив него, задумавшись, сидела девушка. Она была одета в простую льняную рубашку, волосы спрятаны под платком, но глаза ее горели ярким, нечеловечьим огнем.
Подглядывать нехорошо, но духи лесные уж очень сильно в людские дела вмешиваться стали. По просьбе Хозяина Леса здесь я.
В лесу призвал меня, попросил меня заблудшую дочь вернуть в реку, которая совсем от рук отбилась.
Желая подобраться поближе, споткнулась о тыкву, выставленную дозревать.
Девушка мигом зоркнула на меня, злобно сверкнув глазами.
– Отойду, родной, – не проговорила, пропела и выплыла из избы.
– Ну, здравствуй, – усмехнулась я.
– Чего забыла? – она скрестила руки на груди, поблескивая блестящей чешуей на запястьях.
– В реку воротись, пока беды не сталось.
– И не подумаю, – она рассмеялась переливом ручейков.
– Лесной Хозяин велит, – с нажимом я проговорила.
– Пущай велит, но я здесь останусь.
– Не проживет он с тобой долго, все соки из него выпила, – я покачала головой. – Вон посмотри, – на окно я указала. – Как старец глубокий выглядит, а даже тридцать зим еще не справил.
– Не вернусь. Долго мы в разлуке были, теперь иначе станет!
– Не станет. В реку живо, – я потянула её за руку, но она выскользнула. Только тина на пальцах моих осталась.
– Его оставлю, если поиграешь со мной, – хищно улыбнувшись, оскалила она острые зубы.
– С русалками в игры не играю, – я тоже скрестила руки на груди.
– Развеселишься, – хихикнула она и испарилась.
В избе погасла свеча и раздался треск упавшей на пол глинянной кружки.
Утащила все-таки. Совсем Хозяин Леса их разбаловал.
Вздохнув, покачала головой, прихватила веточку полыни и направилась в туман, к реке.
Замерла я, глубоко вдохнула, к ощущениям прислушиваясь. Среди камней под сосной спрятано что-то было, сила от предмета исходила неживая. Пригодится. Я сунула находку в корзину.
Услышав всплеск, я подошла ближе и увидела, что в воде, рядом с русалкой, лежит мужчина. Был бледен он и недвижим, а от его тела к русалке тянулись тонкие серебристые нити.
– Найти-то ты нашла, но веселье ещё не закончено, – она хихикнула и хитро прищурилась. – Если не успеешь предмет отыскать, погибнет мельник.
– Этот? – я достала из корзинки с полынью гребень русалочий.
– Умеешь играть, – обиженно прошептала русалка.
– Не впервой в русалочьих забавах участвую. В реку вернись и больше к людям не выходи.
Русалка, словно сдерживая всплеск ярости, замерла, глядя на меня, точно кошка сверкая глазами. Только не шипела.
– Всё равно его заберу, мил он мне! – с диким хохотом она кинулась к умирающему мужчине, но я успела знак огня начертить, что русалку задержал.
– Нечестно играть вздумала? А что сестрицы твои на этот счет скажут? Может разбить мне гребень твой драгоценный?
– Нет! – взревела она. – Уйду!
С этими словами она нырнула в воду, исчезая в глубине реки.
Встав с корточек, огляделась я по сторонам. Не видела больше русалки, но остро чувствовала её присутствие в воде, в воздухе. Ощущала взгляд её тяжелый на себе.
Кое-как вытащив мужчину из воды, прислушалась к его дыханию. Жив. Слаб очень, но жив. Будет знать, как с русалками водиться.
– Хозяин леса, подсоби, – шепнула я дубу, и через мгновение с треском кустов на берег вышел парень молодой.
– Донесу, – кивнул он.
Ловко перекинув его через плечо, он за мной следовал к деревне.
– Разбаловал ты их, равновесие нарушают, – покачала я головой.
– И то верно, разбаловал.
Больше мы не говорили. Если бы матушка услышала, как я с Хозяином Леса беседы веду, тотчас стукнула бы меня по лбу.
У черты деревни он скинул обмякшее тело и исчез в лесу, оставив после себя запах прелых листьев и влажной листвы.
Накрапывал дождь, я постучалась в первую избу и сбежала. Местные и так не жалуют меня за то что с духами с малых лет вожусь, совсем заклюют, когда мельника рядом со мной увидят.
Шутки русалок только для них кажутся смешными. Ради забавы топят людей, пугают до немоты, морок наводят и жизнь из них высасывают.
С каждым летом они становятся все злее, как будто подначивает их что-то.
Домой дошла я еле волоча ноги. И из меня силы подъела гадина.
– Сияна? – матушка вышла с пучком свежих трав в руке.
– Русалка, – бросила я, показывая потемневший пучок травы, а после уселась на лавку, прислонившись к стене.
***
Летело время и вот настала моя семнадцатая осень. В зеркале статная девица отражалась, вразрез с тем, что на душе у меня творилось. Хотелось убежать, спрятаться, да бесполезно всё это. Матушка и из-под земли достанет. До того тошно мне было слушать бесконечные разговоры о княжестве, о плане её.
– Вот войдешь ты в украшенные залы и все сразу поймут кто пред ними, – начала она. – Нос у тебя точно его, а ну не горбись! Осанку держать надо, – она легонько стукнула меня по спине тыльной стороной ладони.
Я вздохнула, улыбкой натянутой, вымученной ответила.
– Пора, – качнула головой мать в сторону двери.
– Пора, – кивнула я.
Солнце, уходящее за горизонт, окрашивало небо в багряные и золотые тона, словно прощалось с землёй, уступая место ночной мгле. Посредине деревни стояла рос старый дуб, его ветви тянулись к небу. Именно там, в тишине закатных сумерек, собирались жители деревни на осенний обряд благодарения.
Деревенские уже разожгли костер, пламя которого танцевало в такт вечернему ветру. Женщины в ярких платьях с вышитыми на рукавах рунами держали в руках венки из осенних цветов и плодов. Мужчины в меховых куртках держали в руках керамические кувшины с медом и вином. Дети бегали вокруг дерева, смеялись и пели старые песни, давно минувших дней.
Стояла я рядом с матерью, её лицо было озарено пламенем костра. Она держала в одной руке большой кусок хлеба, испеченного из семени нового урожая, а в другой дубовую ветку, на которой была вырезана руна ᛟ1.
– О великий Род2, благослови нас в эту холодную зиму!" – прокричала мать, подняв дубовую ветку вверх.
В ответ ей прозвучал хор голосов всех жителей деревни:
– Благослови нас, Род!
Чувствовала я, как сердце наполняется волнением. Любила я эти осенние обряды, они напоминали о корнях, о том, что я есть часть чего-то большего, чем просто смертное существо.
– О великий Род, пошли нам здоровье и изобилие, защити нас от злых сил, дай нам силу и мудрость! – продолжала мать.
Я в ответ кивнула и бросила кусок хлеба в костёр, как жертву богам. Смотрела, как пламя охватывает хлеб, и представляла, как и моя собственная, невысказанная молитва достигает ушей богов.
Все женщины деревни подняли вверх венки из цветов и плодов. В ответ им все мужчины подняли вверх кувшины с медом и вином.
Я чувствовала, как моё тело наполняется силой и теплом от костра, от голосов людей, от обряда.
Обряд закончился, и все жители деревни расселись возле костра, подбрасывая в него поленья, шепотом произнося пожелания.
Пока матушка травы для старушек заговаривала, мне почудилось будто зовёт меня кто-то еле слышно. Обернулась я, но никого не заметила. Все были своими делами заняты.
Следом прикосновение к щеке, едва уловимое, точно ветер прядку колыхнул. Но тишь стояла, ни дуновения. Может боги со мной так говорят? Как узнать?
Совсем рядом надрывно закричала женщина.
– Они забрали их! Забрали! – сквозь плач прокричала она и спотыкаясь выбежала к костру.
– Кто забрал? – словно из ниоткуда появилась матушка, женщину за плечо взяла и к себе развернула.
– Ряска…тина…холод, – задыхаясь ответила ей женщина. Она склонила голову. Черные, как вороново крыло, косы рассыпались по плечам, скрывая заплаканное лицо. Длинная рубаха из грубой ткани, перехваченная поясом, была мокрой от слез.
– Сияна, домой иди, – строго качнула головой в сторону дома.
– Может помочь сумею?
– Домой, – матушка была непреклонна.
– Но…
– Лихо лесное детей уволокло, не сладишь с ним, я сама, – она погладила меня по щеке.
– Как пожелаешь, – тихо отозвалась я.
– Стой, с тобой пойду, травы да обереги взять мне надобно.
Я едва успевала за матушкой. Она не шла, почти летела, будто и не касаясь пожухлой и пожелтевшей травы.
В избе она наскоро побросала в сумку кольца, камешки с высеченными на них рунами, пучки трав.
– К болотам пойду, – проговорила она. – Когда вернусь, то в Навь отправлюсь. Алтарь… – замолкла. – Будь он неладен, – всё же мысль закончила. – Да и ещё: отвар для зверей свари, – выходя уже бросила.
На мгновение стало тихо, как будто исчезли все звуки. В окно увидела, что матушка обереги вокруг двери разложила.
Снова колдовством заперла.
Обижена на матушку я была. Случилось что-то неладное, а она сама пошла разбираться. Нужно мне было настоять и с ней пойти.
В рассветном зареве матушка наскоро собралась в деревню, помочь местным защиту от лесных духов создать. Из её сухого и краткого больно рассказа поняла я – с алтарем случилось что-то, от того и духи взбеленились. Двоих детей в болото утащили.
А после она снова собиралась отправиться в Навь. Не нравилось мне это, хотела уберечь её. Сама пойти туда решила. Подглядела однажды, как она врата в мир мёртвых открывала. Не было уверенности во мне, что правильно все делаю, но сил моих более не было – смотреть, как тяжело ей такие путешествия даются. Морщин прибавилось, да и волос седых появилось больше, чем по возрасту положено, но сначала поручение матушки выполнить надобно.
Тень от пламени свечи плясала на стенах избы, рисуя причудливые узоры на стенах. Я окутанная дымом от трав, склонилась над котлом, где бурлило целебное зелье, предназначенное для ослабленных зверей.
Всё ещё зла была на меня матушка, в избе запирала, когда уходила куда-то, оттого и решилась я обряд проводить прямо в избе. Соберу травы да цветы Навьи и домой ворочусь, никто и не заметит.
В мои руках трепетали три свечи, сплетенные в одну, каждая из которых была вылеплена из пчелиного воска, пропитанные дурманом и полынью. Они представляли собой Явь, Навь и посредине врата меж мирами.
Вокруг меня, вычерчен белым мелом на дощатом полу круг, в котором, словно путеводные звезды, были расставлены чаши с молотыми травами: белена, чертополох, дурман, полынь, зверобой, чемерица, все они дышали опасностью, напоминая о том, что мир мертвых находится совсем недалеко.
Закрыв глаза, медленно начала шептать заговор, слова которого были старше легенд, а голос мой звучал хрипло. Свечи трепетали в ритме сорвавшегося голоса на шепот, а травы начинали излучать едва уловимый свет, отражая ту невидимую силу, что собиралась в круге.
Когда последнее слово было сказано, над избой пронесся порывистый ветер, заставивший свечи затрепетать еще сильнее. В центре круга возник вихрь, закручивающийся в беспощадном танце. Он начал расти в размерах, и постепенно из него стали проступать образы: теней, призраков, мертвых душ, все они были частью того мира, что отделял живых от мертвых, мира Нави.
В шумном вихре стали обретать форму ужасные существа. Щупальца вырвались из скопления силы и принялись хватать всё, до чего только могли дотянуться в избе, ограниченные кругом. Знакомо это существо мне было. В пучине ледяных вод, куда даже свет солнца не проникает, обитает Чудовище Водной Бездны. Это не рыба и не зверь, но нечто иное, рожденное из людских страхов.
Его тело, подобное клубу тумана, принимает форму восьми щупалец, что змеятся, будто водоросли. Вместо глаз – мерцающие лунным светом пустоты, затягивают в себя все, что попадется на их пути.
Но водится оно в морях, покуда завеса между Явью и Навью тоньше, а теперь и наш с матушкой дом стал проводником. ЧТо же станется, коль тварь такая в реке поселится?
Морозный страх ледяной рукой сдавил мне горло, вырывая из легких воздух. Только хриплый стон, рваный и бессильный, из уст вырвался.
Тьма клубилась, перемешиваясь с туманом.
Существа вылезали из круга, не обращая на меня внимания. Хрипя и завывая, они к двери ринулись, но обереги там, что жгли их пуще раскаленной кочерги.
Полынь их тоже ранила, оставляя дыры в их полу бесплотных уродливых телах.
Врата в Навь, что я по глупости открыла в доме, стали впитывать в себя всю жизнь этого места. Они съели даже краски с растений, что над печкой сушились для снадобий и оберегов.
Лихорадочно пыталась сообразить, пока существа не этого мира пытались запертые моей матушкой двери отворить. Внезапная, но отчаянная мысль посетила разум и я кинулась к кругу, который уже почти полностью утонул в клубящейся тьме. Наощупь принялась растирать пол руками, загоняя занозы под ногти. Круг стереть нужно было. Да помещение полынью окурить.
Завыли духи единогласно, ринулись ко мне, но не успели, растворились. Вовремя я…
