Вячеслав Гришанов
Нация. Грехопадение. Том второй
Глава II
Встреча с родителями (а не были они у них уже больше года) приободрила Егора. Во всяком случае он избавился от того душевного дискомфорта, что испытывал последнее время.
Мама Егора, Елизавета Петровна, работала учительницей по математике в общеобразовательной школе. Ростом ниже среднего, с длинными каштановыми волосами, она казалась строгой и довольно уверенной женщиной. Но вся эта строгость смягчалась блеском и добротой её глаз. Александр Николаевич, отец Егора, работал в конструкторском бюро одного из закрытых «почтовых» предприятий города Томска. По натуре он был спокойным, рассудительным и скрытным. Говорить старался коротко и без эмоций. К Егору он всегда был строг и требователен, но не в этот раз. У Елизаветы Петровны тоже строгость не получалась: глядя на сына, сноху и внучку, она не могла сдержать слёз, все три дня так и проплакала – где в открытую, а где и тайком, по-бабьи. Особенно она жалела внучку, приговаривая: «Дети, дети-то за что так страдают?»
Александр Николаевич, конечно, на нервы был покрепче, старался всё больше молчать. В этом молчании чувствовалось нечто большее, то, чего сказать он не мог, но не по причине слабого душевного расстройства, а по другой – как он сам выразился: «За державу обидно». Егор это чувствовал и не заводил разговоры, пока не следовали вопросы:
– Как же так получилось, Егор? Как такое вообще могло произойти? – с осторожностью подбирая слова, спрашивал Александр Николаевич. – Это же немыслимо!
Будучи выдержанным человеком, он старался быть предельно собранным в этот момент, но было видно, как его недоумение переходило в растерянность. Нет, она не была крайней степени, но временами казалось, что он выражает недоверие ко всему, что его окружает. Он не был лишён физической силы, ума и самостоятельности, и казалось, что его ум извлекал в этот момент всю положительную субстанцию мира, чтобы только укрепить себя, в первую очередь психологически, и не сорваться, по крайней мере в выражениях.
– Подумать только, – в недоумении продолжал говорить он, – я считал, что здесь всё настолько надёжно…
И после недолгих раздумий добавил:
– А оказалось, что не всё так просто – вот тебе и атом… Конечно, за тридцать пять лет развития атомной энергетики всякое бывало, но чтобы вот так – нет, это не могло произойти случайно, здесь что-то другое… там ведь такая защита…
В своих рассуждениях Александр Николаевич не хотел сдаваться, он не хотел верить тому, что случилось, просто потому, что этого не могло быть…
– Папа, – Наталья обращалась к тестю именно так, – мы тоже все так думали, а оно видишь, как вышло. Все восторги учёных, касающиеся мирного атома, развеяны в один миг.
– Тут мне сказать нечего, – тихо, с какой-то особой осторожностью проговорил Александр Николаевич. – Безопасность АЭС, по правде говоря, мало кого интересовала, особенно последние годы. Из года в год столько аварий – и никаких выводов. – После этих слов он сделал удивлённые глаза, развёл руками и спросил сам себя:
– Но почему?
– А что же тогда всех интересовало? – с некоторым удивлением спросил Егор, бросив острый взгляд на отца, видимо, не ожидая от него такого заключения.
– Хороший вопрос ты задал, сынок. Только ответа на него сразу-то и не найдёшь.
– Почему?
Прошла минута, а может, чуть больше, прежде чем Александр Николаевич продолжил:
– Видишь ли, в чём дело, – тихо и не спеша, словно разговаривая с собой, начал он, – тут двумя словами не ответишь. Политическая ангажированность науки, в том числе и атомной, привела к фальсификации и искусственной подгонке исследований. Одним словом, статистика – вот что их подвело, – и, помолчав несколько секунд, добавил:
– Статистика с использованием ядерного горючего.
– Не понимаю?
– Ну как тебе объяснить… видишь ли, использование ядерного горючего было удобной позицией многих руководителей, в том числе и учёных-атомщиков. Атомной энергетике готовили блестящее будущее: планов было громадьё, а тут такая катастрофа, причём не локального характера, а… да что тут говорить… карьеристы, приспособленцы, конъюнктурщики разных мастей, они ведь были всегда, причём на самых разных уровнях.
– Понятно, – проговорил чуть слышно Егор, размышляя над неожиданными словами отца.
– Ну хорошо, – оживился Александр Николаевич, – и что теперь?
– Идёт расследование, – пожав плечами, спокойно ответил Егор, словно ждал этого вопроса от отца, – строится саркофаг, проводятся различные работы – да ты сам, я уверен, всё знаешь.
– Знаю, да не всё. А может, и хорошо, что не всё знаю: сердчишко, сынок, уже не то, понимаешь, чтобы всё знать.
– Ни твоей, ни моей вины здесь нет, так что расстраиваться не нужно. При таком подходе к отрасли рано или поздно это должно было случиться… Сейчас нужно думать о другом.
– Интересно, о чём же это – о другом? – задумчиво и как-то распевно спросил Александр Николаевич, абсолютно не вкладывая в эту фразу какого-либо значения.
– Я хотел сказать, – проговорил Егор, глядя на отца, – что нужно надеяться на лучшее. После того, что случилось… нужно время, да и выбора у нас нет.
– Что нет выбора, так это точно, – заключил Александр Николаевич, – продолжая размышлять о чём-то своём.
Думал ли он в этот момент о реакторе, о своей работе, семье – трудно сказать, но о чём бы он ни думал, ничто не оставляло его равнодушным к тем событиям, что происходили в стране. Как, впрочем, и та новость, что его сын с семьёй едет в Красноярск-26. Но развивать эту тему он не хотел, зная, что разговор сыну не понравится. Им и без того тяжело.
Для себя он определил, что это, конечно, не лучший вариант, но с решением сына он должен считаться. «Время – самый лучший судья, – подумал он про себя, – пусть поживут, а там видно будет. Специалисты его уровня стране нужны всегда. Главное, чтобы ребёнок был здоров».
На второй день приехала сестра Светлана со своей семьёй. Родители накрыли стол… в общем, посидели, пообщались.
Муж Светланы, Василий, был капитаном КГБ, хотя всем говорил, что работает в научно-исследовательском институте. Егора эта тема мало интересовала, поэтому он никогда не заводил с зятем «лишних» разговоров. Василий был спокойным, жизнерадостным человеком. Во всяком случае, другим его Егор не знал. Этого ему было достаточно, чтобы поддерживать с ним хорошие отношения. Василий был ростом выше среднего, имел хорошую спортивную фигуру. Немного седоватые волосы и карие глаза говорили о нём действительно как об очень интеллигентном, умном человеке, занимавшемся если не наукой, то чем-то в этом роде.
Племянник Егора, Павлик, учился в третьем классе. Похож он был, как казалось Егору, больше на Светлану, чем на Василия. Эта «родовитость» нравилась Егору, но вслух он её не высказывал.
Каких-то долгих разговоров со Светланой при встрече у них не было, больше хотелось молчать, да и о чём было говорить, если её брат со своей семьёй оказался в такой экстремальной ситуации. Горю, как говорится, словами не поможешь. Да и много уже было сказано на эту тему за последнее время.
Задерживаться в Томске долго они не могли. Во-первых, работа, а во-вторых, несмотря на слабое здоровье Лизы, школу всё же решили не откладывать, а для этого нужно было поспешить, чтобы уладить все организационные вопросы: первый класс – дело ответственное! Тем более что к этому важному событию они готовились давно. Да и для Лизы это было своего рода стимулом, чтобы не замыкаться в болезни: природа девочек, говорят психологи, в этом плане очень сильна.
Несмотря на жёсткий график пребывания на родине, в последний день перед отъездом Егор успел позвонить своему другу детства Сергею Куприянову – вернее, его маме, Елизавете Викторовне, и даже немного поговорить с ней. Как узнал Егор, Сергей служил два года в Афганистане. На родину вернулся год назад, а вот дальше говорить она не стала, заплакала. На многие вопросы Егора не ответила, сказав, что это не телефонный разговор. В заключение она попросила телефон родителей Егора – так, на всякий случай. На этом их разговор закончился.
Егор был старше Сергея на год, но эта разница не повлияла на их дружбу в далёком детстве. С возрастом эта дружба укреплялась. Более того, они старались поддерживать дружеские отношения при каждом удобном случае, хотя таких случаев с годами становилось всё меньше и меньше. В своё время их объединила любовь к авиации. Дело в том, что в школе они оба занимались в авиамодельном кружке, где и подружились. После школы их пути разошлись. Егор поступил в Томский политехнический, а Сергей – в Ачинское авиационно-техническое училище, где готовили механиков дальней авиации. Он хорошо знал, что Сергей окончил училище по специальности «авиационное оборудование». А дальше – служба… одним словом, потерялись. Хотя желание увидеться, поговорить возникало всегда.
Поблагодарив за короткую информацию, Егор попрощался с Елизаветой Викторовной, попросив её передать Сергею по его возвращении огромный привет и большое желание увидеться с ним.
По приезде в Красноярск-26 семья Сомовых сразу же получила благоустроенное общежитие. Оно находилось почти в центре города на улице Свердлова. Хорошо было то, что рядом была не только школа, в которой предстояло учиться Лизе, но и городской дворец творчества детей и молодёжи, станция юных техников, детская школа искусств, детская художественная школа. «Какие ни есть, а преимущества», – с радостью для себя отметил Егор. И действительно, эти обстоятельства очень радовали Егора, поскольку на первом этапе для него была важна каждая мелочь. А вот Наталья радовалась в меньшей степени. Не то, чтобы она разочаровалась, нет, но её первые мысли были такими: «Боже, зачем я заехала в эту тайгу?»
К великой радости, в общежитии прожили они недолго: в середине декабря им вручили ключи от двухкомнатной квартиры, что было для них большой неожиданностью, да что там – счастьем! Находилась она на улице Кирова, также недалеко от центра города. Егор прекрасно понимал, что без помощи директора Чернобыльской АЭС Поздышева этот вопрос так быстро бы не решился. В общем, радости не было предела. Квартира была небольшая, но светлая. Зал, кухня, спальная комната – одним словом, всё как положено. До наступления нового года они успели сделать даже небольшой косметический ремонт, так что всё складывалось хорошо.
Город удивил их не только своей гостеприимностью и красотой, но и природной первозданностью. Нельзя сказать, что этого ощущения не хватало им в жизни, нет, конечно, но то, что они увидели, произвело неизгладимое впечатление. Наташа, конечно, не охала и не ахала, но, судя по реакции, город ей понравился. Первые дни она не могла надышаться сосновым воздухом, и это удовольствие, как оказалось, давало ей не только заряд энергии, но и массу приятных ощущений. Глядя на жену, Егор радовался в душе такому положению дел и ждал, что она вот-вот скажет: «Ах, как мне здесь хорошо! Всё же мы сделали правильный выбор, что приехали сюда!» Но этих слов Егор так и не дождался. Вытащить из неё слова, которые бы порадовали его, было невозможно даже клещами. Одним словом, она оставалась настоящей женщиной: ей было и хорошо, и нехорошо. И этого она не скрывала, оставляя Егору на «десерт» разные мысли.
Что касается гамма-излучения в городе, то и оно, как говорили, было в норме. Одним словом, в отличие от Чернобыльской АЭС, здесь всё было более качественно и надёжно. Именно этой точки зрения и придерживался Егор, когда принимал решение ехать в Красноярск-26. Слова Поздышева о городе оказались правдой. Во всяком случае, Егор был ему благодарен, вспоминая добрым словом.
Уже с первых дней пребывания в Красноярске-26 Егор и Наталья старались не только узнать историю города, но и понять людей, приглядеться к их культуре. В своё время Егор немного слышал об этом городе от отца, бывавшем на комбинате по долгу службы. Но это было юношеское восприятие, к тому же он говорил немногое, так как это был сверхрежимный объект, и вся информация была за семью печатями. Конечно, когда Егор уже работал на Чернобыльской АЭС, его знания о Красноярске-26 значительно расширились, но то, что он увидел воочию, превзошло все его ожидания. А история города была такова.
Строительство объекта № 815 началось весной 1950 года по личному распоряжению Сталина. В тот далёкий период началась так называемая «холодная война», и руководству страны необходимо было решить задачу по реализации ядерных оружейных программ, причём в кратчайшие сроки и с учётом максимального удаления от авиабаз возможных противников. Вот и нашли учёные в Красноярском крае на восточном берегу Енисея среди тайги «уютное» местечко – низкогорный отрог Саян под названием Атамановский хребет.
Не успели конструкторы сделать чертежи, как строители (а это были в основном заключённые) принялись сооружать основной транспортный тоннель, ведущий вглубь горы. Причём делалось это всё очень быстро, можно сказать, в спешке. Параллельно развернулись активные работы еще на тринадцати площадках: три штольни были заложены от Енисея, две – с противоположной стороны горы, и сразу восемь стволов проходили сверху. Часть из них в будущем вошла в транспортную систему комплекса, остальные были использованы для прокладки коммуникаций: систем вентиляции, энергоснабжения и подачи речной воды на реактор.
Таким образом, как и планировалось, в кротчайшие сроки в сердце Атамановского хребта были построены подземные помещения для ядерных реакторов, задачей которых было производство плутония (в связи с тем, что этот элемент отсутствует в природе, его необходимо получать с помощью облучения нейтронами урана-238). Помимо реакторов были построены ещё три завода – радиотехнический, химический и металлургический, а также вспомогательные службы: ремонтно-механические цеха, насосная станция, склады, бомбоубежища и прочие службы.
На поверхности земли были построены административный комплекс, лаборатории, депо, гаражи, резервные склады эксплуатационного оборудования и жилой посёлок. Строительство было сложным и беспрецедентным.
С 1956 года сверхсекретный объект № 815 был преобразован из населённого пункта в город Красноярск-26.
Основными проектировщиками постройки города были ленинградские архитекторы. Планировали они его как прекрасный образец правильной с точки зрения этого десятилетия неоклассики. Хорошее финансирование позволило застроить центральную часть Красноярска-26 типичными для эры домами. И как принадлежность к истории среди топонимов можно встретить многочисленные элементы, отсылающие к «северной столице», например проспект Ленинградский и множество магазинов с вывеской «Балтийский».
Горно-химический комбинат, как сказано было выше, впрочем, как и сам город, с самых первых дней строили преимущественно узники ГУЛАГа. Для этого был создан Полянский исправительно-трудовой лагерь, размещавшийся на территории Красноярска-26, причём просуществовал он вплоть до 1964 года. В составе ИТЛ было сформировано десять лагерных отделений по пять тысяч человек в каждом. В зависимости от поставленной высшим руководством ГУЛАГа задачи количество отделений менялось – одни ликвидировались, другие создавались, но состав отделений оставался всегда прежним. Вольнонаёмных было очень мало, в основном они стали появляться только в конце 50-х годов, да и то в малом количестве. Среди заключённых было много так называемых «врагов народа», осуждённых по политической статье того времени (ст. 58 УК). Их, находившихся на «строгаче» (строгом режиме), как правило, использовали при горнопроходческих работах по созданию подземных выработок горно-химического комбината, в которых должны были разместиться производства, связанные с работой реакторов и глубокой переработкой изотопов урана. Объём горнопроходческих работ был настолько огромен, что его можно было сравнить по объёму вынутой породы разве что с объёмом породы, вынутой при строительстве московского метро. Работа была грязная и опасная, так как бурение шпуров проводилось перфораторами с воздушной продувкой: пыль в забоях при бурении стояла неимоверная, попадая в лёгкие, она вызывала заболевание – силикоз, что означало практически смертный приговор. Большинство заключённых содержались на общем режиме, то есть допускалось расконвоирование – это означало, что они могли привлекаться к работам на низовом уровне: в административно-хозяйственной части и даже в аппарате ГУЛАГа. А вот политические заключенные этого были лишены, так как считались особо опасными наравне с преступниками, осуждёнными за убийства и прочие тяжкие преступления. Да и охраняли их строже, чем всех остальных. За отказ работать или другие нарушения лагерного режима для такой категории осуждённых предусматривалась целая система наказаний вплоть до пыток.
Женщинам в ГУЛАГе приходилось не легче, чем мужчинам, а может, даже и тяжелее, поскольку они очень часто подвергались насилию. Многие из них с целью самосохранения вынуждены были выбирать себе «мужей» из числа охранников или заключённых, чтобы те смогли хоть как-то защитить их от нападок во время отбывания наказания. Находясь в лагере, многие женщины старались забеременеть, чтобы хоть как-то облегчить свою жизнь. При рождении ребёнка роженицам предоставлялся небольшой перерыв от принудительного труда. После родов чиновники ГУЛАГа забирали детей от матерей и помещали в специальные детские дома, которых было множество по всему Красноярскому краю. К сожалению, не все матери смогли найти своих детей после выхода из лагеря, но те, что находили, обретали счастье и веру в новую жизнь.
Работа по возведению объекта шла круглосуточно, заключённые работали по четырнадцать часов в сутки. Правда, при выполнении тяжелейших норм выработки, особенно под землёй, осуждённые получали зачёт «один к трём», то есть один год работы считался за три. Но тяжелейший труд, плохое питание, бесчеловечное содержание, произвол и насилие со стороны лагерной охраны делали своё дело – люди умирали, так и не дожив до получения желанной свободы. Последним прибежищем многих заключённых стали безымянные могилы, которые находились в непосредственной близости от лагерных отделений и лагерных пунктов. Работали заключённые на «объекте» вплоть до конца шестидесятых годов.
Егор знал, что последний третий реактор АДЭ-2 (установленный в 1964 году) кроме наработки плутония вырабатывал ещё электрическую и тепловую энергию для города-спутника – вот на этом производстве, как он догадывался, он и должен будет работать. Конечно, он мог представить многое, когда ехал в Красноярск-26, но увидеть такое инженерное чудо он не ожидал, это просто не укладывалось в его голове. Масштабы стройки и техническое совершенство поражали его воображение. Оказалось, что он мало что знал и видел в свои годы, хотя и работал на крупнейшей атомной станции в Европе. Ну как можно было представить атомную электростанцию внутри горы, окружённую двухсотметровым гранитным слоем, способным выдержать любой ядерный удар? К тому же в эту гору была проложена настоящая железная дорога, своеобразный гибрид с метрополитеном. Ежедневно по расписанию внутрь скального массива с вокзала города-спутника отправляются обычные электропоезда ЭР2Т, самые обычные электрички Советского Союза. Четыре состава (по восемь вагонов) на линии длиной тридцать километров делают две остановки; последняя служебная ветка длинной пять километров находится глубоко под горой. Складывается ощущение, что ты в московском метрополитене. И всё это сделали люди за немыслимые сроки, причём голыми руками, без всякой специальной техники. Правда, какой ценой…
К слову сказать, немногие красноярцы знали о таком соседстве, хотя расстояние между этими двумя городами совсем невелико – достаточно проехать около пятидесяти километров от столицы краевого центра на север.
Климат в Красноярске-26 резко континентальный. Это объясняется удалённостью от морей и тем, что с запада и юга территория окружена горными массивами, не пропускающими теплый воздух, от этого ночные заморозки длятся дольше (почти до середины июня) и возвращаются раньше (уже в сентябре). Мороз и жара переносятся достаточно неплохо за счёт того, что нет большой влажности.
Лето жаркое и короткое. Самый тёплый месяц – июль. Средняя дневная температура – +20…24 °C. Иногда градусник может показывать более тридцати градусов жары.
Зимы раньше считались суровыми. Мороз в отдельные дни достигал пятидесяти градусов, но после постройки Красноярской ГЭС и появления Красноярского водохранилища такие морозы ушли в прошлое, хотя иногда столбик термометра может опускаться вплотную к сорокаградусной отметке. Казалось бы, живи и радуйся, но события последних месяцев заставили Егора о многом задуматься, и в первую очередь о том, почему люди так быстро меняются в своих убеждениях, причём не в лучшую сторону. Ответа на этот вопрос он не знал, и это незнание сильно его беспокоило и волновало на тот момент. Кроме того, он хотел прояснить для себя (после того, что увидел) сложный, но в то же время нужный для него вопрос, касающийся самого времени: почему оно так безжалостно и жестоко к человеку? Почему оно не всегда с ним в ладу? «Наверняка, – думал Егор, – это происходит от того, что времени тоже свойственно ошибаться, а значит, оно является не таким уж хорошим союзником в жизни человека. Одним словом – вопросы, вопросы, вопросы».
Потянувшись, он нехотя встал из-за стола и внимательно посмотрел на свои ручные часы, что лежали тут же на столе: они показывали уже второй час ночи. Осмотревшись вокруг, словно что-то выискивая в этом ночном покое, он аккуратно сложил в стопку всё содержимое на столе: газеты, журналы, папку с вырезками статей… и, сделав несколько шагов, положил всё это на небольшой журнальный столик, что стоял в зале. Протирая глаза, он вернулся на кухню, выключил свет и тихо, на цыпочках, почти крадучись, прошёл в спальню…
Ворочаясь с боку на бок, он долго не мог заснуть. Его сознание всё ещё находилось в состоянии активности, анализируя прочитанное, но сон брал своё, унося его куда-то далеко-далеко, где он уже не был властителем мыслей и желаний, а был подвластен новому свойству жизневосприятия, которое выходило далеко за границы времени и пространства, которыми он ограничивался в физическом теле.
