Вячеслав Бондаренко
Святые старцы
Впрочем, желанной встречи добивались далеко не все. Женщин, к примеру, отец Василий видеть не хотел вовсе. Но если уж приходилось с ними разговаривать, то низко склонял голову, чтобы не глядеть на собеседницу. Его смирение было настолько велико, что себя отец Василий называл «прахом и пеплом». Тех, кто поносил и бил его (вспомним монахов, нападавших на него с камнями), он искренне благодарил, кланяясь им до земли за то, что врачуют его грешную душу. Избегал всяких праздных речей и, слыша их, тут же молча отходил в сторону. Считал себя недостойным смотреть на иконы, старался не разглядывать не только мирские вещи, но и богослужебные сосуды, убранство ризницы. Как только его начинали хвалить, сразу же пресекал это, называя себя бродягой, хуже не только скота, но даже и бесов. А начиная какое-либо дело, неизменно спрашивал у первого встречного – простого инока или случайного крестьянина:
– На пользу ли мне сие будет?
И, получив ответ, так и поступал, полностью отсекая свою волю.
Нет сомнения, что рост известности Курской Коренной пустыни, толпы паломников, желавших получить благословение, смущали и утомляли отца Василия. Какое-то время он с учениками даже удалился в Софрониеву Молченскую пустынь. Тем временем приближался очередной этап его жизни…
…26 октября 1798 года епископом Орловским и Севским был назначен Досифей (Ильин, 1751–1827), ранее бывший наместником Троице-Сергиевой лавры и епископом Старорусским. Объезжая свою новую епархию, владыка посетил и Брянскую Белобережскую Иоанно-Предтеченскую пустынь. Основанная почти сто лет назад, к концу века она пережила три закрытия (в 1724–1727, 1770–1775 и 1780 годах) и находилась в запущенном состоянии: вконец обветшавшие храмы и другие постройки, во главе – священник из белого духовенства, при котором пять человек братии… Но владыка Досифей был глубоко впечатлен уединенным расположением обители, ее видом и задумал восстановить пустынь. Как раз когда он размышлял над тем, кому можно поручить это сложное дело, его в Севске (именно там находилась тогда орловская кафедра) посетил иеромонах Арсений (Кириллов), ученик отца Василия, побывавший с ним на Афоне и в Нямецком монастыре. Теперь он направлялся из Курской Коренной обители в смоленские леса, где намеревался вести отшельническую жизнь.
– Как кому доверить?.. – переспросил отец Арсений, когда владыка Досифей доверительно поделился с ним мыслями. – Да моему духовному отцу Василию из Коренной. Лучше его никто с этим делом не справится.
– Верно! – обрадовался было владыка, но тут же задумался: – Да ведь отец Василий по своему смирению не захочет принять наместничество в Белых Берегах…
– А в этом давайте я вам подсоблю, владыко, – предложил отец Арсений. – Авось и удастся уговорить старца.
Так и сделали. Отец Арсений приступил к своему духовному отцу с уговорами, и тот по некотором размышлении согласился. Ведь постоянная суета вокруг Курской Коренной пустыни его смущала и утомляла. А здесь предстояло возродить, а фактически основать заново монастырь, находившийся в отдаленном, труднодоступном месте. Заодно он и отца Арсения убедил не уходить в леса, а последовать вместе с ним – возрождать обитель…
27 января 1800 года последовал указ епископа Орловского и Севского Досифея о назначении отца Василия (Кишкина) настоятелем Белобережской пустыни. На этот раз путешествие было не особенно долгим – от Курска до Белых Берегов по прямой около двухсот вёрст. Сначала была встреча с владыкой Досифеем в Севске. Епископ встретил отца Василия словами:
– Пожалуйте, старец Божий, вас давно ожидает Белобережская пустынь на жительство к себе.
Потом состоялась длительная и теплая беседа, и наконец владыка Досифей благословил отца Василия на труды. И вот уже среди бескрайних заснеженных полей, по которым передвигался возок, завиднелись купола высокого каменного Владимирского собора. По мосту пересекли реку Снежеть, приток Десны… Действительно, красивейшие места!
Но каким же запущенным все выглядело! Мост, по которому проехал возок, едва не развалился под ним. В храме Святой Живоначальной Троицы не было… пола, и ходить приходилось по деревянным мосткам. Надвратный же храм Святых Захария и Елисаветы уже полвека как был разобран – средств на ремонт после пожара, случившегося в 1749-м, так и не нашлось.
Братия также встретила нового настоятеля неприветливо. Увидев, что внутренний двор обители не очищен от снега, а заготовленные дрова скоро закончатся, отец Василий попросил монахов заняться работой. На это ему дерзко ответили:
– Сам очищай и дрова руби!
Настоятель… так и поступил. Поклонился дерзившим в ноги, испросил у них благословение и молча взялся за топор и лопату.
Увидев это, монахи подумали было, что отец Василий просто не умеет настоять на своем. Тем более что случай вскоре повторился. Когда послушнику Степану Подсолнухину отец Василий поручил заниматься монастырской гостиницей и, вручая ключи, попросил подмести номера, тот швырнул ключи на пол со словами:
– Ты здоров и делать тебе нечего, сам иди, прибирай и подметай!
Реакция была точно такой же. Отец Василий поклонился дерзкому в ноги, подобрал связку ключей и молча взялся за метлу. А вот Степан отреагировал по-другому. Некоторое время он недоуменно смотрел на иеродиакона, а потом залился слезами и бросился просить у него прощения.
И именно этот случай изменил всё. Видя, как раскаялся известный своим грубым поведением Степан (предыдущее монастырское начальство его даже в цепи заковывало, но он не смирялся), монахи по-другому взглянули и на себя, и на смиренного, молчаливого своего начальника. Устыдились и тоже в слезах пришли к нему каяться, прося прощения за гордыню и грубость.
Начались труды по восстановлению пустыни. Но, по всей видимости, в начале своего настоятельства отец Василий все же сомневался в том, справится ли он с возложенными на него обязанностями, потому что в мае и августе 1800 года отказывался от должности, предлагая взамен себя 59-летнего иеромонаха Питирима. (Тем более что формально из числа братии Коренной пустыни его не исключали. «А как я из числа Коренного монастыря братства еще не исключен и состою в штате и ведомстве оного Коренного монастыря, то желаю всеусердно во оном жизнь мою продолжать неисходно», – писал он в прошении.) Этот шаг вызвал эмоциональную реакцию братии – монахи плакали и даже не приветствовали нового настоятеля Питирима так, как это было положено. Будучи противником вводимых отцом Василием новаций, Питирим рьяно взялся за дело, принявшись возвращать в обители прежнее устройство, но мириться с этим монахи не стали, и в скором времени в обители произошел настоящий переворот – Питирим был с позором низложен, а настоятелем снова сделался отец Василий. Возвращаться к должности он отказывался, так что пришлось облекать его властью насильно – с помощью приказа орловского владыки. Вероятно, почувствовав поддержку большинства братии, отец Василий ощутил себя увереннее, понял, что им был взят правильный курс.
23 декабря 1800 года наконец состоялась иеромонашеская хиротония отца Василия. Напомним, что иеродиаконом он был с 1787 года, но по смирению считал себя недостойным иеромонашества. Поэтому пришлось снова все обставлять официально, помимо его воли. Во время службы в Трубчевском Чолнском монастыре он сослужил епископу Досифею как иеродиакон и неожиданно для себя был приведен к рукоположению. Препятствовать воле епископа отец Василий не мог, но по возвращении в Белые Берега с горькими слезами продолжал говорить о своем недостоинстве…
Под водительством иеромонаха Василия Белобережская пустынь в краткий срок из обветшавшего, умирающего монастыря превратилась в цветущее место. Вот как описывала свои впечатления от паломничества в Белые Берега первый биограф старца, монахиня Ангелина (Толбузина):
«Узнав о пришествии дивного старца Василия в Белобережскую пустынь и слышав много чудесного о сей пустыни, а более о святой жизни отца Василия, я с моими родными поехала туда, и что же я видела? Великие чудеса! В шесть месяцев времени обитель точно воскресла, и было так хорошо там, как бы в раю земном: всенощное бдение совершалось семь часов, поют сладко, подобно ангелам. Довольно странствовала я и до старых лет дожила, но нигде такого пения не слыхала. Многие обители видела я, но лучше нигде не было по чину, пению и смиренномудрому житию. Устройством обитель подобна Святой горе Афонской. Жены в кельи и в настоящую церковь не входили, иноки с ними не беседовали. Даже мужеского пола мирян настоятель и братия в кельях не принимали. Но боголюбивых посетителей старец в гостинице принимал и сладкою беседою насыщал».
За год число братии пустыни выросло до шестидесяти человек. В 1801-м в монастыре принял постриг Лев Наголкин – будущий преподобный Лев Оптинский, один из героев этой книги. Другие насельники в свое время сами стали настоятелями монастырей: Мелхиседек (Сокольников) – Пустынно-Рыхловского, Симонова и Ново-Иерусалимского; Серафим (Веденисов), Каллист (Кочетов), Павел (Крячков) и Маркеллин (Патрикеев) строили Площанскую пустынь; Иона (Мирошниченко) основал Киевский Свято-Троицкий монастырь, Паисий (Суворов) – Радовицкий Николаевский, Аарон (Марякин) стал наместником Александро-Невской лавры…
Очень важным подспорьем стало прибытие в 1801–1805 годах из Нямецкого монастыря учеников Паисия Величковского – отцов Клеопы, Анастасия, Афанасия и Феодора. Один этот факт говорит о том, как быстро распространилась молва о Белобережской пустыни, и о том, что отец Василий воспринимался как своеобразный «апостол», официальный продолжатель дела Паисия в России. Нямецкая братия, вероятно, своим авторитетом немало помогла настоятелю наладить в Белых Берегах строгий монастырский устав по афонскому образцу. На клиросе же благодаря схимонаху Феодору (Ползикову) утвердилось молдавско-влашеское пение, производившее на русских паломников незабываемое впечатление – ничего подобного в то время услышать было нельзя.
Успешно и быстро продвигались работы и по воздвижению в обители необходимых зданий. Были построены новая гостиница для паломников, мельница, лесопилка. Обитель получала щедрые пожертвования от дарителей – в нее присылали утварь, богослужебные книги, сосуды и облачения, обозы с хлебом, приносили крупные суммы денег. На праздники к началу всенощного бдения в пустынь съезжались все окрестные помещики и купцы, не забывая взять с собой пожертвования.
Нередко такие дары являлись в монастырь в чудесной обстановке. Так, накануне одной Пасхи закончился елей. Братия хотела было использовать льняное масло, но старец не благословил этого, заметив:
– Не малодушествуйте, а за все благодарите. Не о хлебе едином жив будет человек, а у нас благодатию Христовою хлеб не оскудел, а вы скорбите! Посмотрите на подвизающихся братий, обедавших с нами: многие и по седмице хлеб не вкушали, в пустынях и землянках живуще, кореньями и травами питаются и болотную воду пьют. Молитесь, скоро Господь нас утешит!
И действительно, через два дня от неизвестного дарителя в обитель прибыл обоз с елеем.
Постепенно авторитет отца Василия в обители возрос до такой степени, что братия ничего не предпринимала без благословения настоятеля. Самочиние же всегда заканчивалось печально. Так, одного монаха отец Василий не благословил на паломничество в Киев, наставляя его быть более смиренным и терпеливым:
– Если же пойдешь самочинно, пожнешь горький плод, с телом и душу погубишь и Богоспасаемого града не увидишь.
– Кто слышал и где написано – не ходить в Киев и не молиться там Богу и не поклоняться святым? – дерзко ответил монах.
Итог самочинного паломничества был печальным – не дойдя до Киева, монах связался с раскольниками и умер без покаяния, перед кончиной подробно рассказав о предсказании старца.
Нескончаемой чередой шли в Белобережскую пустынь и больные – с верой, что отец Василий исцелит их. Попасть к нему было непросто, но те, кому это удавалось, получали исцеление по молитвам старца.
Посреди всей этой хлопотной деятельности настоятель по-прежнему оставался смиренным и простым человеком. На летнем сенокосе трудился наравне со всеми и был для братии образцом. «Трудитесь, братие! – любил говорить он. – Бог так ценит труд в послушании, что для Него каждая капля пота – как мученическая кровь». Сам обходил монашеские келии и, если видел пыль и грязь, молча брал метлу и подметал. А потом оставлял на столе небольшой гостинец – бублик, пряник или новый гребень для волос.
– Ложась спать, помышляй в себе, что ты лежишь во гробе, и ожидай Жениха, грядущего в полунощи, и будет тебе Суд! – наставлял отец Василий братию.
Для совершения умной молитвы он удалялся в отдаленную келию в лесу, где его не могли найти паломники. Сам служил в храмах крайне редко, считая себя недостойным этой чести. Иногда подходил к клиросу, кланялся певчим, просил их спеть 41-й псалом («Реку Богу моему: Заступник мой, почто забыл мя еси?..») и на протяжении пения заливался слезами.
Посетителей старец встречал, как правило, за послушанием. Когда к нему пришел казначей Брянского Петропавловского монастыря игумен Гедеон, то он не узнал настоятеля в согбенном старике, облаченном в изорванную рясу и копавшем землю. На вопрос, как увидеть настоятеля, отец Василий спросил:
– Что хочеши, отче добрый, от лживого сего старца?
Лишь потом отец Гедеон узнал, что смиренный инок в рваной рясе и был нужным ему настоятелем. Гость вернулся и упал ему в ноги, прося прощения.
И всё же, несмотря на скромность старца, известность его шагнула далеко за пределы Белых Берегов. И раньше ему доводилось бывать по монастырским делам в Москве и Петербурге, а теперь такие поездки участились. Во время одного из таких визитов с ним завели разговор две фрейлины императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги императора Александра I, – и пожелали представить его государыне. Но отец Василий сразу же спросил у братии совета, стоит ли ехать в Петербург. Ответ был таков: «Если поедешь – станешь великим». Этого было довольно – старец сказался больным, и визит к императрице был отменен.
Тем не менее заслуги отца Василия по восстановлению пустыни были оценены по заслугам. 8 июля 1804 года Высочайшим указом Белобережская пустынь была включена в число пяти полагавшихся по штату Орловской епархии монастырей. «Считающемуся начальником пустыни иеромонаху Василию, который многие в ней ветхости исправил и завел там под руководством его Преосвященства порядок общежития, соделавшейся там кроткой жизни, благонравия и смиренномудрия, так и ревностно старался о содержании сей пустыни в лучшем ее благоустройстве, и его Преосвященству известным имеет быть, и именоваться строителем», – гласил указ Орловской духовной консистории от 28 июля.
Но четыре года настоятельства явно дали понять отцу Василию – совмещать руководящую должность и стремление к уединению крайне сложно. Он начал склоняться к мысли о том, чтобы покинуть обитель. Тайно – чтобы не сеять смуту в умах братии. Открыл свой замысел только епископу Досифею. Опечаленный владыка начал его уговаривать:
– Ты, отче, собрав своё стадо, привел их к Богу, и обитель тобой прославилась. Ты – добрый пастырь, полагаешь душу свою за овец, а наемник распустит их и стадо твое разорит. Кого изберу на твое место, и кто так братию утешит и немощи их понесет, или кто стяжал такую любовь и смирение? Ты и ненавидящих любишь и ожесточенных врачуешь смирением. Чьи уста изольют такие сладкие струи и напоят множество жаждущих душ? О отче любезный мой, не убивай меня твоим прошением! Твое богоугодное житие и святое учение не только пользуют епархию мою, но и в отдаленных краях многие слышавшие приходят в обитель и получают пользу.
Отец Василий поклонился владыке и ответил:
– Аз есмь, владыко святый, худой и неразумный человек, многая братия лучше меня.
И тут же предложил несколько кандидатур на выбор – причем как раз из тех, кто был к нему прежде недоброжелателен. Епископ возразил:
– Они для тебя святы, других же пользовать не могут!
Но старец стоял на своем, и владыке Досифею не оставалось ничего иного, как согласиться. Общим решением новым настоятелем был избран иеромонах Леонид (Наголкин), который был хорошо известен отцу Василию. Самому же старцу был назначен для пребывания Свенский монастырь. «Усмотрев в Бело-Бережской пустыни добрый порядок во всем и довольное устроение по хозяйственной части, всё это относим к благоразумному и опытному попечению бывшего настоятеля старца иеромонаха Василия, коему за такие подвиги объявляем нашу благодарность, вверяя ему вместе с сотрудником иеродиаконом Анастасием таковое же заведение, какое будет возможно и какое Бог поможет завести в Свенском монастыре. Для этого дозволяется им, сколько будет потребно иметь пребывание в том монастыре. Нынешнему же Бело-Бережскому строителю предписываем хранить во всем заведенный прежним строителем порядок в церковном служении, нимало не упущая и не прибавляя ничего», – было сказано в приказе епископа Орловского и Севского Досифея, изданном 30 мая 1805 года.
Свенский Успенский монастырь размещался недалеко от Белых Берегов, непосредственно примыкая к границам города Брянска. И, видимо, прежняя обитель осталась в сердце отца Василия, потому что он нередко уходил в Белобережскую пустынь, вернее, в уединенную келийку, стоявшую на вершине покрытого сосновым лесом холма. Днем он неустанно трудился – возделывал огород рядом с келийкой, рубил дрова, делал деревянные ложки, миски и ларцы, шил одежду и обувь, плотничал, – а ночами ходил по лесу и со слезами молился. Если не было слез, отец Василий бил самого себя. А если какой-нибудь прохожий давал ему деньги или одежду, он немедленно отдавал это в монастырь. Сам же был крайне воздержан в пище – ел сухой хлеб, размачивая его в воде, сырые грибы и коренья…
Увы, без руководства Василия в Белобережской пустыни вновь начались неурядицы. После ухода с должности настоятеля отца Леонида (Наголкина) по рекомендации старца настоятелем был назначен его давний недоброжелатель отец Мелхиседек (Сокольников), который позволял себе по отношению к старцу самые дикие выходки – дважды избивал его, плевал ему в лицо… Отец Василий, по своему крайнему смирению, не только никому об этом не говорил, но просил у своего обидчика прощения, надеясь унять разгул его гордыни. Но Мелхиседек так и не исправился. Вскоре после того как по настоятельной просьбе возмущенной им братии его отрешили от начальничества в обители, в июле 1809-го, отец Василий решил было отправиться на Афон и даже попрощался с окрестным людом, но, прибыв в Одессу, узнал, что из-за войны с Турцией за границу никого не выпускают. Пришлось вернуться обратно в Свенский монастырь. Но ненадолго – летом следующего, 1810 года отец Василий отправился на Дон. Причиной была просьба донского атамана Матвея Ивановича Платова о возрождении Свято-Вознесенского Кременского монастыря. Свой голос к просьбе присоединил и епископ Воронежский Антоний (Соколов), к чьей епархии принадлежали земли Войска Донского. Владыка Досифей отнесся к просьбе с пониманием и уволил отца Василия в отпуск по монастырской надобности на два месяца, потом этот срок не раз продлевался.
В путь отправились втроем – отец Василий и его ученики, Анатолий и Андрей. По дороге по просьбе владыки Досифея посетили Троицкие женские монастыри в Севске и Курске. В обеих обителях старца приняли, мягко говоря, неласково. В Курске игумения даже начала поносить его последними словами, называя безбожником и бродягой. Но отец Василий, кланяясь до земли и целуя руки игумении, ответил так:
– Благодарю вас, ведь истинно обо мне говорите, возлюбленные мои матери, род Божий! Кто меня так обличит и уврачует мои язвы, спасительницы и целительницы моей души, вы обо мне говорили только лишь истину, за это навсегда память о вас во мне пребудет!
Монахини же обоих монастырей, напротив, сразу увидели в отце Василии старца и буквально осаждали его, прося вразумления. О севском Троицком монастыре старец имел впоследствии особую заботу, а каждый его приезд в обитель превращался в праздник: сестры спешили получить благословение, стремились прикоснуться к одежде отца Василия, падали перед ним на колени. Тех, кто роптал на игумению, видевшую в старце бродягу, он учил смиряться и в буквальном смысле слова целовать следы монастырского начальства.
По пути на Дон отец Василий посещал своих духовных чад. Близ Курска его принял в своем имении действительный статский советник Александр Матвеевич Верёвкин, в прошлом курский и архангельский губернатор, – он со своим семейством пал перед старцем на колени, целуя ему руки и ноги. В Ливнах жена градоначальника сама под уздцы довела лошадей путника к крыльцу своей усадьбы; отец Василий же, войдя в дом, назвал по именам всех детей семейства, хотя видел их впервые, и предрек монашескую судьбу дочери Екатерине. В Задонске отец Василий поклонился гробу своего учителя – владыки Тихона, скончавшегося в 1783 году.
Свято-Вознесенский Кременской монастырь (ныне расположен на хуторе Саушкин в Волгоградской области) был упразднен в 1788 году, но десять лет спустя, при Павле I, восстановлен по просьбе казаков, хотя и был оставлен за штатом. Насельников было всего трое; управлял монастырем престарелый священник, отец Михаил Яковлев. Но отец Василий со спутниками энергично взялись за дело, и в короткий срок Кременская обитель возродилась к жизни. Попутно расширился и расцвел и недавно основанный Усть-Медведицкий женский монастырь. Множество местных жителей-молокан под влиянием проповедей старца приняли православие.
Так прошло три года. Но всеобщее почитание и суета вокруг него, как и прежде, очень утомляли отца Василия, и он подал прошение в Воронежскую духовную консисторию об удалении его с должности настоятеля. Для местных это решение стало настоящей трагедией. На проводы старца собралась огромная толпа казаков.
– Куда ты, отец наш, удаляешься? – спрашивали его со слезами. – Ты нас породил и всю нашу местность от заблуждений просветил, грешников на покаяние наставил и ожесточенных своим незлобием умягчил. Твое, отче, отхождение повергает нас в глубокую скорбь. На кого же ты нас оставляешь?
– Оставляю вас Господу Иисусу Христу и Пречистой Его Матери, – был ответ старца. – Она наша Заступница и Путеводительница, молитесь и просите Ее.
В ответ прихожане начали рыдать так горько, что не могли ни говорить сами, ни слушать наставлений отца Василия.
В Воронеже епископ Антоний, поблагодарив иеромонаха за понесенные труды, попросил его провести какое-то время в своей летней резиденции, Спасо-Преображенском Толшевском монастыре, в сорока верстах от Воронежа. Там отец Василий находился около года. Интересно, что сорока шестью годами ранее там же год провел и святитель Тихон Задонский; в монастыре хранились его прижизненный портрет и кресло, в котором он сиживал. Закончив пребывание в Толшевской обители, иеромонах сразу же отправился в Задонскую, где вновь поклонился мощам своего наставника.
Там же произошел случай, еще больше упрочивший репутацию отца Василия как прозорливого старца. Его пригласили к местнопочитаемой постнице Евфимии, которая славилась своим благочестием. Но отец Василий уклонился от встречи. А когда Евфимию привели к нему, она вдруг начала биться в судорогах, кричать и рухнула на землю. Увидев это, отец Василий наставительно произнес, обращаясь к местным монахам:
– Чада мои, не всякому духу веруйте, по апостолу, а самочинников и ложных пророков, а наипаче жен, именующих себя святыми, но не свято живущих, избегайте. Многие и благочестиво жившие, от общения со мнимыми женами-постницами погибали. «Да звенит глас сей во ушию вашею, – как говорил святитель Тихон, – всех люби и всех бегай, и спасёшься!» Избирать же себе надо учителя не «чудотворца», а незлобивого и смиренномудрого, со Святым Писанием и жизнью Святых Отец согласующегося.
…Стоял июнь 1814 года. Отец Василий с двумя учениками возвращался с Дона в родные края. Где-то посреди бескрайней степи им встретился крестьянин. Он с изумлением смотрел на подходивших к нему путников – одетых в изорванные и запыленные рясы монахов, старшему из которых на вид было около семидесяти.
– Скажи мне, брате, – обратился к крестьянину старший, – что полезнее нам будет – идти вперед или назад вернуться?
– Иди, отче, вперед – там добро тебе будет, и многим принесешь пользу, – ответил крестьянин.
Когда встречный скрылся из виду, отец Анатолий спросил у учителя:
– Может ли простой земледелец-невежда чему-то научить тебя?
– Он более меня знает, потому как пребывает в непрестанных трудах, а я живу в лености, хоть многие несмысленные и ублажают меня. Я верую, что он сказал мне сие по Божию внушению, – был ответ.
На какое-то время прибежищем отца Василия стала Курская Коренная пустынь. Там он, напомним, подвизался уже дважды – в возрасте 27 и 53 лет, причем во второй раз именно его труды сделали захудалый монастырь процветающим и знаменитым. И вот он входил в его Святые врата уже 69-летним стариком… К радости отца Василия, он нашел в пустыни своего давнего друга, иеромонаха Софрония. Но архимандрит отец Палладий (Белевцев, 1776–1842) был недоволен прибытием странников в монастырь и поселил отца Василия в крохотной келийке со строгим запретом на посещения. Лишь после того как иеромонах предоставил свое убогое жилище другому собрату, для которого в обители вовсе не находилось места, архимандрит устыдился и поселил его в обычной келии.
Не лучше было и отношение иных братий. Так, когда в пустынь пришел из Киева некий юноша, которому Печерский схимонах велел идти в Коренную к старцу Василию, старец сам подошел к нему на литургии и спросил: «На что тебе грешный Василий?» Увидев эту сцену, к нему подбежал иеродиакон Ираклий:
– Ты что тут, старик, празднословишь и соблазняешь молящуюся публику?
– Прости меня, отче, грешного, – поклонившись, ответил старец.
– Нет тебе прощения, клади поклоны! – заявил Ираклий.
И отец Василий усердно отбивал поклоны на протяжении всей службы. Знавшие и любящие его люди дивились такому смирению и еще больше начали почитать старца…
Третий период нахождения в Коренной тоже оказался недолгим. В 1816 году отец Василий со своим учеником отцом Анастасием (Бардиным) направился в Рождества Пресвятой Богородицы Глинскую пустынь (ныне она находится в нескольких километрах от российской границы, в Сумской области Украины, рядом с селом Сосновка). Сейчас Глинская пустынь знаменита не менее Оптиной, но тогда это был крошечный монастырёк с десятью монахами и единственным храмом Рождества Богородицы; келии были ветхие и убогие, гостиницы для паломников не было вовсе. Среди братии, увы, процветало пьянство. Настоятель, иеромонах Парфений, об исправлении нравов не заботился.
Скорбя о запустении, в котором находилась Глинская, старец деятельно взялся за искоренение пороков, царивших в пустыни, но, как и следовало ожидать, столкнулся с отпором. Монахи ругали его на чем свет стоит, плевали в лицо, три дня подряд не допускали к трапезе… Особенно усердствовал бывший полковник Маков, который в итоге покинул монастырь, предварительно вырезав на стене своей келии хулящие старца стихи. Но через некоторое время Макову и его приятелю, монаху Александру, тоже хулившему отца Василия, случилось идти мимо обители поздним вечером. Оба устали, были голодны и очень удивились, когда старец вышел к ним, упал в ноги и умолял отдохнуть у него в келии. Накормив путников, он оставил их ночевать, а утром обратился с мольбой:
– Останьтесь, братия, в обители сей, я не только этого хочу, но и келью вам свою уступлю с любовью!
И Макова, и Александра пронзило раскаяние. Оба со слезами повалились старцу в ноги:
– О дивное, отче, и паче естественное твое незлобие! Ты растопил наши оледеневшие сердца своей безмерной любовью и смирением!
Слухи о подвигах отца Василия доходили из Глинской и до Курской Коренной пустыни, начальство которой не переставало питать к старцу недоброжелательность. Архимандрит Палладий и казначей пустыни иеромонах Паисий в конце 1816 года даже подали архиепископу Курскому и Белгородскому Феоктисту (Мочульскому) рапорт о том, что отец Василий-де содержит рядом с Глинской особый скит для общения с женщинами, где живут его жена и сын. Прочитав рапорт, 89-летний владыка, тридцать лет назад ставивший отца Василия в иеродиаконы, разгневался и в январе 1817-го вызвал его к себе. Отчитав его, Феоктист приказал немедленно убираться из епархии.
– Прости, владыко святый, меня, много согрешившего, но сего, сказанного Вами, я не знаю. Я и избиения всякого достоин, и с радостью его приемлю, как от руки Господней, – смиренно ответил старец.
Но слишком известно было уже к тому времени имя отца Василия, чтобы его удаление из епархии прошло тихо, «келейно». Сначала в вине иеромонаха усомнился курский губернатор, тайный советник Аркадий Иванович Нелидов, а там и столичные чиновники. Владыка Феоктист, смягчившись, обещал разобраться в ситуации внимательнее. Расследование показало, что рапорт – просто нагромождение клеветы, и старец с миром вернулся в Глинскую обитель, а клеветники понесли заслуженное наказание.
11 мая 1817 года новым настоятелем Глинской пустыни был назначен иеромонах Филарет (Данилевский, 1777–1841). 6 июня он прибыл в обитель. Отец Филарет был своего рода «духовным внуком» преподобного Паисия (Величковского) – учеником его прямого ученика, отца Феодосия (Маслова, 1720–1802). Нет сомнения, что отцу Василию было заранее открыто это назначение. Он усердно молился Богородице, прося назначить в Глинскую того настоятеля, который будет угоден Ей. После назначения отца Филарета настоятелем прежний начальник обители Парфений начал интриги в Курске, пытаясь сохранить за собой место, но отец Василий, узнав об этом, заметил лишь:
– Матерь Божия Сама избрала Филарета, а они что еще вздумали?
Назначение оказалось чрезвычайно удачным – при Филарете Глинская пустынь фактически была создана заново. На ее территории были возведены храмы, братские корпуса, многочисленные хозяйственные постройки – мельница, амбары, кирпичный завод, крупорушка, сукновальня, ледники и т. д. Число братии возросло более чем в три раза. В 1821 году Святейшим Синодом был утвержден написанный по образцу Афонского строгий устав, впоследствии ставший образцом для пятнадцати других монастырей. Нет сомнений, что главным помощником отца Филарета в разработке этого устава был иеромонах Василий (Кишкин). А сам Филарет показывал образцы высокого монашеского делания. Келия настоятеля – одно окошко, стол, два стула, шкаф, полки с книгами, иконы, скамья и набитый сеном мешок, служивший постелью, – была открыта для всех в любое время дня и ночи. Доступный, простой, добрый, он стал настоящим духовным светочем Глинской. Отец Василий не мог нарадоваться на такого настоятеля. И случайно ли, что в 2008 году в один день их причислят к лику преподобных…
