Вячеслав Бодуш Миры в моих ладонях

ЗАДАЧА

Помню тот вечер, когда понял, что мои родители – не единое, монолитное существо «родители», а два разных полюса, между которыми протекает вся моя жизнь.

Мне было лет десять. Я сражался с домашним заданием по математике, и это была настоящая битва, где я терпел сокрушительное поражение. Задача про двух велосипедистов, выехавших навстречу друг другу, казалась мне не просто сложной – она была злым, живым существом, которое издевалось надо мной. Эти проклятые километры в час, это «через сколько времени они встретятся?!» Цифры плясали перед глазами злыми чертиками, а логика упорно ускользала, как скользкое мыло. Я сидел за обеденным столом, исписав уже десяток тетрадных листов, и чувствовал, как в груди поднимается горячий, беспомощный ком. Глаза застилали предательские слезы злости, и я изо всех сил сжимал кулаки, чтобы не заплакать от обиды на эту несправедливую, бесчеловечную арифметику.

Первым подошел отец.

Он вошел, и я тут же поймал знакомый шлейф – смесь прогретого на солнце металла и легкой, острой озоновой свежести. Этот запах значил, что папа, сварщик, дома, что всё на своих местах. Отец посмотрел на мои каракули, хлопнул меня по плечу своей твердой, натруженной рукой и сказал:

– Что, не решается? Не беда. Главное – зажечь искру. Смотри.

Одна его рука, шершавая, в царапинах, легла на мое плечо. Другой он взял мой карандаш.

– Ну-ка, что тут у нас? – его голос был спокоен, но в нем чувствовалась уверенность человека, привыкшего подчинять себе упрямый материал. – Два велосипедиста? Отлично. Значит, их скорости нужно сложить.

– Но почему сложить? – выдохнул я, едва сдерживая дрожь. – Они же навстречу друг другу! Расстояние сокращается!

Отец терпеливо покачал головой.

– Велосипедисты сближаются. Представь, велосипедисты едут навстречу. Расстояние между ними тает быстрее, чем если бы они стояли на месте, верно? Вот мы и находим эту общую скорость сближения.

Его движения были быстрыми, точными. Он чертил схемы, выводил «X» и «Y».

– А теперь самое простое. Путь делим на скорость. Всё. Задача решена.

– Но почему мы делим? – снова взмолился я, чувствуя, как путаница в моей голове только сгущается. – Я не понимаю, пап!

– Не «почему», сынок, – и в его голосе было слышно, как отец начинает терять терпение. – Так надо. Это правило. Нужно просто взять и сделать.

Для отца любая поломка, головоломка или задача была не проблемой, а интересной загадкой, к которой он любил подбирать ключ. Его метод был прямым, как стрела: есть проблема – найди решение. Но сейчас его ключ не подходил к моему замку. Папа был моим Северным полюсом – суровым, ориентированным на результат, местом, откуда берет начало стрелка компаса.

Но от его уверенности мне становилось только хуже. Я не понимал сути, я видел лишь магические манипуляции с цифрами. Я видел его сдерживаемое разочарование, и его терпение таяло, как весенний лед. Конфликт зрел в воздухе, густой и тяжелый. Вот-вот грянет гром его голоса: «Да сосредоточься ты, в конце концов!»

И тут в дело вступила мама. Она подошла тихо, будто не вошла, а вплыла над полом, гася своим присутствием надвигающуюся бурю. От нее пахло ванилью и теплым тестом – она как раз определила в духовку мой любимый яблочный пирог. Мама не сказала ни слова. Просто поставила передо мной стакан горячего клюквенного киселя, а отцу – кружку чая, словно расставляя точки равновесия в нашей маленькой вселенной. Затем она села рядом, отодвинула папин чертеж с его четкими, бездушными линиями и взяла чистый лист.

– Давай представим, что эти велосипедисты – это ты и твой друг Коля, – сказала она, и ее голос был похож на мягкий плед. – Ты выехал из нашего двора, а Коля – из своего. Между вами – большое поле.

Она стала рисовать. Не стрелки и графики, а два смешных человечка на велосипедах, дерево, солнышко. Она превратила абстрактную задачу в историю. В историю про меня. Она была моим Южным полюсом – теплым, приятным, полным жизни и понимания. Местом, куда стремится душа.

Я смотрел на ее рисунок, слушал ее спокойный голос, и вдруг произошел щелчок. Туман рассеялся. Я не просто увидел алгоритм – я увидел, как Коля и я мчимся друг другу навстречу, как расстояние между нами сокращается с каждой секундой! Я понял сам принцип, саму суть. Я схватил карандаш и одним махом вывел ответ.

Отец хмыкнул, его лицо озарила улыбка.

– Вот! Видишь? Сработало! – воскликнул он, снова хлопая меня по плечу, но теперь с гордостью.

Он был уверен, что сработал его метод, его суровая наука. Он не видел, что его корабль спас не компас, а попутный ветер, который надул паруса, – но ветер, пришедший с другого полюса.

Я посмотрел на маму. Она подмигнула мне, и в ее глазах плясали веселые искорки, словно она только что удачно расшифровала секретное сообщение.

А на следующий день в школе учительница Наталья Ивановна, проверяя домашнее задание, остановилась у моей парты.

– Паша, выйди к доске, – сказала она. – Объясни, как ты решил эту задачу.

И я вышел. И я рассказал. Не про «икс» и «игрек», а про двух мальчиков, Колю и меня, которые мчались через большое поле навстречу друг другу. Я нарисовал на доске тех самых смешных человечков и солнышко.

Марья Ивановна слушала молча, а потом улыбнулась.

– Спасибо, Паша. Очень творческий и, главное, очень правильный подход. Видно, что ты действительно понял суть.

С тех пор прошло много лет. Я прошел через множество других «нерешаемых задач» – экзамены, первая любовь, крушение планов, поиск себя. И в каждом таком шторме я чувствовал их обоих. Твердую, несокрушимую руку отца, которая толкала меня вперед, говорила: «Действуй! Борись! Не сдавайся!» И тихий, мудрый голос матери, который шептал: «Не спеши. Пойми. Прочувствуй. Ты не один».

Они так и остались двумя полюсами моей планеты. Казалось бы, противоположности. Но именно напряжение между этими полюсами – между стальной волей и бездонной нежностью – и рождает то самое магнитное поле, которое называется любовью. Оно-то и вело мой корабль все эти годы, не давая затеряться ни в туманах бездействия, ни в бурях отчаяния.

ДЕЛЬФИН И Я

В тот миг море было расплавленным обсидианом, тяжёлым и дремлющим. Зарождающаяся заря тонкой линией только-только показала свой луч. Я, оставив кусок ночи на берегу, вошёл в воду.  Холодная, она обняла, как родная.

Сразу же погрузившись, я отплыл метров на 100 от берега. Ничего не нарушало глубокую тишину, только едва уловимый плеск от моих плавных движений.

Звезды бесстрастно отражались и качались на легких, создаваемых мною колебаниях поверхности моря.

Повернув к берегу, я уже предвкушал, как буду энергично растираться мохнатым полотенцем, согревая тело.

И тут Чёрное море расступилось.

Буквально в двух шагах от меня, из густой тени, рожденной водой и предрассветьем, вынырнула голова. Выпуклая, мокрая, отполированная. Она возникла беззвучно, как мысль. Воздух с шипением вышел из дыхала, и этот звук был похож на распечатанное шампанское, которое ждало тысячу лет.

Дельфин замер. Я замер. Мы смотрели друг на друга из разных вселенных. Его глаз был осколком тёмного янтаря, в котором плавало всё понимание мира, и в нём не было ни вопроса, ни страха. Была лишь тихая констатация факта: «А, вот и ты! Дай-ка я на тебя посмотрю поближе».

Это длилось вечность, сложенную в секунду. В этой вечности не было ни моего прошлого, ни его океанских странствий. Было только напряжение струны, натянутой между нашими душами. Я был глиняным горшком, в который кто-то налил бесконечность, и чувствовал, что вот-вот тресну.

Потом дельфин повернулся. Медленно, величаво, неторопливо, как уходит туман. Его движение было подобно растворению. Тёмная гладь сомкнулась над его плавником, без ряби, будто он был лишь сном, приснившимся самой воде.

Выползал на берег, уже не я, а нечто солёное, пронизанное лучистым первым светом, с каплями, стекавшими по коже звёздными ручьями.

Забыв про холод, полотенце и про все на свете, я стоял по колено в молчаливом  море и смотрел в тихую даль. На коже по мере стекания капель медленно гасли звёзды. И пришло понимание, что вышел на берег не я. Часть меня навсегда уплыла во всплывающее на горизонте янтарное окно, чтобы смотреть оттуда на одинокого человека на берегу, который теперь точно знал, что его душа когда-то была дельфином.

ОБРЫВ ЦЕПИ

Комната Артёма была цифровой падангской кухней, где он, как голодный бодхисаттва, поглощал дхарму пиксельных мандал. Его пальцы танцевали на клавиатуре танец мудры Кибер-Ваджры, отсекающей привязанность к миру аналоговой сансары, известной как «одиннадцатый класс».

– Артем, нам нужно поговорить – В дверях возник Отец Сергей.

– Ща, пап, только рейд закончу! Финальный босс!» – не отрываясь от экрана, бросил сын.

Запах плавящегося кремния был его благовонием. Внезапно мандала погасла.

Не потому, что был достигнут нирвический уровень, а потому, что отец-электрик, извлек вилку питания из розетки. Простой жест.

Артём обернулся, его лицо – было маской раздраженного аватара.

– Пап! Я же на финальном боссе!

Сергей стоял, держа в руке сетевой фильтр, как будто это была отрубленная голова демона иллюзий. В это момент он был проводником. Человеком, который знает, что ток – это просто идея, бегущая по медным проводам, но идея, которая может и обжечь, и осветить.

– Твой босс – это программа, сынок. Предсказуемый алгоритм. А знаешь, кто настоящий босс? – спросил он, глядя на черный экран, в котором тускло отражался он сам. – Закон Ома.

Артём фыркнул, надевая маску скепсиса, как надевают шлем перед входом в очередной игровой инстанс.

Сергей достал из кармана мультиметр. Не прибор, а дзен-палочка, измеряющая не напряжение, а саму привязанность.

– Видишь эти цифры? – он ткнул щупами в воздух. – Ноль. Обрыв. Ты как потребитель, который подключился к вселенской розетке, но не генерирует ничего в ответ. Только потребляет чужой контент. Твоя карма замыкается на самой себе, создавая петлю иллюзии.

– Я не потребляю, я действую! Я веду гильдию! – возразил Артём, чувствуя, как его защита дает трещину.

– Ты действуешь внутри готового симулякра. Как лама, читающий мантры в смс-рассылке. Это не твоя мантра. Представь, что ты – провод, Артём. Красивый, новый, с отличной проводимостью. Но провод, который лежит на полу и ждет, чтобы через него пустили чужой ток. Вопрос в том, к какой цепи ты подключишься? К цепи, которая питает лампочку в сортире? Или к той, что вращает колесо дхармы?

Он помолчал, давая словам раствориться в тишине, нарушаемой лишь гулом холодильника из соседней, кармически более просветленной, реальности – кухни.

– Ты думаешь, я не понимаю твои квесты? – Сергей улыбнулся. – Я каждый день вижу их. Вот тебе квест: “Найди фазу в темной комнате, не убив себя током”. Вот босс: “Автомат на подъездном щитке, который сработал в час ночи”. А награда? Не виртуальная эпическая легендарная пыльца. А реальная благодарность бабушки из квартиры 44. Это и есть опыт. Опыт, который прокачивает не твоего эльфа-чародея, а тебя.

Он подошел к столу и положил сетевой фильтр и вилку на его поверхность.

– Розетка – это дверь, сынок. Но настоящий дзен не в том, чтобы бесконечно открывать и закрывать дверь. А в том, чтобы понять, кто ты – тот, кто внутри, или тот, кто снаружи?

Сергей вышел, не закрыв дверь. Оставил интерфейс между двумя измерениями.

Артём сидел в тишине. Черный экран монитора не был больше пустым. Он был зеркалом Коана. «Каково было твое лицо до того, как твои родители родили тебя?»

Системный блок молчал, и в этой новой тишине Артём услышал тиканье вселенского счетчика – настенных ходиков, отмеряющих минуты его собственной жизни. Парень посмотрел на вилку, лежащую на столе. Она была похожа на древний ключ. Оставалось понять, к какой двери он подходит.

ЭФФЕКТ ЗЕМЛЯНИКИ

Воздух в кабинете Лукаса был чистым и бедным, как дистиллированная вода. Таким же дистиллированным был его «Жизненный График» на стене – ровная зеленая линия, ведущая к скромной, но стабильной пенсии. Лукас был ассистентом-верификатором 7-го класса. Человеком-датчиком. Он проверял отчеты других датчиков. Цикл был безупречен.

     Аномалия случилась в четверг в 14.34. На его экране всплыло не уведомление о сбое, а приглашение. Золотая шестеренка с инициалами «Э.К.» – «Эквилибрум-Кор».

– Господин Лукас-734. Ваши показатели стабильности и нейропластичности признаны оптимальными для участия в программе «Наследие». Явка в Сектор Альфа обязательна.

     Он не понял. «Наследие»? Это было слово из пропагандистских роликов, вещавших о «вечном служении Обществу». Он думал, это метафора.

     Сектор Альфа был другим миром.

     Это не было местом в привычном понимании. Это была не локация, а состояние материи, доведенной до абсолюта и лишенной всякого намёка на хаос.

     Здесь процветала Архитектура Безвременья.

Углов не было. Пространство состояло из плавных, струящихся линий и сфер, сливавшихся друг с другом, как мыльные пузыри. Стены, пол и потолок были изготовлены из молочно-белого полиметалла, который испускал мягкий, рассеянный свет, не отбрасывающий теней. Это создавало ощущение, что ты находишься внутри гигантской, идеальной жемчужины. Воздух был абсолютно стерилен, без вкуса и запаха, как в операционной. Дышать им было легко, но от этого дыхания не было чувства жизни.

     Здесь чувствовался масштаб. Попадая в Сектор Альфа, человек ощущал себя букашкой, забравшейся в сердце гигантского механизма. Высота залов была столь огромна, что терялась в светящемся тумане под потолком. Пространство было пустым – ни людей, ни мебели, ни терминалов в обычном понимании. Данные проецировались прямо в воздух, образуя мерцающие трёхмерные голограммы, к которым не нужно было прикасаться. Достаточно было мысли, пойманной и усиленной имплантом.

     Это было царство голограмм. Здесь не было начальников из плоти и крови. Управляющие инстанции представали в виде аватаров – идеализированных, но безликих человеческих образов, которые могли материализоваться в любом месте. Их улыбки были безупречны, голоса – мелодичны и лишены каких-либо эмоциональных модуляций. Они были интерфейсом, маской, за которой скрывалась бездушная логика ядра «Эквилибриума». Разговор с таким аватаром был похож на беседу с очень вежливым, но настойчивым алгоритмом.

     Тишина в Секторе Альфа была особенной. Её не нарушали голоса или шаги. Её наполняло едва уловимое, низкочастотное гудение – гул суперкомпьютеров, охлаждаемых жидким гелием, биение процессоров, обрабатывающих экзабайты данных. Этот звук был похож на дыхание спящего исполина, создавая ощущение, что само пространство живое, и оно наблюдает за тобой.

     И здесь ощущался эффект подавления. Психологическое воздействие Сектора Альфа было мощнее любого физического оружия. Совершенство и масштаб окружающего мира внушали одну простую мысль: «Ты ничто». Любая индивидуальность, любая личная история здесь выглядела пылинкой, недостойной внимания. Это была не просто архитектура – это была материализованная идеология. Идеология, утверждающая, что человек ценен лишь как носитель функции, как винтик в системе, чье «Я» должно быть стерто ради высшей эффективности.

     Символически, Сектор Альфа был не мозгом «Эквилибриума», а его чревом. Местом, где «переваривались» человеческие судьбы, чтобы родиться заново – очищенными, оптимизированными и лишенными своей изначальной, «бракованной» сути. Это был храм, где поклонялись богу-алгоритму, и каждый, кто входил сюда, был либо жрецом, либо жертвой.

     Лукаса встретил не человек, а голограмма – улыбающийся аватар с идеальными чертами лица.

– Лукас-734. Поздравляем! «Эквилибрум» завершил годовое исследование по реактивации архивных потенциалов. Вы – не случайность. Вы – результат.

– Что за исследование? – голос Лукаса прозвучал хрипло.

– Проблема гениев в их нестабильности, – голос аватара был бархатным и в тоже время бесстрастным. – Они подвержены аффектам, депрессиям, творческим кризисам. Это не оптимально. Мы взяли матрицу величайшего ума прошлого столетия – доктора Аркадия Веденса, создателя основ Единой теории поля, гения теоретической физики. Его работа по единой теории поля так и не была завершена. И теперь… теперь „Эквилибрум“ считает, что вы можете это сделать.

Мы очистили его матрицу. Убрали эмоциональные шумы, экзистенциальные сомнения, привязанности. Осталась чистая гениальность. И ей нужен стабильный, предсказуемый носитель. Ваш нейропрофиль показал идеальную совместимость.

     Лукас почувствовал ледяной ужас. Это не было ошибкой. Это было спланировано.

-Ваше прежнее «я» – это семя, которое выполнило свою функцию, дав жизнь могущественному дереву.

     Процесс начался мгновенно. Его имплант, всегда бывший лишь инструментом, взорвался шквалом чужих мыслей.

     Следующие несколько дней стали сном наяву. Вернувшись в свой модуль, он не лег спать. Он сел за стол, и его руки сами потянулись к планшету. Он не рисовал – его рука, движимая чужим импульсом, покрывала поверхность планшета сложнейшими диаграммами Фейнмана и Тамма, переходящими в уравнения квантовой гравитации. Он не писал коды – он выводил на экран формулы унифицированной теории поля, находя изящные решения для проблем, над которыми лучшие умы бились десятилетиями. Перед его внутренним взором проносилась сама ткань пространства-времени, искривлённая массами и полями, и он видел, как вплести её в единую, гармоничную структуру. Он слышал, как его собственный голос бормотал о многомерных струнах и тёмной энергии, а его пальцы выводили символы, смысл которых был для Лукаса недосягаем, но которые его разум, захваченный Веденсом, воспринимал как абсолютную, кристальную истину. Он не решал задачи. Он собирал по частям законы мироздания, и последний пазл, который не успел вставить оригинальный Веденс, теперь с щелчком становился на место в сознании его несчастного преемника.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.