Вячеслав Белоусов
Прокурор Никола
Чудеса, тайны и ужасы
Нет, все-таки чудно устроен мир! И по каким правилам и понятиям вертится колесо судьбы, не известно никому. Даже неоспоримому специалисту в области догадок и интуиции, а по-научному дедуктивного метода, прокурору-криминалисту Владимиру Шаламову, который сейчас нещадно ломал голову, шагая рядом с Ковшовым.
Сегодня вечером столкнулись они лбами. И где? Подумать только! В детском садике! Забирая последними своих бедных заждавшихся детишек-бегемотиков! И сюда оба попали, можно сказать, не кривя душой, единственный раз за несколько месяцев.
Брать детей из садика самим никогда не приходилось по причине вечной занятости. У Данилы для этого была Очаровашка, а у него, естественно, Татьяна, благо ей ближе с работы.
Шаламов глянул на Ковшова, тот – на него. Не сговариваясь, поняли – каждый думал об этом исключительном событии в их жизни. А раз исключительном…
Спеша в детсад поодиночке, отметили еще загодя пивную бочку у продмага и весело зазывающую народ продавщицу Нюру в белом передничке. Каждый загадал, что неплохо бы успеть принять кружечку, когда будет возвращаться.
Но не тут-то было. Судьба-индейка уготовила приятелям другое, коварное продолжение…
Впереди, куда, их обогнав, убежала детвора: Родька с громыхающим на веревочке самосвалом и Светка, загрузившая в кузов свою любимую куклу, – маячил, замутив душу тревогой, «уазик» защитного цвета. Знакомый теперь уже, когда пригляделись, до тошноты. Шофер-сержант курил сосредоточенно в сторонке, но поблизости. И майор госбезопасности Серков в «гражданке» сидел на переднем сиденье с открытой дверцей.
– Приплыли, – сказал Данила, печально кивнув на «уазик». – Не иначе меня или тебя пасут.
– Или обоих.
– И кто же их послал на наши головы?
– Их учить не надо.
– Колосухин, небось?
– У него и у дежурного телефоны, – совсем заскучал Шаламов, косясь на пивную бочку. – Может, все же проскочим? Короткими перебежками.
До бочки было рукой подать. Уже ласково улыбалась им обоим чистюля Нюрочка. Но до «уазика» было ближе.
Майора Серкова учить не надо, он умело занял позицию. Мимо него проскочить невозможно и зайцу. Известна бдительность чекистов. Они ловки на эти штучки. Сержант, присев на корточки, уже обсуждал с Родькой преимущества резины перед железными колесами красного самосвала, а Светка смеялась на руках у майора Серкова, разворачивающего ей шоколадку «Аленка», неизвестно откуда взявшуюся.
– Вот бандюги! – не сдержался Шаламов. – На дикой козе их не обскакать.
– Пустое дело, – смирился и Ковшов. – Может, лучше пригласим и их по кружке? Рабочий день как-никак закончился давно. А завтра выходной.
– У них-то? – не проявил оптимизма Шаламов и совсем обреченно добавил: – Счастливые часов не наблюдают.
– А я голову-то ломал…
– Приветствую вас, друзья! – издалека озарил их белозубой улыбкой майор, бережно опуская Светку на землю, и двинулся навстречу, протягивая руку. – Как живы-здоровы?
– Вашими молитвами, – буркнул Шаламов.
– Прекрасно, – не слушая ответа, не останавливался Серков. – Сегодня весь день палило. А выглядите оба, как из бассейна. Свежи и бодры.
– Прокуратура заботится о своих кадрах, – в тон задушевному майору ответил Ковшов. – Не нас стережете, Валентин Степанович?
– В самую точку, Данила Павлович, – озарился радостью Серков. – В самую точку.
– Стыда у вас нет, – щелкнув зажигалкой, закурил Шаламов. – Люди, можно сказать, отпахали за отчизну и его величество закон, истерзаны муками неусыпного бдения за злобствующим криминалом…
– Как?
– А их ловят, как шпану какую-то на углу…
– У пивной, так сказать, бочки, – закончил за приятеля Данила.
– Ни в коем разе, – отступился майор. – В такую жару пивка не грех. Я бы и сам…
– Что? – вспыхнул не хуже огонька своей сигареты Шаламов.
– Тем более ехать через весь город. Выдохнется все за пятнадцать минут, – не моргнув глазом, обнадежил майор.
– Серьезное что-нибудь? – меняя тон, спросил Ковшов.
– Труп.
– Какой еще труп? – недоверчиво поднял глаза Шаламов. – Откуда у чекистов трупы? Вы же все за живыми шпионами гоняетесь?
– Убийство, Владимир Михайлович.
– А вы здесь при чем?
– Объясню, простите, все по дороге.
– Погоди, майор, а детишки? – спохватился Шаламов. – Я Светку куда дену? Да и следственный портфель в кабинете!
– Мы уже позаботились, – Серков оглянулся назад, дожидаясь кого-то, – а в облпрокуратуру заедем за всем необходимым. Кстати, Колосухин просил ему позвонить, Данила Павлович. Как возможность появится.
Очаровашка, как он и догадывался, уже подбегала к ним.
– Вот и Валентина… Николаевна, – затянул майор. – Скорая вы на ногу. Я позвонил из автомата. Только что. Рядом проживаете?
– А Светка как же? – не унимался Шаламов.
– Я отвезу, Володь, – задохнувшись от бега, ткнулась Даниле в плечо Очаровашка. – Сейчас вот Родьку соседке сдам. И к Татьяне махну. На автобусе.
– Вот забота так забота, – развел руки обескураженный, но довольный Серков, – настоящая жена прокурора. Спасибо, Валечка.
– Ну что вы, – еще сильнее прижалась к Даниле Очаровашка. – А что случилось, Дань?
– У нас вечно: то понос, то взрыв атомной бомбы. Пока разберемся, – буркнул Шаламов и щелчком отбросил докуренную сигарету.
– Чего, чего? – не понял Серков.
– Да так. Ностальгия, – полез Шаламов на заднее сиденье «уазика».
Чмокнув Очаровашку в щеку и взъерошив волосы на голове сынишке, последовал за ним и Ковшов.
– К вам, в аппарат? – лишь только тронулся автомобиль с места, заспешил майор.
– Туда, – кивнул Ковшов, – Колосухина-то уже дома словили?
– Нет, – обернулся тот и развернулся к ним, – Виктор Антонович еще на месте был, но уходил.
– Что же стряслось-то? – Шаламов задымил вторую сигарету.
– Чепе, Владимир Михайлович. Совершеннейшее чепе!
– Я же угадал, атомный взрыв, – не сдержался Шаламов. – И все-таки?..
– Резонанс может быть непредсказуемый.
– А без эмоций? – остановил майора Ковшов.
– Поподробнее? – тот скосил глаза на сержанта за рулем.
– Насколько можно.
– Тогда сначала. Введу, так сказать, вас обоих в курс дела. Но Виктору Антоновичу я уже докладывал.
– Он трупом заниматься не будет, – напомнил Серкову Шаламов и хмыкнул. – Судмедэксперта-то предупредили, куда выезжать?
– Я решил этот вопрос, Данила Павлович, оставить на ваше усмотрение.
– Сейчас определимся по ходу вашего рассказа.
– Рассказа? Да-да. Конечно… – майор постепенно успокаивался. – Так вот, с месяц назад по поручению сверху мы начали разработку задания. Нам сообщили, что участились ограбления мест отправления религиозных культов. Надо было проанализировать ситуацию на местах.
– Церквей, что ли? – подал голос Шаламов.
– Кражи в храмах, склепах и даже надругательства в кладбищенских часовнях, – кивнул Серков. – Были случаи значительных хищений в известных церквях столицы, Ленинграда, Киева…
– Но этим же милиция занимается? – не унимался Шаламов. – Их подследственность.
– Начальству, как говорится, виднее, – пожал плечами Серков. – В поручении предлагалось отследить динамику за пять лет, а дела и отказники[3] за последние два-три года даже посмотреть.
– А вот этим занимается прокуратура, – опять вставил Шаламов. – Наверху у вас не знают, что ли?
– Мы не в порядке надзора, Данила Павлович, – нашел в зеркале глаза Ковшова майор, не глянув на его дотошного приятеля. – А сами понимаете, в качестве… ознакомления. Кстати, должен сказать, некоторые выводы дознавателей милиции, мягко выражаясь, не выдерживают критики. Но это, как здесь замечено, ваше дело…
– Менты особенно не церемонятся с мелочевкой, – Шаламов выбросил в открытое окошко окурок. – И подсочинить они мастера.
– Я бы не назвал это мелочевкой. Встретились факты не только курьезные, как говорится, – не согласился Серков, – но и серьезные.
– Это что же за факты? – заинтересовался Ковшов.
– Я о свежих, прошлогоднее, думаю, не стоит ворошить?
Ковшов неопределенно качнул головой.
– В Покровах имели место несколько краж старинных предметов культа. Все в ночное время совершены. Со взломом.
– Что стащили-то? – заерзал на сиденье Шаламов.
– Серебряную утварь. Евангелие, несколько штук, в древних серебряных окладах, потиры такие же, крестики семнадцатого века.
– Чудеса! Неужели попики сами такое добро не растащили? – не удержался Шаламов.
– У меня есть сведения, что пропали вместе с ценностями и некоторые церковные книги из библиотеки самого архиепископа Афанасия.
– А это еще кто такой? – Шаламов посерьезнел.
– Был такой руководитель у наших церковнослужителей. Умер давно. Славился особым интересом к чтению. Рассказывают легенды, будто он книги больше денег ценил.
Ковшов с Шаламовым переглянулись.
– И мы читаем, – только и сказал Шаламов.
– Ну конечно. После революции все книги были реквизированы.
– Экспроприация экспроприаторов, – сморщился Шаламов.
– В нашу центральную библиотеку сдали. В спецхраны, как культурную ценность. В среде библиофилов они многих денег стоят. Состояние, можно сказать.
– А те? Что, украли?
– А те, видно, припрятали. Теперь все ворам досталось.
– Вот на этом жулье и попадется, – уверенно вставил Шаламов.
– Мы отслеживаем сейчас на черных рынках, на книжных развалах, в антикварных лавках. Но пока ничего. И знаете, Данила Павлович, мне кажется, появилась интересная версия.
– Так, так!
– Не простые воры в Покровах были.
– Похоже.
– Тем книжки не нужны. Тем более старинные, греческие да еврейские.
– А эти откуда?
– Так архиепископ тот несколькими языками владел, свободно читал и сам писал. С дюжину иностранных языков знал. И книги такие же собирал.
– Полиглот, а не поп! – восхитился Шаламов.
– Вот мы и сообщили в центр, что у нас, вполне возможно, появились интеллектуальные жулики. Не уголовники, а, так сказать, интеллигенты. Центр как раз этим интересовался.
– И здесь, значит, мы – на белом коне, – не сдержался Шаламов.
– Не понял, Владимир Михайлович?
– Так. Ностальгия, – буркнул тот.
– А что же милиция? – вмешался Ковшов.
– Да, милиция, – вернулся к началу майор. – Отказал дознаватель райотдела по всем фактам хищения.
– Как?
– За отсутствием события преступления. А в пропаже обвинил церковнослужителей.
– Ну, это!.. – вырвалось у Ковшова.
– Бардак, – просто завершил Шаламов. – Узнаю родную и сообразительную. Они мастаки в таких делишках. Не раскрыли ничего, а висяки кому нужны? Вот и сочиняют с потолка.
– А, это уж проблемы вашего ведомства. – Майор, ловко сориентировавшись на местности, бросил шоферу: – Сашок, давай к Морскому садику.
– Надо все эти дела и материалы нам посмотреть, Валентин Степанович, – покачал головой Ковшов. – Поотменять постановления к чертовой матери!
– Я их вам направлю, Данила Павлович, мы уже закончили с ними работать. Лежат стопочкой, дожидаются.
– А убийство-то при чем? – Шаламов задымил новой сигаретой.
– Убийство? – Серков задумался на некоторое время. – Убийство это как снег на голову! Наверное, это отдельный разговор, Данила Павлович?
– В общих чертах, в общих чертах… Своими, так сказать, соображениями поделитесь.
– Версии есть какие? – закашлялся Шаламов.
– Михалыч, ты бы бросил дымить, – посоветовал ему Данила. – Подымается уже наша машина от дыма. Взлетим того и гляди.
– Быстрей домчимся, – хмыкнул Шаламов, но сигарету в окно все же выбросил. – Так версии есть?
– Версии? – обернулся к ним Серков. – Сегодня в склепе при храме нашим сотрудником… во время проведения оперативных мероприятий обнаружен труп церковнослужителя…
– Кого? Попроще нельзя? – Шаламов наклонился к Серкову.
– Монаха или послушника, – уточнил Серков. – Сами еще не знаем. Суматоха там, в церкви. Волошин, наш опер, похоже, задержал подозреваемого, но оставить его одного не может. И поручить некому. Послал первого встречного, чтобы тот сообщил мне о происшествии. Никакой цельной информации, естественно, нет. Марасев принял решение: без прокуратуры не выезжать. Вот и мыкаемся уже с час-полтора – то к Колосухину, то вот за вами…
– А послушник?..
– Послушник, по их понятиям, это верующий, проходящий экзамен на попа! – повысил голос майор, уже не сдерживаясь.
– Ну, а почему сразу убийство? – допытывал неугомонный Шаламов.
– Нож в спине! Ножевое ранение!
– Во как… Да, не попляшешь…
– Не до плясок!
– Понятное дело. А сотрудник ваш не вора поджидал?
– Вроде того, Владимир Михайлович, вроде того. – Серкову, чувствовалось, надоели колкости и въедливость Шаламова, и он обратился к Ковшову: – Вот и подъехали. Подышим воздухом, Данила Павлович, пока Владимир Михайлович сбегает за своим кримчемоданом.
– А почему нет? – согласился Ковшов. – Мы с вами к дежурному пройдем. Мне же Колосухину позвонить надо, сами говорили.
– Точно, – обрадовался Серков и первым выскочил из машины, остановившейся у ворот прокуратуры области.
Когда они поднялись на второй этаж и Ковшов начал накручивать диск телефона, майор выпроводил дежурившую старушку в коридор и с мрачной физиономией быстро вернулся назад.
– Данила Павлович, в интересах дела должен поделиться с вами одной деликатной закавыкой.
– Конечно, конечно.
– Лейтенант Волошин, обнаруживший труп, как я уже докладывал, действовал в рамках операции…
– Это я понял.
– Мы разрабатывали этого попика, как выразился Шаламов.
– Убитого?
– Именно. Были подозрения о его причастности к банде, занимавшейся грабежами. Или он интригу какую с ворами затевал?..
– Даже так?
– Но это пока версия. Церковнослужитель этот определенно якшался с каким-то темным элементом… Замечались за ним странности. А тут, похоже, должен был с кем-то из них встретиться. Что-то передать или, наоборот, получить.
– В склепе?
– Ну да, в церкви, в склепе… Где получится. Нам оставалось догадки только строить.
– А цель?
– У нас пока по этому поводу одни инсинуации, – хмыкнул Серков. – Но на… попика этого подозрения были. И на тебе! Его и грохнули…
– А после убийства подозрения, значит, исчезли?
– Кто его знает.
– Тогда в чем дело?
– Дело будет вести прокуратура. Как я понял, скорее всего Колосухин поручит его Шаламову или кому-нибудь из старших следователей аппарата. Во всяком случае Марасев будет ходатайствовать об этом перед Игорушкиным.
– Ну так и ходатайств никаких не надо. Дело наше. А с учетом того, что ваш сотрудник еще и важный свидетель…
– И я к этому клоню, Данила Павлович.
– Вы о чем?
– Мой сотрудник замешан. В некотором роде…
– Разберемся, Валентин Степанович. Кстати, с вашей, надеюсь, помощью.
– Об этом и прошу. За Волошина я ручаюсь. Молодой, но исключительно перспективный опер. Честный парнишка.
– Разве я высказал повод для сомнений?
– Задержанный молчит. Дал понять Волошину, что без священника церкви говорить ничего не будет.
– Известная позиция.
– Дело в другом. Там суматоха большая.
– Где? В церкви?
– Ну, конечно. Церковники епископом своим главным грозятся. Его сейчас переполошат. А он такой конфликтный, по пустякам в Москву жалуется, к самому патриарху вхож.
– Вот как?
– Бывало всякое. На собственной шкуре убедился. Этим же уполномоченный специальный должен заниматься? По вопросам религии? Вот и разодрались они между собой. Епископ на нашего уполномоченного в Москву нажаловался. Не сам, конечно. Верующих подговорили. Те в столицу мотались с челобитной! Шум подняли!
– Поделом?
– Кое-что подтвердилось.
– Значит, прав был епископ!
– Да прав, прав. Но к чему шум-то подымать!
– А вам-то за что досталось?
– А нас везде!.. – вырвалось вгорячах у майора, но он вовремя сдержался и закончил потише. – Мы же глаза и уши.
– Тогда понятно, – пожал плечами Ковшов. – Однако окажись вы в их ситуации?..
– Ну, то, как говорится, миновало. Я боюсь, и здесь грома нам не избежать.
– Надо полагать.
– Чует мой нос бурю.
– Я фаталист, Валентин Степанович.
– Следователя бы помудрей, – вернулся майор к своим заботам. – Сейчас же с Колосухиным будете говорить.
– Есть конкретные кандидатуры?
– Шаламова бы?..
– А в машине он вам докучал?
– Пустяки. Мужик он крепкий, а то попадет какой-нибудь, начнет тягомотину.
– Исключено. На контроль возьмем.
– Да знаю я этот контроль! – в сердцах сказал Серков и тут же поправился. – Все, конечно, так. Но Шаламов все же криминалист, и опыт у него…
– Хорошо, буду просить, – кивнул после некоторого раздумья Данила. – А вот потому, что он криминалист, Колосухин и будет против. Игорушкин запретил конкретные уголовные дела криминалисту поручать. Ему областью заниматься некогда. Его задача следователям в районах помогать. Висяки раскручивать бородатые.
– Одно дело-то можно…
– А вы знаете, сколько нераскрытых убийств в области, Валентин Степанович?
– Ну, сводки читаем… Но такого, чтобы священника убивали, еще не было, Данила Павлович.
– Такого нет, – и Ковшов смолк, услышав, наконец, что вызываемый им абонент освободился; до этого пипикали короткие гудки в трубке – заместитель прокурора области с кем-то разговаривал.
Когда они спускались вниз, майор, все время поглядывающий на Ковшова, не выдержал, спросил:
– Ну как?
– Игорушкина на месте нет. Занят другими вопросами. Поедем на место этим составом. Старших следователей и важняков пока беспокоить не будем, районных тоже.
– Уже кое-что, – посветлел майор. – А вот и Владимир Михайлович нас поджидает.
Шаламов покуривал возле «уазика», о чем-то мирно беседуя с шофером.
– Вперед и с песней? – кивнул Ковшов приятелю.
– Получил ценные указания? – не упустил момента подколоть его тот, занимая прежнее место в машине.
– Виктор Антонович распорядился больше никого не брать.
– А районников?
– Обойдемся.
– Значит, расхлебывать нам до конца?
– Начальство решит потом. Игорушкина на месте нет.
– Знамо дело, нам.
– А мы на что, Владимир Михайлович? – заулыбался Серков, обернувшись, и кивнул шоферу. – Гони, Сашок, к храму.
– От вас пользы, как от козла молока, – нахмурился Шаламов. – Неделю побегаете, а там сгинете. Знаю я оперов.
– Обижаете, Владимир Михайлович. За милицией, может, и водятся такие грешки, а мои орлы не подведут. Пока все точки не расставим…
– Ладно. Ловлю на слове. Вашими молитвами…
Ковшов не мешал их «объяснениям в любви», размышляя над услышанным от заместителя прокурора области, хотя Колосухин и был, как обычно, лаконичен. Озадачивала неординарность ситуации. Выходило, что они еще до трупа не добрались, а высшие лица области уже все на уши поставлены. Генерал Комитета Марасев доложил Боронину в обком партии, Торину в облисполком и в прокуратуру. Событие действительно чрезвычайное. Даже из того, что поведал майор, видно невооруженным глазом. Но все ли он поведал? Гэбэшники не могут без секретов. Своих тайн они не открывают никому. Однако самое неудовлетворительное было то, что на месте происшествия, кроме опера Волошина, никто еще не был. Даже они, которым поручалось это сделать, не знали толком ничего. Объективности никакой, а наверху уже все известно…
– Вот мы и на месте, – вернул Ковшова на грешную землю Серков. – Приехали, Данила Павлович. Вы что-то задумались?
– Тихо, однако, – подал голос и Шаламов. – А вы, товарищ майор, о какой-то суматохе беспокоились?
– Прекрасно, если я ошибаюсь, – тревожно оглядывал церковь и прилегающие служивые строения Серков. – Странно, но и праздношатающейся публики не видать…
– Какой, какой публики? – разинул рот Шаламов от неожиданной тирады майора.
– Шляющейся! – в сердцах бросил тот. – Нам бы теперь побыстрей лейтенанта Волошина отыскать!
Он не договорил. Из дверей храма торопливо вышел высокий сутулый человек в черной рясе и, колпаком на голове, поклонился приехавшим и, выбрав Серкова, соскочившего с переднего сиденья, двинулся к нему навстречу, внятно произнес, не поднимая головы:
– Доброго здравия вам, люди державные[4].
Приехавшие закивали в ответ.
Следом за служителем церкви на пороге появилась статная фигура второго. Этот крепок, дороден телом и обличьем, в два-три раза толще первого, хотя и ниже ростом. Одет гораздо величавее, впечатлял выпуклыми глазами, заметными даже в больших роговых очках, длинным волосом и окладистой седеющей книзу бородой. На груди его возлежал отливающий благородным серебром увесистый крест с распятием.
– Отец Никон, – представил суетливо, еще более ссутулившись, первый. Хотел что-то добавить, но, взглянув на величавого, только и смог сказать: – Священник храма…
И отодвинулся за спину главного.
– Здравствуйте… батюшка, – за всех троих выдвинулся к священнику майор Серков, – это работники областной прокуратуры.
Он отвел руку, указывая на переминающихся с ноги на ногу Ковшова и Шаламова, и умолк: видно, запас красноречия и опыт общения с такой аудиторией у него иссяк. Священник почтительно склонил голову в сторону прокурорских и тоже едва кивнул.
– Здравствуйте! – вразнобой сказали Ковшов и Шаламов; получалось совсем как-то несуразно, но ни тот, ни другой никак не могли найти нужной манеры поведения с церковнослужителями, как их именовал майор Серков.
– Здесь у вас наш товарищ, – как к глухому, обратился майор к священнику. – Нам бы к нему?..
– Благословляю, – не дождавшись продолжения от майора, отец Никон поднял руку к груди, помедлил, раздумывая, выражение величавости на его лице разгладилось, обнажив личность, отягощенную своей, ему одному известной тревогой земного человека; он пригласил рукой ко входу в церковь и произнес: – Пожалуйте в Божий храм.
И сам, развернувшись и перекрестившись, пожаловал первым. Майор и Ковшов с Шаламовым двинулись было за ним, но их ловко обогнал и забежал за спину священника встречавший, еще больше сутулясь и неистово крестясь. На ходу он бросил приехавшим:
– Товарищ ваш зело чаяти.
– Что он сказал? – как к переводчику, сунулся Шаламов к майору.
– «Зело» со старославянского означает «очень», – поразмыслил Ковшов, – а второе слово не знаю. Скорее всего, заждался нас лейтенант.
– Так и есть, – добавил Серков. – Сколько времени прошло-то! Заждешься тут с ними. Видишь, как принимают!
– А ты хлеб да соль хотел, Валентин Степанович?
– Ну… – не нашелся ничего ответить Шаламову Серков. – Не понимают, наверное, кто к ним приехал.
Они уже вошли в церковь и сразу притихли.
Священник остановился перед иконостасом, перекрестился почтительно несколько раз. То же, только поспешнее, проделал и его сутулый служитель. Толстый двинулся вперед через весь храм в дальний темный угол. Ковшов, натыкаясь на Серкова, оглядывался исподтишка по сторонам. Сзади, так же неловко озираясь, наступал ему на пятки Шаламов, тяжело пыхтя, боясь отстать. Отовсюду за молчаливой процессией и в особенности за незнакомой троицей поглядывали настороженные глаза с темных, посверкивающих в свечах позолотой, икон.
– Михалыч, держи интервал, – не выдержал и шепнул Шаламову Данила, когда приятель в очередной раз ткнулся в его спину. – Ноги все отдавил.
– Не видно ничего со света, – пожаловался тот. – Свечи только коптят. И еще эти! Допекают!
– Кто? – не понял Ковшов.
– Со стен. Не видишь, что ли?
– Первый раз в церкви-то?
– Как будто ты здесь частый гость?!
Темный угол, куда они проследовали, оказалось, имел узкий, низкий и еще более темный вход, вернее, туннель или длинный коридор, который несколько раз поворачивал, при этом пол заметно уходил вниз, пока не завершился десятью каменными ступеньками, упершимися в окованную железными полосами дверь с массивным старинным металлическим кольцом. Если в редкие, маленькие, замазанные грязью и пылью оконца сверху, с боковых стен, когда шли, путь указывал тусклый свет, протискивающийся сквозь решетки, то в тупике у двери он совсем померк. Тошнотворно запахло сыростью и еще чем-то неприятным и неживым.
– В преисподнюю завел монах, – наткнувшись опять на Ковшова, дохнул в ухо Шаламов.
Ковшов промолчал, только поежился, Серков передернул плечами, словно что-то тяжелое сбрасывая с себя.
– Мне как-то приводилось однажды, – обернувшись, тихо сказал он. – Насмотрелся…
– Это где же? – Шаламов совсем прилип к Ковшову.
– В семьдесят третьем. Археологи в Успенском соборе раскопки производили. Насмотрелся там всякого.
– Кого раскапывали-то?
– Останки архиерейских захоронений. Аж с шестнадцатого века!
Впереди священник возился с кольцом, пытаясь отворить дверь. Ему помогал служивый.
– Где Волошин-то? – не выдержал майор.
– Вот, зрите! – зычно, видимо, услышав Серкова, провозгласил отец Никон, распахивая, наконец, непослушную дверь. – Ваш детина?
Перед сгоравшими от нетерпения и неизвестности глазами Серкова, Ковшова и Шаламова предстала мрачная усыпальница с тремя гробницами, уставленная горящими свечами. Дальний дневной свет, проникающий из еще одной открытой в противоположном конце склепа маленькой двери, позволял различить две фигуры, вскочившие на ноги с одной из гробниц при их появлении. Колыхнул в лица сквозняк. Дальняя дверь скрипнула жалобно и с грохотом захлопнулась. Свечи разом потухли. Мрачная тишина навалилась на всех.
– Отворите дверь, негодники! – огласил подземелье бас отца Никона. – Заклепы не поставили, бестолочи! Зрить нельзя!
Кому адресованы были слова возмущения и гнев попа, можно было только догадываться, но в темноте что-то задвигалось, заворочалось, заскрежетало, и по мере завершившихся звуков скрежета усыпальница замерцала тусклым дневным светом. Перепуганный служка бегал, зажигая одну свечу за другой и ставя их на гробницы. Серков рванулся вперед.
– Волошин! – окликнул он одну из фигур, поднявшуюся с гробницы. – Лейтенант! Жив, здоров?
– Так точно, товарищ майор! – отчеканил Волошин, а Ковшову бросилось в глаза осунувшееся лицо молодого парня в темном длинном, почти до пят, плаще.
– Разрешите доложить, товарищ майор? – лейтенант бодро вытянулся перед Серковым.
– Погоди. Это кто с тобой?
– Это?.. Подозреваемый.
– Подозреваемый?
– Задержанный.
– Данила Павлович, – обернулся Серков к Ковшову. – Как поступим?
Ковшов отыскал глазами священника, заметив, как снова спрятался за его спину служка, покончив со свечами; попробовал разглядеть неизвестного, поднявшегося с гробницы вместе с Волошиным, но тот, кутаясь в одеждах, намеренно или обескураженно прятал лицо от света.
– Отец Никон! – кашлянув, проверяя голос, обратился Ковшов к священнику.
– Речи, служивый, – кивнул тот.
– Отец Никон, позвольте, покамест здесь… на месте… определиться нам с некоторыми обстоятельствами?
Священник раздумывал, молчал.
– Сесть только негде. Но, думаю, это не обременит? – добавил Данила.
– За этим и пожаловали, – величаво и укоризненно наконец возгласил священник. – Мне блюсти в храме Божьем велено. Затем владыке нашему Илариону поведать. Понеже любые поругания и поношения знать надоти.
– Согласен он, – повернулся Серков к Ковшову, задумавшемуся над услышанным. – Стращает только, мол, жаловаться будет начальству своему.
– Пусть докладывает, – кивнул Ковшов лейтенанту.
– Согласно заданию… – начал было Волошин.
– Это можно пропустить, – одернул его майор.
– …встреча отца Ефимия…
– Отца Ефимия? – вопросил священник, сверкнув глазами. – Где он?
– Отца Ефимия… – недоуменно глянув на священника, подтвердил Волошин и повернулся опять к майору.
– Продолжай, продолжай, – Серков жестом руки попросил священника не перебивать и добавил: – и покороче.
– Одним словом, встреча их состоялась… – совсем сбиваясь, запнулся лейтенант, – с устанавливаемым нами лицом, наверное, здесь.
– Почему наверное?
– А его тут же и убили, – коротко закончил лейтенант, моргнул и добавил: – По моим наблюдениям.
– Отца Ефимия умертвили?! – бас священника потряс воздух усыпальницы так, что свечи, разом колыхнувшись, едва не погасли; или это опять потянуло шальным сквозняком. – За что? Кто?
– Тише, тише, – Серков уже сделал шаг к священнику. – Спокойнее, отец Никон.
– Смертоубийство в храме! – резало слух.
– Данила Павлович, в такой обстановке мы вряд ли чего выясним.
Священник затих, лишь крестился неистово, за его спиной молился служка.
– Волошин! – Ковшов приблизился к оперативнику. – Вы все своими словами расскажите нам. Не спешите. И не волнуйтесь. Как получится. Короче, длиннее, как получится. Я слушаю.
И Волошин, не отводя от Ковшова глаз, тихо, запинаясь, начал говорить. Как проследовал за отцом Ефимием в склеп, как дождался, пока тот остался один, как увидел подопечного падающим с ножом в спине, как принял решение остаться дожидаться убийцу и как сам убийцу схватил, когда тот к нему подкрался сзади в темноте…
– Этот? – подступил Серков к бессильно опустившемуся опять на гробницу незнакомцу, скрывающему лицо.
Волошин утвердительно кивнул головой.
– Так это послушник наш, Михайло! – вскричал отец Никон. – Я его сам в поиски послал за отцом Ефимием. Канул тот безвестно.
– Куда канул? – не понял Серков.
– Запропастился. Владыка видеть его пожелал.
– Самому владыке понадобился! А что же он у вас тут делал? – заспешил по горячему следу майор.
– Ключарь Савелий! – обратился священник к своему служке.
– Трудников и послушников водил Ефимий в усыпальницу, батюшка. Ведомо вам, ремонт затеян был, – выступил из-за спины священника сутулый ключарь, крестясь. – Сыплются временем могилы.
– Вот, – священник притопнул в такт себе ногой. – Слышали?
– Та-ак… – пошел вокруг гробниц майор, стуча ногами и явно отыскивая приметы времени на камнях. – Сметая пыль с могильных плит, значит?
– Чего это он? – толкнул Шаламов Ковшова локтем. – Не свихнулся?
– Не видать что-то разрушений, – покачивал майор головой, подозрительно косясь на служку.
Ключарь счел правильным снова укрыться за широкой спиной священника.
– Где труп-то? – спросил Шаламов, не глядя на лейтенанта.
– Да, а труп? – замер на месте майор Серков.
Отец Никон в недоумении и возмущении развел руки, не находя слов.
– Я же его в нишу спрятал, – вспомнил Волошин. – А на его место лег сам. Чтоб этого!..
Он резанул взглядом по послушнику Михаилу.
– Поглядим, поглядим, – заторопился майор.
– Вот, – Волошин огляделся вокруг, уверенно зашагал в сторону самой маленькой гробницы, заглянул за нее. – Темно тут. Свечу бы. Здесь ниша, товарищ майор.
Но сзади, опережая майора, уже спешили со свечками Ковшов и Шаламов.
– Глубока, окаянная, – пыхтел Шаламов, заглядывая вниз. – Не видать дна-то. Давайте еще огня!
Три головы склонились над ямой. Три свечки замигали трепетными язычками пламени. На дне никого не было. Вековая почерневшая плита дохнула им снизу в лица зловещим холодом.
