Вячеслав Белоусов
Призраки оставляют следы
III
– Начальник районного отдела внутренних дел подполковник милиции Каримов, – откозырял вошедший. – Равиль Исхакович.
За ним суетились тоже не мелкие сошки, Ковшов различил подполковника и майора. Каримов испепелял взглядом совсем посрамившегося Дынина, бедняга буквально влип в стену.
– Данила Павлович, – протянув руку для пожатия, пронзил взглядом Ковшова подполковник, – как себя чувствуете?
– Нормально.
– Главврач доложил вам, что передвигаться нельзя.
Брякин так и стоял навытяжку за столом с трубкой в руке, которая вдруг, будто реагируя на явившееся районное начальство, ни с того ни с сего бурно заговорила женским приветливым голосом.
– Послушайте, – разрешил Каримов, кивнув на трубку, и скомандовал явившимся с ним: – Товарищи офицеры, прошу садиться.
– Да-да, – ожил Брякин и заблестел глазами вошедшим, а в трубку рявкнул: – Девушка! Ну как можно?
Вошедших оказалось много, и они потеснили всех, хотя Дынин каким-то образом спасся за спиной у Ковшова и выглядывал оттуда как из укрытия.
– Я только что разговаривал с генералом. – Присев к столу и небрежно бросив на него фуражку, Каримов из-под тонких бровей поизучал Ковшова. – Он в курсе всего происшедшего. Мне поставлена задача… – Он полуобернулся.
Сзади вскочил и вытянулся, щёлкнув каблуками, низкорослый молчаливый крепыш с двумя большими звёздочками на погонах. Он рубанул воздух ладонью, припечатав её к козырьку, и застыл.
– … вместе с начальником колонии Глиером…
Офицер вскинул глаза на Ковшова, изображая способность пробить стену лбом.
– … срочно завершить проверку причин побега и самоубийства осуждённого Топоркова.
Сцена впечатляла. Брякин, буркнув в трубку, что позвонит попозже, тихо осел вниз, старушка тенью выскользнула из кабинета. Воцарилась такая мёртвая тишина, будто Каримов уже отыскал виновного во всём человека. И это был, конечно, прятавшийся Дынин, а может быть, и главврач Брякин, или в крайнем случае не известный никому следователь прокуратуры Ковшов.
– В целом обстоятельства установлены, – оглядев всех ещё раз, продолжал чётким голосом Каримов. – Я дал команду начать печатать информацию.
Он многозначительно остановил свой взор на Брякине, тот как-то уменьшился в размерах.
– Для полноты недостаёт заключения о смерти.
Точка была поставлена, Ковшов почувствовал, как Дынин вздрогнул за его спиной, а Брякин икнул.
– Бобров не смог попасть на приём к прокурору области из-за бюро обкома, – между прочим поделился своей осведомлённостью Каримов. – Бобров не отыскал и Югорова. Заведующий бюро экспертиз с утра выехал по районам. Впрочем, не так важно их отсутствие.
Каримов приостановился, чуть заглянул за спину Ковшова в поисках патологоанатома и продолжил:
– Генерал связался с заместителем прокурора области Колосухиным. Тот обещал отпустить Боброва только к вечеру, а вскрытие следует производить незамедлительно.
Начальник явно кокетничал с Ковшовым. В его глазах так и сквозило превосходство: что этот молокосос мог знать об аппаратных совещаниях генералов, о бюро обкома и вообще о делах там, наверху? И Ковшов отдал должное сцене, которая перед ним была разыграна, но вида не подал, он промолчал, дожидаясь главного.
– Совещание может затянуться до поздней ночи. Мне сообщили – обсуждаются итоги, – со значением подчеркнул Каримов. – А вскрытие не терпит. Труп разлагается, хотим мы этого или не хотим. Завтра до обеда его следует придать земле. Кстати, хоронить некому, отец Топоркова пропал. Сбежал, конечно, после таких делишек сынка. Но, – Каримов повернулся к Глиеру, – похоронит колония…
Тот, послушный во всём, тут же вскочил на ноги с виноватым видом.
– Сидите, сидите, – успокоил его Каримов.
На минуту в кабинете воцарилась тишина.
«Ну, с похоронами ты явно загибаешь, подполковник, – сразу как-то не проникся симпатией к спешке начальника милиции Ковшов, он приглядывался к Каримову, перекатывая нелёгкие мысли в голове. – И с ясностью во всём происшедшим явно лукавишь. Вопросов столько, что сразу и не скумекать. Зачем тебе такая спешка?.. Отделаться от трупа хочешь?»
Каримов почувствовал недоверие, резко отвернулся к Брякину, упрекнул:
– Опять связи нет?
– Была… – смутился тот.
– Странно, – раздражённо обронил Каримов и поморщился. – Всё у них не по-людски. Дозвониться до города – проблема! А ведь новую станцию ввели! Хвалился мне Друбич.
Брякин робко обмолвился:
– Набирать?
Но Каримов остановил его, властно приподняв ладошку от стола, вопрошая, смотрел на Ковшова:
– Вам решать, Данила Павлович, – тихо, словно крадучись, произнёс Каримов. – Ольга Николаевна в судебном процессе. В райпрокуратуре никого.
– Мне необходим разговор с Бобровым, – твёрдо ответил Данила.
– Так видите, что у нас со связью, – поджал губы подполковник. – То она есть, то с огнём… Да и совещание там…
– Я попытаюсь, – ненароком влез Брякин, обдав Каримова угодливой улыбкой. – Дашенька должна сейчас объявиться… С ней мигом.
И он бросился крутить аппарат, не заметив, как побагровел от гнева подполковник. Каримов уже готов был взорваться, но главврачу повезло, скоро Ковшов сам услышал в трубке голос прокурора района.
– Я извиняюсь, Маркел Тарасович, – продолжал беспечно радоваться Брякин, – тут вас.
И он протянул трубку Каримову, но Данила её перехватил.
– Как себя чувствуешь? – первое, что услышал Ковшов.
– Нормально, – и он кратко объяснил ситуацию.
– Сможешь присутствовать на вскрытии? – выслушав и помолчав, спросил Бобров. – Каримов мне звонил, уши задолбил срочностью. Я задержусь. И экспертов свободных нет. Дело к вечеру… сам знаешь, к нам ехать через паром, это ж на сутки. Без Югорова мне вопрос решить не удалось. Как?
– Попрошу, пусть уколют, – пошутил Данила.
– Давай без этого. Я серьёзно.
– Смогу. Но дело не во мне. Тут вот с экспертом как?
– А что?
– Так в больнице лишь патологоанатом!
– А Кантемиров не объявился?
– Нет.
– Ну, ничего, – Бобров помолчал. – Дынин спец молодой, но смышлёный. У него практика имелась. Таких случаев, правда, не было. Но этот же очевидный…
– Вы думаете?
– Сам делал осмотр места происшествия. Застрелился, стервец. Доставил-таки старому отцу радости.
– Тут надо бы…
– Не усложняй, Данила Павлович, – оборвал его прокурор. – Я сам там всё облазил. Он дробью грудную клетку себе разворотил. И ведь надо додуматься! Сапог с ноги скинул, чтобы до курка пальцем достать!..
Бобров даже крякнул на другом конце телефона:
– А ведь тихоней прикидывался.
– Я тут… когда в тот вечер у избы оказался, – начал было Данила, но замолчал, заметив на себе заинтересованный взгляд Каримова. Разговор их хорошо прослушивался… Ковшов поперхнулся и начал подбирать слова: – Мне тогда показалось…
– Брякин рядом? – перебил его прокурор.
– Здесь.
– Дай ему трубку.
– Маркел Тарасович?..
– Товарищ следователь, передайте телефон главному врачу больницы, – сухо отчеканил Бобров.
Это был приказ.
Брякин завладел телефоном и по мере разговора, прикрывая ладошкой трубку, виновато улыбаясь всем, степенно удалился в уголок кабинета. Даниле почудилось недоброе в страусовом заду главврача. «Гиппократ хренов! – злился он. – Сейчас наговорит для важности. Припомнит, как вчера турнул его после неуклюжих уколов. В присутствии начальника милиции да этой комиссии утрёт своей значимостью…»
Брякин вернулся к столу и любезно протянул ему трубку:
– Вас.
– Слушаю, Маркел Тарасович.
– Врач не рекомендует тебе активных движений. Зачем из палаты попёрся?
– А как бы я с вами говорил?
– Не перебивай! Думаешь, я здесь штаны протираю? Выволочку за тебя уже получил. Теперь вот Игорушкина дожидаюсь с бюро обкома. Велено ждать.
Ковшов примолк.
– Возвращусь только завтра, – Бобров опять крякнул. – Утром. Со щитом или… как это там?
– Со щитом, Маркел Тарасович!
– Со щитом… Не знаю. Ты как туда попал вчера? В избу-то? – вдруг словно прорвало прокурора. – Какого чёрта тебя туда понесло?
Данила ждал этих вопросов ещё в тот раз, когда утром перед отъездом в город прокурор зашёл к нему в палату, но помешал Брякин уколами.
– Что молчишь? Герой выискался… Он же тебя прибить мог!
Данила не знал, куда девать трубку.
– С голыми руками на бандита! Аркадия благодари, он из огня вытащил!
На другом конце связи Боброву тоже видно было не развернуться с нахлынувшими душевными чувствами, поэтому он скоро выдохся:
– Ну, ладно. Приеду – разберёмся. Сейчас времени нет, – отдышался он. – Брякин уверяет, что не выдержишь на вскрытии. Лежать тебе надо. А за твоё здоровье я отвечаю. Случись что, меня шеф вчистую на берег спишет. Так что на койку и головы не подымать. Понял?
Данила кивнул.
– Не слышу!
– Ясно.
– Вот так, товарищ следователь. Выпиши постановление Дынину. Поговори с ним. Объясни. Он парень толковый. Затыркали его в больнице. Брякин тоже хорош!
Главврач, слышавший всё это, враз отстранился, поджав губы и заморгал глазами, будто ничего не понял.
– Пусть выделит Дынину санитарку, – звучало из трубки. – А Каримову поручи, чтобы обеспечил охрану у морга. До ночи придётся заниматься.
Каримов кивнул, он тоже хорошо всё расслышал.
– Надо в любом случае закончить и завтра тело отдать, – диктовал в трубку прокурор. – Пусть хоронят. Отец так и не появился?
– Чей отец? – не понял Данила.
– Топоркова. Каримов мне сказал, что пропал тот. Подозревает, убил его сынок. Но я не допускаю. Брехня!
Каримов поморщился.
– Предлагал искать труп отца в подвале. Только там нет ничего, – продолжал Бобров. – Я велел забить окна избы, если отец не объявится. И двери. Понял?
Данила взглянул на Каримова, тот согласно опустил глаза.
– Сам на койку! Ты мне здоровым нужен.
И прокурор повесил трубку. Данила молчал, переваривал указания Боброва. Его опять затошнило, острая боль обручем опоясала голову. «А лекарь-то недалёк от истины, – засосало под ложечкой, – опозоришься, брякнешься на вскрытии перед операционным столом, как девица какая-нибудь…»
IV
Данила поманил из-за спины Дынина, озабоченно оглядел с ног до головы. Неказист был тот, но другого не заполучить.
– Бланки постановлений о назначении медицинской экспертизы при вас?
Дынин раскрыл фолиант и аккуратно положил перед собой бумагу.
– Запасся? – вырвалось у Ковшова.
– Да.
– Равиль Исхакович, – повернулся Ковшов к начальнику милиции, – выделите эксперту Дынину милиционера, а вы, – он поднял глаза на Брякина, – санитарку поопытней, необходимое оборудование и инструменты. Хватит, Илья Артурович?
– Хватит, – сжал губы патологоанатом. – У меня просьба.
– Что?
– Как бы после двенадцати свет не отключили в морге…
– Свет? Это что же?..
– Ага, – закивал главврач. – Я сам проконтролирую. Тётя Нюра! – позвал он старушку. – Анна Егоровна!
– Не успеете до полуночи? – посочувствовал Данила.
– Постараюсь, – Дынин был бледнее обычного.
– Время-то детское! – повеселился Каримов. – До полуночи ещё!..
– Сколько сейчас? – спросил Данила.
– Семнадцать тридцать пять! – рявкнул подполковник из колонии. – Я у вас в посёлке заночую, Равиль Исхакович. Дождусь заключения.
– Конечно, – кивнул тот и похлопал патологоанатома по плечу.
– Должен успеть, – вытянулся патологоанатом.
Ковшов вручил постановление и отправился в палату. Не успел он улечься, как в дверь просунулась голова Брякина.
– Никак не расстанемся, Данила Павлович, – издалека начал он, – тут вам сюрприз.
– Да уж чего там?.. – не повернул головы тот. – Чем удивлять собрались?
– Жена к вам, – не стерпел Брякин. – Я думаю, мы приказ Маркела Тарасовича немножко нарушим.
– Где она? – встрепенулся Данила. – Это самое лучшее лекарство!
В палату ворвался Аркадий и стиснул его.
– Раздавишь, бродяга…
Очаровашка повисла на шее мужа и тут же залилась слезами.
Не готовый к таким страстям, Ковшов обнял жену, пытаясь успокоить и не находил нужных слов:
– Как вы? Где остановились?
– На прокурорских хлебах, – отмахнулся Аркадий. – Варвара Афанасьевна о нас заботится.
Брякин бегал, суетился вокруг них, появилась старушка с пакетами и сумкой.
– Сам-то как? – продолжал Аркадий, устраиваясь на подоконнике. – Любезная Варвара шлёт душевный поклон и припасы с собственной кухни. Отощал, я вижу, на больничных харчах.
– Неправда, неправда! – вмешался Брякин. – Кормим по диете.
– В богоугодных заведениях не разгуляешься, – не унимался Аркадий. – Ишь, рубаха висит, словно мешок!
Очаровашка тоже запричитала, но старушка уже распаковала сумки, украсила содержимым стол.
– Вот и восполните, коль с претензией, – защебетала она.
– Не во вред, – горячился Брякин. – У нас диета.
– Как насчёт?.. – полез Аркадий за пазуху.
– Что вы! – бросился к нему Брякин, а старушка так и вцепилась в руку. – У вас пять минут.
Данила, не выпуская жену из объятий, покосился на приятеля:
– Ты не пугай персонал.
– Запрещено, – закивал Брякин. – У меня чётко. А главное – диета.
И начал выпроваживать гостей, тесня к дверям:
– Ждём. У нас не город, конечно. Без формальностей. Всегда рады…
Ковшов поцеловал Очаровашку, и Брякин увлёк её за собой в коридор. Аркадий смог задержаться и, хлопнув Данилу по плечу, шепнул:
– Дело есть.
Он помолчал и многозначительно подмигнул:
– Строго конфиденциальное.
– Чего напугал персонал-то? – отмахнулся Данила. – Надо было тебе заикаться о бутылке?
– Пошутить нельзя? У меня и не было ничего.
– Вот и вытурили вас. Теперь не пустят. Эх, ты! Одно слово – артист цирка.
– Прощения просим…
– Чего уж там. Теперь терпи до завтра.
– А что?
– Завтра, может, выпустят. Бобров обещал. Тогда и поговорим.
– Тебе видней, служивый, – Аркадий исчез за дверью. – Мне не к спеху.
Ковшов собрал со стола (есть не хотелось), возвратил сумки заглянувшей старушке и упал в постель.
– Через десять минут уколы! – донеслось от порога, и дверь закрылась.
Видимо, волнения последних дней сказались, не успел он прикрыть глаза, как заснул. Но спал недолго. Его растолкал взлохмаченный, немного не в себе человек в грязном, запачканном кровью зелёном халате. С трудом Данила узнал в нём Дынина. В глубоко распахнутых смятённых глазах метался ужас.
– Проснитесь же, наконец! – теребил его патологоанатом. – Я нашёл в нём пулю!
– Сколько времени? – спросил Данила, ничего не понимая.
В палате было темно. Видимо, вбежав, Дынин забыл включить свет. Слабое освещение шло от занавешенного окна.
– При чём здесь время? – опешил Дынин. – Около двенадцати ночи, наверное…
– Вся нечисть к полуночи слетается. В морге ей самое место, – мрачно пошутил Данила. – Самый раз.
– Вы не верите? – сверкал глазами Дынин, рукава его были в крови по локоть. – Вы можете шутить. Но я нашёл в трупе пулю! И это не самокатка, даже не жакан! Говорю вам ещё раз, это не мелкая дробь!
– Да погоди ты! Уймись! Дай в себя прийти.
– Это пуля от пистолета! – совсем округлил глаза Дынин.
– Чего? Ты не спятил?
– Не знаю пока, какого. Может, из пистолета Макарова или Токарева, а может, и из нагана. Но это пуля!
– Не ори! Начитался книжек Ольги Николаевны. Где твоя пуля?
Дынин в изнеможении свалился на стул. Данила подошёл к окну, отодвинул занавеску, всмотрелся за стекло. Ему померещился шум снаружи. Будто тень мелькнула у ближайшего одинокого дерева.
Но на дворе было пусто. Свет проникал в помещение от луны, диск которой будто любопытствуя, свешивался с дерева и заглядывал в окно больничной палаты.
– Ночь-то какая! – поёжился Данила. – Только привидениям и шастать.
– Я раскрыл ему грудь… – бормотал Дынин, – дошёл до сердца… вокруг на теле сплошная мелкая дробь, порошинок множество… даже остатки пыжа встретились кое-где… А она, видно, ему в амулет угодила.
– Чего?
– На шее у него амулет был. Ну, это?.. Серёжка сердечком из серебристого металла, подвешенная на самодельную железную цепочку.
– Серёжка?.. – ёкнуло внутри и у Данилы, вспомнившего рассказ Топоркова.
– Пуля угодила в самую серёжку и застряла в сердце.
– Дай-ка пулю.
– Пули нет.
– Как нет! Что за дурь! Давай пулю! Где она?
– Как учили… Во время вскрытия всё извлечённое из тела мною складывалось в отдельный приёмник. Я приспособил стерилизатор… металлическую коробку… в морге подобрал подходящую. Вот в этот приёмник пулю, серёжку с цепочкой и сложил. Там и остальная дробь…
– Чучело! – вырвалось у Данилы. – Кто у трупа остался?
– Дубель, милиционер, – смутился Дынин. – Петровна, санитарка, когда я к вам пошёл, со мной попросилась. Боязливая старушка попить захотела. А товарищ Дубель близ дверей морга, как и положено.
– Туда, быстро! – рванулся к двери Данила. – Ты впереди шагай, дорогу показывать будешь. Фонарик-то есть?
– Откуда? – споткнулся тот.
V
Пришлось изрядно повозиться с задними дверьми, прежде чем из полумрака прохладного коридора они наконец выбрались на скрипучее шаткое крыльцо. Патологоанатом не переставал удивляться, что кто-то додумался прикрыть за ним двери, и поругивал санитарку, помогавшую на вскрытии.
– Дверь-то снаружи была припёрта чем-то! – укорил его Ковшов.
– Разве? – путался совсем смутившийся Дынин. – Ничего не понимаю…
Лунная ночь встретила их настороженным шумом деревьев, раскачивающихся под порывами ветра. Стало жутковато. Патологоанатом жался к Ковшову и ёжился; ничего на себя не набросив, он так и оставался в кровавом халате.
– Куда? – окинул взглядом больничный двор Ковшов.
– Тут недалеко, – всё же шагнул первым Дынин.
Морг располагался в глубине запущенного двора, в старом деревянном сарае, привалившемся к так же покосившемуся забору. Так они и стояли, будто набравшиеся до риз пьянчуги, боящиеся расстаться, чтобы не упасть. Голый столб с тусклой электрической лампочкой под жестяным колпаком, периодически издававшем скрежет, довершал убожество.
– Илья Артурович! – нагнал их внезапный крик сзади. – Никак меня забыли?
– Петровна! – взвился Дынин. – Чего это с дверью?.. Зачем ты её прикрыла?
– Я здесь, – догнала их старушка. – Водички божьей напилась и сил прибавилось. А двери и не касалась.
– Ты не понадобишься, – остановил её патологоанатом. – Возвращайся.
– Она пулю видела? – перебил его Ковшов.
– Нет.
– Пусть идёт. А милиционер где?
– Дубель при морге оставался, – начал оглядываться Дынин. – При входе.
– Не заметил. Испугался, что ли?
– Верующий он, – опустил тот голову. – Развёл мне целую философию. Нельзя, мол, отдавшего Богу душу мучить…
– Это милиционер-то!
– Вот… – растерянно опустил руки патологоанатом.
– Идиллия, – хмыкнул Ковшов. – Каримову сказать, тот его в три шеи!..
– Что вы!
– А куда он сейчас-то запропастился? Удрал?
Будто услышав их голоса, из темноты возник чёрный силуэт.
– Смотрите! – ткнул пальцем Дынин.
– Илья Артурович, это я. Дубель.
– Вы что же пост покинули? – обрадовался тот. – Я вам велел…
– А чего там стоять? Кого охранять? – приблизился милиционер. – Кому мёртвые нужны?
– Товарищ постовой! – Ковшов возмутился так, что милиционер опешил. – Что себе позволяете?
– Да не убудет, – разглядел гражданского тот. – Самоубийц-то и в народе не милуют…
– Вам было приказано!.. – взвился Ковшов, но на него наткнулась старушка, едва поспевавшая за ними, и гнев пропал сам собой. – Пошли дальше, – безразлично махнул рукой Данила.
Худющий милиционер присоединился к старушке, и они о чём-то зашептались за спиной Ковшова.
– Петровна, ты мне страха-то не наводи и так спина мокрая, – донеслось до Данилы.
– Какие страхи, какие страхи, милок? – успокаивала его старушка. – Тут уж бояться нечего. То, что к полуночи они все слетаются, ещё прабабка моя, Ниловна, сказывала. Но вреда, не боись, не причиняют… Нам-то что их опасаться? Мы покойника обмываем, в последний путь собираем… Нам что? Мы слуги и помощники…
– Разве вспомнить, сколько за всю жизнь-то накуролесил? – жаловался долговязый. – Может, где и того… Но дело служивое, по приказу. А, Петровна?..
– Не твоя вина, милок. Коль по приказу, тому и отвечать.
В морге было ещё темней, и Дынин споткнулся у входа, пропустив вперёд Ковшова. Тот включил фонарик, взятый у Дубеля.
От входной двери в глубину морга уходили грубо сколоченные полусгнившие стеллажи, почерневшие от времени. Они были пусты, но местами в глаза бросались остатки всевозможного медицинского оборудования, пришедшего в негодность: носилки без одной ручки, сундук с красным крестом на боку, пара респираторов вперемежку с несколькими противогазами и прочая рухлядь. Почти обвыкнув, Данила вдруг вздрогнул от пластмассовых розовых конечностей, бывших когда-то подобием человеческого скелета – наглядным пособием для студентов. Чертыхнувшись, он направил луч фонарика вперёд, где в центре помещения высился громоздкий стол в виде постамента. Над ним тускло горел свет. Внизу разверзлось тело, когда-то бывшее человеком. И признаков никаких, что это принадлежало метавшемуся в избе живому Топоркову, только знакомая запрокинутая патлатая голова. Запах ударил в нос. Перехватило дыхание. «Так вот, оказывается, какова она, Голгофа!..» – тоскливо мелькнуло в сознании Данилы.
Он, хотя и подтрунивал над другими, не переносил вынужденных визитов в эти казённые дома. Морги и обыски претили его натуре. По своей воле он их избегал, считал – каждому своё. Он профессионал, следователь, его дело раскрывать преступления, уличать преступника, собирать и анализировать факты и доказательства. Его идеала, великого сыщика Шерлока Холмса, знаток сыскного хобби Конан Дойль никогда не загонял в морг, какие бы загадочные преступления тот ни расследовал. Колдовать над телом жертвы – удел эксперта. Ему и карты в руки. Никто не мог переубедить Данилу в этом, даже начальство. Но следователь – лицо подчинённое, сам он до начальства не дорос, поэтому приходилось терпеть.
Ковшов замер на подступах к телу, и тут сзади раздался грохот, сопровождаемый диким криком. Он обернулся и остолбенел. Старушка, шедшая за ним, неосторожно задела конечности пластмассовых останков, те обрушились на несчастного Дубеля, и милиционер свалился на пол, в ужасе хватаясь за стеллаж и роняя на себя всё, что могло падать.
– Очнись, касатик! – запричитала старушка над очумевшим от страха долговязым. – Бойся живых. А эти чего…
– Воды бы ему, – поискал по сторонам Дынин.
– Откуда ей быть, Илья Артурович? – покосилась старушка. – Я ж в корпус бегала.
– Водки! – мрачно отрезал Ковшов. – Или дай спирту, если есть.
– Спирт был, – Дынин помог подняться милиционеру. – Но он выделяется для мытья рук и…
– Вот и побереги, – снова перебил его Ковшов. – Пошли, они сами управятся. Где твоя коробка?
Патологоанатом засуетился над растерзанным телом, потом сунулся под стол, начал открывать всевозможные ящички в шкафу.
– Стерилизатор, говоришь? – подталкивал его от нетерпения Данила. – Где пуля-то?
– Здесь всё было… – Дынин опять полез под стол, засветив фонарик, заглядывал под деревянный настил, в углы.
– Ты что же, потерял коробку?! – захолодела спина у Ковшова.
– Да нет… Куда ей деться? – лепетал патологоанатом, он снова принялся копаться в ящиках стола и, наконец, воздев руки вверх, с облегчением завопил: – Вот она! Я же говорил, куда ей деться!
– Ну, давай, – потянулся к нему Данила.
– Я сам, – как бесценную драгоценность прижал блестящую коробочку к груди тот и открыл дрожащими руками.
Он коснулся пальцем мелких дробинок, пошевелил осторожно помятую серебристую серёжку, измазанную кровью, и поднял испуганные глаза на Ковшова.
– Чего?
– Н-нет…
– Как нет! Ты что мелешь?
– Пули нет… – посеревшими губами прошептал патологоанатом.
