Уроки закончились уже как час назад, но Виталий домой не спешил. Пятница, предпраздничный день, и как назло сегодня кружки отменили, все спешили уйти домой пораньше, но только не Виталий:
«Папа опять домой придет пьяный… прицепиться, к чему-нибудь будет ругаться, потом ремнем бить… – Виталий опустил голову, глаза сами собой увлажнились, он вспомнил, как в прошлом месяце отец придрался, что он не до конца отмыл сапоги от осенней грязи. Дело как обычно закончилось руганью отца и поркой ремнем. – Почему он всегда пьет?» – Виталий тяжело вздохнул.
Виталию было невыносима сама мысль, что нужно идти домой, встречаться с отцом и весь вечер просидеть в тревожном ожидании «своей очереди». Сначала отец ругает маму, практически за все, затем доходит и до него – «Поздно пришел, плохо пишешь, тройка в дневнике»… – все может стать поводом и причиной для очередной порки, и все это сопровождалось постоянным возлиянием. Отец Виталия только так себя чувствовал хорошо, когда унижал и оскорблял своих близких, словно они самые главные враги в его жизни.
Виталий посмотрел на часы, висевшие, на стене, они показывали девятнадцать сорок пять. Школа практически опустела, непрекращающийся целый день шум затих и скоро должен пойти на обход охранник, заступивший в ночную смену. Виталий после окончания уроков переходил от кабинета к кабинету сидя возле них, пока не уходил последний преподаватель, затем, поднявшись на свой второй этаж, садился на стоящий возле окна ряд из пяти театральный стульев. К этому времени на этажах горело только аварийное освещение и Виталия, неподвижно сидящего в темноте, никто не видел. Так он и проводил время, до восьми вечера, когда входная дверь в школу закрывалась.
– Ты здесь? – Силуэт охранника возник на фоне света льющегося с лестничной площадки. Виталий не слышал, как тот поднимался по лестнице, он надеялся, что однажды про него просто забудут, так как приход охранника говорил, что время истекло, и пора собираться домой. Виталий был готов всю ночь сидеть, не двигаясь и практически не дыша погруженный в оцепенение лишь бы, не ходить, домой, но понимал, что матери достанется от отца больше. Она ничего, конечно, не скажет, но синяки и кровоподтеки на ее руках скажут сами за себя.
Кресло, скрипнув, выпустило Виталия из своих теплых объятий, мальчик надел теплую куртку, взял за лямку рюкзак и уныло побрел к лестнице:
– Что так плохо? – Охранник пожилой шестидесятипятилетний мужчина, страдающий отдышкой и лишним весом, участливо смотрел на Виталия, который старался держать спину прямо не зареветь. Добрый голос охранника резко контрастировал с хриплыми окриками отца, его похабными шутками, и матом. Всякий раз в подобной ситуации Виталий думал, что мир не справедлив, есть же нормальные люди, почему его отец такой?
«Ну почему он пьет? – В который раз спрашивал себя Виталий. – Почему?»
Кивнув на прощание, охранник закрыл за Виталием входную дверь. На улице было минус двадцать, не так чтобы холодно в их широте, где они жили, бывало и в минус тридцать пять ходили в школу. Пристроив рюкзак за спиной, Виталий уныло побрел по вечерней малолюдной улице, и так как каждый его шаг неумолимо приближал к дому, он не спешил. Волей неволей в голову приходили разные мысли о том, что у них происходит в семье, некстати вспомнилось прошлое воскресенье, когда отец куда-то ушел, и у Виталия сразу испортилось настроение. Все время до возвращения отца он находился в тягостном ожидании, были, конечно, моменты, когда Виталию все же удавалось как-то отрешиться от всего этого, но состояние обреченности, ставшее уже частью его жизни, все равно возвращало его мысли в привычное русло. У Виталия даже появилось ощущение, что его жизнь не может быть иной, кроме как плохой и тягостной. От этих мрачных мыслей Виталию становились только хуже, он еще не умел бороться с ними, поэтому просто брел и страдал от не разрешимого внутреннего конфликта: и идти домой не хочется и идти надо…
Так погруженный в себя он прошел большую часть пути, затем вместо того чтобы свернуть направо и идти к дому по короткому пути Виталий пошел по улице дальше туда, где располагались пятиэтажных домов. Улица Короленко – там жили многие из его одноклассников, Виталий пару раз ходил к одному из них помогать с домашним заданием, и был удивлен отношением в их семье. И отец и мать его одноклассника отнеслись к нему очень доброжелательно, даже пригласили на обед, а затем Виталий просидел у них до самого вечера…
Пройдя последние пятиэтажки, Виталий свернул направо и направился в обратном направлении, но уже по другой дороге, вдоль детского сада. Дальше начинался частный сектор, естественной границей которого служила разбитая грузовиками проселочная дорога, ведущая в промзону. Огороженная высоченным забором промзона являлась частью какого-то предприятия и на ее территории располагались многочисленные складские корпуса. Еще дальше, метров через сто, где ограда промзоны сворачивала направо, начинался крутой склон к небольшой речке, и, несмотря на неудобство, он был плотно застроен частными домовладениями, в одном из которых проживала семья Виталия.
Но дойти до своего дома Виталию помешала большая черная собака, одна из тех, что охраняла территорию промзоны. Они как-то умудрялись пролезать под двойными распашными воротами, пугая своим видом жителей близлежащих домов, и задирая кошек, а Виталию однажды даже пришлось спешно вскарабкиваться на эту ограду и там по верхней поперечине добраться до своего дома.
Виталий не знал что это за порода, собственно это было и не важно, большая в холке, черная, мохнатая, чуть выше его пояса собака зло оскалилась и целеустремленно направилась к нему. Липкий страх холодным потом сверху вниз прошелся по позвоночнику Виталия, внизу живота словно поселился колючий еж, его ноги вдруг став невероятно тяжелыми, словно приросли к земле. Вместе с оцепенением где-то в области груди зародилось темное пятно, быстро разрастаясь, оно лишало его воли и желания сопротивляться. И тут до неокрепшего ума Виталия дошло, что этот темный страх, что грозился поглотить его без остатка – живой! Виталий заметил на самом верху ограды промзоны что-то быстрое, темное и юркое это так захватило его внимание, что он даже на мгновенье забыл про собаку. Вздрогнув словно очнувшись, Виталий обратно перевел взгляд на собаку, та неподвижно стояла в пяти метрах и внимательно разглядывала его. Однако стоило страху вновь вернуться к нему, собака шагнула к нему и зарычала, Виталий тут же поднял глаза вверх, выискивая на верхотуре ограды странную тень. Ему показалось, что это его страх притягивает собаку, которая опять остановилась и теперь уже с сомнением, разглядывая Виталия. Шмыгая носом, на улице стало холодать, Виталий вытер влажные глаза ладошками и как будто что-то вынул из них.
Виталий быстро сжал кулачки, почувствовав в них что-то упругое и бестелесное, оно яростно сопротивлялось, тщетно пытаясь вырваться. Собака села и наклонив голову вбок, заинтересовано наблюдала за действиями маленького человека, который казалось, совершенно не боялся ее сосредоточенный странной и непонятной борьбой. Вскоре сопротивление затихло, Виталий, охнув, не наделал ли чего непоправимого, резко встряхнул руками, словно они были мокрыми:
– Уходи! – Разжал он кулачки. – Я не боюсь тебя!
Однако нечто, никуда не делось, Виталий почувствовал чье-то присутствие сзади, он резко обернулся, но там никого не оказалось, но ощущение что за спиной кто-то есть, осталось. Виталий вновь обернулся и вновь никого, затем еще раз и опять никого. Но теперь перед ним стояла собака, и вблизи она показалась Виталию огромной.
«Не бойся». – Виталий почудилось, словно кто-то сильный придал ему уверенности, как будто мама была рядом с ним. Виталий улыбнулся, мысли о маме его подбодрили, и он не стал отводить взгляд от собаки. Та широко зевнув, словно какая-нибудь дворняга быстро обежала Виталия, принюхиваясь к его запаху, затем, не спеша, потрусила обратно к ограде. Виталий даже не успел ничего толком осознать, как собака вильнул под воротами хвостом, исчезла за оградой промзоны. Виталий прогонял не ее, а то, что выпустил из рук, но это нечто никуда не исчезло, однако с уходом собаки его присутствие резко ослабло, оставив лишь ощущение легкого дуновения.
Виталий, немного постояв, прислушиваясь, не вернется ли собака, стремглав побежал вдоль ограды промзоны. Завернув за угол, Виталий пошел шагом, у него вновь появилось ощущение неотвратимости наказания, затем возник страх, чем ближе он приближался к дому, тем медленнее шел. Дойдя до огороженного высоким штакетником участка, за который виднелся их дом, Виталий остановился. Некоторое время он топтался возле двери под навесом, не решаясь открыть ее, но, представив, что сейчас отец ругает маму, стиснув зубы, повернул рукоятку. Когда он пошел по двору слезы вновь потекли сами собой, и сделать с этим Виталий уже ничего не мог, ощущение обреченности привычно владело им, если бы он только мог, не идти домой… Но мама…
– Я иду защищать маму, – звенящим шепотом произнес Виталий. Дрожащей от нервного напряжения рукой, открыл дверь, ведущую в сени, затем вошел и спустился по лестнице вниз, во что-то вроде холодной прихожей и, наконец, потянув за дужку, открыл дверь, ведущую в общую комнату. – Пусть мне достанется больше, чем маме … – Виталий вошел и мгновенно очутится в атмосфере скандала. Он остался возле двери, не решаясь шагнуть дальше, так что родители его не видели, но он все прекрасно слышал.
В этот вечер отец превзошел самого себя, он хоть и был пьян как обычно, но судя по разнузданному голосу уровень его агрессии, был крайне высок. Виталию хоть и было девять лет, он уже прекрасно осознавал, что если его настроение испортилось в школе, получил двойку или поссорился с одноклассниками, то за время пути до дома оно никак не улучшалось, должно было пройти час или даже два, чтобы все стало как прежде. Так и с отцом, проблемы на работе, вызванные его взрывным и неуживчивым характером он компенсировал после смены в питейных заведениях, затем, приходя, домой злым и недовольный придирался ко всему, что попадалось ему на глаза, и это обычно были Виталий и мама.
– Хватит, пожалуйста, хватит… – просящий слезный голос матери заставил Виталия вздрогнуть. – Ну, хватит уже, пожалуйста… Прошу тебя…
–…ть! Разобью все! – Орал отец. – Ты всегда не уважительно ко мне относишься, не уважаешь… Постоянно ноешь, ноешь… Задолбала уже ныть!
Отец стал ругаться матом, его голос перешел на высокие тона, став визгливым и противным. У Виталия от страха пропали все силы, он никак не мог заставить себя сделать шаг, чтобы отец увидел его и отстал от мамы. Боль от последней порки была еще свежа, на его белой коже спины вздулись багровые полосы, которые ему удалось скрыть от мамы, но прикосновение к ним приносило болезненные ощущения.
Размазывая по щекам слезы слушая ругань отца, Виталий вновь почувствовал что-то податливое в своих ладонях, схватив это нечто, он как на улице резко бросил сжатые кулаки вниз:
– Не кричи на маму!
Виталий сам не понял когда он вышел на середину комнаты. Страх куда-то исчез, как исчезли и остальные мысли чувства. Мама, обняв себя руками сжавшись, сидела на стуле, отец, от громкого сына окрика замолк с поднятой в замахе рукой, мама подняла голову, испугано посмотрела на обоих по очереди
«Успел…» – внутренне улыбнулся Виталий, ему показалось, что это страх каким-то образом подтолкнул его, безмолвно подсказав, что делать, одновременно успокаивая, и придав уверенности.
– Ё…ое отродье! – Отец вытащил из своих брюк ремень и как заправский палач с искаженным от ненависти лицом шагнул к Виталию.
Пятнадцать минут спустя Виталий потерял сознание, а до этого как-то так получилось, что во время порки он не заплакал. Страх крутился рядом, словно собачка, и он же дал Виталию силы, чтобы не кричать. Но именно из-за того, что Виталий молчал и не хныкал отец хлестал его ремнем с таким остервенением, что сознание, не выдержав боли, отключилось.
Очнулся Виталий от холода, открыв глаза, было темно, и одновременно непонятно где он находиться. Почувствовав, что сидит, прижавшись спиной к дрожащей маме, ее тихий горестный плач Виталий ни с чем бы, ни спутал:
– Мама… – хотел он повернуться к ней, но боль, возникшая ниже спины, словно каленое железо выгнуло его дугой: – А-а-а… больно! – С натугой простонал Виталий.
– Виталий! – Мама прижала сына к себе крепче, и Виталий почувствовал, как ее слезы потекли по его шее. – Прости меня… – мама, уже не сдерживаясь, рыдала, уткнувшись в капюшон куртки сына.
Где-то вдали что-то хлопнуло, и Виталий услышал недовольное рыканье отца:
– Су-у-ука!
Мама моментально затихла, сильнее прижав сына к себе. Ее била крупная дрожь, а Виталий услышал хрустящие шаги по снегу. Отец прошел рядом и Виталий, наконец, понял, где они находиться. Летний уличный душ – деревянная будка с бочкой на крыше, они с мамой вдвоем как-то уместились в тесном пространстве.
– Сука! – Отец опять прошел рядом, на этот раз хруст снега шел в сторону дома. – Сука… – хлопнула дверь веранды, затем застучали тяжелые шаги по лестнице и, наконец, стало тихо.
Как не странно, но Виталию в отличие от мамы страшно не было. Страх он чувствовал но не в себе, а где-то рядом и тот судя по дрожи мамы настойчиво добивался их внимания.
«Я тебя не боюсь! – Мысленно произнес Виталий, глядя вверх, и мама тут же перестала дрожать. – Уходи!»
Однако произошло странное, в голове Виталия появился образ обиженного щенка, которого прогнали, и ему даже стало жалко его.
«Прости, не обижайся, – подумал Виталий, – и спасибо что помог…»
Щенок засиял от радости и завилял хвостом, Виталий явственно почувствовал, словно мокрый язык щенка лизнул его в щеку:
«Хватит… фу… блин… прости… – мысли Виталия запрыгали от смешанных чувств. Ему одинаково было и приятно и странно, разговаривать со своим страхом… – Друзья?» – Мысленно предложил Виталий страху. Так обычно знакомятся люди.
Щенок оскалился в радостной улыбке, Виталий разглядел в его пасти острые как иглы клыки, глаза при этом были абсолютно черными. Кто это существо на самом деле, Виталию было все равно, он услышал то что хотел и то что создает крепкие узы дружбы:
«Друзья…»