Волков Максим
Асфиксия
Тошнота подкатывает к горлу, и мне становится трудно дышать. Я задыхаюсь… Я судорожно хватаю ртом воздух – но воздух отравлен гнилью сотен разлагающихся тел. Меня покидают силы… Я задыхаюсь, я в тупике, и кажется, пришло мое время наконец остановиться… я злюсь и снова продолжаю идти вперед.
Нестерпимо хочется вдохнуть полной грудью, но тем пьянящей чистоты живительным, бодрящим воздухом, что растормошил бы меня от тяжелого сна, я никогда уже больше не смогу надышаться. Он остался в моей юности, на берегу озера, между походных палаток и ароматных сосен, у ночного костра с пацанами после отбоя, с водкой в алюминиевых кружках.
Озорными брызгами выпрыгивал он из-под весел, мягко загребающих зеркальную гладь дремавшего с ночи озера по обоим бортам моей неказистой лодки, унося мою юность в глухие болота, где, уверяли меня пацаны, живет немыслимых размеров одинокая щука. Под шепот молодого ветра, рябью бегущего навстречу моей лодке, под заунывную мелодию уставшей уключины, со скрипом надрывающей горло в зыбкой тишине предрассветного утра, проходила моя бесшабашная юность, когда умел дышать еще полной грудью.
Я все еще сплю. Я ясно чувствую вонь мертвецов и ясно вижу их пустые глазницы. Они все ближе ко мне, и кажется, их становится больше.
Странно, но мне совсем не страшно. Я презираю их. Я ужасно их ненавижу за то, что мертвые, они ничем неотличимы от живых – по обе стороны смерти они склонны сбиваться в кучу. А могли бы лежать себе свободно под землей и наслаждаться покоем. Я ненавижу их за то, что угрожают моему одиночеству. За то, что мертвые мозги их настолько пустые, насколько живые скудны были мыслью и обреченно ленивы. Я совсем не боюсь их, но мне ужасно страшно оказаться одним из них.
Осталось совсем чуть-чуть, и они доберутся до меня. Их будет так много, что мне не удастся вырваться и убежать, как получалось прежде. Еще чуть-чуть, и станет отчетливо слышен жуткий знакомый мне звук, похожий на шелест сухих листьев, встревоженных резким порывом ветра. Это сотни мертвецов с нечеловеческой жаждой разверзли свои пасти, почуяв свежую кровь. Прогнившие челюсти неестественно широко вытягивают иссохшие рты, кажущиеся черными дырами, поглощающими в пустоту мертвые безжизненные лица. А в самой глубине этих дыр, издавая сухой, похожий на шелест звук, шевелятся лоскутами выгнившие под корень мертвые языки…
