Вольга Медейрос
Жертвуя малым. Том 1
– О, великолепно! – донна Фредерика на мгновение взмахнула веером, показывая, как она довольна ответом. – В таком случае, у тебя, должно быть, есть на примете наставница, под патронажем которой ты будешь вести свои научные разработки?
Тут я замялась. Дело в том, что у меня было желание работать в выбранном еще на первом курсе направлении, были некоторые практические навыки, приобретенные на сатурних службах, ну и, собственно, все. Дипломный проект и сопутствующие ему курсовые работы я еще не утверждала и, соответственно, к научным руководительницам за помощью не обращалась. Времени, что ли, на это не было…
– Ну… э-э… – замямлила я. – Сия негодная послушница еще не… э-э… не определилась с темой…
– В таком случае могу предложить тебе помощь, – с улыбкой в голосе произнесла донна. Презрев правила вежливости, я уставилась на нее во все глаза. – Да-да, – кивнула госпожа Фредерика, небесные глаза ее смеялись. – Если ты согласишься работать под моим патронажем, мы вместе могли бы сформулировать тему твоего дипломного проекта.
– Правда? – подавшись к ней всем телом, воскликнула я. Тут же, впрочем, одумалась, потупилась и села прямо. – Но… не затруднит ли это вас, донна? Сия послушница, конечно, с радостью, но… сия негодная послушница будет вам обузой… – бормоча все это, я силилась припомнить, на чем, собственно, специализируется моя потенциальная научная руководительница.
Донна Фредерика появилась в нашем храме недавно, никаких дисциплин у нас не преподавала, поэтому припомнить то, чего знать не знала, я, разумеется, не сумела. А ведь в написании дипломной работы выбор наставницы – едва ли не самый важный момент, поскольку впоследствии, как правило, твоя наставница становится твоей же патронессой и начальницей. И если круг ее научных интересов не совпадает с твоим, можно на долгое время забыть о собственных исследованиях. Подобной судьбы я себе не желала и на минуту даже малодушно пожалела, что под рукой нет Корониды – вот уж кто бы мне всю подноготную донны Фредерики выложил, как на духу.
С другой стороны, шанса оказаться под началом у столичной высшей жрицы (пусть и попавшей временно в немилость, не навсегда ведь!) мне упускать ой, как не хотелось.
– Вопрос серьезный и я даю тебе время подумать, – видимо, оценив всю степень моих метаний, смилостивилась госпожа наставница. – Полагаю, однако, ты ясно представляешь себе, в каком направлении мы могли бы с тобой работать, особенно в свете недавних событий. В конечном счете, и ты, и я имеем к произошедшему самое прямое отношение. А тема, хочу заметить, весьма перспективная и интересная. Так что взвесь все за и против, и подходи в течение дня, когда окончательно решишь. На этом, собственно, все, не смею дольше тебя задерживать. – Великолепно интонированный голос донны прозвучал холодно, и я поняла, что мои сомнения не пришлись ей по нраву.
«Что же делать?!» – в панике подумала я. Похоже, решать нужно немедля. Слова об отсрочке – просто дань вежливости. «Не смею тебя задерживать» означает – «не трать мое время». Наверное, донна и так уже жалеет о том, что предложила свое покровительство такой невежде, как я. Ведь это же уникальный шанс, один из десятков тысяч, совсем как неофиту вытянуть жребий в священной Лотерее на участие в Великих мистериях! Шанс, который, как и Лотерея, сулит счастливчику теплое местечко при дворе (а для плебеев, например, Лотерея – вообще единственный способ построить удачную карьеру в этой жизни). Ох, да будь рядом матушка, она бы в ответ на предложение донны не колебалась ни минуты.
Так рассудив, я простерлась перед донной Фредерикой ниц и торжественно произнесла:
– Госпожа наставница, молю, окажите честь и примите под ваше Сиятельное покровительство сию негодную послушницу Кору! Сия послушница клянется служить вам верно и добросовестно!
– О, вот как ты решила, – потеплевшим голосом молвила столичная госпожа. – Что ж, сия жрица Инга-Карма Фредерика приемлет твою клятву, послушница Кора, и обязуется наставлять тебя в любви к мудрости и закону, – обняв за плечи, донна заставила меня сесть прямо. Едва я это сделала, как Агат мурлыкнул и запрыгнул ко мне на колени.
– Вот видишь, он очень умен, – улыбнулась донна.
Я кивнула, проводя ладонью по гладкой бархатной шерстке. На душе воцарилось удивительное спокойствие. Я приняла решение, и на долгое время вперед судьба моя определена.
«Надо сообщить матушке», – умиротворенно подумала я.
Донна Фредерика, Наставница, позвонила в бронзовый колокольчик и девочки-прислужницы внесли в покои столики с чаем и легким угощением. Затем жрица отослала малышек, и, попивая изумительный персиковый чай, мы принялись обсуждать тему и план моей научной работы над восстанавливающими свойствами живой воды.
Заячий месяц, 8-й день второй декады, меркурий
Несколько следующих после разговора с наставницей дней я была ужасно занята. К обычной учебе и прочим делам насущным добавились хлопоты по поводу предстоящих в конце недели Парилий. Деметра, староста группы, замучила всех ежевечерними собраниями, на которых она намеревалась в подробностях обсудить план уборки храмового парка и процедуру любования луной. Побывав на первом из них, я убедилась, что это коллективное развлечение не для меня. И поспешила записаться на дежурства в храме на три ночи вперед, получив уважительный предлог не присутствовать на скучных «диспутах». Некоторые из однокашниц последовали моему примеру, а вот Лета составить мне компанию отказалась. «Уж лучше я под бормотание Дёмы покемарю, а потом ночью, в своей постельке, чем по две стражи подряд у алтаря колпачиться, – заявила она в ответ на мое предложение. – Тебе, однако, желаю спокойной службы, ведь стоя тоже можно спать».
Так, следуя совету подруги, я и проспала преимущественно две последующих ночи – стоя.
«Ничего, – утешала я себя, возвращаясь рано поутру в родную комнату. – До занятий еще уйма времени, сейчас вот сполоснусь, вздремну пару часов и к вечеру снова буду как огурчик. А уж завтра, завтра… высплюсь, как все люди, ночью».
Душераздирающе зевая, я отперла замок и ввалилась в свое жилище. Глаза слипались, но я все-таки первым делом отправилась в душ. Смыв с тела и волос приторный запах молельного зала, я почувствовала себя бодрее, сонливость почти прошла. Вместо нее навалился зверский голод, какой всегда бывает под утро, если целую ночь не поспишь. Вернувшись из душевой, я нарядилась в пижаму, и, бродя по комнате, принялась раздумывать, чем бы таким вкусненьким себя порадовать. В это время в дверь постучали.
– Входите! – пригласила я, недоумевая, кого может принести в такую рань.
Дверная панель сдвинулась и в комнату шагнуло «храмовое животное». Сразу определить пол вошедшего я затруднилась, поскольку фигуру его, как обычно, скрывал просторный балахон, лицо пряталось в тени низко надвинутого капюшона, глаза – под темными очками. Судя по повадкам, к услужению «животное» приступило недавно: спину держало вызывающе прямо, не кланялось, и прощения за вторжение смиренно не просило. Только помалкивало, неподвижно стоя в крошечной прихожей.
«Стесняется, наверное», – подумала я и снисходительно спросила:
– В новичках тут?
«Животное» кивнуло. Я выдержала паузу, но – наперекор всем правилам – представляться визитер нужным не счел.
– По какому делу? – уже резче поинтересовалась я.
Дерзкое дитя вампирьего племени вынуло из широкого рукава свиток и без поклона протянуло мне. На узкой белой руке его – вопреки обыкновению – перчатки не было. Всерьез уже осердившись на невежественное «животное», я взяла свиток и тут-то разглядела на нем именную печать.
– О боги, от донны? – воскликнула я, вперившись в вампира. Тот кивнул. – Срочно? – Снова кивок.
«Немой, что ли?» – мимоходом подумала я.
Швырнув свиток на стол, я впопыхах принялась одеваться, не обращая больше на «животное» внимания.
– Да ты прочти сначала, что там написано, – подал голос вампир от двери.
– Ах да, точно!.. – волоча по полу снятые с одной ноги пижамные штаны, я подскочила к столу. Не без трепета взломала печать и развернула свиток. И только тогда опомнившись, уставилась на вампира.
– Что ты… А!
Сняв очки и сдвинув капюшон на макушку, с кислой миной глядел на меня воскресший смесок. Соль, так, кажется, его зовут? Ишь ты, до сих пор жив-здоров! Я смерила его взглядом с головы до ног, затем – с ног до головы и, наконец, поглядела на себя. Я стояла перед ним в нижнем белье и в одной штанине, спустившейся до щиколотки, с растрепанными после душа волосами.
Меня бросило в холод, потом в жар. Затем я метнулась к кровати, сдернула с нее покрывало и, заворачиваясь в него, задушено прохрипела:
– Вон отсюда!
– Лучше подождать в коридоре, – согласился смесок и вышел, аккуратно задвинув за собою дверь.
Я готова была провалиться сквозь землю. Никогда еще за всю мою жизнь мне не было так стыдно!
– Пр-р-роклятый смесок! – зарычала я, заново прокручивая в голове постыдную ситуацию. – Ну, я тебе покажу, гад, как под вампиров косить! – добавила я, и вдруг вспомнила о свитке. Взяла его со стола и, все еще клокоча от злости, принялась читать.
…Через пятнадцать минут, успокоившись, одевшись и приведя себя в достойный вид, я выглянула в коридор. Смесок стоял у окна, спиной ко мне, облокотившись одной рукой на подоконник. На мои шаги обернулся. Надеть обратно темные очки он не удосужился, сжимал их в руке.
– Готова? – спросил вполне миролюбиво.
Я наградила его мрачным взглядом и, развернув одной рукой свиток, ткнула в строчки пальцем.
– Что это значит?
– Неужто неграмотная? – смесок, не дрогнув, выдержал новый мой взгляд. – То и значит, что в нем написано.
– То есть, донна желает, чтобы я сопроводила какого-то вампира за пределы храма?
– Ага, – смесок кивнул.
– Но зачем ей это нужно?
Смесок пожал плечами.
– И где этот вампир?
Смесок уставился на меня.
Мы смотрели друг на друга довольно долго. Наконец, я сказала со вздохом:
– Только не говори, что вампиром будешь ты.
– В яблочко! – восхитился смесок.
Я вздохнула еще горше.
– Неужели ты думаешь, что – после всего – я соглашусь?
– Почему нет? – смесок изобразил недоумение.
Я молчала. Теперь смесок довольно продолжительное время вглядывался в меня своими темными, винного цвета глазами. До чего же все-таки несуразный у них цвет!
– Не доходит, – сказал, наконец, он, покачав головой. С каким-то даже сожалением сказал. С неподдельным сожалением.
– Ты что, серьезно не понимаешь? – изумилась я. – С утра пораньше ты заявляешься, устраиваешь весь этот маскарад, вводишь меня в заблуждение… Ты ведь нарочно так все подстроил, чтоб я тебя не за того приняла, и выставил меня полной дурой! Ну, признайся, чего уж теперь!..
– Не так быстро, – произнес смесок непривычно дружелюбно. – «Не за того приняла»? За змееглазого, что ли?.. А, вон что! У вас принято только перед змееглазыми раздеваться, перед другими – нет? Поэтому ты бесишься? Прости. Недоразумение вышло.
– Недоразумение? – переспросила я очень высоким голосом.
Смесок кивнул.
Я закашлялась. Мне снова становилось стыдно, но уже по другой причине. Я не знала, что сказать. На смеска… на Соля я взглянуть не решалась.
– Значит, отказываешься? – кончиками пальцев парень взялся за край свитка и легонько потянул на себя. Я не пускала.
– Ну, ты же извинился, – ужасно смущаясь, произнесла я, глядя в пол. – Раз так, я уж… так и быть… Да и донна велела, опять же, – я робко, исподлобья, поглядела на него.
Он отпустил свиток и спрятал ладони в широких рукавах.
– Ну, и хрена ли тупишь? – сказал.
Я открыла рот.
– Заметь, – продолжал меж тем смесок, возвращаясь к прежнему, снисходительному тону, – при первом знакомстве свидетельницей натуры была ты. Может, тоже стоит претензии предъявить?
Вспомнив об обстоятельствах «первого знакомства», я почувствовала, что краснею. Конечно, прав мерзавец, еще как прав, на нем тогда и впрямь ничего надето не было, но ведь и он в то время был труп. А у трупов нет пола. Точнее есть, но он никому, кроме извращенцев, не интересен. А я не извращенка, я нормальная, я на службе была. И потом, когда он ожил, тоже ничего не разглядывала, вовсе не до того мне было…
Поняв, что вся работа мысли отражается у меня на лице, и смесок ею в свое удовольствие любуется, я взяла себя в руки. Скрутив свиток и сунув его в поясную сумку, я строго поглядела на смеска.
– Ты ведь собираешься вампира изображать?
Смесок кивнул, начиная коситься на меня настороженно.
– Тогда без тренировки не обойтись, – поспешила я подкрепить его подозрения.
Смесок фыркнул, завел очи горе, но возражать не стал. В молчании, но уже более дружеском, чем когда-либо прежде, мы вернулись в мою комнату.
«Не такой уж он и вредный, этот Соль, – подумала я, задвигая дверную панель. – И цвет глаз его не портит».
Через четверть стражи мы спустились к подножию лестницы, ведущей из храма в город. Тренировка пригодилась: дежурная жрица ни в чем не заподозрила Соля. Спрятав в поясную сумку пропуск, выданный мне на входе в обмен на свиток, я повернулась к спутнику.
– Ну и, – сказала я, – куда теперь?
Парень огляделся, задержав внимание на громаде храма, нависающего над нами. Снаружи комплекс выглядел вдвойне неприступней, чем изнутри: террасами взбирающиеся вверх по склону холма храмовые постройки окружала оштукатуренная деревянная стена, увенчанная по всему протяжению остроконечным навесом. С того места, где стояли мы, заметны были лишь замощённые серой черепицей крыши внутренних построек, соединенных между собой прямыми галереями. Ухоженные садики, пруды с беседками и павильоны, где проводились чаепития и поэтические состязания среди старших жриц и послушниц, скрывались от глаз простых обывателей, словно жемчужина в раковине.
Пока я стояла и глазела на виденный сотни раз, но от этого не менее величественный храм, Соль обошел меня и быстро зашагал по пустынной в этот утренний час улице. На вопрос он ответить не удосужился.
Я догнала его, забежала вперед.
– Эй, мы так не договаривались! – заявила я, преграждая ему дорогу. – Я – твоя сопровождающая и несу за тебя ответственность, мне нужно знать, куда ты намылился.
– Первый раз в этой части города, – сказал Соль и, обогнув меня, двинулся дальше.
Я поморгала глазами ему в спину. Потом поспешила следом.
– И что? – сказала я. – Тем более ты должен сказать, куда тебе надо.
– Трамвайная остановка, – уронил смесок и, оглянувшись на храм, вдруг резко свернул в переулок.
Я, недоумевая, шла за ним. За углом первого дома Соль остановился и, повертев по сторонам головой, снял очки. Сложил дужки и вручил «солнечные стекла» мне:
– Подержи.
Я стояла и смотрела, как он наклоняется, кончиками пальцев подбирает полы своего длинного балахона и, выпрямившись, снимает хламиду через голову. Под бесформенной вампирской униформой обнаружилась белая туника с оранжевой вышивкой на воротнике и коротких рукавах, новенький кожаный пояс, песочного цвета штаны и плетеные сандалии. На плече смеска висела торба. Избавившись от балахона и передав его мне, Соль снял торбу, порылся в ней и извлек наружу широкополую шляпу. Под ней он спрятал свою роскошную косищу. Забрал у меня балахон, свернул его и убрал в торбу. Солнцезащитные очки он поместил на нос. Глядя на смеска в новом наряде, я вынуждена была мысленно признать, что по сравнению с ним выгляжу провинциалкой в своем шерстяном коричневом платье. Вслух же сказала:
– Вижу, к прогулке ты всецело подготовился. Не будешь ли теперь столь любезен сообщить, какова конечная точка нашего маршрута?
– Вот же язва! – в сердцах произнес смесок. – Ведь сказано: нужна трамвайная остановка, по направлению к центру города. Все, что от тебя требуется, отвести туда, где эта остановка находится. В дальнейших твоих услугах необходимости нет.
– А? – сказала я. Мне показалось, что я не расслышала. – То есть как это?
– Двигай уже, – смесок вздохнул и легонько подтолкнул меня в спину, вынуждая вернуться на главную улицу.
Я автоматически повиновалась и зашагала по направлению к ближайшей остановке. Некоторое время мы шли молча к вящей радости моего грубого спутника. Мимо тянулся однообразный ряд одноэтажных домов: в них помещались лавки и мастерские, торговавшие поминальными табличками, домашними алтарями, надгробиями и прочими похоронными принадлежностями. Северо-западная часть города, в которой мы находились, традиционно считалась неблагоприятным местом для жилья.
А вот мертвым здесь было вольготно. По другую сторону холма, на котором возвышался храм покровительствующих мне богов, располагалось самое большое в мегаполисе кладбище. Многие поколения жриц и послушниц, в их числе и я, ухаживали за ним: высаживали деревья, смотрели за могилами, рыхлили белый песок тропинок. В погожий денек, такой, например, каким обещал стать сегодняшний, кладбище больше напоминало парк, и множество людей приходило туда лишь за тем, чтобы побродить по аккуратным тропинкам. Кладбище приходилось ровесником самому нашему городу, на нем можно было встретить фамильные надгробия всех самых известных людей провинции.
Стоимость земли под могильный постамент здесь всегда была очень высока, и за три века своего существования кладбище распространилось не столь уж широко, как можно было бы ожидать. Дальние пределы его по-прежнему окружали леса, росшие в этих краях от начала времен. Если пеший путник будет двигаться по ним на восток, то за пару дней он достигнет единственного места в империи, где границы Купола, ограждающего нашу страну от внешнего мира, смыкаются с твердью земной. Жрецы из храма Сребролукого основали там целый институт по наблюдению и изучению свойств Купола. Прилегающая к нему территория считается запретной, и простым людям путешествия к краю мира запрещены под страхом смерти. Леса в окрестностях Купольной границы патрулируют отряды милиции. Они же, к слову, отлавливают и доставляют в храм, где я имею честь служить, забредших на имперские острова вампиров.
Шагая по чисто подметенной брусчатке мостовой, я с горечью размышляла, что всеми этими ценными сведениями могла бы поделиться со своим спутником, веди он себя хоть немного культурнее. «Наверное, полукровка родом из какой-нибудь захудалой деревни, где о приличных манерах и слыхом не слыхивали», – злорадно подумала я, машинально отмечая, что трамвайная остановка уже видна на противоположном конце улицы.
– Радуйся, – сказала я Солю, – вон и трамвай на подходе. Если поторопимся, вполне сможем… – крепкий тычок в спину застал меня врасплох, я не удержалась на ногах и рухнула на камни тротуара, больно ударившись коленкой. Когда, чертыхаясь, я сумела встать на четвереньки и обозреть окрестности сквозь невольно выступившие слезы, оказалось, что мой спутник на всех парусах мчится навстречу призывно трубящему трамваю.
Я кое-как встала и, хромая, попробовала бежать, но ушибленная нога взбунтовалась. Соль добрался до очереди заходящих на посадку людей и, пристроившись последним, развернулся ко мне. Убедившись, что угрозы я не представляю, помахал ручкой. Стоявший перед ним крепыш-подмастерье расплатился с кондуктором и вошел в салон. Соль вспорхнул на подножку. Трамвай издал душераздирающий звон, давая понять, что двери сейчас закроются.
Я прислонилась к каменной стене какого-то дома, стараясь сдержать подступающие слезы. Из ссадины на коленке сочилась тонкой струйкой кровь, рукав парадно-выходного платья был порван. Сев на корточки, я принялась рыться в сумке в поисках платка, и вдруг наткнулась на бирку одноразового пропуска. «Выдан 8-го дня второй декады Заячьего месяца послушнице 3-го года службы Миладиновой К. для сопровождения лица, именуемого вампиром, за пределы храма по служебной надобности. Вернуться надлежит не позднее второй половины часа крысы7. Под личную ответственность вышеупомянутой послушницы. Личная печать…»
Сжав в кулаке бесполезную теперь бумажку, я разрыдалась. И где же мне искать этого мерзкого смеска, будь он трижды проклят?! Ведь без него мне даже обратно в храм дороги нет! За то, что упустила доверенного на мое попечение вампира, меня отдадут под трибунал и, в лучшем случае, я буду исключена из списка претенденток на жреческий сан без права восстановления статуса. Никто ведь не поверит, если я скажу, что проклятый смесок никакой не вампир, а всего лишь заноза в заднице. И донна Фредерика не станет защищать меня, ведь в свитке, скрепленном ее печатью, красным по белому написано про мерзкого полукровку – «вампир». Нет, как ни крути, а ты, Кора, попала, и очень серьезно. И тут уж, рыдай не рыдай…
– Да хватит рыдать, блин! – с досадой сказали мне откуда-то из внешнего мира и довольно чувствительно щелкнули по лбу.
Я открыла заплаканные глаза и узрела склонившегося надо мной Соля. Темные очки он снял, и теперь смотрел на меня с выражением смущения и тревоги.
– Ты… почему здесь? – спросила я, и снова заплакала, на сей раз от облегчения.
– Ну, хватит рыдать, – повторил смесок. – Так крепко шлепнулась, что ли?
– Ты же сам меня уронил! – возмутилась я, вновь принимаясь искать платок. – Подножку подставил, и смылся. А сейчас… почему ты не уехал?
– Потому что!.. – Соль выпрямился, и, встав ко мне боком, надел очки. Я, воспользовавшись случаем, платком вытерла лицо. – Там, в рогатом, пропуск по билетам. А денег, чтоб их купить, нет. Вот этот… проводник и предложил выйти. – Сунув руки в карманы штанов, смесок качнулся с пятки на носок.
Постепенно успокаиваясь, я извлекла из сумки карманное зеркало. Взглянула в него. И куда я теперь с этаким-то видком?
– И ты вернулся, чтобы позаимствовать у меня немного мелочи? – резюмировала я, убирая зеркало.
Соль, не глядя в мою сторону, кивнул. Я послюнила платок и принялась вытирать уже запекшуюся кровь с коленки.
– Ну, типа, извини, – сказал смесок, глядя вдаль.
Опираясь на стену, я встала и попыталась отряхнуть платье. Затем, вывернув руку, скептически уставилась на порванный в районе локтя рукав. Не ахти какая большая дырка, но кто-то должен мне за все это ответить.
Пошевелив ушибленной ногой и убедившись, что она в порядке, я обошла Соля кругом и встала к нему лицом. Он настороженно уставился на меня сквозь очки.
– Сними, – велела я.
Он послушался, сжал их в кулаке.
Я подняла руку, примерилась, и от души залепила ему пощечину. Получилось больно, по крайней мере, мне. Рукоприкладство я практиковала впервые в жизни.
– Полегчало? – спросил смесок, с усмешкой глядя, как я трясу ушибленной ладонью.
– Мерзавец! – ответила я. И, подумав, добавила. – Ногой бы…
– Так ударь, – разрешил мерзкий полукровка. – Только денег дай.
– Воспитание не позволяет, – вздохнула я.
– Ну, тогда просто дай денег, – смесок ухмыльнулся. Мне все-таки захотелось снова ему стукнуть.
– Денег я тебе не дам, – сказала я, любуясь, как мрачнеет от этих слов парень. Нет, есть на свете справедливость! – Но за билет заплачу. При условии, что больше ты сбегать не будешь.
– Ну, зачем это тебе? – неожиданно взмолился смесок. Всю прежнюю спесь с него как ветром сдуло. – Ну, ради чего ты тащишься не пойми за кем к черту на рога, а? Неужели не доперло, ты – мешаешь? Дай денег, и топай на все четыре стороны. Какие-то планы у тебя ведь были на сегодня?
– Были, – кивнула я, чувствуя, что закипаю. То есть, получается, что это я – ему – мешаю. А не наоборот. Во дела! – Но твое появление их разрушило, понял?! И теперь – уж извини, конечно, – придется тебе терпеть мое общество. Или мы оба немедленно возвращаемся в храм!
– Да почему? – изумился смесок.
Не говоря ни слова, я вынула из сумки пропуск и передала ему. Он прочел, что там написано, повертел бирку в руках, перечитал.
– Так ты что, одна вернуться не сможешь? – наконец, спросил он.
Я кивнула.
– Ну, и влипла же ты! – и смесок обидно засмеялся.
Отвлекшись от убогого, я заметила, что к остановке подкатывает очередной трамвай.
– Влипли мы оба, – сказала я, отбирая у парня пропуск. – Даже если ты сейчас сбежишь от меня, тебя все равно найдут. Не сомневайся, – многозначительно добавила я в ответ на его недоверчивый взгляд, – наш храм весьма в тебе заинтересован.
– Ваш храм… – повторил парень. Веселость с него как рукой сняло. – О, рогатый! – воспрянул он духом, завидев трамвай. – Шевелись, параличная!
С трудом поспевая за быстроногим спутником, я все пыталась и ни в какую не могла понять, как мне следует относиться к грубому полукровке. Ясно было одно – неведомо для чего богини судьбы свели нас вместе, и разлучать в ближайшем будущем не собирались.
Мы вышли из трамвая на центральной площади Незыблемости Императорской власти, у подножия памятника Божественному. Ритуально поклонившись его гордой фигуре в развевающемся плаще и заметив краем глаза, что Соль поклоном пренебрег, я огляделась. Час был ранний, неблагоприятный, пустынный. Зонтики и палатки торговцев сиротливо свернуты в ожидании владельцев, навесы для художников под сенью кипарисов пустовали, на дверях едален красовались надписи «Закрыто». Даже динамики, установленные на высоких столбах по всему периметру площади, молчали, а единственный продавец газет с холщовой сумкой через плечо сидел на скамейке и жевал рисовый пирожок. Вместо привычной улыбки на лице его была угрюмость. Рикши, сгрудив коляски, точили лясы, сверкая белыми зубами на загорелых лицах, и лишь скороходы, как и всегда, грациозно, словно танцоры чечетки, проносились мимо, грохоча по камням брусчатки колесами своих самокатов. Малочисленные прохожие, по большей части приехавшие на трамвае, как и мы, мгновенно приобретали деловой вид и торопились разбежаться по переулкам. Соль и я вместе с ним слегка замешкались, и к нам тут же с разных сторон подбежали попрошайки.
– Дай денежку, дай! – галдели они, отпихивая друг друга. – На вспомоществование!
Решительно взяв растерявшегося спутника за рукав, я направилась к единственному работающему павильону со всякой снедью, весьма своевременно вспомнив, что ничего не ела с утра.
– Куда дальше? – спросила я у Соля, выбрав себе пакет со сладким бататом и кружку соевого молока.
Он, привстав на цыпочки, огляделся, и махнул рукой в направлении сквера, расположенного на противоположной от статуи Божественного стороне улицы. Мы направились туда. Я села на скамеечку и принялась с аппетитом жевать, Соль, вновь оглядевшись, встал передо мной, заложив ладони в карманы штанов.
– Значит, ты намерена выполнять обязанности сопровождающей весь день? – спросил он, начиная покачиваться с пятки на носок.
Я кивнула, глубокомысленно жуя. Проглотив кусок, добавила:
– До второго часа первой стражи. К этому времени нам обоим положено вернуться в храм.
– Дивно, – Соль ухмыльнулся так мерзко, что я едва не подавилась. – Тогда так, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Ты ведешь себя смирно и делаешь только то, что тебе говорят. Идет?
Я пожала плечами. Пока что на рожон лез он, а не я.
– Значит, по рукам. Теперь надо двигаться в сторону Лисьей слободы. Знаешь, что там?
– Рабочие окраины, – покривилась я. – Плебеи живут.
– Вот-вот, – покивал Соль. – Плебеи. Именно к ним и нужно.
– Добычу делить поедешь? – спросила я с невинным видом. Его лицо, скрытое темными очками, наклонилось ко мне. – Неделя прошла, без тебя уже все сбыли.
– Кража удалась, это точно, – парень вдруг подсел ко мне, заглядывая в глаза. – Это ведь ты допрашивала Брана, да? И что… что он сказал?
Я провела только первичный допрос и в тот день была явно не в ударе, но решила, что грубому спутнику знать об этом необязательно.
– Сказал, что ничего не помнит, – с удовольствием отвечала я. – За братика какого-то все переживал, жив ли, цел ли. – Сообщив эту информацию, я задумалась, верно ли поступила. Впрочем, мне очень хотелось подковырнуть вредного смеска.
– Что ему, гаду, сделается?.. А богатыри погибли, – Соль пожевал губами. Похоже, он был опечален. – Сколько, говоришь, их было?
– Считая тебя? – я наморщила лоб, припоминая. Но вовремя спохватилась:
– Не скажу. Я подписку давала о неразглашении.
– Подписку, – повторил Соль. И встал. – Поела? – спросил он меня.
Я смяла салфетку, в которой держала батат, и вместе с опустошенной кружкой из-под молока вернула торговцу снедью.
– Да, – сказала я.
– Тогда пошли.
Мы двинулись в направлении мусорных бочек. Напротив таблички с графиком работы уборочных служб Соль остановился и принялся внимательно изучать расписание. Потом взглянул на часы на башне городского совета. Отойдя от помойки на несколько шагов, сунул руки в карманы штанов и замер.
– И? – не выдержала я, наскучив глазеть на пустынную площадь. – Дальше-то что?
– Ждать, – лаконично отозвался Соль.
Я подошла к табличке с расписанием, от нечего делать прочла ее. Тоже взглянула на часы. До прихода мусорщиков оставалось несколько минут. Надеясь, что ждем мы все же не их, я отошла от помойки подальше, и на всякий случай забормотала молитву от скверны, краем глаза следя за спутником.
Через недолгое время, точно в срок, из глубины аллеи послышался грохот деревянных колес тачек, которые везли мусорщики. Вскоре полулюди стали видны и сами, в количестве двух штук. В коротких синих халатах, обутые в сандалии со шнуровкой до середины волосатых голеней, с косынками на жестких волосах, они, как всегда, производили отталкивающее впечатление. В их порожних тачках, предназначенных для сбора мусора, подпрыгивали на брусчатке дороги пустые бочки, совки, метлы и прочий инструмент для уборки улиц. Увидев нас, плебеи обменялись репликами на своем грубом, лающем языке, и остановились. Отвернувшись от них, я поглядела на Соля, настороженно ожидая, что же он предпримет.
– Зарг! (Радуйся, друг) – сказал Соль. – Д орг намыр’Фаб’Ллир? (Где старшина Лир?)
Мусорщики переглянулись. Затем один из них, повыше ростом, ощерил в усмешке рот. Я не приглядывалась, но с расстояния в десять шагов было прекрасно видно, какие плохие у него зубы.
– Ду бк’нор т’хол, (Он захворал и не придет) – сказал он. – Дандрбыр, (Там артельный) – он махнул рукой в направлении площади. – Ди зимен тзолл, (Ты можешь говорить с ним) – взгляд его темных глаз уставился на меня с неодобрением, и я сделала знак от порчи. – Ди баш т’ойк’Дзонни да мыг тур (Ты Светлый, тебе можно все).
– Йябуль, (Понял) – ответил Соль невозмутимо. – Замыр дог (Спасибо).
– Диррабунт’д’омиль! (В пропасть твою благодарность!) – отозвался плебей сквозь зубы, а второй, испуганно глядя на нас, схватил напарника за рукав. – Диман д’нойлэ ялу-О’Брайен тумых замырланг! (Предводителю Брану и парням она теперь ни к чему).
– Зи т’бар, (Знаю) – наклонив голову, отвечал Соль. Первый раз я слышала в его голосе грусть. Впервые видела пристыженным. Впрочем, не так уж долго я с ним знакома, чтобы этому удивляться. Вот факт, что полукровка-аристократ снизошел до разговора с презренным существом, – это да, удивления достойно. Однако я ведь и раньше знала, что он водит шашни с плебеями. На почве этих шашней мы и познакомились, не так ли?
