Александр Власенко
«Кавказцы»
Все с тем же обиженным ревом Волгарь начинает хомячить предоставленные в его распоряжение руки. Однако они, согласно вышеуказанным обстоятельствам, кулинарной обработке не слишком-то поддаются. Нельзя сказать, конечно, что я испытываю при этом бездну удовольствия, но надо не только вытерпеть процесс пережевывания, но и вести себя так, будто бы мне нисколько не больно и будто я не применяю ответно силу лишь ввиду своего абсолютного физического и морального превосходства. Вслед за каждым укусом Волгарь вновь и вновь видит перед своей мордой все те же неуязвимые кулаки. Ни прочно схватить их, ни тем более рвануть от души у него никак не получается. Я всякий раз смещаюсь чуть назад и в сторону, с небольшим поворотом, каковым вальсированием сбиваю «кавказцу» прицел, чтобы он не смог поймать мои руки глубже, на коренные зубы, либо же изменить направление атаки на более результативное. Разумеется, продолжаю во всю глотку вести пропаганду и агитацию на тему прекращения бессмысленного сопротивления, добровольного сложения оружия и признания хотя бы вассальной от меня зависимости.
Рассказывать получается долго, а на самом деле наша вокально-хореографическая композиция уложилась в каких-нибудь несколько секунд. Пороху у Волгаря на затяжной бой не хватило, чего и следовало ожидать. Кобелина замер, сменил яростное выражение физиономии на раскаянное – осознал подлец, на кого зуб поднял! – и, съежившись, под звук моих гневных речей отошел в угол, очевидно, ожидая жестокой расправы. Но менее всего я был заинтересован в продолжении драки. Кто-то, может быть, и посчитал бы необходимым дожать пса до полной капитуляции, но я не собирался ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем совершенно подчинять его себе, а для установления отношений на приемлемом уровне тут выгоднее было вовремя остановиться. Да и не очень-то я был способен тогда применить силу – раздавленные руки болели жутко. Но зато пару шагов вслед за Волгарем сделал, оставив таким образом поле битвы за собой. Произнес победительным тоном еще одну тираду, затрагивающую вопросы происхождения некоторых наглых рыжих собак, и с помпой удалился для оказания себе первой медицинской помощи.
Зубами стащив перчатки, я поскорее сунул распухшие руки в ледяную воду. Царапины, прочерченные малыми премолярами, меня не беспокоили, а вот насчет сохранности костей полной уверенности не было. Через минуту растер и размял пальцы, насколько то было возможно, и кое-как засунул их в те же – но, увы, уже не первозданной целости – перчатки. Пока время не упущено, нужно было быстренько закрепить очередное торжество человеческого разума над грубыми силами природы.
Выйдя на улицу, подманиваю собак. Дора тут как тут, а Волгарь, чувствуя вину, побаивается, не верит, что я не держу зла. Источаю радушие и ласку на пределе своих способностей до тех пор, пока он наконец не решается приблизиться и подставить голову под мою руку. Глажу, шепчу ему всякие нежности и приглашаю поиграть. Все еще осторожничая, рыжий громила неуклюже делает несколько игровых движений, и лишь видя мою благожелательную на то реакцию, понемногу расслабляется. Ну вот, у собаки отлегло от сердца, а значит, я добился, чего хотел. Могу теперь заняться более основательным лечением своих покореженных конечностей.
Факт установления мира и добрососедства нужно было зафиксировать именно в тот момент, непременно и безотлагательно. И вот по какой причине. После сильного стресса собака, тем более умная, обязательно обдумывает событие, с нею случившееся, ищет подходящие для себя варианты развития ситуации и делает твердые выводы на будущее. В простых случаях выбор может быть сделан ею и за несколько минут, даже секунд, а в трудных, когда требуется переиграть неудачный конфликт или выполнить необычное действие, на это у нее уходит до суток времени. Ответы на сложные жизненные вопросы собаки, похоже, зачастую находят во сне. Особенно сильно выражено такое свойство у среднеазиатских и кавказских овчарок. Перерывы между занятиями для них сплошь и рядом оказываются не менее, если не более продуктивными в части понимания приемов дрессировки, нежели сами занятия. Сообразуясь с этим, мне необходимо было закончить эпизод выяснения отношений демонстрацией не силы, а своей справедливости и доброго расположения к Волгарю. Пусть пес на досуге размышляет не над тем, как в следующий раз ему меня способнее будет уделать, а как со мной больше не ссориться.
Впрочем, сторонникам рефлекторно-инстинктивной модели поведения животных я свою точку зрения на мыслительные способности собак не навязываю. Если закон кармического воздаяния реально существует, то когда-нибудь за антропоцентрическую заносчивость сами звери их и научат, и накажут.
Спустя пару дней, когда руки перестали сильно болеть, я провел второй и заключительный урок воспитания Волгаря в духе почтения к моей могущественной персоне. Ночью запустил его в прихожую административного здания, подождал, пока он малость освоится, и начинаю вызывать на игру. Пес быстро заводится, все активнее теснит меня и толкает, чаще и чаще позволяя себе не слишком аккуратно пользоваться зубами. И вот уже Волгаревы глазки неприятно зазеленели, вот он совсем не по-игровому напрягся и почти неслышно зарычал.
Жестко командую «Фу!» – и в тот же миг шлепаю ладонью по выключателю. В кромешной темноте слышен грохот падающих стульев, а затем ничего, кроме тишины. Включаю свет. Растерянный и напуганный Волгарь сплющился у противоположной стены. Взгляд его выражает самое глубокое ко мне уважение.
Повторно мой визави разыгрался не вдруг. Очень долго ожидал очередного ужасного сюрприза с моей стороны. И опасение, конечно же, было верным. Стоило Волгарю через несколько минут забыться и снова начать звереть, как я разрядил возле его носа стартовый пистолет. А жевелушки, коими мое оружие было заряжено, прежде отсырели и просохли, и оттого сдетонировали все разом. В помещении с низким потолком словно гаубица громыхнула. Я и то не скоро в себя пришел. Что уж говорить про бедного Волгаря, которого мои невероятные способности вызывать страшные природные явления шокировали на всю оставшуюся жизнь. Хотя потом мы с ним много общались и играли, лишних притязаний он себе уже не позволял. Дважды, правда, когда я зашивал его разодранную шкуру, стычки у нас случались, но ведь Волгарь тогда находился под действием аминазина и еще какой-то дряни, а следовательно, своего поведения не контролировал. Да и действия мои явно выходили за дипломатические рамки.
