Если Ростан – Шекспир, – г. Мариус Петипа не кто иной, как Данте.
Мы оставим без рассмотрения в Эйдкунене «Самаритянку», – потому что эта пьеса г. Ростана никогда не переезжала в Вержболово.[11]
Перейдем к «Орленку».
Говоря по правде, это был один из самых тяжелых вечеров, какие я только проводил в театре.
В Париже, в театре «великой Сарры».
Очень старая женщина[12], с обвислыми щеками, с погасшими глазами, целый вечер махала руками и хриплым, дребезжащим, надтреснутым голосом даже не кричала, а «вопила благим матом» три слова:
– L'empereurrrrrr… la gloirre, l… le drrrapeau…[13]
С бесчисленным количеством «r».
В сущности, вся пьеса в 5 действиях и чуть ли не в 10 картинах состоит только из трех слов:
– L'empereur… la gloire… le drapeau…
С бесчисленным количеством «r». Это очень громко.
И производит впечатление, как будто вам целый вечер без перерыва играли на барабане.
И это такая же литература, как барабанный бой – музыка.
Читатель, даже наиболее непроницательный, надеемся, успел заметить, что мы не совсем разделяем мнение, будто г. Ростан уже точка в точку Шекспир.
Справедливость, однако, требует сказать, что г. Ростан в наше время имеет в тысячу раз больше успеха, чем Шекспир имел в свое.
Причина, быть может, заключается в том, что Шекспир на несколько столетий обогнал свое время, тогда как г. Ростан – истинный поэт нашего времени.
Нашего буржуазного времени, с его лавочническим вкусом.
Лавочники и лавочницы, составляющие теперь публику, – лавочники и лавочницы не только по профессии, лавочники и лавочницы по идеалам, по вкусам, по понятиям, – очень любят, чтоб у них исторгали слезу чем-нибудь сентиментальным.
Истинное, сильное, глубокое чувство – удел не лавочников.
За неимением в душе настоящего, они довольствуются «маргарином чувства» – сентиментальностью.
Чем более кисло-сладко, тем, на взгляд лавочника, более хорошо.
Когда от ростановских сентиментальных стихов у него начинает щекотать в носу, он думает:
– Какая буря происходит у меня в душе!
Для публики-лавочницы Ростан – величайший поэт, потому что никто не умеет писать «так чувствительно».
Успех г. Ростана объясняется тем, что он имеет редкое, – редкое, впрочем, только для истинных поэтов, – счастье: быть поэтом своего времени.
Г-н Ростан до того поэт своего времени, что именно на его долю выпала честь олицетворять собою европейскую публику, когда история поставила перед ней испытание в благородстве.
Это было тогда, когда Крюгер[14] высадился в Марселе.
Он оставил две республики истекающими кровью и явился в Европу умолять спасти.
Европа ответила этому старику, несчастному, у которого перерезали детей… стихами.