Влас Дорошевич
Эдмонд Шекспир

Если Ростан – Шекспир, – г. Мариус Петипа не кто иной, как Данте.

Мы оставим без рассмотрения в Эйдкунене «Самаритянку», – потому что эта пьеса г. Ростана никогда не переезжала в Вержболово.^[11]

Перейдем к «Орленку».

Говоря по правде, это был один из самых тяжелых вечеров, какие я только проводил в театре.

В Париже, в театре «великой Сарры».

Очень старая женщина^[12], с обвислыми щеками, с погасшими глазами, целый вечер махала руками и хриплым, дребезжащим, надтреснутым голосом даже не кричала, а «вопила благим матом» три слова:

– L'empereurrrrrr… la gloirre, l… le drrrapeau…^[13]

С бесчисленным количеством «r».

В сущности, вся пьеса в 5 действиях и чуть ли не в 10 картинах состоит только из трех слов:

– L'empereur… la gloire… le drapeau…

С бесчисленным количеством «r». Это очень громко.

И производит впечатление, как будто вам целый вечер без перерыва играли на барабане.

И это такая же литература, как барабанный бой – музыка.

Читатель, даже наиболее непроницательный, надеемся, успел заметить, что мы не совсем разделяем мнение, будто г. Ростан уже точка в точку Шекспир.

Справедливость, однако, требует сказать, что г. Ростан в наше время имеет в тысячу раз больше успеха, чем Шекспир имел в свое.

Причина, быть может, заключается в том, что Шекспир на несколько столетий обогнал свое время, тогда как г. Ростан – истинный поэт нашего времени.

Нашего буржуазного времени, с его лавочническим вкусом.

Лавочники и лавочницы, составляющие теперь публику, – лавочники и лавочницы не только по профессии, лавочники и лавочницы по идеалам, по вкусам, по понятиям, – очень любят, чтоб у них исторгали слезу чем-нибудь сентиментальным.

Истинное, сильное, глубокое чувство – удел не лавочников.

За неимением в душе настоящего, они довольствуются «маргарином чувства» – сентиментальностью.

Чем более кисло-сладко, тем, на взгляд лавочника, более хорошо.

Когда от ростановских сентиментальных стихов у него начинает щекотать в носу, он думает:

– Какая буря происходит у меня в душе!

Для публики-лавочницы Ростан – величайший поэт, потому что никто не умеет писать «так чувствительно».

Успех г. Ростана объясняется тем, что он имеет редкое, – редкое, впрочем, только для истинных поэтов, – счастье: быть поэтом своего времени.

Г-н Ростан до того поэт своего времени, что именно на его долю выпала честь олицетворять собою европейскую публику, когда история поставила перед ней испытание в благородстве.

Это было тогда, когда Крюгер^[14] высадился в Марселе.

Он оставил две республики истекающими кровью и явился в Европу умолять спасти.

Европа ответила этому старику, несчастному, у которого перерезали детей… стихами.