Влас Дорошевич
Мунэ-Сюлли
Мунэ-Сюлли разрыдался.
Весь театр встал, как один, пред величием горя.
В зале послышался плач женщин.
И грянул гром, – настоящий гром, – аплодисментов:
– Ты не один! Мы все с тобой в твоем горе!
От его дружбы с братом, тоже замечательным артистом Полем Мунэ[24], веяло чем-то античным. Это были:
– Кастор и Поллукс.[25]
Два суровых с вида трагика, которые любили друг друга так, что при вести о смерти Мунэ-Сюлли я не знаю, кого следует жалеть.
Умершего или оставшегося в живых?
Вы могли сколько угодно хвалить Мунэ-Сюлли, – эти похвалы оставляли его равнодушным.
Ключ к его сердцу была малейшая похвала Полю Мунэ.
Вы могли сколько угодно хвалить Поля Мунэ, – он с увлечением и восторгом говорил и слушал только о Мунэ-Сюлли.
Смерть пощадила Мунэ-Сюлли в первую франко-прусскую войну и унесла его во вторую.[26]
Пощадила его, когда он сражался, унесла, когда он, ветеран, ждал близкой победы и реванша.
Трагическая година уносит трагиков.
Только что смежил очи Томазо Сальвинии[27]. Не стало Мунэ-Сюлли.
Перестают биться великие сердца.
