Влас Дорошевич
Добрыня Никитич
Действующие лица:
Федор свет Иванович Шаляпин, – богатырь.
Алеша Гречанинов млад, – внук Вагнера, двоюродный племянник Бородина[3], временно исправляющий должность Глинки. Богатырь.
Г-н Альтани[4], получает двадцатого числа жалованье. Богатырь.
Первый, второй – богатыри в вицмундирах.
Первый тенор, второй тенор – больные богатыри.
Балерины с богатырскими ногами.
Боярин Мюр, боярин Мерилиз – представители московского купечества.
Гадкий мальчик, впоследствии, вероятно, рецензент.
Настасья Микулишна.
Мамелфа Тимофеевна.[5]
Русские, японцы, японки, амазоны, амазонки и стерлядь.
Перед поднятием занавеса музыка играет увертюру из «Руслана»[6]. По окончании г. Альтани поворачивается и говорит: – Это музыка Дорошевича. Публика аплодирует. Г-н Дорошевич выходит и кланяется. Занавес поднимается.
Пролог
Пир в конторе. Контора. Тенора пьют декокты. Придверники разносят капли, хинин, антипирин и проч. Г-н Шаляпин сидит в костюме Руслана.
Богатырь в вицмундире:
Сядем мы за почестен стол,
Уж мы гой еси, мы подумаем,
Что играти нам, воспевати что,
То ли «Фауста», с «Кавалерией»,[7]
«Риголетто» ли с «Травиатою»…
(Оркестр играет, будто бы, марш тореадора из «Кармен», а на самом деле это музыка Дорошевича).
Придверник (вбегая в испуге):
Там пришел, пришел злой насильничек,
Сторожам он всем супротивничек!
Богатырь в вицмундире (строго).
Ты вяжи ему руки белые,
Отправляй его ты в участочек!
(Но двери распахиваются. На пороге Алеша Гречанинов млад. В руках у него партитура. Он бьет партитурой сторожей. Сторожа валятся).
Г-н Гречанинов:
Тщетно волшебная сила
Тучи сдвигает на нас…
Богатырь в вицмундире:
Откуда ты, прелестное дитя?[8]
Г-н Гречанинов (тряхнув кудрями).
Уж я гой еси, добрый молодец, музыкантельщик…
Шаляпин (басом): – Почему «музыкантельщик»?
Г-н Гречанинов: – А это всегда так в былинах!
Второй богатырь в вицмундире (с испугом). – Не возражайте Федору Ивановичу!
Г-н Гречанинов (тряхнув кудрями):
Я из Берлина, злому Вагнеру
Монументик там вдруг поставили.
Возмутился я, Гречанинов млад,
Стал я Вагнеру выговаривать:
«Уж ты, гой еси, злой нахальничек
И байретская ты бахвальщина![9]
Серед площади раскорячился?
Сокрушу тебя, Гречанинов млад!
Монументик весь исковеркаю».
Размахнулся я, задрожал тут весь,
На колени пал свет Рихардушка,
Нибелужьим он молвил голосом:[10]
«Уж ты гой еси, Гречанинов млад!
Вот „Зигфрид“ тебе, вот „Валькирии“,[11]
Ты с меня возьми сколько вздумаешь,
Не коверкай лишь монументика,
Не срами меня в Неметчине».
Взял тогда себе, добрый молодец,
Я «Валькирии» – и мои они!
(Грозно).
То честной был бой, Бородинский бой!
Богатырь в вицмундире: – Позвольте, при чем же тут Бородино?[12]
Г-н Гречанинов. – Не Бородино, а Бородин. Увидав, как я Вагнера всего лишил, Бородин явился с того света и мне все, что он написал, подарил: «Награждаю. Твое. Пользуйся»
(Гордо).
Тень «Игоря» меня усыновила[13]
И Глинкою с восторгом нарекла,
