Влас Дорошевич
Десять лет

– Первом и последнем в его жизни.

И только А. П. Чехов был весел в этот вечер.

Так все вокруг человека, которого уносит злая чахотка, только делают, стараются делать веселые лица.

А он сам весел искренно.

И не замечает того, что замечают все кругом.

И чувствует себя:

– Хорошо!.. Право же, хорошо.

Единственная пощада, которую дает злой враг. Все кругом заботливо кричат:

– Сядьте!.. сядьте!..

А он стоял и улыбался.

Словно император в андерсеновском «Соловье»!^[5]

Он был весел в этот вечер.

В большом, в огромном, – в великом? – писателе Антоне Павловиче Чехове проснулся в этот вечер:

– Антоша Чехонте^[6].

И нашептывал ему презабавные вещи.

Влад. И. Немирович-Данченко выступил вперед и начал свою речь:

– Дорогой, многоуважаемый Антон Павлович!..

У Чехова заиграла улыбка на губах, веселым смехом засверкали, заискрились глаза.

– Чего вы? – спросили его потом.

– А как же! Мне вспомнилось, как только что в акте перед этим Станиславский обращался к шкафу: «Дорогой, многоуважаемый шкаф!»^[7] Точка в точку так же!

Он забавно рассказывал о своем:

– Юбилее, как окрестил он чествование.

Его, будто бы, привел в особое смущение один незнакомый оратор.

Это был один очень милый человек, теперь совсем акклиматизировавшийся в Москве.