Владлен Лядский
Странные люди. Сборник рассказов
Охота на детектива
Поскользнувшись на осклизлом куске непонятно чего, Иржи едва не выругался – его социальный лимит и так приближался к жёлтой черте, а беседовать лишний раз с робопсихологом – совершенно лишняя процедура даже для Будды.
Нет, он положительно не мог понять прелести проживания в диком районе. Даже с учётом острейшего желания быть не как все. Даже с учётом полностью научного обоснования необходимости трудностей для сохранения целостности личности. Конечно, вездесущей рекламе здесь поставлен глухой заслон, но вот эта холодная вода, сыплющаяся на голову, эта грязь, это ощущение беспросветной мерзости и неустроенности, весь этот гнусный реализм безнадёги…
Нет, он не настолько любит трудности, чтобы за них платить такие сумасшедшие деньги. А ведь даже часовой пропуск сюда стоит месячного базового дохода. А уж стоимость жилплощади и вовсе исчисляется неадекватными цифрами, на которые можно содержать пятьсот семь его агентств в течении двадцати семи лет.
Но это уже издержки клиента.
Тем больше Иржи был удивлён, когда две недели назад на комлинк ему свалился огромный пакет неведомого расширения, в котором (когда его удалось наконец-то декодировать в хоть что-то приемлемое) ему предлагалось расследовать серию загадочных преступлений в Промышленниках – крупнейшем районе элитного даунгрейва.
Подробности были написаны таким витиеватым языком, что криптоанализатор отказался их сжимать, оставив его один на один с филологическими дебрями. Иржи честно продирался сквозь них три раза подряд, но не мог с уверенностью сказать, что усвоил их до конца.
А дело было под стать райончику. В дни, когда небо затягивало равномерно серыми тучами, а искусственный смог опускал их почти до земли, в глухих уголках Промышленников находили трупы со следами насильственной смерти. А точнее – с пулей 38-го калибра, засаженную точно в сердце.
Служба Общественной Безопасности об этом пока ничего не знала – в конце концов, Промышленники не просто так назывались диким районом. За такие деньги общественность была готова потерпеть анархию толстосумов – в разумных, конечно, пределах. И если Иржи сможет вычислить убийцу, то эти инциденты навсегда растворятся в пучине бытия, не беспокоя компетентные органы.
К моменту, когда Иржи начал вникать в это дело, в серии насчитывалось четыре эпизода. И он не собирался дотягивать до пятого. Вот только его опять и снова поджимал его главный враг – время. Подходящий дождь вот-вот должен был начаться. Он это знал определённо – из сводок Службы Настроек Погоды. Вынужденная уступка настраиваемых трудностей – богачи больше других любят предсказуемость и управляемость.
Хотя бы в погоде.
А вот с остальным был мрак. Фабула преступления вполне укладывалась в логику серийного убийцы – дождливые дни (да и вообще в дни пониженного давления) провоцируют маньяков и психопатов отбросить остатки человечности и взяться за нож. Позволить себе огнестрел (тем более нелицензированный), тоже могут позволить себе только богатые, влиятельные и эксцентричные люди – а других в Промышленниках и не водилось.
Но что в картину не ложилось – так это то, что жертв убивали в упор, спереди и с двух метров. Жертвы видели своего убийцу, даже успевали получить заряд адреналина – но их защитные системы не срабатывали. Возможно, конечно, что их эксцентричность довела их до полного самолуддизма, но Иржи в этом сильно сомневался. В современном мире, где не осталось универсальных материальных ценностей, элита обязана была иметь личный счёт.
И средства для его охраны от посягательств.
Конечно, за круглую сумму можно было спрятать всю машинерию под кожей так, что их не выявили бы даже контакты третьего рода. И они наверняка так и поступали. Точнее он знать не мог – закон о неприкосновенности личных данных второго уровня давал в его распоряжение лишь скупые строки официального отчёта, на основе которых и приходилось строить непротиворечивые версии.
Поэтому нельзя было отбрасывать вероятность, что он имеет дело с непонятой закономерностью. Что убийца знает своих жертв лучше Службы Общественной Безопасности и убивает только тех, кто не способен оказать ему сопротивления.
А значит, Промышленники оказывались под вполне реальной угрозой исчезновения – СОБ был готов раскатать всех и вся, кто сумел пойти против Двенадцатой Поправки о праве полного удаления всех данных индивида и праве вечного забвения. В конце концов, в мире осталось не так много ценностей, вокруг которых удавалось собрать апатичное человечество. Тогда все выкрутасы вокруг одного скромного Иржи становились понятными – слишком много было бы проигравших, если бы Промышленники потеряли свой статус элитных трущоб и повысили свой уровень комфорта до среднестатистического.
Конечно, его профессиональному самолюбие льстило, что ему довелось распутывать такое важное дело. Да ещё и в таких непростых условиях. Но всё-таки, дождь мог бы быть потеплее и пореже, а данные можно было бы собирать через аналитические системы. А не как сейчас – обходя окружение каждого убитого пешком. Но Иржи не зря получил свою лицензию и два диплома и за две недели смог докопаться до одного определённого факта – все четверо пострадавших пересекались в единственном месте. И каждый из них был там примерно за час до своей смерти.
Все следы вели в эту дизайнерски занюханную забегаловку в самой глухой части этого района, где не было ни одной камеры Общественного Наблюдения. И это ещё больше его раздражало – иногда заигравшиеся виртулеты теряли осторожность и пытались нападать на окружающих. Конечно, на этот случай у него был фризер, но зачем лишняя конфликтная метка в кредите доверия? У детектива и так хватает возможностей влипнуть в непродуктивные неприятности.
Замызганная вывеска утверждала, что кафе «У жо» работает все 2 часа. Впрочем, такая незамысловатая недосказанность ему даже импонировала. Прозрачные намёки гораздо удобнее тотальной недосказанности, что окружала его каждый день по одиннадцать часов кряду – меньше не получалось.
Он вдохнул и потянул захватанный поручень на себя. По посетителям прошёл шепоток неодобрения – своим видом Иржи сильно выбивался из местного окружения и напоминал, что за стенами дымящих заводов тоже есть жизнь. Он бы не отказался сходить за своего, но чтобы это сделать, в Промышленниках нужно хотя бы родиться. Иначе эту личину на себя не натянуть. Поэтому Иржи и не скрывал, что он тот ещё пришелец снаружи. Но не просто так, а по делу.
Это помогало.
Он достал из кармана четвертак и скормил его музыкальному автомату. Тот слопал монетку и не соизволил даже сделать попытку поменять репертуар. Иржи с досады пнул его ногой, но пострадал больше сам.
Напряжение за спиной несколько разрядилось, хоть и пришлось выслушать от хозяйки пару солёных слов. Культурная нутрь возмутилась было, но на лице не дрогнул ни один мускул, оставив только выражение досады.
Можно было приступать к работе.
Как и последние семьдесят два раза, личное общение было очень непроизводительным делом. Никто толком ничего не знал, но чтобы в этом убедиться, нужно было задать хотя бы пять-семь вопросов, а потом ещё и мучаться над трактовкой. Неограниченные требованиями делового этикета, местные отвечали лишь на те вопросы, которые хотели слышать. Зато Иржи наконец начал понимать детективов прошлого, опускавшихся до физического воздействия на свидетелей. Толку это не прибавляло, но примиряло с действительностью.
Иржи устало опустился на табурет и очень похоже повторил подсмотренный жест, которым завсегдатаи заказывали блюдо «как обычно». Хозяйка устало ему подмигнула густо наштукатуренным глазом, и Иржи в очередной раз задался вопросом мотиваций местных. Ретро-стиль ретро-стилем, но так целенаправленно отравлять себе жизнь – это чересчур откровенный мазохизм.
Один из посетителей встал, поднял со стола шляпу, из-под которой тускло блеснули четвертаки чаевых и двинулся к выходу. Иржи проводил его взглядом и уже собирался уткнуться обратно в чашку кофе (грубый и неприятный на вкус, буквально ещё в глотке формирующий зависимость), как вдруг его стукнуло.
С самого начала этот человек вёл себя подозрительно. Поднял воротник, стоило только Иржи войти в зал. Отодвинулся в тень и гремел вилкой об тарелку с пирогом, пока детектив пытался добиться хоть от кого-то подробностей недавних убийств. И стоило Иржи подсесть к стойке и выпустить из поле зрения дверь, как он тут же двинул на выход. Да и кто добровольно будет носить длинное коричневое пальто с зелёными брюками?
Иржи задержался на пару секунд, пытаясь удалённо расплатиться за кофе – но, похоже, стойка действительно была только из древесного пластика. Наконец он догадался провести ладонью по кружке, и сухожилие дёрнуло, подтверждая списание средств.
Но за эти секунды подозрительный тип уже увеличить дистанцию. Иржи потерял ещё секунду, преодолевая мощную пружину. Коричневое пальто уже скрывалось за поворотом. С криком «подождите, гражданин!» Иржи кинулся за ним, краем сознания отметив, что сворачивать в тупиковый переулок как-то слишком глупо.
Тусклая лампочка под жестяным плафоном была густо залеплена грязью, давая только смутные очертания пустых ящиков, коробок и мусорных баков. И фигура, что-то судорожно в них прячущая.
– А ну стой!
Фигура разогнулась, осторожно закрыв крышку мусорного бака. Но та всё равно противно заскрипела.
– Так, а теперь медленно повернись.
Фигура медленно повернулась, стараясь не угодить ногой в подтекающую из-под бака лужу. Из-под шляпы виднелся лишь нарочито плохо выбритый подбородок. Иржи почувствовал к нему неприкрытую ненависть. Эти игры в нуар зашли слишком далеко.
– И медленно руки за голову – Иржи довернул сферу фризера, чтобы наверняка зацепить этого подозрительного типа, если тот вдруг захочет делать глупости.
Тип сделал ещё два шага и остановился в паре метров от Иржи, держа руки в карманах. Из-под полы его старомодной одежды блеснул металл, и Иржи вдруг сложил то, что до изобретения нейроинтерфейса называлось головоломкой.
Ещё на заре автоматизации, когда от людей ещё что-то зависело, каждый хотя бы раз ставил под вопрос необходимость обновления, когда необходимость исправления неизбежных следов хаоса в коде оставляла его без доступа к информации на мерцающей поверхности в самый критический момент. Пользователь начинал паниковать, запускать параллельные процессы и в итоге напрочь вешал всю систему.
Конец синдрому отложенного запуска положила концепция многоуровневых систем, когда хотя бы два контура схожего функционала продолжали действовать, когда происходила замена недостаточно эффективных участков. Это потребовало больших мощностей, но после пятой НТР это был уже второстепенный вопрос.
Возможность совпадений времени обновлений устройств существовала – но в чистой теории. На практике периоды и длительность обновлений были столь тщательно десинхронизированы, что проще было дождаться парада планет, чем не иметь возможность почесать себе спину ещё чем-то, кроме собственной руки.
Но как и у всякой умной системы, у неё был недостаток – протокол первого запуска. Если убедить систему, что её данный экземпляр запускается впервые, она сделает то, что и положено добросовестному устройству – проверит наличие обновлений. А если таких систем окажется много? Тогда на какое-то время практически неограниченный выделенный канал персональной передачи окажется забит исполнительными протоколами.
Иржи честно попытался активировать фризер, хоть и знал, что это бесполезно. Блеснула неяркая вспышка, по ушам ударил нефильтрованный звук, после чего тёмный силуэт начал расплываться и загибаться куда-то вверх, пока снизу не ударил огромный и почему-то мокрый кулак.
Фермопил ещё немного посмотрел на то, как постепенно гаснут сполохи виртуальной маски, обнажая вполне нормальное, но почему-то отчаянно отрицаемое человеческое лицо телесного цвета с порами на носу и рудиментарными кератиновыми следами происхождения вида.
Эта металлическая штука, прошедшая сквозь века от прадеда к правнуку, вновь и вновь дарила ему священный трепет. Он знал его историю, знал значение цифр, выбитых на корпусе – древняя и наивная система учёта вещей с ограниченным доступом. Он даже знал его самоназвание –«бульдог 38-го калибра». Совершенно бесполезный анахронизм в современном мире, где при желании даже младенец может стрелять по-македонски левой пяткой.
За одним исключением – когда стохастическая бомба на 0,42 секунды стирает всю осмысленную информацию в радиусе трёх метров. Тоже бесполезный анахронизм, но помладше.
Бомба информационного хаоса не щадит ни своих, ни чужих. И твой бластер будет так же бесполезен, как зонтик в цунами. Как и у твоих врагов.
А потом распределённые сервера восстановят всю вашу личную информацию, настройки, вкусы и рекламные предпочтения. Даже вернут доступ к системам защиты и обороны.
Вот только трупу это будет уже ни к чему.
Тело у его ног тускнело по мере того, как лужа становилась всё более алой. Яркой полосой мигнул оружейный имплант. Даже без применения фотофокуса Фермопил мог сказать, что за информация была передана владельцу.
«Право собственности подтверждено. Обновлений не требуется»
Он задвинул револьвер поглубже в карман, надвинул шляпу и вышел из проулка. Сверху опять заморосил дождь. Он остановился, приподнял голову и высунул язык, ловя капли.
Теперь вкус воды соответствовал условиям подписки – с привкусом железа и сажи. Жаловаться на службу поддержки не придётся.
Жаль.
Культура поневоле
Красота спасёт мир
Ф.М. Достоевский, писатель
…Но это не точно
Big Russian Boss, рэпер
Капитан Коломиец уже собрался помирать, когда на плацдарм посыпались гармониты. Ну как посыпались – в воздухе начали появляться и медленно гаснуть цветные пятна, складываясь в подвижный фрактальный узор. Будь вокруг тише, капитан зрелище бы оценил. Но трикони ещё не поняли, что их дело – табак, и щедро поливали окружающих огнём и металлом.
Грохнуло, и Коломийца снесло в сторону. Взрыв сорвал остатки термической защиты, обдав тело нездоровым жаром. Костюм заявил, что ему уже хватит. Капитан был с ним согласен, но трикони пауз не делали.
Стрелявший по нему бронеполз дёрнулся и замер. Ещё вспышка – и от корпуса отпали оплавленные бивни миномётов. Так гармониты обозначали, что объект обезврежен.
Коломиец щёлкнул языком – ползун ему сильно досаждал. Капитан с радостью бы его располовинил – но в запасе было только три сквал-ракеты. И они пошли на цели покрупнее.
Бой затихал – гармониты знали песнь войны назубок и исполняли её слаженным оркестром. Трикони, которым музыку заменял автобит, а оркестровку – могучий децибел, за ними просто не поспевали.
Когда-то гармонитов пытались звать ангелами войны. За что и получали чувствительный удар: гармониты не любили узких специализаций и дешёвых метафор. И себя они так тоже не называли. Это люди придумали такое имя далеко зашедшим последователям метафизической позиции Трёх Источников.
Вобрав в себя учение Бахаев, Путь алмазных колесниц, моральный кодекс строителя коммунизма и ещё множество трудов по всестороннему развитию, эти люди положили гармонию в основу своей жизни.
Поэтому с гармонитами было удобно разговаривать – они думали за двоих. Но чтобы понять их, требовалось прилагать усилия. Делая поправку на другие ценности. Зато любая область, в которую приходили гармониты, резко набирала силу и мощь. И военное дело не было исключением.
Так что когда всё повисало на волоске, когда ещё минута – и полетят отмучавшиеся бойцы толпой к райским вратам – гармониты приходили и с успехом завершали любой огневой контакт. А что не сразу – так им нужен оптимальный момент, чтобы явить несведущим оптимум мировой закономерности.
Эффектно, но неприятно.
За бронеползом обнаружился заклиненный десантник с разрезами в бортах, в которые как раз пролезал триконь. Они и жались испуганно к мятому днищу. Коломийцев дал трассер над головой – трикони дёрнулись и подняли руки.
Из ниоткуда вынырнул гармонит, дал одному из триконей в лоб, и вырвал из его руки грязную гранату для церемониального самоподрыва – обряд глупый и бесполезный, но звучный и привлекательный.
Собственно, как и весь Культ.
Культ Кача Ки(т)ча. ККК или «триконь». Когда-то – сетевое сообщество одиозности и воинствующей серости, ныне – квази-государство, религия, и ещё много других квази, охватывающих большую часть населения планеты.
О неизбежности расслоения человечества на расы и угрозе личной деградации при общем прогрессе предупреждали давно. Но все предупреждения вязли в нигилизме и попустительстве, пока Культ из интереса не стал образом мыслей.
Причинами разложения объявили неумеренную геймификацию сознания, формальные методы обучения и скороспелый закон о просветительстве, но кому от этого стало легче? Всё равно людей, верящих в хиромантию и плоскую Землю, стало больше, чем тех, кто знал логарифмы и отличал Монэ от Малевича.
Атаки на прогресс были всегда. Леность ума и гонение изменений иногда овладевало целыми народами. Но они быстро слабели и уступали место тем, у кого со здравым смыслом было лучше.
Но на этот раз человечество перехитрило само себя. Полностью автоматизировав материальное обеспечение, оно больше не могло упасть ниже определённого уровня комфорта. И если для прогресситов это стало освобождением от быта, то Культу оставалось только развлекаться. Ну и тешить самолюбие своих кардиналов.
Сам Культ так бы не разросся.
Человечеству пришлось отгородиться от Культа не от хорошей жизни. Иначе этот ползучий хаос в человеческом обличье поглотил бы последние ростки разумного, доброго и вечного. Тлен лез во все щели – ведь для его победы достаточно было плохо думать и толсто чувствовать.
И в эти неопределённые времена гармониты стали примером того, что Культ – не приговор. Человечество уже могло в космос, и нормальным людям было куда отступить. Культисты же в небо смотрели редко и в основном с гоготом.
Можно было вычеркнуть Землю из истории – вместе с Культом. И этим признать своё бессилие перед самым большим и глупым провалом за всю историю.
Был вариант попытаться истребить Культ. Огромный шаг назад, но человечество вернуло бы себе свою колыбель – пусть местами и обугленную.
Но не без вмешательства гармонитов возобладал старый путь – делать мир лучше и добрее. Защищая природу, историческое наследие, поселения, а иногда – и самих культистов, когда те увлекались. Ресоциализируя тех, кого удалось из Культа изъять.
Получалось медленно и трудно – воспитуемые отчаянно не хотели усложнять себе жизнь, думать над сложными вещами и восхищаться природой без ругани. Пока образованных были сотые процента от общей массы, но в целом свет в конце туннеля был. Главное – не ожесточаться и помнить, что трикони – это всё-таки люди. Жестокие, глупые, шумные, злые и некрасивые – но всё же люди. И их надо учить и воспитывать.
Давая иногда по рукам.
Теоретически Коломийец был с этим согласен. Пока его не пытались истребить особо заскучавшие пёрлы мироздания. Тут бывший микробиолог ощущал… некоторую утрату гуманистических идеалов.
Впрочем, это быстро проходило.
Гармонит протянул капитану конфискованную гранату, отдал честь и растворился в линзе телепортатора. Красота в очередной раз спасла мир, оставив уборку на уцелевших.
Впрочем, Коломийец был не из обидчивых или брезгливых. Он подкрутил костюм, вздохнул и качнул стволом в сторону садящегося транспортника Просвещения:
– Ну что, обезьяны? Пошли становиться обратно людьми.
