Владлен Лядский
Потребность писать
Предисловие
Почему я вообще взялся за этот текст?
Очень просто – на меня напали буквы. Я только-только закончил свою этапную работу и пребывал в вынужденной растерянности. Пока книга отлежится, пока пойдут первые отзывы… в общем, дело небыстрое. А потребность-то осталась – по причине привычки выделять туда энергию.
И прямо с утра меня плотно обступают слова. А между ними бегает блестящая и светящаяся идея – написать о том, как писать книги. Сопротивляться вдохновению вредно для здоровья, и я двинулся по потоку, время от времени останавливаясь – чтобы открыть записную книжку и записать опорный момент.
Но природу не обманешь. И через пару дней с совершенно левого борта до меня подтягивается знакомый человечек. У него приступ творчества к празднику. И ему срочно нужен толковый совет о письменности.
И смотрю я на его совершенно возмутительный текст и думаю, как бы потактичней отозваться, чтобы и против правды не погрешить, на личности не перейти, творчалку ему не отломать и свой критический глаз не мылить сверх положенного.
На самом деле – вполне себе обычная задача.
Ну отработал по формальным признакам, правки отослал и забыл. Всё, можно жить дальше. Ан нет, из него дальше прёт творческая пена. Выливать на такой простодушный энтузиазм ведро холодной воды было бы непедагогично. И я задумался – а не совместить ли полезное с ещё более полезным? Окажу ему посильную помощь на правах старшего опытного товарища, а чтобы материал не пропадал зря – совмещу с уже записанным.
Сейчас он пока делает самые первые шаги. И я не уверен, что он сможет пройти до конца этот курс молодого бойца. Но как говаривал товарищ Гоблин – будем посмотреть.
Предупрежу сразу – я не матёрый мэтр, у которого своих книг уже большая полка. У меня текста наберётся максимум на высокую стопку, из которой половину не тематическому читателю показывать не стоит. И потому я ещё не забыл – как оно там, в самом начале, когда «Привет, мир» уже сказано, а мастерство даже близко не старается наступить. И за прошедшие… ой, лет так двенадцать, кое-что о выращивании писателя в себе я тоже понял.
Чем и хочу теперь поделиться.
Ещё три момента и перейдём уже к сути.
Первое. Я часто цитирую фразы, подходящие к месту. Но отнюдь не всегда помню их авторов. И мне хронически лень проверять, кто, где и что первым сказал – ибо не литературовед. Так что эта книга может оказаться почти чистым и невольным плагиатом. Мне лично – без разницы. Докапываться до первоисточников – дело филологов. Моё дело – складно складывать слова в предложения и по возможности не съезжать с темы.
А я это дело люблю.
Второе – буду обращаться к тебе на «ты». Если уж ты взялся это читать – наверно, оно тебе надо. Значит, ты в положении неофита, а я в положении малость хулиганистого посвящённого.
Ну и третье – здесь нет никаких намёков и двойных днов. Меня и так часто понимают неправильно, так что если я что и сказал – это я и имею в виду. И не надо экстраполировать.
Ах да, ещё – это не истина в последней инстанции. Я могу рассказать только то, что известно мне. Ну и ещё на что-то случайно намекнуть. Не более.
Часть 1. Курс молодого бойца
Брифинг и медосмотр
Потребность писать. Класть прихотливую строчку на чистый лист. Творить и конструировать, жечь сердца глаголом и инженерить души человеческие. Такое желание хотя бы раз посещало почти каждого человека.
Это заложено в наш биологический вид. Обобщать жизненный опыт, облекать его в усвояемую оболочку, а иногда, всплывая над реальностью, предсказывать будущее и создавать принципиально новые вселенные, в которых будут радостно плескаться таланты попроще.
Кто-то попадает в эту среду после детского сада, кто-то приходит в поисках заработка. На кого-то, вроде меня, это падает как кувалда, успешно оттесняя другие интересы в жизни. И сидит прочнее занозы, терпеливо дожидаясь своего часа.
И тут хорошо задать бы вопрос – человече, а ты вообще понимаешь, во что ты хочешь ввязаться? Это не будет просто, это не будет быстро, это будет изрядно разочаровывающе.
Иногда это даже может быть больно – хотя бы потому, что не всем прототипам нравятся, как их отражают в тексте. Это не принесёт тебе большой славы и денег. Единственный бонус – в случае успеха удастся вписать себя в историю, пусть и совсем мелкими буквами.
Так о тебе вспомнят хотя бы литературоведы из будущего.
Но есть ещё одна проблема – писатель – это не профессия. Это состояние души. Нельзя просто так взять, отучиться в школе юных поэтов, поступить в институт молодых творчеств, после чего защитить работу на тему «влияние роковых женщин на вдохновение у писателей старше тридцати» и получить яркие корочки «податель сего есть великий писатель Земли Русской».
Так это не работает.
Нет, есть учебно-литературные заведения, где ты можешь обучиться ряду полезных и важных навыков, наделать много практических работ, получить качественный взгляд со стороны и всё такое. Но писателем это тебя не сделает.
Писательство – это способ обобщения имеющегося творческого наследия для передачи неблагодарным современникам и ещё более неблагодарным потомкам. А сидя ровно в мягком кресле перед монитором, камином или письменным столом, дома, в кабинете или аудитории ты наживёшь себе только геморрой. За впечатлениями надо выходить наружу, искать, трудиться, переживать и даже рисковать жизнью. А значит, надо было иметь занимательное детство и юность, да и сейчас быть морально готовым выйти из зоны комфорта искать себе сложностей в жизни и… – ну что найдёшь, то твоим материалом и будет.
Проще всего, конечно, хронисту (или хроникёру – не помню, как правильно). Сочинять ничего не надо, придумывать ничего не надо, слова подбирать тоже не обязательно. Пиши, что вокруг происходит в связном виде, не греша против правды – и отлично. Ходи себе спокойно по улицам, читай газеты, заглядывай в эти ваши интернеты – и компактно записывай на манер дневника. Сложностей немного, но и шансов на читателя у тебя два с половиной на миллион.
Хочешь признания – изволь потрудиться.
Певец должен вчувствоваться в свою песню, актёр – вживаться в свою роль. А тебе придётся взять на себя сложную задачу вчувствоваться, вживаться и проживать жизнь за многих персонажей. Конструировать для них вселенные, выстраивать сюжет и переплетать линии судьбы причудливейшим образом.
И быть готовым, что твои ухищрения со свистом пролетят мимо читателя.
Тебе предстоит долго и старательно подбирать, шлифовать, затачивать и смазывать свой творческий инструментарий. Искать слова, выдумывать метафоры, конструировать ключевые фразы и разбрасывать смысловые крючки по углам.
Есть, конечно, шанс, что ты уродился той крайне редкой породой, что может творить прекрасные вещи, не задумываясь, ибо вложено это в тебя природой. И фамилия твоя достойна стоять неподалёку от Рафаэля и Есенина.
Ну или хотя бы Васи Ложкина.
Но это, скорее всего, не так. Для подавляющего большинства проникновенный текст – плод немалых усилий и что самое обидное – немалого времени. Почти невозможно стать хорошим молодым писателем.
Исключения крайне редки.
А как же Аркадий Гайдар или Николай Островский? Ну не надо. Ознакомься с их биографиями поплотнее, и ты не согласишься меняться с ними местами для того, чтобы стать культовым советским писателем. Да и не каждому достаётся возможность жить в эпоху гражданской войны. И потом ещё остаться в силах это правильно переработать.
И даже пройдя сквозь все эти сложности, вполне может оказаться, что читатель тебя не воспринимает.
В упор.
А это могучий и подлый удар, от которого ломаются даже уверенные в себе. Причин для этого может быть масса.
Например, текст оказался плохим или в нём было слишком много (или слишком мало) ярких и новых идей. Хотя ты готов отдать всю нижнюю челюсть (чужую) за то, что текст прост и ясен как слеза младенца, а его доступность сравнима с прописями. Может, это и так. Но есть нюанс…
В первую очередь в нашей неинтересности виноват забавный парадокс: писатель всегда находится в более выгодной позиции, чем читатель.
Читатель из нашего текста знает только буквы, немного больше фразы и словосочетания. Что он там из него себе навоображает – ещё большой вопрос. Писатель же знает всю историю, со всеми боковыми её ответвлениями, черновиками, альтернативными сценариями и потаёнными причинами. Для него раскрыты все умолчания. Чаще всего он даже знает ответ на вопросы, которые стоят в тексте.
Он вырастил в себе это дерево и чувства его могут разделить лишь самые двинутые фэны, которые могут прорастить в себе этот росток в ту же икебану, который создал в себе он. Но тут уже писателю легче, чем им. Он его вырастил, пересадил в книгу и всё. Как говорил Бараш – «я своё отстрадал».
Внутри остаётся ощущение пустоты и дырки в ментальности, куда сыплется всякий смысловой мусор. Со временем она затягивается и можно уже как-то жить дальше. Фэны же продолжают ходить с этим деревом в менталитете, зацепляя кроной прохожих на улицах.
Что это? Правильно, метафора.
Это я всё к тому, что слишком слабонервные, нетерпеливые и легковпечатлительные в ремесле не приживаются. По одной простой причине – нельзя просто так взять и проснуться писателем. К этому надо придти. А по дороге ещё и работать над собой и своим стилем.
Ещё одна причина этим не заниматься – решения. Есть такой анекдот:
«Приходит человек к психологу и говорит:
– Доктор, у меня проблема. Я работаю сортировщиком апельсинов. Их нужно разделять на три вида – большие, средние и маленькие.
– И в чём проблема? – спрашивает доктор.
– Мне каждый день приходится принимать решения, решения, решения!»
И тебе, как писателю, тоже придётся принимать решения. На левой или на правой щеке у героя будет шрам? Будет ли шрам вообще? Повлияет ли это на дальнейший сюжет и если да – то как? Нужно ли разворачивать эпизод про то, как герой прошёл по улице или можно отделаться одной строчкой «Светило солнце. Щурясь на него, Арсений прошёл все три квартала». И действительно ли героя нужно называть Арсением? Или пусть дальше живёт Мурзиком?
Кто-то скажет, что это всё загоны на ровном месте и настоящий писатель определяет это на автомате. Отчасти это правда. Но решения всё равно принимать надо. И это сильно утомляет. Потому что чем детальней и вдумчивей ты работаешь над ситуацией, тем большее значение приобретают мелочи. И вот тут решения надо принимать пачками. Особенно если воображение нагло дрыхнет, и его приходится заменять конструированием и подбором.
А чтобы жизнь совсем мёдом не казалась, напомню об наших эффективных конкурентах – музыкантах, игроделах и блохерах. Порог входа туда существенно ниже, хотя и процент тех, кто достиг успеха, тоже очень невелик. К тому же музыканты могут переиначивать старые мелодии, игроделы – перепаивать старые механики, а блохеры снимать реакции и диссы на всё это безобразие. А нам извольте напрягаться и выдавать высокий процент антиплагиата – как формального, так и реального.
Потому что фильмы, ролики, игры или музыка оставляют гораздо меньше пространство для фантазии. Нет, не той, которая от вдохновения. Та, которая заставляет домысливать и достраивать. В этом мы стоим в куда более неудобной позиции, чем остальные творцы.
Тогда зачем вообще городить весь огород, если читатель всегда будет воспринимать твой впечатлений гораздо беднее, кривее, ленивее и хуже, чем это сделал ты? На то есть две причины.
Технологии развиваются и возможно, со временем, будет изобретена аппаратура, позволяющая передавать сложные мысленные построения во всём оттеночном многообразии. И вот тут мы вдосталь отыграемся на художниках, осветителях и режиссёрах-постановщиках. Потому что мы это всё плюс сценарист и цензор.
Они и рядом не валялись с нашей мультифункциональностью и универсальностью.
Но это будет сильно когда-то. А до тех пор считай себя мобилизованным тащить флаг культуры, чтобы потомки не занимались мыслепередачами типа «ем яичницу пальцами» и «как мы сегодня славно потрахались».
А они скатятся. Они это дело любят. Чуть отвернёшься – а они уже опять простейшие реакции демонстрируют. Впрочем, мы этим тоже грешим. Но художников оценивают по лучшим работам, а мир делится отнюдь не только на добро и зло. Но ещё и на хаос.
Но это тоже не по теме.
Так вот, кроме обязанности по обороне культуры от Харламова и ему подобных есть ещё один довод занятий писательством. Это весьма элитное хобби, которое по карману почти всем (в отличие от гольфа и тенниса), но вот минимальный порог ума здесь весьма высок. И если ты можешь позволить себе этим заниматься с результатом чуть лучше, чем у графоманов – можешь смело вешать себе на грудь значок «интересный и неординарный человек с богатым внутренним миром».
А теперь обратно к минусам.
Творчество – штука неблагодарная. Делать ставку только на неё – так же опрометчиво, как и в казино поставить всё на зеро.
Особенно если оно только что выпало.
Поэтому, хочешь ты того или нет, придётся иметь ещё какую-то профессию. И жить ей. Или какой-то другой. Писатель вообще существо многоцелевое. Ещё он должен быть многоповидавшим, многопережившим, иметь не один зарубцевавшийся шрам на сердце…
Что это? Правильно, приступ романтики.
Писатель отнюдь не обязан жить на свои гонорары. Для его творчества будет даже лучше, если их не будет вообще. Тогда его талант не будет загрязнён практическим применением и будет служить лишь высшему искусству.
Наверное. А может, нет. Писательство – вещь вообще странная. Твоё мнение может изменяться несколько раз буквально за несколько минут. Причём на вопросы судьбоносного характера.
А ещё может, что выстраивая цепь доводов для аргумента, ты вдруг с удивлением окажешься по другую сторону баррикад. И если для тебя это просто интересная неожиданность, произведение может этого потрясения и не выдержать.
Главное, чтобы эта борьба не выплёскивалась на страницы. Читателю совершенно необязательно разбираться в подоплёках нашей внутренней кухни. Как и любая другая пищевая промышленность, для свежего человека она малоприглядна.
Зато у тебя куда меньше шансов страдать в старости от Альцгеймера. И к сединам ты будешь иметь развитый навык сочинять, рассказывать и пересказывать внукам и правнукам интересные истории, которые они никогда не найдут в Сети. Поверь, это не так бесполезно, как кажется на первый взгляд.
Человек, умеющий сложить два слова письменно, эффективнее проходит сквозь процесс обучения и легче обучается слову устному. То есть какой-никакой, а навык коммуникации у тебя есть/быть/будет.
А это помогает в жизни.
Чуть не забыл. Ещё писательство даёт чувство интеллектуального торжества – самого редкого из всех разрешённых наслаждений. И это наслаждение со временем ничуть не ослабевает.
И если ты до сих пор не закрыл эту книгу и не сбежал, учти – я тебя предупредил.
Общие наставления
В основе любого писательства лежит какая-то проблема. Если нет проблем – тогда зачем вообще лишний раз людей теребить? Сиди в своём обустроенном мирке и не булькай.
Писатель в своём тексте (да, я не люблю слово «книга», потому как не отражает) отнюдь не решает эту проблему. Книга вообще проблем не решает. Она может служить рецептом, катализатором, руководством к действию. Но не решением. Решение – это процесс, а книга – форма материи.
Тогда зачем вообще писать? У, брат, когда Максим Горький взялся разбираться – а почему прототипы его героев живут в своих свинцовых мерзостях жизни, он пришёл к ужасающему выводу – они просто не знают, что можно жить как-то по-другому.
Вот это и есть наша общая задача – показать, что можно жить по-другому.
Логичный читатель скажет – но чтобы показать, что можно жить по-другому, наверное, сначала стоит показать, как живётся сейчас? Не это ли первостепенная задача писательства?
Молодец, правильно, садись, пять.
Это важная, но всё-таки подзадача. Смысл всё время говорить людям о том, что они живут плохо и неподходяще? Чтобы они жили ещё хуже? Конечно, сейчас тебе так может и не казаться, но произведения – это всё-таки вектор, куда-то ведущих воспринявших его людей.
Даже если это несерьёзная художественность.
И ты, возможный будущий писатель – создатель этого вектора. И если ты задаёшь общеотрицательный вектор, то не удивляйся, что в твоих читателях повышенный процент людей с суицидальными наклонностями.
Конечно, если создать сильноотрицательное произведение, в котором красной нитью проложена мысль «так жить нельзя!», найдутся немногочисленные личности, которые зададутся этим вопросом и возможно, даже на него ответят.
Возможно, даже с практическим эффектом.
Но что с остальными, которые так мощно думать не умеют? Они погрузятся в ещё большее уныние от общей безнадёжности. Ты же не сказал, как выглядит это «иначе», в котором жить можно.
Зато негатива хоть ведром черпай.
Мысль непростая, но и мы редко так глубоко плаваем. Просто помни, садясь писать – что ты ищешь подходы к какой-то проблеме, а не просто бумагу мараешь (даже если она на экране монитора).
Потому как писание без причины – признак графончины.
Ладно, над этим ты подумаешь на досуге. Сейчас к более приземлённым вещам.
Не открою Америку, если скажу, что начинающему писателю нужно много читать. Много читать. Очень много! И не копипосту в Интернете, а книги отобранных временем авторов. Разноплановые, разновременные и разножанровые.
Чукча не читатель, чукча писатель? Он – да, ты – нет. Ему можно, тебе нельзя. Национальную разнарядку на писателей нынче отменили и теперь нужно куда больше пыхтеть, чтобы тебя заметили.
Не говоря уже о такой вещи, как саморазвитие.
Так что придётся всё-таки читать. Не бойся, это не так страшно, как кажется. Со временем – привыкнешь. И возможно, что даже пристрастишься.
Это нужно хотя бы, чтобы заиметь привычку правильно расставлять слова по местам, а запятые – по тексту. Большей частью они – лишь инструмент демонстрации твоих грамматических познаний. Но иногда их расстановка очень важна для влияющих штрихов. Как щедрая щепотка кумина в фарш для чебуреков. Можно и без неё, но с ней чебурек заиграет новыми красками.
А если ты хочешь, чтобы твою стряпню потребляли, изволь готовить вкусно и по возможности – оригинально.
У тебя много конкурентов, использующих нечестные приёмы и берущих тебя подавляющим числом. Так что будь готов жить в условиях вечного давления фаст-фуда, ролльно-пиццевых курьеров и «Магнита» шаговой доступности.
Но и на твоё крафтовое пиво можно будет найти потребителя. Главное, чтобы оно действительно было ярким и богатым на вкусовые ощущения.
Всеобщая грамотность, распространение Интернета и гаджетов к нему вызвала из небытия множество пустомелей и хайпожоров. Они занимают наше жизненное пространство, плавают мелко, а информационного мусора производят неоправданно много.
Несколько раньше это постигло фотографов, когда появились цифровые мыльницы и приличные камеры на телефоне. Посредственность попыталась подвинуть искусство. Пострадала от этого в первую очередь сама посредственность.
Потому как трудно подвинуть то, что находится в другой плоскости от тебя.
Но всё равно это не решает вопроса. Спроси себя – какова ценность сделанного сегодня селфи? Для чего нужен видеоотчёт о прошедших праздниках на шашлыках? Для чего нужно обновлять статус в соцсети?
А они же все… – скажешь ты.
Что? Что?! ЧТО?!! Запомни, дитятко: ты – это не они все. Писатель не имеет права кивать на толпу. Толпе можно делать глупости, не задумываться о последствиях и матюкаться через слово. Это их крохотные привилегии. Поделённые на каждого отдельного участника и дающие в итоге мизер на тузах. Ты же обязан взять куш даже при беспородной швали на руках.
Ты же за себя отвечаешь. Ты себя осмысляешь. Если ты делаешь глупости – потом ты делаешь из них выводы. Потому как если ты этого не делаешь – то какой ты, к лешему, писатель?
Правильно, никакой. А таких и так пруд пруди.
Ладно, что-то я разошёлся. Запомни:
Слово – это твой инструмент. А инструмент нужно: а) иметь, б) беречь, в) использовать по назначению.
Если ширкать напильником об напильник, будет много ярких искр. Но напильники от этого быстро придут в негодность.
Это будет и с тобой, только с той разницей, что у тебя запас напильников строго ограничен. И что самое противное – их точного количества ты не знаешь. Может, хоть год непрерывно уширкивайся, а может, тебе только один предназначен. Как и ключ на 13.
Зато сразу пять токарных станков.
Я это всё к чему – слово надо взвешивать. И думать, куда его лучше всего будет уложить. Это как огромная, на десятки тысяч элементов, смальтовая мозаика. Набор деталей ты определяешь сам, конечную картину – тоже, а общее воздействие на зрителя зависит от твоего мастерства, таланта, аудитории и времени.
И если ты разменялся на дешёвое сырьё необструганных слов, не удивляйся, что место твоему тексту – на полке в выставке «наши руки не для скуки». Да-да, езда на неподкованном таланте быстро выматывает и загоняет лошадь. Кто? Правильно, ты этого не знаешь, это малоизвестная древность. Борис Штерн, «Записки динозавра».
Что, страшно? Ничего, со временем привыкнешь. Тут глаза боятся, а руки – откуда сам вырастишь. От тебя зависит гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.
Идём дальше.
Чувство слова – непременный атрибут настоящего писателя.
Ну а как ты хотел? Если сапожник ходит в просящих каши башмаках, то к нему возникает много вопросов. А если автомеханик не может полдня завести свою ласточку – это тоже кое о чём говорит. Устно косноязычный (если, конечно, это не результат травмы) писатель – наверняка плохой писатель.
Конечно, письменное слово идёт более гладко, чем устное. Его ловить не надо, оно уже тут, на бумаге сидит и не чирикает. Его можно перечитать и раз, и два, прочесать мелким гребнем, разложить по полочкам и особо компактно упаковать.
Зато к устной речи требований меньше. В любом случае, порой полезно остановиться и подумать – а это ли слово нужно к этому месту, или всё-таки поискать ему синоним. Или вообще перестроить всю фразу, потому что по ней взгляд едет как по ржавой тёрке.
Мерзость. Не представляй.
Давай о другом. А это у нас Станиславский и его сверхзадачи. Ещё раз не открою Америку, если скажу, что самые пробирающие произведения пишутся в периоды великих потрясений. Так что если у тебя не получается склепать шедевр – это не так страшно. Возможно, что просто время нынче такое спокойное.
Ну или ты не там ходишь.
А всё почему? Потому что писатель, когда пишет, исполняет социальный заказ. Он может его осознавать, не осознавать, отрицать или искать. Более того, он даже может его сам себе формировать.
Где тут проходит грань между самоубеждением, влиянием рынка и ноосферой, я не скажу. Просто есть социальный заказ и всё. Без него у тебя не особо задастся – потому что тебя никто толком не поддерживает.А на чистом любопытстве и писчем спазме далеко не уплывёшь.
Конечно, высший шик – это когда ты начинаешь ловить сигнал из ноосферы, и твои письменные предсказания начинают сбываться, пусть и с недохлёстом. Но это мало кому выпадает. Да и небезопасно это – быть пророком в своём отечестве.
Так что не удручайся, если не получается проникновенно до самых печёнок. Самая выразительная книга, которую я читал, занимает едва тридцать страниц, является результатом наблюдений всей жизни и стоила автору её остатка.
Мы размениваем свежесть впечатления на мастерство сложения слов и качество передачи чувства. Мы меняем потенциал и тепловую энергию души на кинетику слов. И в общем, ничем радикально от тех же учёных не отличаемся.
Те же граммы добычи – годы труды. Кто? Правильно, Маяковский.
Да, к слову о птичках.
Не прессуй читателя.
Все эти вызовы прогрессивной молодёжи ретроградному и прогнившему обществу, ультрамодернизм и послезавтрашнее новаторство… ой, сколько раз это всё было. И остались от всего шума отдельные столпы вроде Маяковского пополам с Есениным и их формой стихосложения. Ну и всякие неприятные типы вроде Олеши.
Поиски себя и новых направлений в искусстве – это хорошо. Но очень часто за ними скрывается такая неглубокая, в два пальца, мысль и такая простая мотивация, что аж противно. И все твои попытки выпендриться и вывернуться мехом наружу приходится воспринимать ни в чём не повинному читателю.
И при всём этом, во многом писатель – это человек, которому не с кем поговорить. К нам приходят разные мысли – большие и маленькие, добрые и страшные, хорошие и не очень. Но все они приходят к нам до ужаса невовремя. И наш внутренний сдерживатель не позволяет дёргать по таким поводам невиновных окружающих.
Но мысли-то никуда не деваются. И мы остаёмся один на один со своими страхами, опасениями, надеждами, решениями и противоречиями. И не в силах сбросить напряжение на других, сваливаем всё это в котёл и варим из этого суп с переменным набором ингредиентов. И время от времени заливаемся демонически хохочем, подбрасывая туда горсть толчёной жабы.
Ну или сухариков.
А потому, во многом писатель – тот ещё психотерапевт. В первую очередь – для самого себя. Он ловит собственные страхи, придаёт им форму и мощь. И только они, радостно урча, примеряются развернуться по полной, как их ловят, приколачивают гвоздями к определённым обстоятельствам и выпускают в клетку выдуманного мира.
После чего выставляют весь этот паноптикум на потеху публике.
Да, поэтому так важно при прочих равных выводить текст к хэппи-энду, пусть даже относительному (отличительный знак русской классической литературы, если что). Ты же не хочешь, чтобы твой паноптикум вырвался на волю?
Концепцию, надеюсь, ты уловил. Перейдём к подробностям.
