Владислав Морозов
Охотник на попаданцев
Я присмотрелся к домишку на перекрёстке. На его казённую принадлежность чётко указывали тянущиеся к нему от ближайших придорожных столбов телефонные провода и припаркованная рядом легковая машина, округлая, немного похожая на нечто среднее между «Фольксвагеном Жуком» и «Москвичом-407». По-моему, это был «Вартбург» восточногерманского производства, с радиоантенной, мигалкой и «матюгальником» на крыше, покрашенный в характерные зелёно-белые цвета народной полиции ГДР. На зелёной двери машины просматривалась белая надпись «Polizei», а на белом капоте – чёрные буквы «Volkspolizei» и красно-жёлто-чёрная эмблема.
Потом из-за угла домика вышел типичный восточногерманский дорожный «народный полицай» в светло-сером (почти белом) широком плаще с капюшоном, фуражке с белым чехлом и зелёным шнуром, чёрных перчатках и начищенных сапогах с по-пижонски собранными в гармошку голенищами. В руках у полицая была полосатая палка, вечная подруга и кормилица гибэдэдэшников из нашей реальности.
Полицейский обвёл дорогу скучающим взглядом, потом обернулся и что-то сказал. Из-за его спины появился второй полицейский, немолодой, сутулый, в круглых очках и такой же, как у первого, фуражке с зелёным шнуром и широким серебристым кантом на погонах. Этот представитель закона был в обычной, напоминающей вермахтовскую цветом и покроем шинели, а поперёк его груди висел на брезентовом ремне автомат ППШ-41 с дисковым магазином. Полицейские о чём-то заговорили. Услышать их с такого расстояния я, разумеется, не мог, а читать по губам, да ещё и по-немецки – увольте, легче сразу застрелиться.
Для себя я решил, что встречаться со здешней полицией до момента, пока она не устроит масштабную облаву персонально на меня или когда все столбы и заборы украсит изображение моей физиономии с подписью «розыск», всё же не стоит, тем более что такие же посты или патрули просто обязаны были быть и в городе, куда я сейчас шёл.
Отойдя подальше туда, где с полицейского поста меня категорически не смогли бы увидеть, я перебежал дорогу, дождавшись отсутствия машин.
Хотя движение было довольно слабое. Уже миновав шоссейку, я увидел из-за кустов, как в сторону Карлсруэ медленно проехал большой автобус зализанных очертаний, чем-то похожий на наши «ЗИЛы» или «ЛИАзы» тех времён, вполне опрятный, красно-белой расцветки. За стёклами салона были видны лица многочисленных пассажиров.
Потом в обратном направлении с тарахтящим звуком проехало нечто ну очень мелкое, на трёх небольших колёсах, отчасти напоминающее утюг. Зелёный цвет кузова, две торчащие прямо под водительским стеклом лупоглазые фары и округлые крылья-обтекатели передних колёс придавали этому транспортному средству сходство с жабой. При этом внутри этого агрегата, под прозрачной крышей покачивались друг за другом очень довольные физиономии водителя и пассажира. Когда диковинная таратайка скрылась из виду, я наконец вспомнил, что это такое было.
С конца 1940-х и вплоть до начала 1960-х годов насильственно демилитаризованные бывшие заводы «Мессершмитта» в Западной Германии, которым было категорически запрещено строить самолёты, с немалым коммерческим успехом клепали такие вот трёхколёсные то ли мотоколяски, то ли малолитражки, которые назывались «Мессершмитт» KR175 или KR200. Эти рассчитанные на двух человек (при этом водитель сидел практически между ног пассажира) машинки имели вместо привычной баранки «рога» типа мотоциклетного руля и откидывающуюся в сторону вместе с бортом крышу «салона». Кажется, именно такую тачку, по сравнению с которой наш полузабытый горбатый «запор» или какой-нибудь польский «Фиат-500», он же «Малюх», выглядели прямо-таки лимузинами представительского класса, я и увидел накануне на дороге издали. Только та была белого цвета. Что же, по крайней мере, раз эти супермалолитражки производятся и у здешних обывателей есть возможность ездить на личном автотранспорте (прежде всего это касается горючего), значит, вокруг всё действительно не так уж и плохо…
Я опустил бинокль и с оглядкой двинулся дальше, в сторону города.
Через километр или полтора вдоль дороги наконец потянулись отдельные крайние дома городка. Первый из них был пустой коробкой без крыши и окон, хотя следов пожара или каких-либо разрушений на этом здании не было заметно. Скорее дом просто пришёл в запустение и его по какой-то причине частично разобрали. Остальные здания имели вполне жилой вид, но подходить к ним близко я не рискнул.
Потом уже на самом въезде в город мне встретилась бензоколонка.
Подходя к ней по обочине дороги, я решил не таиться и постарался придать своей персоне скучающий вид, но, как оказалось, зря старался. Когда я поравнялся с бензоколонкой, увидел, что она закрыта. Света в кассе с опущенным окошком не было, колонки и украшенная табличкой с натрафареченной немецкой надписью «Закрыто» застеклённая входная дверь были заперты на висячие замки. Но заперты недавно. Скорее всего, рабочий день уже закончился. В конце концов, я здешнего времени не знал (на моих нарочито безликих и подобранных специально для такого случая, оформленных под середину прошлого века китайских наручных часах стояло время нашей «реальности отбытия» – 0 часов 43 минуты, то есть категорически не соответствующая времени моего прибытия ночь), как не знал и дня недели. Вдруг 25 апреля в этом году было воскресеньем, а значит, выходным днём?
Сама бензоколонка очень сильно напоминала виденные мной в фильмах 1950–1960-х гг. Разве что здесь практически не было рекламы – только над въездом на бензоколонку торчал на двух столбах выцветший рекламный плакат с красно-жёлтой раковиной нефтяной компании «Шелл», да и то, похоже, только лишь потому, что у кого-то здесь просто не дошли руки залезть и снять его.
Зато у кассы висело написанное типографским способом, крупными немецкими буквами объявление, которое относилось уже явно к новейшим временам.
Я сумел разобрать, что в нём говорилось, в частности, о том, что бензин владельцам частных автомобилей и мотоциклов отпускается только после предъявления удостоверяющего личность документа, а также о том, что при отсутствии выданных государственными учреждениями талонов на топливо разовая норма отпуска бензина на одно транспортное средство составляет не более двадцати литров в одни руки. Пониже было сказано, что к оплате принимаются любые европейские денежные знаки, кроме английских, португальских и американских. Стало быть, хотя психологический момент для заправки автомобилей ослиной мочой ещё не настал, некоторые объективные трудности со снабжением здесь всё-таки имели место.
Это было вполне понятно. Собственно, никто и не говорил, что будет легко.
Пока я читал объявление, мимо медленно проехал зелёный грузовик ЗиС-151 с круглой эмблемой Национальной Народной армии ГДР на двери водительской кабины и наглухо зашнурованным брезентовым тентом на кузове. Ещё одна примета времени. Интересно, откуда в армии здешнего ОВД поступают эти ЗиСы, если от производящего их автозавода, по идее, должны были остаться одни воспоминания? Или это старые запасы?
Между тем подошвы моих кирзовых сапог топали по аккуратным булыжным мостовым. При ближайшем рассмотрении Кайзерштейн смотрелся вполне обычно. Я почти уверен, что абсолютно аналогично этот городок выглядел и до Первой мировой войны (только тогда вместо автомобилей по улицам должны были проезжать конные повозки), и в начале XXI века (в этом случае отличие будет в мобильниках и айфонах в руках у обывателей и обилии арабских и темнокожих физиономий на улицах). В Европе за последнее столетие вообще мало что изменилось, хоть внешне, хоть внутренне.
По сторонам улицы, по которой я шёл, тянулись двух- и трёхэтажные каменные дома с аккуратными фасадами и парадными, под красными черепичными крышами с жалюзи на окнах. Там, где жалюзи были открыты, за стёклами можно было рассмотреть занавески и цветы в горшках.
Следов пожаров, обстрелов, бомбёжек или уличных боёв мне не попалось ни разу, а вот наглухо запертые на висячие замки и лишённые вывесок помещения на первых этажах зданий, где вполне могли размещаться магазины, лавки или какие-нибудь конторы или учреждения, мне по дороге встречались многократно.
Впрочем, открытых магазинов и лавок мне навстречу тоже попалось достаточно. Судя по вывескам типа «Brot», «Мilchwaren» или «Lebensmittelgeschaft», это были в основном продуктовые торговые точки. В одном месте встретилась мне и интернациональная вывеска «Kafe».
Заходить куда-либо я, естественно, не рискнул, хотя всё было тихо и местных обывателей мне по дороге встретилось немного.
Сначала навстречу мне прошёл солидный гражданин с портфелем, в светло-сером плаще, при галстуке и модной для тех лет шляпе с узкими полями. Потом из переулка вышел и перешёл улицу передо мной молодой парняга в тёмных брюках, коричневой замшевой куртке и надвинутой на глаза кепке.
Затем навстречу мне по другой стороне улицы прошла симпатичная женщина лет тридцати, одетая в кремовое лёгкое пальто чуть ниже колен, светло-серые туфли и конусовидную, слегка похожую на колокольчик шляпку, примерно того же цвета, что и обувь. Дополняли картину коричневая сумочка на её плече, светлые перчатки и большая матерчатая сумка (с такими примерно в эти годы ходили за покупками домохозяйки по всему миру) в правой руке.
Вот за что люблю ту эпоху, примерно с конца 1950-х – женщины тогда действительно были похожи на женщин и одевались не просто по моде, а красиво, так, что глаз любого встречного мужика радовался. Бывает, даже на наших, советских фото тех времён (а у нас по части хорошо одеться тогда всё-таки было неважно) нет-нет да и попадётся какая-нибудь красавица, в холодное время года вышедшая на улицу в пальто с меховым воротником и в туфлях на шпильке. На фоне нынешних, пялящих в любое время года дурацкие штаны и прочий унисекс и из-за этого не похожих ни на что баб мода 1960-х, пожалуй, выглядит чем-то инопланетным и, увы, уже недоступным. Именно поэтому я старые фильмы и сериалы (даже относящиеся к 1980-м годам) иногда пересматриваю с удовольствием…
Между тем женщина скрылась за углом, а мои размышления прервало тарахтение мотора. И через минуту мимо меня проехал светло-серый мотороллер марки «Веспа», за рулём которого сидела курносая деваха, одетая в стиле эпохи – волосы аккуратно убраны под красную, в белый горошек, косынку, длинная оранжевая куртка до середины бедра, укороченные брючки в обтяжку и чёрные лаковые туфли на небольшом каблуке. Никакого внимания на меня эта «мотоледи» не обратила (даже не посмотрела в мою сторону), впрочем, как и все, встреченные мной ранее прохожие.
На меня опять накатил приступ лёгкой ностальгии – вдруг вспомнил, что сто лет не видел мотороллера. Во времена моего раннего детства, в конце 1970-х – начале 1980-х, по улицам моего родного Краснобельска ещё ездили вот такие штуки. И обычные, типа той же «Веспы» (вроде бы, если я ничего не путаю, в Советском Союзе существовали мотороллеры марок «Тула», «Вятка» и «Электрон»), и трёхколёсные грузовые, которые назывались «Муравей». А потом все они вдруг резко исчезли, вместе с СССР и социализмом, и теперь мотороллеры у нас в стране можно увидеть разве что в музеях да на каких-нибудь выставках автомотостарины. Ладно, если будет время – покатаюсь…
Однако какие выводы можно было сделать на основе моего хождения по улицам? Люди вокруг были вполне нормально одеты, выглядели и вели себя вполне адекватно. Во всяком случае, никто не поднимал паники и не бежал сломя голову за полицейским или армейским патрулём.
На углах некоторых домов я заметил слегка колыхавшиеся под ветром флаги. Трёхцветные чёрно-жёлто-красные с круглым гербом в виде молотка и циркуля с венком из колосьев по центру, государственные флаги ГДР и красные флаги с интересной, полузабытой символикой. По центру в овале две сцепленные в рукопожатии пятерни (либо нарисованные жёлтым контуром на флаге, либо в белом овале с синей окантовкой и какими-то буквами по краю на фоне красного знамени, при этом сами руки были жёлтого цвета), а выше и ниже эмблемы жёлтая надпись «Sozialistische Einheitspartei Deutschland». Ага, стало быть, это было партийное знамя СЕПГ, немецкой компартии из ГДР. Кое-где дополнительно висели ещё и синие флаги, где по центру был изображён щиток с жёлтым восходящим солнцем на синем фоне, над которым на чёрном фоне желтели три буквы «FDJ». Это тоже было смутно знакомо – официальный флаг Союза свободной немецкой молодёжи, гэдээровского аналога нашего комсомола.
Для меня интереснее было другое: а с чего бы это вдруг весь город украшен флагами? По случаю моего прибытия?
Я припомнил кое-что из прошлого и мысленно ругнул себя за дырявую память – ведь на дворе 25 апреля, а значит, скоро Первомай, который в ГДР всегда отмечали достаточно широко.
Видимо, основательные немецкие коммунисты имели привычку готовиться к празднику международной солидарности трудящихся, что называется, «с запасом».
Согласно данным мне работодателями инструкциям, мне надо было выйти на площадь с кирхой (или это у них здесь было чем-то большим, вроде, скажем, собора?), а затем свернуть в первый переулок налево.
До места поворота я уже дошёл. При этом в глубине этой же площади кроме кирхи наличествовало и некое официальное здание с казённого вида вывеской у входа (прочитать её с такого расстояния я не смог) и часами под крышей. Какая-нибудь мэрия или горком СЕПГ?
Между прочим, на часах было 18 часов 28 минут. Вот и узнал по ходу дела истинное местное время…
У входа в казённое здание были припаркованы две легковушки (одна побольше, чёрная, похожая на «Опель-Капитан», вторая тёмно-синяя уже знакомой мне марки «Вартбург»), с которыми соседствовали мотоцикл с коляской и зелёный тентованный ГАЗ-69. Возле «газика», явно поджидая кого-то, прохаживался молодец в форме народной полиции.
Хотя фольксполицай и не смотрел в мою сторону, я предпочёл как можно быстрее свернуть в нужный переулок. На ходу я снял часы и перевёл их на правильное время. Мало ли что.
Через пять домов я наконец увидел то, что мне было нужно.
А именно двухэтажное здание, на первом этаже которого были две большие застеклённые витрины с одетыми в костюмы и пальто мужскими и женскими манекенами, сделанными, судя по всему, из папье-маше, но не без некоторого изящества.
Над входом наличествовала вывеска со словами «Schneider», «Nahwerkstaft» и надписью поменьше «J.Teodor». То есть, надо полагать, портной и швейное ателье либо мастерская, в зависимости от нюансов перевода с наречия Бисмарка и Хонеккера на язык родных осин. А «Теодор» – это, видимо, фамилия владельца, указывающая на то, что мелкий частный бизнес здесь ещё не разогнали и не прижали «к ногтю». Хорошо это или плохо – фиг его знает. В принципе, можно было поздравить себя, любимого – фактически полдела было сделано. Я вполне благополучно добрался до места.
Хотя ещё не вечер и, возможно, внутри ателье меня уже поджидала какая-нибудь нервно поглаживающая пистолеты и наручники опергруппа. А зная о том, какой груз я тащу в рюкзаке, могли обойтись и без опергруппы. Правда, если бы меня попытались застрелить, зарезать или задушить, я вместе с золотишком немедленно оказался бы «в исходной точке отправления». Это, безусловно, был бы номер. Кстати, а может быть, мне взять, да и застрелиться самому и, таким образом, прикарманить золото? Инстинкт подсказывал, что делать этого всё-таки не стоит, поскольку «работодатели» явно не простят мне подобных фокусов…
Однако тут неизвестные злыдни могли обойтись и без смертоубийства – просто подкараулить меня в каком-нибудь тёмном переулке, дать по башке до того, как я успею вытащить пистолет, обшманать, забрать золото и незаметно уйти. Но это только если о моём появлении знает кто-то лишний, что маловероятно.
Правда, чисто визуально на возможную опасность ничего вокруг не указывало. За витринами, внутри ателье, горел мягкий свет, но людей в помещении видно не было.
Я ещё раз посмотрел на вход и вывеску, оглянулся, проверил, снят ли с предохранителя ТТ в моём левом кармане, а потом толкнул ручку двери и решительно шагнул внутрь. Коротко телебенькнул колокольчик над входом, явно связанный с дверью. Европа, традиции, однако, мать их так…
И сразу же на входе я, что называется, оконфузился. Там была довольно высокая ступенька, а пол какой-то слишком гладкий (а может, и натёртый). Поэтому, как только я сошёл со ступеньки правой ногой, потёртая подошва моего сапога встала на пол как-то криво. В результате мои ноги поехали по полу в разные стороны, и я поскользнулся. Хорошо, что не упал. Восстанавливая равновесие, я машинально матюкнулся в голос, на великом и могучем наречии помянув всуе простым русским словом доступную персону женского пола.
Называется, выдал себя, причём непроизвольно и в первый же ключевой момент, совершенно по-идиотски.
Что тут сказать – разведчик из меня, как из дерьма противотанковая ракета. Хотя уж на что был крут штандартенфюрер Штирлиц, он же полковник Исаев, а ведь всё равно прокололся на каком-то вшивом чемодане. Очень надеюсь, что никто моих ебуков не слышал и сочинять на ходу отмазки мне не придётся.
Внутри ателье действительно не было ни единой живой души. Заднюю стенку помещения, куда я попал, почти перекрывала высокая деревянная стойка. Помню подобное опять-таки по детству, в разных там бюро ремонта обуви или бытовой техники. Только у нас такое делали не из натурального дерева, как здесь, а из всякого хлама вроде ДВП или ДСП.
За стойкой был задёрнутый зелёной занавеской вход. По-видимому, в рабочие помещения. У стены справа была оборудована примерочная – задёрнутый шторами с трёх сторон прямоугольник с вешалкой, стулом и висящим на стене большим (в человеческий рост) зеркалом.
На стене слева висело ещё одно, овальное зеркало чуть поменьше и несколько больших цветных плакатов (правда, качество печати было так себе, заметно зернистое) с образцами моделей одежды. В основном это были женские пальто и костюмы, подписи на плакатах гласили, что это модели осенне-зимнего сезона 1961–1962 гг., то есть практически «последний писк моды».
Слева в центре помещения, между входом и стойкой, стояли низкий квадратный столик и два жёстких плетёных кресла. Видимо, для ожидающих клиентов, которые тут могли при желании и кофею испить. Ещё я рассмотрел лежащую на столике пару ярких, явно модных журналов. Причём верхний был со знакомым логотипом «Бурды». Надо же… Хотя чего я удивляюсь, он же с конца 1940-х выходит…
Два больших круглых плафона под потолком заливали ателье ровным, не раздражающим глаз светом. Уютно здесь было и, как мне показалось, безопасно.
Подойдя к стойке, я уже хотел было постучать по ней (хотя звон входного колокольчика должны были по-любому услышать), но в этот самый момент бордовая штора позади стойки колыхнулась, и из глубины швейного заведения показался толстый усатый мужик неопределённого возраста в толстых очках с золочёной оправой, который, очень может быть, украдкой наблюдал за мной ещё до момента, когда я вошёл. Разных там скрытых телекамер в те времена, конечно, ещё не было, но какие-нибудь потайные щёлочки и дырочки использовались для наблюдения во все времена, ещё с древности.
Вышедший ко мне мужчина был облачён в коричневый жилет на трёх пуговицах с атласной спиной, тёмные брюки и чистейшую белую рубашку в синюю полоску. Галстук на его шее был завязан каким-то уж слишком хитрым узлом – лично я так точно никогда в жизни не завяжу.
Надо полагать, это и был хозяин заведения, то есть именно тот, кто мне нужен.
Во всяком случае, данные мне подробные устные инструкции гласили, что мне надлежало вступить в диалог именно с «мужчиной, стоящим за стойкой», хотя и без указания точных примет последнего.
С минуту я разглядывал его, а он меня. На вид хозяину заведения можно было дать и пятьдесят, и семьдесят лет. Колоритный мужик: седая шевелюра зачёсана назад, высокий лоб, тёмные глаза и густые брови в стиле позднего Леонида Ильича Брежнева. В лице определённо что-то южное, определённо не немец, но точно не еврей. Грек какой-нибудь? Или цыган? Но фамилия на вывеске, что характерно, вовсе не греческая…
– Guten Abend, – проворковал мужик.
– Guten Abend, – ответил я, словно попугай, ловя на себе насмешливый взгляд этого прикидывавшегося портным связного.
– Чем могу служить? – поинтересовался мужик и улыбнулся.
И здесь я, наконец, выдал длинную, заученную фразу на немецком о том, что какая-то там тётя Ангелика приболела и зайдёт за своим заказом только в следующую пятницу.
Это и был пароль.
Мужик заулыбался ещё шире, после чего поблагодарил меня, пожелав тёте скорейшего выздоровления и посоветовав ей заходить за заказом в пятницу, ближе к вечеру.
Это был отзыв, который был произнесён им тоже вполне себе правильно. У меня сразу отлегло от сердца.
И пока я воскрешал в памяти свой скудный немецкий словарный запас, мужик, всё так же хитро улыбаясь, неожиданно спросил меня по-русски:
– Молодой человек, вы, когда вошли, действительно сказали что-то по-русски или мне таки показалось?
Как говорится, сюрприз. Значит, он всё-таки расслышал произнесённое мной ругательство. Н-да, вот это провал так провал…
Мужик сказал эту фразу по-русски вполне чисто, но с каким-то незнакомым акцентом. Прибалты или поляки так точно не говорят, не говорят так и хохлы с евреями (даже принимая во внимание употребление им связующего словечка «таки») либо гибрид первого со вторым (ну, то есть то, что у нас в стране обычно вкладывается в понятие «одессит»).
– Нет, – охотно ответил я, здраво решив не запираться, раз уж всё равно выдал себя. – Вам не показалось.
– То-то я думаю – что-то знакомое. А вот в чём тут дело, не пойму… Действительно, немецкий-то у вас так себе. Вы что, русский?
Сказав это, он посмотрел на меня как-то особенно подозрительно.
– Нет, я словак, – начал я врать, стараясь быть убедительным. – Но я десять лет прожил в СССР и говорю на русском, как на своём родном.
– Понятно, – кивнул мой собеседник с некоторым, как мне показалось, облегчением и тут же спросил: – А документики ваши позволите полюбопытствовать?
– Легко, – ответил я и достал из кармана куртки паспорт. Предъявлять удостоверение липового спецслужбиста я разумно счёл преждевременным.
– Ага, – сказал мужик, возвращая мне документ после краткого просмотра. – Значит, Ярослав Немрава, чешский подданный… Ну что же, если не возражаете, давайте тогда и дальше беседовать на русском. А то я, знаете ли, не говорю по-чешски, а вы, судя по всему, владеете европейскими языками довольно посредственно…
– Не возражаю, – ответил я. Да кто бы, чёрт возьми, сомневался в его последнем утверждении? Ёжику понятно, что успешно сданный когда-то кандидатский минимум по немецкому языку без весомой разговорной практики – просто тьфу и растереть…
– Ну, будем знакомы, – сказал мужик, протягивая мне руку. – Я Иоганн Теодор, хозяин этого ателье, ну и по совместительству решатель некоторых мелких, но щекотливых вопросов и проблем…
Я пожал протянутую руку этого «решателя вопросов», попутно вспоминая, что в фильмах подобным невинным образом свой род деятельности обычно характеризуют отпетые мафиози, от токийской якудзы до каких-нибудь колумбийских наркобаронов включительно.
Ладонь хозяина была мягкая, а вот пальцы у моего знакомого были несколько огрубевшими. Он тут что, действительно лично швейным делом занимается?
– А вы-то откуда русский знаете? – поинтересовался я в свою очередь.
– Эх, молодой человек… Когда-то очень давно, практически в другой жизни, меня звали Ион Теодореску. А родился я в Российской империи, в городе Кишинёве. Ну а в 1919-м, когда пришли румыны, наша семья перебралась на жительство в Бухарест.
– То есть вы потомственный портной? – уточнил я. – А здесь-то вы как оказались? Как говорится, где тот Бухарест, а где Баден-Вюртемберг?
– Это очень долгая и грустная история, молодой человек. Признаюсь, что швейное ателье я содержал не всегда. Всё больше по торговой части, разный там импорт-экспорт. Ну а что касается остального… Мой старший сын в прошлую войну был офицером королевской армии. Сначала он, как и все румыны, воевал против русских, а потом против немцев и венгров. В начале 1945-го, уже в Австрии, он попал к ним в плен. Освобождён был англичанами, но возвращаться не захотел, остался в Западной Германии. Кое-как прижился. Ну а в 1949-м сюда перебрались и мы…
Не знаю, врал он мне или нет. И вообще с чего он был столь откровенен с человеком, которого видел в первый раз? После обмена паролем и отзывом решил, что я свой в доску, или обрадовался встрече с «родственной душой»? Всё может быть…
Хотя, если он не врал, получалось, что этот самый Ион Теодореску и компания смотались из Румынии как раз в момент, когда она стала социалистической. То есть можно легко предположить, что коммунистов с их пресловутыми колхозами, где все женщины общие, мой собеседник может откровенно недолюбливать. Чувствую, не зря он мою национальность уточнял, ох, не зря. Похоже, в дальнейшем мне следовало это учитывать.
– И как вам здесь? – спросил я.
– Эх, молодой человек. Все знают, что хорошо там, где нас нет. Летом 1944-го я один раз уже был свидетелем того, как в Бухарест входила Красная Армия. В жизни не видел столько танков одновременно, они шли непрерывно, несколько суток. Тогда-то я понял, что Гитлер, а с ним и Антонеску, похоже, сделали большую глупость, напав на Советскую Россию. Ну, а когда я перебрался сюда, думал, что больше такого никогда не увижу. Казалось бы, всем уже можно было вполне спокойно жить и торговать, по крайней мере здесь, в Европе. Но кто же знал, что эти чёртовы союзники затеют новую войну, а потом вообще сойдут с ума и начнут бросать атомные бомбы на корейцев с китайцами, а затем и на русских, думая, что те не поступят в ответ точно так же? Я не знаю, чем думали американцы, затевая всё это. И ведь в конце концов даже атомные бомбы им не помогли. И исключительно из-за их глупости я имел удовольствие ещё раз видеть Красную Армию со всеми её танками, только теперь уже здесь…
– Собираетесь уехать дальше?
– Во-первых, из ГДР, в которой я сейчас имею удовольствие жить, не так-то просто уехать. А потом куда, собственно? Да и зачем? Теперь дальше ехать уже, похоже, некуда. Разве что в бывшие африканские колонии или в Южную Америку. Но всё это хлопотно, дорого, и к тому же нет никаких гарантий того, что Красная Армия когда-нибудь не придёт и туда…
В этот момент мой собеседник, похоже, понял, что слишком разоткровенничался (или делал вид, что разоткровенничался), спохватился и озабоченно спросил:
– Так о чем это я? Ах да, насколько я понимаю, у вас ко мне дело, молодой человек?
– Так точно.
– То, что вы должны были мне передать, при вас?
– Да.
– Ого, – сказал он. – Да вы, как я погляжу, рисковый молодой человек. Пройдёмте со мной.
Я последовал за ним, и мы зашли за стойку. Миновав зашторенный вход, сначала мы попали в помещение, которое действительно было швейной мастерской или ателье.
Там были несколько швейных машинок, оверлок, большой стол для раскроя, несколько столов поменьше, две гладильные доски, много разнокалиберных утюгов и манекены в виде человеческих бюстов (как мужских, так и женских) на подставке, вроде вешалки. На некоторые манекены были натянуты фрагменты туалетов, некоторые из которых находились, что называется, «в процессе». На портняжных столах лежали выкройки, сантиметровые ленты, иголки-булавки, катушки ниток, рулоны и куски различной ткани и прочие портновские причиндалы.
– Вы что, один тут работаете? – поинтересовался я, понимая, что лучшего прикрытия, чем подобное заведение (а ещё кабак или гостиница), для тех, кто по-тихому обделывает разные тёмные делишки, придумать сложно. Тем более что заказы у них, похоже, были, а значит, бизнес худо-бедно шёл.
– Нет, а с чего вы взяли?
– А если не один, тогда почему больше никого из персонала нет?
– Законный вопрос, молодой человек. Но сегодня суббота, и на примерку или за заказами никто прийти не должен. А поскольку я был заранее предупреждён о вашем появлении, то разумно отпустил своих сотрудников домой пораньше.
Видимо, этим же объяснялось и отсутствие персонала на бензоколонке. Оно и понятно, при социализме в свои законные выходные народ не очень-то стремился перерабатывать.
– Понятно, – сказал я. – Вы чертовски дальновидны. Кстати, а с чего это ваш город украшен флагами? Власти готовятся к Первому мая?
– Странно, что вы этого не помните, молодой человек. Вообще-то не далее как вчера отмечалась годовщина запуска русскими первого трабанта…
Здесь до меня как-то не сразу дошло, что «Трабант» по-немецки в первую очередь означает «спутник», а уже потом название производившейся в ГДР малолитражки с кузовом из дуропласта (местный вариант стеклопластика). А когда я наконец понял смысл сказанного моим новым знакомым, то чуть не открыл рот от удивления.
Вот тебе и на. Значит, первый искусственный спутник Земли здесь, у них, запустили 24 апреля 1961 года, почти на четыре года позже, чем в нашей реальности. Но ведь запустили же! То есть даже Третья мировая со всеми её атомными бомбардировками и прочим комплексом дестабилизирующих мероприятий не смогла сорвать советскую ракетно-космическую программу, всего лишь слегка сдвинув сроки пусков.
Ну, если так пойдёт и далее, года через два-три на орбиту, пожалуй, полетит и первый космонавт. Что же, выходит, что здесь действительно запущено далеко не всё. Что скажешь – молодцы соотечественники. Правда, интересно, как в этой связи обстоят дела с ракетами и спутниками по другую сторону Атлантики…
– Извиняюсь, замотался, – сказал я виновато. – Работа нервная, вот и забываю исторические даты.
Честно признаюсь, прозвучало это в моих устах как-то неубедительно. Но мой новый знакомый только вежливо улыбнулся на это.
– Кстати, а в газетах не пишут, как дела со спутниками у американцев? – тут же поинтересовался я, продолжая неталантливо прикидываться гофрированным шлангом от противогаза.
– Информация из-за океана до нас сейчас почти не доходит. Хотя купить некоторые попадающие к нам в Европу с большим опозданием южноамериканские газеты проблемой не является. Только их чтение мало что даёт. У американцев с некоторых пор установлена жёсткая цензура, и выглядят они какими-то озлобленными. Соответственно, какими-то своими реальными успехами они ни в газетах, ни по радио особо не хвалятся. Зато всё время болтают и пишут о том, что, с одной стороны, им теперь нет никакого дела до Европы, которая оказалась неблагодарной, предала их, обманула надежды и задолжала им много денег. А с другой стороны, они постоянно напоминают о том, что рано или поздно они страшно отомстят «проклятым комми» за всё… Кстати, состоявшийся 22 февраля этого года запуск второго по счёту русского спутника почему-то уже не отмечался столь широко, как запуск первого. Похоже, русские дают понять, что теперь это станет вполне будничным явлением…
