Владислав Морозов
Охотник на попаданцев
История 1
Вход через дыру в заборе. Хороша страна Германия
Окрестности города Кайзерштейн. Граница Германской Демократической Республики с Францией. 25 апреля 1962 г.
Против ожидания (увы, созданные разного рода «пессимистами-кромешниками» стереотипы из современного мне кино, книжек и всяких там игр – вещь довольно прилипчивая), никакой выжженной постатомной пустыни с кратерами, обуглившимися руинами, ржавыми железками, мутантами и просто вооружёнными чем попало уродами я в «точке выхода» не обнаружил.
Вокруг меня был лишь обычный весенний лес с только начинавшей проклёвываться на ветках липкой зелёной листвой и кое-где пробивающейся сквозь слой прелых прошлогодних листьев под ногами молодой травкой. Местами по ямам и низинам ещё стояла снеговая вода, но основная грязь уже подсохла. Пахло сыростью, мокрой древесиной и смолой. В кронах деревьев копошились птицы и вроде бы летали какие-то уже успевшие вылупиться или оттаять после зимней стужи насекомые.
Желтоватое солнце медленно опускалось к не видимому за деревьями горизонту, едва просвечивая сквозь пелену полупрозрачных облаков.
Практически идиллия. Как там было у незабвенного Сан Саныча Иванова? В худой котомк поклав ржаное хлебо, я ухожу туда, где птичья звон, и вижу над собою синий небо, косматый облак и высокий крон…
Ладно, фиг с ней, с лирикой. Стало быть, если сейчас на дворе действительно было 25 апреля 1962 года, то этот день уже давно перевалил обеденное время и клонился скорее куда-то к ужину. Лениво осмотревшись, я отметил, что лес вокруг был какой-то слишком аккуратный и чистенький, не то что у нас на Урале. Европа, что тут ещё скажешь, здесь не рискуешь на каждом шагу влезть в яму, бурелом, сухой репейник или кучу чьего-нибудь кала.
Ну, стало быть, если я попал именно туда, куда надо, теперь мне надлежало пройти метров пятьсот вперёд и там у, как меня проинструктировали, «приметного дуба» отыскать оставленный заранее тайник.
Зачем моим работодателям такие проблемы – не знаю. Вообще ещё в прошлый раз я убедился в том, что в этой загадочной «конторе» из будущего очень любят всё до предела усложнять, даже в тех случаях, когда это, по идее, совершенно не нужно. Логических объяснений этому у меня не было, кроме одного – если у них там руководят не оперативники-контрразведчики, а какие-нибудь высоколобые очкарики-«научники», все их действия действительно могут не поддаваться элементарной логике. Насмотрелся я в своё время на отечественные научные конторы – так местами выглядело очень похоже.
А вообще, судя по некоторым оговоркам Блондинки, переброска любых предметов в прошлое якобы была слишком накладным мероприятием. Именно поэтому переданные мне карты и прочие подготовительные документы были на столь тонкой бумаге – из-за каких-то технических проблем им там якобы легче было перебрасывать в прошлое любые грузы отдельно от человека, особенно если их вес превышал килограмм. Правда, чего такого сильно тяжёлого они в этот раз могли оставить для меня, я не представлял.
Стянув с головы и убрав в рюкзак шерстяную шапку традиционного национального фасона «презерватив» (вспотел, всё-таки вокруг было тепло – апрель, а не февраль), я двинулся в нужном направлении, с каждым шагом всё больше убеждаясь в отсутствии в этом лесу кого-либо, кроме меня. Хотя я всё-таки не Красная Шапочка, чтобы на каждом шагу натыкаться на бабушек, волков, дроворубов и гомосеков (или дровосеков и гоморубов?).
При этом я, конечно, не думал, что местные пейзане сильно встревожились бы, неожиданно встретив меня, выходящего из лесной чащи. Одет я был, как мне и приказали, неброско, в старые кирзовые сапоги, потёртые тёмно-серые штаны из брезентухи, такую же, только серо-зелёную заношенную куртку с капюшоном и древний серый, штопанный во многих местах свитер с сильно растянутой горловиной. Дополнял мой нынешний облик небольшой, местами выцветший добела рюкзачок из той же брезентухи.
В наших временах и широтах так вполне может выглядеть кто угодно – от какого-нибудь рыбака до собирателя цветных металлов, но вот какие были представления о подозрительных личностях и шпионах у здешнего населения – чёрт его знает.
Правда, я всё-таки был побрит и вполне аккуратно пострижен, но никакой реки в окрестностях я что-то не наблюдал (а значит, за рыбака меня точно не примут, тем более что удочки у меня не было). Для грибов-ягод ещё был однозначно не сезон, для подснежников поздновато, а на охотника я тоже как-то не тянул, прежде всего опять-таки из-за отсутствия ружья. А раз так – встречаться с кем-либо раньше времени не стоило, поскольку встречные с равной долей вероятности могли сказать мне и «гутен таг», и «хенде хох».
А между тем впереди действительно открылась небольшая поляна с приметным, очень толстым дубом. Деревцу было лет сто, не меньше, и оно резко выделялось на фоне остального окружающего леса.
Метрах в сорока справа от дуба, там, где и было договорено, обнаружился искомый ориентир – четыре камушка, лежащих квадратом.
Я опустил рюкзак на землю и, достав из него обшарпанную, слегка ржавую лопатку (уж не помню, где именно и когда я её спёр в родном времени) габаритов примерно малой сапёрной, приступил к земляным работам. Долго копать не пришлось – захоронка была под довольно тонким слоем земли, именно там, где и ожидалось. Интересно: закладку делали недавно или она пролежала тут, скажем, с осени?
Достав из земли запечатанный в прозрачную плёнку довольно тяжёлый тючок, я вытащил из кармана куртки раскладной нож и вскрыл похожую на многослойный полиэтилен упаковку, которая выглядела довольно свежей. А раз так, предположение о том, что содержимое тайника лежало в этом лесу давно, никоим образом не подтверждалось.
Внутри, под слоем полиэтилена, было сложено несколько пакетов, тючков и свёртков.
В одном был хорошо знакомый мне пистолет ТТ, но с латинскими буквами на затворе и накладках рукоятки. Надо полагать, польская копия нашего «Тульского Токарева» – PW wz.33 с оружейной фабрики в Радоме или вроде того.
К пистолету прилагались две запасные обоймы с патронами, третья уже сидела в его рукоятке. Я проверил оружие (всё работало штатно) и, загнав патрон в ствол, убрал пистолет и одну запасную обойму в левый внутренний карман куртки. Вторую обойму засунул в рюкзак. Правильно ли это было с точки зрения конспирации – чёрт его знает. Вдруг у них тут кругом комендантский час и шмоны на каждом шагу? Вот найдут у меня пистолет с кучей патронов – и доказывай потом местным правоохранительным органам, что ты не верблюд, а пан Гималайский…
Хотя раз, к примеру, ручных гранат мне в тайник не положили, серьёзных боёв пока что, судя по всему, не предстояло, что, конечно, не могло не радовать.
Следом за пистолетом и патронами я извлёк из захоронки хороший цейсовский бинокль. Его я, подумав, повесил на шею – он мог пригодиться мне немедленно.
В следующем пакете было две книжечки – толстая тёмно-зелёная и совсем тоненькая светло-зелёная. Под ними лежал ещё и небольшой конверт из коричневатой обёрточной бумаги.
Первая имела на обложке золочёное тиснение Czeskoslovenska Sozialisticka Republika и донельзя воинственный государственный герб одной из наиболее отвратительно воевавших на протяжении всей своей истории европейских стран – пятиугольник со стоящим на задних лапах львом и пятиконечной звездой.
Это, стало быть, и был обещанный мне чехословацкий паспорт, раритетный сувенир из уже давно не существующей страны.
Раскрыв его, я внутренне зашёлся от хохота. Затейники, блин, нашли чего придумать, комики… Оказывается, теперь меня звали Ярослав Анджей Немрава (Nemrava). И всё бы ничего, только в переводе с чешского на языке родных осин «Немрава» звучит не иначе как «Аморалкин» или «Развратов» (если не принимать во внимание ещё более грубые, сугубо народные переводы). Короче говоря, брюки превратились в элегантные шорты – был Андрей Черников, а стал Ярослав Аморалкин, крайне недостоверный соотечественник бравого солдата Швейка…
Хотя, по-моему, «цивилизованные европейцы» таких нюансов точно ни за что не должны были просечь. Так что хрен с ним – Немрава так Немрава.
Я быстро пролистал зеленоватые (скорее даже бледно-салатные) страницы паспорта, украшенные заковыристыми водяными знаками. Что там ещё сказано про меня? Так, чехословацкий подданный. Ну, это понятно. Дата выдачи паспорта 30.08.1959 г. Место выдачи – Прага. Сам собой напрашивался нехитрый вывод о том, что в здешней Чехословакии в период после Третьей мировой паспорта явно массово меняли или как минимум обновляли.
Здесь же дата рождения – 6.11.1929, место рождения – г. Трнава (ну это где-то в Словакии) и синяя гербовая печать с государственным гербом ЧССР. На следующей странице паспорта справа было приклеено моё чёрно-белое фото в пижонском тёмном пиджаке и при галстуке (не помню, чтобы когда-то снимался в таком вот виде, налицо был явный фотошоп из будущего), слева на той же странице были обозначены цвет волос и глаз, а ниже стояла якобы моя подпись. Потом надо будет потренироваться в нелёгком искусстве росписи.
И это было, в общем-то, всё, если не считать того, что паспорт выглядел не новым, а слегка потёртым (грамотно состарили, надо полагать) и украшенным в течение трёх лет, прошедших с момента выдачи, въездными визами нескольких стран, включая СССР и Францию.
Тонкая светло-зелёная книжечка оказалась удостоверением сотрудника объединённой контрразведки ОВД. На обложке было оттиснуто чёрными немецкими буквами «Vereinigen Spionageabwehr Warschauen Vertag» – WSWV. Внутри всё тоже было пропечатано на немецком, хотя текста, как такового, было мало. На правом развороте было моё фото, но на этот раз в какой-то белой рубашке с полосатым галстуком и отличающейся от фото в паспорте причёской – тут я был какой-то более волосатый.
Удостоверение было выдано в Берлине в марте 1960 года. Всё, что следовало из сего документа, – Ярослав Немрава (то есть я) является «mitarbeiter» (то есть сотрудником) некоего 9-го «Operationsabteilung» (то есть, надо полагать, оперативного отдела) 3-го «Referat» (управления, что ли?) этой самой «Vereinigen Spionageabwehr Warschauen Vertag», то есть «Объединённой контрразведки ОВД». О том, чем этот 9-й отдел реально занимается, не было написано ничего (зато я помнил, что, по легенде, я занят поиском неких военных преступников), но при этом на левом развороте мелкими буквами было напечатано предписание к любым госструктурам «оказывать мне и сопровождающим меня лицам содействие по первому требованию».
Удостоверение украшали аж три казённые печати с чехословацким львом, восточно-германским молотком и циркулем в веночке из колосьев и родной печатью Комитета государственной безопасности СССР.
Похоже, ксива была вполне солидная, но вот в какой момент мне использовать её, а в какой просто паспорт? Конечно, по идее, местные патрульные полицейские не должны стрелять по предъявителю подобного служебного удостоверения на поражение, но стоило ли сразу же светить себя перед кем попало в качестве сотрудника спецслужб?
Не разрешив для себя эту дилемму, я убрал оба документа в правый, внутренний карман куртки, сказав себе, что буду выбирать варианты между паспортом и удостоверением «по ходу пьесы».
В коричневом конвертике обнаружилось с десяток чёрно-белых фотографий, аналогичных той, что была наклеена в моём здешнем паспорте (при пиджаке и галстуке), двух разных типоразмеров. То есть получается, что я был отчасти подготовлен на случай, если потребуется выписывать на моё имя фальшивые паспорта, удостоверения личности и прочее. Умно, ничего не скажешь, очень мило со стороны моих работодателей…
Дальше в захоронке лежал довольно толстый пакет с деньгами. Почему-то тут были исключительно немецкие марки, как бундесдойчевские, так и восточные, четыре пачки – всего не меньше полусотни тысяч. Интереса ради я посмотрел, что это за деньги. В пачках были купюры по десять марок ФРГ, сине-голубые, с тремя какими-то полными бабами в тогах и с венками на головах, в древнегреческом или древнеримском стиле (богини какие-то?) по центру и надписью «Zehn Deutsche Mark», зелёно-кремовые двадцатки, на которых теперь уже слева были изображены две аналогичные бабы на фоне какого-то пейзажа с городом и паровозом, полусотенные «Funfzig Deutsche Mark» с коричневатым портретом какого-то длинноволосого хмыря в широкополой шляпе (его физиономия показалась мне смутно знакомой – это часом не Альбрехт Дюрер, тот, который художник?) и песочно-синеватые сотняги с портретом ещё одного деятеля, на сей раз с короткой стрижкой и в чём-то вроде тюбетейки. Кто это такой, я даже и не пытался вспомнить с ходу.
Наличествовали тут и гэдээровские серо-зелёные полусотенные и бело-розово-коричневые сотняги, предельно простые, без портретов и картинок, чем-то похожие на появившиеся после 1961 года советские рубли. Интересно, что в пачках было примерно пополам денег, выпущенных в ФРГ и ГДР. Всё это, конечно, хорошо, но интересно, какие у них тут вообще цены? Может, этих полусотни тысяч мне хватит лишь на булочку с маком, кружку пива или пачку сигарет?
А на самом дне захоронки лежали два тяжёленьких тючка. Точнее сказать, это было нечто вроде армейских подсумков – скроенные из тёмно-зелёного брезента прямоугольные чехольчики, застёгнутые на клапан с пуговочкой. На одном чем-то белым была накорябана единица, на втором двойка.
По условиям моего появления здесь тючок под номером один я должен был отдать в этом самом Кайзерштейне, на явке, тому человеку, который даст правильный отзыв на мой пароль. А вот второй тючок мне следовало отдать уже другому человеку – тому, с которым меня сведёт хозяин явки. Надо полагать, это был некий аванс за предстоящую работу.
Спортивного интереса ради я заглянул в «подсумки». И как легко догадаться, там было нечто прямоугольное и тускло блестящее, а точнее, золотишко в слитках.
Если исходить из элементарной логики, в качестве расчётного средства при транспортировке на дальние расстояния (а уж тем более через время, при заявленном условии жёсткой весовой экономии), на мой взгляд, куда удобнее были бы бриллианты, необработанные алмазы или любые другие драгоценные камни. Именно такой вариант часто показывают в криминальных и шпионских фильмах. Вот только «брюлики» куда сложнее реализовать, а тем более в военное или послевоенное время. Золото в этом смысле куда проще использовать: оно быстро и легко превращается из лома в ювелирные изделия и, соответственно, обратно. Так что моим работодателям в данном случае было всё-таки виднее…
В первом тючке было два аккуратных килограммовых брусочка с гитлеровским орлом и маркировкой «Deutsche Reichsbank. 999/1000 Gold». На обратной стороне брусков была круглая печатка с таким же орлом и надписью по кругу «Reichsbank Direktorium». Эхо войны? Во втором тючке килограммовых слитков было три, но других – с более плавно скруглёнными углами и маркировкой «Union Bank Switzerland 1 Kilo Fine Gold 999,9». Стало быть, золото здесь по-прежнему в цене, и, коли уж оплата столь серьёзна, ставочки в предстоящей мне операции должны быть довольно высокими. Правда, непонятно, зачем надо было использовать слитки двух разных по национальной принадлежности образцов? Разве что у них именно так было договорено заранее.
Откровенно говоря, не радовало то обстоятельство, что теперь мне предстояло переть на себе аж пять кило золота. Не то чтобы это было офигенно тяжело, но ведь золото, да ещё в подобных количествах, – это такая вещь, из-за которой в любые времена и на любом меридиане могут не просто убить, а вообще сделать так, что ты исчезнешь из виду, словно стёртый ластиком, что называется «с концами», под асфальтом или с привязанным к ногам горелым и ржавым колосником, на речном или морском дне.
Однако времени на размышления по этому поводу у меня не было, поскольку гулять по незнакомому лесу в темноте я не хотел.
Я убрал золотишко в сильно потяжелевший от этого рюкзачок, после чего свалил лопатку (дальше таскать с собой этот инструмент мне точно не стоило, пусть археологи из этой реальности потом поломают голову, откуда сей «артефакт» взялся) и опустевшую, разорванную полиэтиленовую упаковку в ямку и, используя в основном собственные растоптанные сапоги, заровнял её. Потоптал землю, набросал сверху прошлогодней прелой листвы. Вроде получилось незаметно со стороны.
Закинул рюкзачок за плечи, огляделся и потопал дальше. Теперь дело было за малым – попасть на явку. Точное время моего появления там оговорено не было, а значит, меня должны ждать там круглосуточно.
Этот самый Кайзерштайн должен был быть в нескольких километрах от меня, вот только в какой именно стороне?
Не став бросать монетку (которой у меня всё равно не было), я пошёл, забирая чуть влево.
Протопав минут пятнадцать, я услышал где-то вдалеке невнятные лязгающе-стучащие звуки, характерные для железной дороги, а потом, прислушавшись, я услышал впереди себя и звуки, похожие на шум автомобильных моторов. Ну что же, поздравляю. Раз солнце там, значит, Ашхабад вон там, как говорил прораб Машков из старого фильма «Кин-дза-дза».
Я несколько воодушевился и двинулся в сторону этих звуков.
И здесь я напоролся на первую неожиданность. В лесу, на небольшом расстоянии друг от друга, один за другим обнаружилось несколько явно искусственных прогалов. По центру каждого из них была когда-то глубокая, но теперь сильно оплывшая яма (на дне некоторых углублений ещё стояла талая вода), деревья вокруг повалены или вообще расщеплены, но давно – мёртвая древесина давно потемнела, отсырела и загнила, а среди поваленных ветвей и стволов успели пробиться молодые деревца. Первое, что пришло мне в голову (опыт Второй мировой так просто не пропьёшь), – воронки от снарядов тяжёлой артиллерии или авиабомб приличного калибра (килограмм по сто, не меньше). Например, в Камбодже полно подобных, расположенных на местности почти ровными рядами прудов. Примерно в тех местах, где американские демократы некогда сыпали фугаски калибром от полутонны и выше со своих В-52…
Вот только здесь всё это взрывалось очень давно, никак не меньше двух лет назад. Вот, стало быть, я и напоролся на первые следы боёв здешней Третьей мировой. Остаётся благодарить хотя бы за то, что этим неизвестным воителям всё-таки хватило ума и они скинули атомную бомбу на этот заштатный лес… Хотя, с другой стороны, в этом случае здесь точно был бы не лес, а нечто иное, и спрашивается: какой дурак стал бы в этом случае размещать здесь тайник?
Чисто инстинктивно я начал с удвоенной энергией вертеть головой на 360 градусов и прислушиваться к любому шороху, но, кажется, зря – не было вокруг ничего крупнее птиц, которые не особо-то и пугались идущего практически напролом через лес человека.
Спустя какое-то время деревья стали заметно реже, а потом за весенней растительностью, в синеватой предвечерней дымке, на самом краю леса мелькнули какие-то тёмные, неподвижные предметы.
На всякий случай я резко остановился, схоронился за ствол какого-то молодого дуба и поднял бинокль к глазам, желая осмотреться.
Действительно, слева от меня, за стволами крайних деревьев, где лес, похоже, окончательно сходил на нет (там тоже присутствовали в изобилии уже знакомые мне ямы и поваленные стволы), действительно просматривалось нечто, напоминающее какую-то технику. Но была эта техника неподвижной и, я бы даже сказал, мёртвой. При этом людей нигде видно не было.
Уже особо не таясь, я наконец вышел из леса и узрел вживую картину вполне в стиле иллюстраций из старых, ещё советских, школьных учебников на тему Прохоровского или Корсунь-Шевченковского сражений, с той единственной разницей, что подбитая техника сейчас стояла ко мне кормой, а не лицом.
Подойдя ближе, я понял, что это остатки танковой колонны, а если точнее – развёрнутой по фронту группы из примерно трёх десятков танков, сплошь западного образца. Здесь было полтора десятка высоченных, хорошо узнаваемых по своей многокатковой ходовой части и литым башням средних танков М47 и М48, десяток слишком крупных для своего класса лёгких танков, похожих на те же самые, только несколько уменьшенные «Паттоны», «Бульдогов», они же М41, и четыре здоровых, угловатых «Центуриона».
Местность вокруг танков была густо истыкана ямами, очень похожими на те, что я только что видел в лесу. Мрачно смотревшие в разные стороны поникшими орудийными стволами (которые сохранились далеко не у всех машин) и открытыми настежь (и, кажется, уже приржавевшими в таком положении) люками танки буквально вросли в землю под собственным весом, и вокруг них помаленьку проклёвывалась ярко-зелёная весенняя травка.
Кроме них здесь валялось ещё много военного хлама – многочисленные помятые и дырявые каски английского и американского образца (на одну из них я даже наступил), противогазовые коробки, разорванные резиновые маски противогазов, позеленевшие гильзы, разнокалиберные и очень ржавые пустые ёмкости (часть из них явно относилась к внутреннему оборудованию танков) и десятка три остовов (кроме рам там мало что сохранилось) сгоревших грузовиков и джипов.
Я прошёл между навечно замершими у этого леса танками и, немного посмотрев по сторонам, начал наконец понимать, что именно здесь произошло.
Судя по всему, с момента, когда с этими танками случалась некая «неприятность», действительно прошло ну никак не меньше двух-трёх лет. Хотя это до меня, кажется, дошло ещё в лесу. Ямы, а если точнее – старые воронки, располагались вокруг них вполне осмысленно.
Фронтальных сквозных пробоин в корпусах и башнях танков я не рассмотрел, зато были заметны солидные дыры и проломы в крышах бронекорпусов и башен, а также изуродованные опять-таки чем-то тяжёлым, прилетевшим сверху надгусеничные полки и ходовая часть. При этом несколько корпусов были заметно обгоревшими или даже частично разбитыми по швам, с отрывом от машин кормовых листов и искорёженных башен, которые валялись далеко в стороне.
А раз так, напрашивался законный вывод – некое механизированное подразделение НАТО было застигнуто на опушке этого леса либо огнём вражеской (то есть нашей) тяжёлой артиллерии, либо ударом авиации. И то и другое оказалось достаточно убойным для того, чтобы смерть пригвоздила эти танки к опушке леса навечно. Да кто бы сомневался – гаубичные снаряды калибра от 122-мм и выше или авиабомбы калибром свыше полусотни кило – вещь вполне смертельная для любой бронетехники, пусть без прямого попадания. А при попадании летящая со сверхзвуковой скоростью болванка, весящая минимум полсотни кило, искорёжит танк и убьёт экипаж, даже если не взорвётся…
При этом уничтоженное в этом месте подразделение было явно сводным. На большинстве «Паттонов» и М41 сохранились белые звёзды и американская маркировка, но среди них было и несколько М47 и «Бульдогов» с чёрно-белыми тевтонскими крестами на броне. «Центурионы» были, разумеется, английскими, на корме одного такого танка просматривался маленький, местами уже облетевший «Юнион Джек» и гербовый щиток какого-то уланского либо драгунского полка.
При этом безжалостное время уже брало своё – здесь давно не пахло горелым, обугленный металл потемнел, сохранившаяся краска начала пузыриться и облезать от влаги и холода, обнажая тронутую ржавчиной поверхность.
Кроме прочего я различил на каждом подбитом или разбитом здесь танке нарисованный от руки потускневшей белой масляной краской четырёхзначный номер, вроде тех, что писали на немецкой техники «трофейщики» Красной Армии в 1944–1945 годах. При этом все увиденные мной на этих танках номера начинались на «4», например «4198», «4177» и так далее.
Ну да, социализм – это учёт, и без разницы, касается ли это количества тонн клевера, засыпанных в инкубаторы от каждой курицы-несушки после обмолота зяби, или же военных трофеев.
Но самое главное – нельзя было не заметить, что на этом танковом кладбище кто-то уже успел основательно пошуровать.
К танкам вела хорошо заметная грунтовая дорога с глубокими, но уже успевшими оплыть колеями, по которой никто не ездил как минимум с прошлой зимы.
С части оставшихся в относительно целом виде боевых машин срезали (явно автогеном и, надо сказать, весьма неаккуратно) пушечные стволы и часть внешнего «обвеса», одновременно демонтировав двигатели и прочую внутреннюю начинку, не говоря уж про проводку, боезапас и прочее. Кроме того, на некоторых танках не было траков и части катков.
Судя по всему, некто (это точно была или родная Советская Армия, или союзные нам в те давние времена восточные немцы) просто поленился везти эти трофеи в переплавку и предпочёл раздербанить их прямо на месте. Сюда явно подогнали автокран (и не исключено, что не один) и прочую технику – и, как говорится, понеслась. Судя по нескольким валявшимся вокруг пустым и мятым ржавым бочкам, промаркированным кириллицей, и размерам колеи этой стихийно возникшей грунтовой дороги, здесь, похоже, довольно долго ездили туда-сюда как минимум на гусеничных тракторах или тягачах. При этом разбирали танки неряшливо и явно второпях, поскольку на земле вокруг них валялось много вмятых в грунт железных обломков, самыми крупными из которых было несколько катков и зубчатая ведущая звёздочка от М48.
Н-да, похоже, тут у них действительно были дела, только было это очень давно. Демонтаж производили как минимум год назад, а подбили эти танки и того позже. О том, что стало с экипажами этих танков, думать как-то не хотелось. Хотя, раз уж костей вокруг не валялось, покойников, скорее всего, закопали по санитарно-гигиеническим соображениям и, возможно, где-то в ближних воронках.
Однако для меня на этом «батальном полотне» куда важнее было другое – хорошо видимые с этого места визуальные ориентиры. Подбитые танки стояли на опушке леса неправильным полукругом (контратаковать собирались или, наоборот, отходили?) на небольшой возвышенности, задом ко мне и передом к низине. И я, наконец, мог примерно определить, где здесь восток, а где запад.
И если я всё правильно определил, издававшее тот самый шум моторов шоссе виднелось за деревьями, в паре километров южнее того места, где я в данный момент стоял.
Я поднял бинокль, более детально осматривая окрестности. Да, несомненно, это было шоссе, и вполне приличное. Прямо-таки автобан, какие в этих краях строили начиная с 1930-х годов. Одновременно левее меня опять послышался характерный звук. Сначала резкий гудок, а затем лязг и удары металлических колёс на рельсовых стыках. Я посмотрел туда – ага, за деревьями, значительно левее и дальше шоссе действительно просматривались столбы, и видно, как ползёт небольшой жёлтый тепловоз, тянущий за собой вереницу коричневых товарных вагонов. Стало быть, «железка», идущая практически параллельно шоссе.
А вот дальше, у горизонта, были видны здания – дома в два-три этажа, в основном под красными черепичными крышами. Над местностью господствовал острый шпиль какой-то кирхи или собора, а в закатной дымке у горизонта, на вершине одного из отдалённых холмов, смутно просматривалось какое-то тёмное, вычурное строение. Старинный замок или что-то типа того?
Не знаю, что это был за замок, но город передо мной, похоже, был именно искомым Кайзерштайном. Исходя из этого направление дальнейшего моего движения было, в общем, определено.
Я перевёл бинокль на шоссе. Движение было не то чтобы интенсивным, но всё-таки было. Это категорически не напоминало автодороги из западных фильмов про постапокалипсис. Там ведущие в какой-нибудь очередной Бартертаун дороги обычно завалены обломками разбитого и сгоревшего транспорта, за которыми неизменно прячутся банды вонючих оборванцев с ржавыми заточками в трясущихся руках. А ездят по этим дорогам разве что банды каких-нибудь необайкеров-людоедов, которые непонятно как умудряются сохранять на ходу свои мотоциклетки (надо полагать, что мотозапчасти у подобных персонажей растут на деревьях, а бензин берётся ими прямиком из колодцев или ручьёв).
Здесь ничего подобного не было. За росшими вдоль обочины деревьями мелькнули туда-сюда три или четыре грузовика с тентованными кузовами или фургонами. Угловатые машинки типа «Опель-Блитца», грузоподъёмностью от полутора до трёх тонн, какие после 1945 года в изобилии производили по обеим берегам Эльбы. Одновременно с грузовиками по дороге проехала пара легковушек (одна из них походила на «Опель-Кадет», тот, из которого у нас потом сделали «Москвич-401»), а затем проскочило что-то белое, настолько мелкое, что я даже удивился: малолитражка какая-нибудь?
Стало быть, жизнь у них тут была как жизнь. Конечно, следы былых баталий присутствовали, но какие-то не особо явные. Вот тебе и Третья мировая…
Разумеется, выйти и голосовать, чтобы проехать до городка, я не решился. Мало ли какие у них тут предубеждения связаны с автостопом, теми, кто путешествует подобным образом?
Посему я решил добираться до города вдоль шоссе. Благо было сухо, не грязно и никакого любопытного народа вокруг не было.
При этом я старался идти с предельной осторожностью, так, чтобы меня не смогли рассмотреть с дороги. Зато я, имея при себе бинокль, мог издали и не особо напрягаясь разглядеть всё, что мне требовалось. Правда, надо признать, что сидящий в кустах человек с биноклем поневоле вызывает подозрения в любые времена, тут понимание может вызвать разве что вульгарное подглядывание за девками на нудистском пляже, но это, увы, не мой случай.
Пройдя в хорошем темпе вдоль шоссе километра три, я обнаружил перекрёсток дорог, а у перекрёстка – кубический белый домишко с плоской крышей очень характерного вида, выходивший большим застеклённым окном на дорогу.
Я немедленно спрятался за ближайшее дерево и всмотрелся в окрестности через толстые линзы бинокля.
Так. Чуть дальше на перекрёстке ясно просматривался указатель с чёрными немецкими буквами на белом фоне. В ту сторону, куда я шёл, было написано «Kaiserschtein» (стало быть, верной дорогой идёте, товарищ), в противоположную сторону – «Strasbourg», налево – «Karlsruhe», направо – «Stuttgard».
Пришлось напрячь соображалку на предмет знания географии. Стало быть, это местность, именуемая в нашей реальности «Земля Баден-Вюртемберг», – одна из западных приграничных провинций ФРГ, поскольку Страсбург – это уже однозначно Франция. Место, в наши времена памятное в основном погаными, пресловутыми международными судами и трибуналами, которые карают, мягко говоря, очень избирательно.
Стало быть, я направлялся к Кайзерштадту прямиком (а может, и не совсем прямиком) со стороны французской границы. Так что, если не повезёт, вполне могут и за иностранного шпиона принять…
