Владислав Март
Мунатас
Звуки трёх выстрелов, пауза, звук большого взрыва, пауза, выстрел, затем кто-то говорит: «Такие дела, Федя». Всего три минуты четыре секунды.
Сообщение удалено.
«Не выходил на связь пока шли в Фес. Шли больше ночью, отдыхали днём, как древние погонщики караванов. Только вот состав каравана нашего был странным. Почти никто ни с кем не разговаривал. Это потому что под шум боя из Рабата улизнула масса уязвимого люда. Вокруг меня было несколько Переживших из касбы, один раненый, пара пожилых французов, немец с парнем бербером, целая толпа женщин с полностью закрытым авратом, лошади, собаки и куры, единственные кто всю дорогу ехали в повозке. Я старался больше бороды из капюшона не высовывать. Если позволяли проехаться на осле, благодарил, не разрешали, шёл тихо. Телефон не доставал, фонариком не светил. Спал около французов. Однажды дали мне хаша, видать совсем дела плохи, раз незнакомцам хаш дают. Взять я взять, но не курил. По выходу из города сразу нашёл себе отличный посох и с ним периодически прикидывался хромым. Лицо моё такое чёрное и старое от ветра и золы, что похоже, меня считают бербером. Халат и молчание очень подходят. Подслушал, что Переживших многих убили, кого пьяным нашли – утопили, несколько человек выбросились из высоких риадов на улицу. Убили какого-то знатного полицейского. Но всё обрывками, всё сплетнями. Брели мы так с видимостью общего дела две ночи вполне спокойно. Пока на третью ночь один из французов не сошёл с ума. Он стал бегать по дороге и кричать, рвал одежду на себе, а когда стали его ловить, сильно ударил одного. Связали и положили в повозку. Но хозяин повозки, седой араб, отказался бесплатно везти. Торговались с другими французами, все были недовольны. А связанный тем временем умер. Его компаньоны оказались как варёные, копать не могли, похоронить не решили как. Тупари. В общем, Федя, заложили его камнями плотно, на перекрёстке, и смастерили знак распятого бога из куска крыла ракеты. Каждый, включая тёток в чёрных балахонах с прорезями для глаз положили по камню сверху тела. Всё равно животные растащат. Копать надо. Эх, французы. Кстати, когда клали камни, а их тут вдоволь, ходить никуда не надо, по рукам арабских женщин я понял, что некоторые – это спрятавшиеся под платьями мужчины. Даже чёрные перчатки, что у всех обычно, не укрыли от меня несколько широких ладоней с костяшками. Явно мужских. Так что все хороши, каждый в нашем караване с секретом, не только я. На другой день порвалась обувь у меня. Пришлось буквально на ходу чинить. В дырку вставил, сложил вчетверо, какую-то плотную бумагу. Когда менял её, оказалось это письмо на французском. Из Марракеша в Марсель. Просто так на дороге валялось. Почта. Когда это всё было? Когда письма разносили, помнишь? Тайна. Как весь наш караван. И никто не заинтересован в огласке и снятии масок. Так, Федя, доковыляли мы до Феса, где обоз наш моментально растворился. Будто не знали мы друг друга. Разбежались ещё до первого поста у двойных, обложенных плиткой, ворот. По старой привычке я осел на краю медины, ближе к воротам, на последнем этаже с виду заброшенного риада. Пост не проходил, пролез в щель крепостной стены. Может быть выбрал жильё неудачно, уж больно богато выглядели первые этажи и вещи растащили слабо. Даже мебель и унитазы целы. Может хозяин ещё здесь. Я запер посохом дверь в самом узком месте между третьим и четвёртым ярусом и пользуясь тем, что моя терраса выше соседних стал вычислять, где жилое, где нет и насколько разрушен в общем город. Приятной неожиданностью стало наличие воды в трубах и электричества в сети. Из занавесок я сделал себе простынь. На ресепшн вынул из кресла мягкую часть сидения и забрал как подушку. Если бы не урчащий живот, то могу сказать, Федя, что я попал в пятизвёздочный рай. Пусть мне сегодня приснятся семьдесят две тарелки кус-куса».
«Только что слышал выстрел пушки. Огляделся, реально, напротив меня, в каком-то отдельно стоящем форте за стенами медины, снаружи города, стреляла пушка. Дым до сих пор висит над кустами. Выстрел произошёл после заката и сразу завыли громкоговорители мечетей. Совпадение? Пушка призывала на вечернюю молитву? Посмотрим, завтра пятница, джума, обращу внимание. Сейчас, Федя, иду по кривым улицам медины Феса, спускаюсь к дальней окраине, ищу тихие места, рынки овощей. Скажу тебе одно, по сравнению с этой мединой, медина Рабата вовсе и не медина. Тут так запутано, ничего н подписано, а неба с улиц не видно. Над головой постоянно какие-то тряпки, навесы или тростниковые крыши, перекрывающие свет, так что идёшь будто не по улице, а внутри домов. После заката ещё хуже. Можешь себе представить, я иду почти в темноте, вдоль бесконечных рядов закрытых дверей лавок, тачек на цепи, мусора. Все окна домов во двор. То есть улица, получается, как глубокий канал или ров между неровных смыкающихся наверху стен без окон и балконов. Редко на перекрёстках горит над дверью лампочка. Я уже пожалел, что вышел на разведку в темноте, найду ли я дорогу назад в свой новый дом? Выходя из него, из такого же коридора-улицы я прислонил крестом пару досок, сделал себе подсказку. Иначе понять, куда нагибаясь нырять в переулке, просто невозможно. Медина Феса – настоящий лабиринт. Удивительно, но попадаются люди. И они, и я держимся друг от друга на расстоянии. Подожди, наберу заново, как раз сейчас кто-то идёт в темноте из переулка, не хочу говорить при нём».
«Такие дела, Федя. Дошёл я до едкого запаха мочи или аммиака. Стою, пытаюсь понять откуда. Из туристского путеводителя помню, что в Фесе есть старинные красильни. Может посмотреть заодно, что думаешь? Пробираюсь уже внутри какого-то большого риада, здесь точно был магазин кожи, думаю, красильни недалеко. Кстати, подобрал с пола несколько кожаных кошельков. Бросили их. Один рваный. Может поменяю на еду. Хотя, кажется, местные арабы не пользуются кошельками. Лезу, куда-то, лезу. О! Вышел на балкон во внутренний двор. Ё-маё, Федя! Стою я на широком длинном балконе, скорее террасе, под ясным небом с растущей луной. Подо мной, как на фото нейшэнал джеографикс большой двор с каменными ваннами округлой или квадратной формы. В них налита вонючая цветная жидкость. Кое-где видно, что-то лежит внутри. Кожа, шкуры, не знаю. Стою смотрю. Под лунным светом даже вонь отступила. Красота. Луна отражается в нескольких этих каменных ваннах. На противоположной тёмной стене висят большие шкуры, бледные, уже выделанные, мне до них не добраться. Размером, пожалуй, с человека. Ох, Федя, надеюсь, что это козы или овцы. Понюхал кошельки, что подобрал. Воняют так же, как и воздух вокруг. Натуральный продукт. Людей нет. Забросили промысел. Я читал, раньше на входе выдавали бесплатно листья мяты чтобы держать у носа. Туристы – нежные твари. Федя, какая красота! И всё для меня одного. По стенке одной каменной ванны идёт кошка. Может здесь заночевать? Не возвращаться к форту с пушкой? Вещи у меня все с собой. Хотя там знатная у меня постель с подушкой образовалась».
«Рынки здесь дерьмовые. На ночь бросают только гнильё. Овощи и бананы в основном. Из-за того, что переехал в дом у красильни стал сам вонять ещё больше. Океана нет теперь под боком умыться. Пару дней болел живот. В общем питание здесь хуже, чем в Рабате. Решил поискать компаньона чтобы выживать легче. Слышал в переулках русскую речь. То ли Пережившие из Рабата сбежали, то ли такие как я. Народ есть. Растворился в толпе. Хожу и днём, не прячусь. Халат мой, джеллаба эта, такой грязный стал и пахнет, что меня за бербера дикого принимают, даже здороваются не по-арабски. Я киваю, язык пока плохо даётся. Особенно алфавит. Ты видел берберский алфавит? Неотифинаг этот. Вот что не даст мне сойти с ума, потому что сведёт меня с ума быстрее. Пушка, кстати, стреляет каждый вечер, а в пятницу шесть раз. Город очень религиозный. В мечетях кондиционеры висят и сладости на входе раздают. Пару раз заходил, но меня вежливо оттесняют. И, главное, Федя, это уже не те мечети. То есть мечети те, говорят они о другом. Это не ислам. Какая-то новая странная тема. Мне плохо понятно, Федя, но что я понял, так это типа секты. Фесский вариант. Ещё они что-то пьют, когда входят и глаза у мужиков какие-то сумасшедшие. Сегодня встречаюсь с одним французом в парке. Попробуем помыться в бывшем фонтане и обсудить что тут происходит. Давно ты мне не рассказывал, как у вас дела? Много у вас Переживших? Откуда они?»
«Постираться и помыться в фонтане парка не вышло. Он не работал вечером. Но мы с Клодом сделали все свои дела в большой луже в бомбовой воронке, а прополоскали в пруду у Южного форта. Потом голые сидели сохли и разговаривали. Удивительно, что вода в жару не испарилась и не протухла, магия какая-то. Клод в английском не силён, я в французском совсем мимо. Так что, Федя, это не как с тобой байки травить до утра. Посидели душевно, но друг друга информацией не обогатили. Клод, как и все французы, застрял тут после взрывов на АЭС. У них их как сортов сыра было. Связи с домом нет. Хочет идти на север, ближе к Алжиру и оттуда по морю перебраться на Корсику. У него там старенький дедушка. Говорит, живёт на той же улице, что и Наполеон жил. Клод зачем-то ещё хранит паспорт и банковские карты, не верит, что Европы больше нет. Спрашивал меня про планы, про Россию, а я, представляешь, не знал, что ему ответить. В итоге понесло моего приятеля, он начал говорить, что с России всё началось, что Макрон предупреждал, а мы типа не слышали. Типа это наш самолёт был, а не пакистанский, что мы первые начали, и всё в таком духе. Дебил. Он не знает, что это их бомбардировщик на Варшаву упал. Союзнички хреновы. Дебил! Макрон твой пеплом летает над Елисейскими полями. Турист, долбаный. Короче, с Клодом разошлись, вещи чуть не перепутали. Я вернулся в первый риад с видом на ту пушку, потому что в красильнях очень много кошек. От них воняет больше, чем от тех ёмкостей для обработки кожи с аммиаком. Кошельки, сумки, я выкинул. Оставил себе отличный ремень и новые сандалии, не помню говорил тебе или нет».
Сообщение удалено.
«Федя, плохи мои дела. Ты там свечку поставь или что. Кажется, мне капец…».
«Извини, Федя, давно не отправлял сообщения. Телефон негде было зарядить. В общем в Фесе я не остался. На следующую ночь как я поругался с французом, в городе началось что-то невообразимое. Пушка стреляла раз десять и это был сигнал к чему-то. Арабы местные, кажется берберов и туарегов не было среди них, начали врываться в укрытия, где французы и такие вроде меня жили. Всех хватали и тащили к пятачкам перед мечетями. Там какой-то мужик в чёрном кричал что-то и махал белым флагом, а потом. Потом, Федя, ужас был. Им всем или не всем, я не стал рассматривать, горло перерезали. При этом толпа пела и танцевала. Я шёл по крышам медины за теми, кто тащил французов и многое видел. Федя, я даже заплакал. Один мужик по-немецки кричал среди французов, но этим было по барабану. Всё. Закончился мой Фес. Трупы без голов они потащили по переулкам куда-то вниз, в район красильни. Надеюсь не кожу снимать. Федя… Мне пришлось сверху на это смотреть и не дышать. Я довольно легко ушёл по крышам до крепостной стены, правда, чуть не упал пару раз, проваливался ногами в пальмовые ветки на террасах. Со стены спрыгнул, нашёл место пониже, но, по-моему, сломал рёбра. К счастью ноги не сломал. Но кровохаркания нет, дышу кое-как, идти могу. Хочу день отлежаться в овраге среди мусора, ночью буду уходить. Только я не знаю какая дорога куда. По мне, получается так, что путь в Рабат мне медина отрезает, так что в какую-то новую сторону пойду. Ты, думаю, уже утомился слушать мои голосовые. Я никак новый смартфон не найду, а в этом экран так разбит, что я только одно место могу нажать, где чат твой и запись. Текст набирать не получается. И эмоции мои текст не передаст. Фес теперь какая-то религиозная банда. Европейцам здесь смерть. Им и дома, и везде теперь смерть. Проблема вот, что я тоже для них, для головорезов в чёрном, я европеец. Хочешь крестись, хочешь матерись, им все белые на одно лицо. Сейчас накроюсь этим куском картона и буду…».
