полная версия

Владислав Георгиевич Дмитриев
Восхождение «…к низинам» о. Павла Флоренского

4.7. Перенос

И снова лагерный переезд: «1936.II.21. № 49. Дорогая мамочка, пишу тебе с нового места. Со вчерашнего дня я переселился на завод. … Во втором этаже его – лаборатории и комната, в которой живет нас пятеро. … Теперь я провожу большую часть времени в лаборатории, что конечно гораздо удобнее для работы. В лаборатории паровое отопление и потому очень тепло, чтобы не сказать – жарко. Лабораторные помещения занимают 1/4 большого здания. … Лаборатория … представляет отгороженную дощатыми перегородками часть большого зала. За перегородкой находятся установки, в которых мы ведем технологические опыты в крупном масштабе. … Однако, в настоящих условиях работается далеко не так, как на Биосаде. … А между тем, мне все труднее выносить общество людей и все больше хочется оставаться одному, чтобы сосредоточиться. Жаловаться ни на кого не приходится: каждый более или менее хорош, по крайней мере не плох, а слабости и неровности – дело естественное. Но, тем не менее, все вместе действуют угнетающе. Это – как в толпе: никто порознь не мешает, а вместе – не дают двигаться и дышать».

Характерно, что в представлении о больших ученых обычно считается, что они, мысленно охватывая крупную проблему, не нисходят до создания конкретных приборов и оборудования. Но это не так, широта знаний и ориентация в проблемах дают тот сплав идей, которые реализуются в конкретных разработках. Именно творческий характер интеллекта, помноженный на знание физических закономерностей, позволяет создать оригинальные конструкции. Как это иногда реализуется можно прочитать в письме: «1936.II.17. … недавно, в постели, придумал новый аппарат – термосифонный экстракционный аппарат для экстракции веществ почти не растворимых при обычной или пониженной температуре и обладающих некоторою растворимостью при температурах повышенных. Он основан на экстракции горячей жидкостью, которая, стекая, охлаждается и выделяет экстрагированное вещество, а после фильтрации вновь нагревается и снова направляется в экстрактор. Эта непрерывная циркуляция жидкости осуществляется автоматически охлаждением нисходящего столба жидкости и нагревом восходящего, причем возникающая от разности температур разность гидростатических давлений … ведет к непрестанному движению тока жидкости. Кажется, такого аппарата еще не было предложено». Вот такое изобретение, основанное на знании физических законов, а мысли о той или иной технической реализации могут приходить в любой момент, надо только суметь зафиксировать их.

И снова новое место, и новое описание одного дня похожего и непохожего на каждый другой день в лагере: «1936.II.29. – III.1. … Живу в новом помещении. … Это Йодпром, т. е. Йодный завод. Это – большое двухэтажное здание, правая половина которого занята проектным бюро, а левая – заводом, лабораториями и комнатою общежития. Распорядок дня соответствует обстановке, т. е. столь же далекий от буржуазного уюта. … Встаю в 8 ч и бегу в Кремль завтракать. По дороге встретишь 30 – 40 – 50 людей, с которыми надо раскланяться, которых приветствуешь. Ведь знают друг друга более или менее все, а многие – и знакомы. От изобилия поклонов и приветствий шапки уже никто не снимает, только делают некое подобие чести, как рудимент поклона. После завтрака обход всех работ, обсуждение, консультация, записи, составление отчетов; так – до 6 ч, когда надо опять бежать в Кремль, обедать. Т.к. работа напряженна, а всегда чего-ниб. не хватает, то спешка, волнение, взаимное подгоняние. Часов с 7 иногда сплю, когда удастся. Ведь работа идет сменная, круглые сутки. С 8 или 9 часов опять та же беготня из верхнего этажа в нижний и обратно, но неск. тише в здании, т. е. работают не все. В это же время что-ниб. вычисляю, иногда удается немного почитать. Обычно сижу до 4–5 часов. Но нередко, когда заснешь, приходит будить сменный рабочий с каким-ниб. недоразумением. Такая жизнь не дает делать что-ниб. творческое, но зато не дает и думать о том, что привело бы в уныние … мерзлота – единственное, что меня действительно занимает внутренне».

При таком жизненном устройстве ему приходится отвечать и на философские вопросы, эти ответы представляют большой интерес, так как позволяют услышать уже голос философа: «Дорогой Олень, ты … спрашиваешь о применимости физич. и химич. законов к человеку и к обществу. … Прежде всего, человек и общество представляют качественно новые планы действительности, характеризующиеся своими собственными законами. Следовательно, поскольку физ. или хим. законы характеризует материю иного качества, постольку прямая пересадка этого закона на инородный план недопустима. Однако, между планами есть какое-то соответствие, символическое выражение одного – другим, и потому возможно эмоционально-образное перенесение, метафора (а это и значит перенос), которая, однако не есть только метафора, а представляет и нечто большее, указывает и на внутреннее сродство областей, однако не могущее быть точно формулированным. Я сказал “поскольку”. Это потому, что большинство законов физики и химии не охватывают данного плана, как такового, но лишь поясняются им, как примером, на самом же деле шире своего общепризнанного, общеучитываемого содержания, истинным же их предметом служит не этот определен(ный), план бытия, а некоторое формальное его свойство, могущее быть обнаруженным и в явлениях другого или других планов. Математическая схема (формула), относящаяся к известной области и на ее почве найденная, часто учитывает все-таки не специфические свойства этой области, а некоторые общие отношения. Поэтому совершенно естественно, что она оказывается применимой и к другим областям, по существу весьма отличным от данной, но однако обладающим теми же общими соотношениями. Если напр. для электрического тока верна формула Ома I=E/R, то она окажется верной для теплоты, магнетизма, эл. поля, диффузии и т. д. Ее можно перенести и на ряд явлений человеческой жизни. Всякий раз мы будем разуметь под символами I, Е и R разное, но соотношение символов останется одним и тем же».

Закончив свое философское разъяснение по заданному ему вопросу, дает дочери уже вполне земное разъяснение и совет, как надо относиться к родным и к веселым друзьям: «… Надо стараться уметь брать то, что есть у тебя и около тебя и не прельщаться нарядным взамен существенного. А чужие люди неизбежно наряднее своих, ибо они – в гостях, в гости же всегда наряжаются. Дело это естественное, но и понимать вещи как они есть на самом деле – тоже естественно. Праздник есть праздник, против него нельзя возражать, но вредно и ложно искать постоянного праздника и подменять ими будни. С.И. страдает именно этим недостатком, ей нужен сплошной праздник. … Но забывая о буднях или не желая знать их, она остается неудовлетворенной и несытой. Ошибка многих! Но ты помни, что только в тиши мирной будничной работы можно найти себя самого и свое удовлетворение».

Вот так он передавал своё понимание и мудрость детям, и мог бы сказать еще многое другим людям, только власть того времени не позволила это сделать, о чем с горечью и мужеством писал: «1936.III.10—11 … Дорогая Аннуля, … дело моей жизни разрушено, и я никогда не смогу и, кроме того, не захочу возобновлять труд всех 50 лет. Не захочу, потому что я работал не для себя и не для своих выгод, и если человечество, ради которого я не знал личной жизни, сочло возможным начисто уничтожить то, что было сделано для него и ждало только последних завершительных обработок, то тем хуже для человечества, пусть-ка попробуют сделать сами то, что разрушили … я вижу, что другие стараются около вопросов мною уже проработанных, и мною одним, но вслепую и ощупью. Конечно, по частям и исподволь сделанное мною будет сделано и другими, но на это требуется время, силы, деньги и – случай. Итак, разрушением сделанного в науке и философии люди наказали сами себя, так что же мне беспокоиться о себе. … Достаточно знаю историю и историч. ход развития мысли, чтобы предвидеть то время, когда станут искать отдельные обломки разрушенного. Однако, меня это отнюдь не радует, а скорее досадует: ненавистная человеческая глупость, длящаяся от начала истории и вероятно намеревающаяся идти до конца ее».

Увы, и здесь он прав, а потому его жизнь и судьба должны быть примером того, как не надо относиться к настоящим талантам и насколько важно их сохранять и использовать на общее благо. И эта книга в определенном смысле сбор отдельных «обломков разрушенного».

Использование его незаурядного интеллекта в лагерных работах – позорная страница власти того времени и мучительная для Флоренского: «1936.III.24. Дорогая мамочка , … припоминаешь ли «Таинственный Остров» Жюля Верна. Приходится работать именно так, т. е. все начинать сначала. … Чтобы сделать шаг вперед, каждый раз приходится проходить все шаги, пройденные техникой и изобретать, как выйти из положения. А на это требуется время и силы».

И уже по другому письму можно понять характер его мышления и прочитать, что действительно его волновало и почему: «1936.III.25 … Моя мысль по существу всегда устремлялась к созданию общей картины, но не схематической, а конкретной, и исходила из возможно конкретных данных. Однако чувство долга заставляло заниматься не тем, к чему тянуло непосредственно, а что указывалось обстоятельствами и нуждами времени, и указками других. В частности, 15 лет (до 33 г.) я целиком затратил на электротехнич. материалы, поскольку это дело представлялось мне одним из самых первоочередных по практической важности. Хотелось бы теперь, будучи в отставке от больших дел, отдаться размышлениям на общие космофизич. и космохимич. темы. Однако, боюсь, и тут это не удастся». А в другом письме: «1936.III.25. … Мое мышление так устроено, что пока я совершенно вплотную не подойду к первоисточнику в природе, я не чувствую себя спокойным и потому не мыслю плодотворно, т. е. со своей точки зрения, ибо только я могу судить или предощущать свои возможности». И в своих детях, а точнее в молодом поколении, он считал, что: «… тоже должен жить инстинкт научного размышления, опирающийся на чувство таинственного и питающийся этим чувством, которое не мотивируется, но которое не обманывает».

Далее идут рассуждения об особых точках мира творческих людей: «В каждой области действительности выступают особые точки, они-то и служат центрами кристаллизации мысли. Но нельзя формулировать, чем эти точки отличаются от прочих, и человеку, лишенному интуиции, хотя бы он и был умен, образован и способен, эти особые точки не кажутся входами в подземелья бытия. Их знал Гёте, их знал Фарадей, Пастер. Большинство по-видимому, (по контексту, здесь должно стоять «не» авт.) слишком умно, чтобы отдаться этому непосредственному чувству и выделить особые точки мира, – и в силу этого бесплодно. Это не значит, что они не способны сделать что-нибудь; нет, сделают и делают, но в сделанном нет особого трепета, которым знаменуется приход нового, творческого начала».

4.8. Материя – энергия

Он всячески пытался развивать особый трепет творческого начала, создавая иногда письма – статьи, одно из таких писем, безусловно, предназначалось для В.И Вернадского, так как затронутые в нем вопросы были в сфере именно его интересов и, самое главное, понимания, а потому оно и было направлено сыну Кириллу. И хотя данное письмо затруднительно для восприятия, но для понимания логики и эрудиции философа, ученого П.А. Флоренского представляет несомненную ценность, а потому приведено почти полностью, тем более, что он ввел и обосновал новый термин «материя-энергия». Практически это письмо – отдельная работа, являющаяся по смыслу продолжением его работы «Мнимости в геометрии».

Прежде всего, он отметил: «1936.IV.3. Соловки. № 55. Дорогой Кирилл, в виду предстоящей тебе работы по значению асиметрических соединений в процессах биосферы, я хотел написать тебе об общем смысле этой работы. … Трудность – в обширности этой темы и малых размерах моего письма», что заставляло его предельно четко, а в некоторых местах фрагментарно выражать свои мысли в этой работе. «Итак, речь об асимметрии, как факторе природных явлений. Основной вопрос миропонимания – это вопрос о реальности или ирреальности (иллюзорности) пространства и времени. Но т. к. пространство и время всегда “И”, т. е. не мыслятся раздельно, то надо говорить о пространстве-времени, в смысле Минковского, т. е. о нераздельной сущности, распадающейся на пространство и на время лишь в отвлеченном (догматическом) мышлении».

И ставит в этой работе своей целью: «… Доказать реальность пространства-времени, т. е. несводимость его ни к отвлеченному понятию о порядке и соотношении чего-то беспространственно – безвременного (как это делали рационалисты), ни к ассоциации (условному рефлексу) психических элементов, ощущений, тоже беспространственных – безвременных (как это делали представители сенсуализма разных толков – английские эмпиристы, юмовцы, берклеянцы, бэконцы, последователи Милля, махисты и др.)». Так как это: «… есть основная задача естествознания. При обратном же ответе упраздняется и самое естествознание – с отменою реальности его объекта, естества, ибо нет смысла изучать то, чего нет, и что только кажется существующим, – хотя бы и принудительно (Кант)».

После этого, приступает к доказательству: «Наиболее веское доказательство реальности пространства-времени лежит в указании на факт существования в природе асимметрии и необратимости. Ассиметрия – в пространственном аспекте мира, необратимость – во временном. По нераздельности пространства и времени надо, собственно, и эти моменты, асимметрию и необратимость, объединить одним термином, и лишь в целях дидактических говорить о них порознь. – Что такое асимметрия? – Наличие в природе таких объектов, которые не могут быть различены между собою никаким отвлеченно указуемым признаком (напр. правая и левая перчатка), т. е. сведением к какому-нибудь инородному понятию, а различаемы лишь в отношении друг к другу или к какому-либо другому случаю асимметрии же; однако асимметрические объекты действительно различны и не могут быть взаимозаменимы, различие их реально, т. е. не обусловлено произволом, желанием, привычкою, условным рефлексом. Их различие не субъективно. Как же сказать, чем именно они различны, в чём заключается невозможность заменить один парный сапог другим, правую перчатку левой? Всякий видит их различие и легко убеждается в его неустранимости. Но никто не может дать ответ на вопрос отвлеченно. Нельзя найти признак, который указывал бы, чего именно не хватает правой перчатке, чтобы она была левою. А что такие объекты подлинно различны, видно из факта их неконгруентности, т. е. пространственной несовместимости (в геом. смысле), невозможности вложить одну перчатку в другую». Хотя: «Порознь каждому элементу одной отвечает элемент другой. И тем не менее, если ты попытаешься формулировать, почему же сумма одинаковых признаков дает не тождественные итоги, т. е. указать, в чем же собственно признак, отличающий один итог от другого, то станешь в тупик, – или должен будешь прибегнуть к фокусу и подставить в обсуждаемые понятия-суммы термины правый и левый, или им равносильные, т. е. те, которые и требуется определить. Такого различающего признака нет, хотя и есть бесспорный факт различия, не зависящий от нашей субъективности. Отсутствие признака доказывает, что пространство – не понятие; независимость от субъективных ощущений и желаний доказывает, что пространство – не психологический или психофизиологический комплекс. Оно реально…».

Дальше он дискутирует с Э. Кантом, введшим в оборот философский термин трансцендентного понимания, а точнее, невозможность понимания всего, что не основано на опыте: «… и утверждая его иллюзорность (или вторичность), необходимо отрицать и реальность транссубъективного мира. Великое открытие этого значения асимметрии сделал Кант в своей докторской диссертации “О форме и принципах мира чувственного и мира умопостигаемого”; но тот же Кант в “Критике чистого разума” попытался уничтожить смысл отмеченного им факта асимметрии и повел объяснение в ложную сторону; чтобы уничтожить реальность пространства он вместе с нею уничтожил и реальность пространственного мира (того, который мы познаем), объяснив ее трансцендентальной иллюзией, т. е. вытекающей с необходимостью из строения разума. Не вхожу в обсуждение ложных последующих шагов Канта и оставляю его великое открытие в полной силе, поскольку естествоиспытатель не считает мир иллюзией, хотя бы и неизбежной».

Разобравшись с Кантом, перешёл: «… ко времени. Асимметрия во времени есть необратимость. Быть – значит быть во времени; быть во времени – значит быть необратимым, т. е. историчным. А-В не есть В-А. Нельзя сказать, чем именно направление … от прошлого к будущему отличается от направления обратного, все элементы процесса и порядок их – одни и те же в обоих случаях. И, тем не менее, несмотря на отсутствие различающего признака, эти направления существенно различны, и не зависят от нашего желания видеть процесс идущим навыворот, как в кино с движущейся в обратном направлении фильме. Необратимость процессов во времени обусловлена необратимостью самого времени. Асимметрия и необратимость столь же реальны, как и нерасчленимы на элементарные признаки. Можно лишь описывать одну асимметрию через другую и одну необратимость посредством другой; но мы всегда опираемся при этом на свойства реальности того же порядка. Мы поясняем его, но не определяем, не сводим к чему-то, его уже не содержащему. По Спинозе, субстанцией, т. е. реальностью, “называется то, что существует само по себе и чрез самое себя (а не чрез другое) постигается”,… Именно таково пространство-время, т. е. реальность. Необратимость времени, как всеобщий факт, проявляется в частности и 2-ым принципом термодинамики или в расширенном смысле, принципом рассеяния материи-энергии (приходится сочинить такой термин, ибо материя характеризуется признаками энергии, а энергия – признаками материи, – весом, массою; напр. тепло, по современному, есть не энергия, а нечто вроде материи, электричество – тоже). Буду упрощенно говорить материя-энергия. Она обладает свойственным ей стремлением деконцентрироваться, т. е. понижать свою концентрацию, свое содержание в пространстве с течением времени, как в отношении данной точки пространства, так и в отношении данного направления (в широком смысле – любой линии, любой поверхности), т. е. ослаблять четкость своего расчленения, т. е. переходить из упорядоченного состояния (распределения) в менее упорядоченное. Всякий процесс природы, идущий сам собою, необратим; можно сказать, и без «сам собою» если говорить о процессе, не изолированном в отвлечении, а на общем фоне природы, т. е. как он существует в действительности. Проходя свое течение от А к В, он не может тем же путем пройти его от В к А. Обратимых процессов НЕТ, они – только в курсах отвлеченных дисциплин, существующих ради дидактических целей. Параллельно с этим расширенным принципом рассеяния энергии-материи, т. е. принципом необратимости, надлежит твердо высказать и соответственный принцип для пространства: симметричных явлений нет, не то, чтобы их случайно не было, а не может быть по сути дела. Быть во времени – значит быть необратимым. Быть в пространстве – значит быть асимметричным. А т. к. всякая реальность – во времени и в пространстве, то она обязательно и непреложно необратима и несимметрична. Быть во времени-пространстве есть синоним быть необратимым и асимметричным».

Приговорив, таким образом к нереализуемости, любимую фантастами «машину времени», дальше переходит к знакомому по «Мнимостям в геометрии» доказательству: «Это эквивалентные утверждения, поясняющие друг друга, но не определяющие в смысле логики. На языке аналитич. геометрии они могут быть еще пояснены третьим утверждением, а именно на основе отнесения данной реальности, “одной и той же” по всем отдельным признакам, либо к правой, либо к левой системе координат – между собою реально различным (они осуществляются какими-либо телами), несмотря на их логическую неразличимость. Тут выступает новый ряд фактов. Что значит “асимметричное тело не тождественно другому, парному, правое—левому”? Что значит “историческое не тождественно антиисторическому”? Это значит, никаким перемещением нельзя их совместить. Аналитически, линейными преобразованиями координат (а это и есть аналитическая схема перемещения) одно тело не м. б. переведено в другое (см. в «Мнимостях»). Если мы обращаемся к плоскости, как к двухмерному пространству, то треугольник “равный другому” не м. б. никаким перемещением в плоскости, совмещен с ему равным, и площадь одного положительна, а другого отрицательна».

Это случай поляризованной поверхности, который он рассматривал еще студентом, вводя понятие мнимой поверхности, но дальше рассматривает и симметричный случай: «Иначе говоря, один контур ограничивает некоторую часть плоскости. Не выходя из плоскости, нельзя переменить знак площади. Один контур ограничивает некоторую часть плоскости ото всей остальной и указывает на ограничиваемое им содержание, тогда как другой, “такой же”, отграничивает всю плоскость от некоторой ее части и указывает на недостаток содержания в полноте плоскости, т. е. величину дыры. Иначе говоря, контуром плоскость делится на внутреннюю часть и на внешнюю часть. Выйдя же из плоскости в трехмерное пространство, можно совместить треугольники, и положительная площадь покроет, но уже не площадь, а соответственную ей дыру. Подобным же образом из двух симметричных поверхностей одна ограничивает тело и указывает на некоторое содержание, а другая – указывает на изъян, недостаток и, собственно, ограничивает все то, что не есть это тело, или такое же тело. Совместить эти поверхности можно было бы лишь обращаясь к четырехмерному протяжению, и тогда каждая точка тела легла бы на соответствующий ей точечный изъян. Но нормали к граням будут обращены в противоположные стороны. Внешнее для одной поверхности есть внутреннее для другой, и наоборот. Такой выверт тела в физических условиях существования невозможен, по крайней мере, покуда речь идет об эвклидовом пространстве. Невозможность его опирается на принцип рассеяния материи-энергии. Ведь если рассеяние материи-энергии говорит о деконцентрации, т. е. о выходе из внутреннего во внешнее, то изменение смысла нормалей, превращающее внутреннее во внешнее и внешнее во внутреннее, означало бы процесс концентрации, стекания материи-энергии в определенные места, т. е. указывало бы на обращенность мирового процесса, на историю навыворот. Т. о. принцип деконцентрации необходимо влечет за собою и принцип асимметрии, как, равно, и обратно. Это принципы эквивалентные и составляющие вместе основное начало единой мировой среды – пространства-времени».

Так через хорошо известные и наблюдаемые физические явления Флоренский доказывает наличие и необходимость асимметрии, далее продолжая систему доказательств: «Формально, для выворачивания тела требуется изменение смысла 4-й координаты пространства-времени, а именно времени. Для этого тело должно было бы иметь скорость, превосходящую скорость света, для чего, при своем возрастании, скорость тела должна была бы пройти через значение V=С, а для этого требуется бесконечно большая сила и бесконечно большая работа. Но какой же смысл, т. е. реальный (а не формальный), физический может иметь утверждение, что отрицательная площадь или отрицательный объем есть недостаток, изъян? Лишь тогда, когда указано, в чем конкретном это есть недостаток, можно говорить и о физич. смысле асимметричного тела (или плоской фигуры). То, в чем имеется изъян, должно быть указано конкретно, ибо лишено смысла указание, что тебе чего-то не хватает, если ты не знаешь, что есть то, чему чего-то не хватает. Не хватает 1 м2. До чего? До 10 м2, до 100 м2? До 10n м2? Не может не хватать “вообще”. Между тем, плоскость, пространство эвклидовское мыслятся как пределы расширения чего-то конкретного, и, как пределы, не имеют определенного физическ. содержания. Поэтому “внутри” и “вне”, как полагаемые асимметрией, неизбежно влекут за собою требование определенности содержания как того, так и другого, если говорить физически, а не формально. Иначе говоря, физическое пространство-время не может не мыслиться хотя м. б. и чрезвычайно большим, но, тем не менее, обладающим каким-то определенным содержанием. А это ведет к утверждению кривизны пространства-времени. На более узком случае поверхности, как двухмерного пространства, или трехмерного пространства-времени, можешь более просто усвоить это. Физически немыслима плоскость, как граница между телом (внутри) и другими телами (вне): то, что мы называем плоскостью, есть лишь грань замкнутой поверхности, многогранника, или весьма большой замкнутой криволинейной поверхности, ибо плоскостью тело не определяется, а если бы определялось, то утратился бы смысл слов “внутри” и “вне”. Замкнутою же м. б. лишь поверхность кривая или состоящая из граней. Она обладает среднею кривизною обязательно отличною от нуля, и таковы все поверхности физического смысла. Подобно этому и пространство м. б. в физическ. смысле лишь кривым, т. е. со среднею кривизною не нулевою, и если этого не было бы, то потерял бы смысл принцип рассеяния».

Доказав, что любое реальное пространство принципиально обладает кривизной, переходит к получающимся из этого выводам: «В отношении плоскости различие смысла направления нормалей на обеих ее сторонах условно, ибо качественно они не различимы; если мы их различаем, то только потому, что мыслим плоскость как предельный случай кривой поверхности. Но у кривой поверхности различение сторон не условно, а лежит в природе самой поверхности. “Вне” и “внутри” в этом случае вполне определенно и не зависит от нашего произвола, будучи обусловлено знаком средней кривизны на той и на другой стороне поверхности. А если так, то тогда понятно, что кривизна поверхности есть физический фактор явлений. Выражусь как будто сравнением, но на самом деле по существу: существует потенциал формы, ибо форма создает силовое поле, определяющее ход явлений. Форма есть фактор, кривизна формы-поверхности есть потенциал поля этого фактора там, где он достигает наибольшего значения».

Это важный для практики вывод, показывающий на необходимость учета кривизны поверхности реальных объектов, участвующих в электрических, химических и других взаимодействиях и далее разъясняет это: «Отсюда вытекает необходимость изучения структур природных и искус(ственных) образований, как определяющих характер и ход явлений. Последние обусловлены всецело взаимодействием морфологических полей. Ты скажешь: а химические свойства? Да, но химические свойства суть только частный случай проявлений структуры, а именно ядровых, атомных, молекулярных и иных более сложных структур, причем во многих случаях решающим оказывается фактор не тонкой химической структуры, а более грубой, гистологической, т. е. ультрамикроскопической и микроскопической, напр., а то и еще более грубых. … Моя мысль совершенно определенная: структура материи, как ее временно-пространственная форма, т. е. форма в движении и изменении, характеризует собою свойства данного материального образования и есть причина развертывающихся явлений. Все процессы происходят на поверхности, на границе между ВНУТРИ и ВНЕ, но эта граница гораздо сложнее, чем кажется при невнимательном рассмотрении. Углубляясь вглубь тела, мы тем самым создаем новую поверхность раздела и ее именно, а не внутреннее содержание тела, зондируем и испытываем». Тоже очень интересное разъяснение, показывающее, что аппаратура (зонд) влияет на объект исследования и необходимо учитывать этот фактор. Далее продолжает: «… о кривизне. Поскольку пространство не существует без времени, постольку же кривизна поверхности не есть абстрактная кривизна геометрии, а кривизна по всем координатам, т. е. и по времени. Ход явлений на поверхностях разной кривизны различен. Это очевидно на основании общих положений. Это известно всякому из техническ. и житейского опыта (напр. поведение полированных и шероховатых поверхностей, выветривание выступов и углов и т. д.). Это доказывается точным опытом. Как рядом исследований вообще, так и моим в частности установлено, что от кривизны зависит упругость пара, 1°(градус) замерзания и кипения, механ. электрич. и др. свойства и т. д. Мною в частности доказано это для скорости химических реакций и для электрохимическ. потенциала. Дисперсное состояние вещества ведет к оживлению всех процессов не только потому, что увеличивается уд. поверхность (площадь на 1 г), но и, главное, потому что возрастает кривизна каждой из ограничивающих поверхностей. Мною (а также и не мною) для указанных явлений установлены экспериментально соответствующие функциональные зависимости от кривизны. Можно догадываться (все собираюсь сделать, но нет ни литературы, ни времени), что можно вывести эту зависимость в общем виде, исходя из принципа тождества законов природы, в каком бы пространстве мы ни жили. Надо сделать это так: мы наблюдаем извне кривую поверхность и находим, что ход реакций на ней ускоренный. Следовательно, время на этой поверхности течет быстрее, чем у нас. А это значит, что у него большая кривизна. Эта кривизна времени должна быть такою, чтобы в формулах жителей этой поверхности она компенсировала бы изменение всех единиц измерения, обусловленное кривизною пространства и вследствие этого формулы оставались бы неизменными – инвариантами. А т. к. мы знаем, какова кривизна поверхности, то можно узнать и о кривизне времени, а отсюда – и о скорости реакций и др. процессов с нашей, вне этой поверхности, точки зрения. Пока довольно». Вот такое глубокое, научное, аналитическое и философское письмо, рассматривающее с единых позиций пространственно-временные зависимости материального мира.

Это письмо по поднятым вопросам явно было предназначено именно для В.И. Вернадского, так как сразу далее идет речь о его работе, присланной им Флоренскому, который о ней пишет: «Очередные, задачи радиогеологии» получил, поблагодари. Как и всегда, у этого автора, его работа затрагивает вопросы величайшей важности и, как обычно для него, носит планирующий характер, больше ставя задач, чем решая их, решая же несколько схематически вероятно в изложении, чтобы не делать из статьи тома. Такое изложение, конечно, предотвращает возможные ошибки и избавляет от нареканий и остроты борьбы. Но автор слишком большой человек, чтобы ему стоило бояться ошибок или возражений. Его мысли, хотя бы и предварительные, его догадки должны быть закреплены, хотя бы в виду его возраста. Бездоказательная догадка такого исследователя стоит десятков исследований с доказательствами большинства других. К тому же, что завтра будет признано ошибочным, послезавтра подтвердится, и автору это известно лучше, чем многим».