Владислав Фолиев
Мама
Мы шли с воспитательницей молча, я смотрел себе под ноги, слушая, как скрипит грязноватый снег, и уже смирился с тем, что я ничего так и не узнаю, как вдруг она спросила меня:
– Мы можем с тобой договориться? Ты же умеешь хранить секреты?
– Да, умею, – тут же с воодушевлением ответил я, чувствуя, что эти вопросы к чему-то ведут.
– Пообещай мне, что, если я скажу, как зовут твою маму, ты никому об этом не расскажешь? Хорошо?
– Да, хорошо, – подтвердил я.
– Я сейчас говорю на полном серьезе, ты понимаешь?
– Да, – кивал я.
– Если кто-то узнает об этом из воспитательниц или кто-то из твоих друзей, у меня будут большие проблемы. Никто не должен знать, что я тебе что-то говорила об этом.
– Я понял. Обещаю, что никому не расскажу.
– Ну хорошо. Завтра, когда будет обед, подойдешь ко мне.
Удивленный ее намерением помочь, я зашел с улицы в комнату к остальным и, казалось, владел величайшей тайной на свете, что вот-вот и она раскроется мне, а остальные даже не догадываются, что меня ждет.
На следующий день, когда был обед и она сидела, как обычно, в кресле за газетой вдали ото всех, я, как мы и договаривались, подошел к ней. Она сложила газету и сразу сказала:
– Твою маму зовут Неля Л., фамилия, как и у тебя. Она родила тебя в пятнадцать лет и десять месяцев. Больше я ничего не знаю.
– Я понял. Я запомнил, спасибо большое.
Я отошел от нее, вернулся к столу и много раз стал проговаривать про себя «Неля Л., пятнадцать, десять». А когда я вернулся к себе в комнату, вырвал с тетради клочок и написал на нем то же самое, боясь, что услышанное может вылететь из головы, а затем убрал его под матрац. Мне хотелось бежать, что-то сделать с этой информацией. До самого сна мое детское сознание было возбуждено и взывало меня к действию, будто я уже должен был начинать искать.
Я до сих пор не знаю, почему она согласилась рассказать мне о матери, этому ребенку, от которого можно было ждать все, что угодно, который ничем не отличался от остальных детей. Может, я был первый, кто за много лет ее работы спросил у нее об этом? Или напоследок ей выпала возможность помочь кому-то, и она решила уйти с чувством своей полезности? Как бы то ни было, в тот момент я был безумно рад, что узнал имя своей мамы, и встреча с ней стала для меня ближе, реальнее. Как и обещал, я не рассказывал о произошедшем никому, даже Мише. Воспитательницу же после этого дня я больше не видел – она, как и сказала мне, ушла от нас. А я так и остался в этих стенах с этими четырьмя словами от нее – Неля. Л. Пятнадцать. Десять.
4
Начался мой первый учебный год в университете. Я заселился в университетское общежитие в трехместную комнату, где стал жить с двумя парнями, такими же первокурсниками, с которыми быстро поладил (родители хотели снять мне квартиру, но я напрочь отказался; здесь же я платил совсем скромные деньги). Первый из них – Марк – был худощавый, светловолосый, ростом почти как я; он приехал из какого-то небольшого поселения, говорил быстро, без говора. Второй – Коля – был ниже нас на голову, вечно смеющийся, заводящий нас, с широченной улыбкой и прямыми, красивыми белыми зубами, которые, казалось, были искусственными. Когда все мы трое уже достаточно сблизились, то мы с Марком стали в шутку называть Колю «джокером». Между нами троими почти никогда не было притеснений: все мы, попавшие в эту непривычную для нас среду, искали связей, за которые можно было бы цепляться, и поэтому, поняв, что в общем-то каждый из нас вроде бы ничего, мы с любовью приняли эту случайность, сведшую нас в этой комнате.
Учиться здесь мне нравилось. Я быстро сблизился с коллективом (в группе было 16 парней и 7 девушек) и в обучении не было ничего такого, из-за чего я бы противился ему – напротив, учебные дисциплины и атмосфера вызывали у меня приятные впечатления. Но как бы я не отвлекался на новый университетский коллектив, не погружался в учебу, в эту новую ступень моей жизни, я постоянно напоминал себе о своей цели, словно упрямо камешком бросал в свое же окно.
Я знал о запрете на разглашение тайны об усыновлении ребенка и об уголовном преследовании лиц, нарушивших этот запрет, поэтому обращаться в государственные органы типа ЗАГСа, органов опеки и попечительства, где мне могли бы в теории дать хоть какие-то данные о биологической матери, я даже не пытался. К тому же я знал, что для предоставления какой-либо информации о моей матери мне необходимо было бы согласие моих родителей, а их уж точно ставить в известность о своих планах я не хотел.
Поэтому поиски я снова начал с интернета. На своем ноутбуке я посещал каждую ссылку, хоть как-то намекавшую на отношение к моей матери, заходил на форумы, прямо спрашивая про нее и прикидываясь ее одноклассником, искал ее в социальных сетях, оставлял заявки на сайтах по поиску родителей и детей, читал про различные методы поиска. Все это безрезультатно продолжалось весь второй месяц моего обучения – я не мог ухватить хоть и частичку ее существования. А затем я перестал, просто прекратил пытаться. Во мне появлялось смирение, я говорил себе, что таинство ее жизни, возможно, идет мне во благо, и на какой-то период я перестал так часто думать о ней.
Устройство мира в это время будто стало меняться для меня. Среди этих новых людей я находил себя другим человеком, по сравнению с еще недавним временем, когда я заканчивал выпускные классы школы; я вдруг переставал стесняться самого себя: внешности, своих увлечений, – одним словом, я активно развивал в себе самоценность. Я стал понимать, что не нужно строить из себя того, кем я не являюсь; так хорошо известные мне слова «быть самим собой» заигрывали для меня по-новому: вот я слышал их на протяжении стольких лет, люди вокруг постоянно повторяли их, говорили, что это единственный путь к счастью, но только сейчас я начинал понимать их истинность, – и заключалась она в том, что нужные люди, видя мое естество, мою неидеальность и вытекающую из этого живость, потянутся ко мне, и почти всегда я замечу в них то же самое и отвечу взаимностью.
В этот же период мой еще не совсем окрепший ум случайно зацепился за философию Камю и посчитал, что именно его идеи должны наполнять мою жизнь: я принимал ее абсурдность, не отказываясь от своих «выдуманных» смыслов, в том числе от потенциальной любви, способной убедить меня в своей значимости. В свободное время я, как и всегда, с жадностью читал художественную литературу, а вскоре и вовсе заинтересовался психологией. Все это спонтанное увлечение человеческой природой, слепо ведшее меня еще долгое время, было моей надеждой становления моего большого «я», что в конечном счете привело лишь к разочарованию.
Спустя два месяца после начала учебы, которая шла у меня на отлично, я решил подрабатывать в сети быстрого питания, чтобы скопить какие-то деньги и облегчить жизнь своих родителей. Я устроился поваром и среди таких же студентов, ищущих нетрудный заработок, проработал там вплоть до апреля первого курса.
Все мое отчуждение от мыслей о биологической матери успешно продолжалось довольно долго: около полугода, если я и вспоминал о ней, то быстро гасил эти мысли, говорил себе, что это пустая трата времени и сил. Я обманывал себя, что более эта тема не интересует, не волнует меня. Но она, конечно, еще била во мне жизнью, откликалась громким голосом и эхом возвещала о моей глубокой необходимости узнать о человеке, приведшем меня на свет.
Волей случая в один из мартовских дней, когда я ехал на такси с одногруппниками с одного учебного корпуса в другой, я услышал по радио поздравление сына к матери, которое озвучивал радиоведущий. Скорее всего, этот текст был неправдив, был написан одним из авторов программы, может быть, и самим ведущим, но слова эти сразу же напомнили мне о ней и так сильно подействовали на меня, всадились в мою голову, что, вернувшись под конец дня домой в общежитие, я решил попробовать поискать ее снова, так сказать «для интереса». В социальных сетях вновь я стал перебирать людей с теми же именем, фамилией и возрастом, как у моей биологической матери, заходил к ним на странички и просматривал информацию в надежде зацепиться хоть за что-нибудь. Все шло безрезультатно, пока спустя пару часов в одной из сетей я не наткнулся на женщину, страницу которой я прежде точно не видел. Страница была создана три месяца назад. В строке «возраст» было указано «тридцать четыре» – как раз тот возраст, который должен был быть тогда у моей матери. У нее было немного друзей, стоял город В., и в начале двадцати с лишним загруженных фотографий я нашел фото с площади моего города. На нем она в подростковом возрасте, по-видимому, со своей подругой, под фотографией – подпись: «время летит». Кровь сразу ударила в голову, и я стал листать фотографии дальше. Я был уверен, что это именно она, сразу заметил схожесть между нами – так сильно я хотел испытать чувство, что я продолжение этой женщины. Во мне пронеслась мысль о том, что, может, она хотела, чтобы по этой странице, по этой фотографии, по тому, что она не изменила фамилию, я нашел ее, понял, что это она? Это была стройная симпатичная женщина с каре темно-коричневых волос без челки. У нее была широкая улыбка с видимой ямочкой между верхней губой и аккуратным полноватым носиком. Родинка на щеке. Выразительные карие глаза с длинными прямыми бровями, плавно загибающимися у концов. Она выглядела моложе своих лет и излучала легкий, по-детски приятный вид. На фотографиях она была на отдыхе где-то на море, с подругами в кафе, одна фотография была с уличного катка: белые коньки, черная дутая короткая куртка – она стояла у бортика, улыбаясь и слегка сгибая ногу на весу. На нескольких фотографиях была девушка-подросток, как я узнаю позже, – ее дочь.
Все говорило мне о том, что это именно она: имя, возраст, фото в моем городе, общие со мной черты. Точного адреса о месте ее жительства на странице нигде не было, и я зашел для его поиска на страницу к ее друзьям – тоже ничего. Затем я зашел в ее группы и стал перебирать их. Одной из групп была страничка цветочного магазина. Там на общих фотографиях была она – так я узнал место ее работы.
Я стал изучать жизнь этого человека – вот так, по страничке в социальной сети. Друзья, группы, музыка, видео, запечатленная на фотографиях жизнь. Мысль о том, что я нашел свою родную мать, переполняла меня: казалось, она была уже передо мной, мне достаточно было подойти чуть ближе и протянуть к ней руки. Конечно, спустя какое-то время, когда мое возбуждение улеглось, я еще допускал очень малую вероятность, что это не она, что это просто невероятный каскад совпадений или что воспитательница перепутала что-либо, когда рассказывала мне о матери, но по-прежнему я думал о том, что мне обязательно нужно ехать к этой женщине, заявить о себе. И даже если выяснится, что она не тот человек, за которого я ее принял, то я хотя бы узнаю об этом, а не останусь жить с чувством того, что «даже не попытался». Я решил ехать к ней на майских каникулах.
Наверное, не было и дня, чтобы я не думал о ней после ее нахождения, чтобы не представлял, как пройдет наша первая встреча, ее реакцию. Я думал, с чего начать, как завести с ней разговор, как сделать так, чтобы она узнала о моем существовании. Мои прошлые фантазии на этот счет, идущие с самого детства, теперь становились серьезными, потенциально реальными: я не просто проигрывал наше общение для получения приятных чувств или ухода от реальности – я выстраивал план своих действий, который хотел осуществить в ближайшее время.
Недели за учебой и работой пролетели: заканчивался апрель. Мое желание поехать к предполагаемой родной матери по-прежнему было живо, и за несколько дней до майских каникул я купил билет до ее города. Долгое время до этого я метался между двумя путями: я хотел написать ей заранее, до приезда в ее город, предупредить о себе, а затем думал о том, чтобы поговорить с ней сразу вживую. Я менял решение много раз и все же вскоре сделал выбор в пользу второго – я решил, что личная встреча будет лучшим способом для нашего первого контакта.
5
Я приехал в ее город поздно вечером 28 апреля 2010. С автовокзала я сел на автобус и поехал в хостел, который посмотрел заранее. Я заплатил за три дня, и, получив два ключа, по указанию молодой девушки, стоявшей за стойкой ресепшена, поднялся по крутой лестнице на второй этаж. Когда я отварил дверь и зашел в свою комнату, в ней был только один человек – светловолосый парень моего возраста. Он сидел, согнувшись, на первом этаже двухэтажной металлической кровати слева от входа: свободная белая майка, серые брюки, серебряная цепочка на шее; рядом с его кроватью на тумбе стоял светильник, освещающий холодным. В руках у него были вывернутые наизнанку брюки: он что-то шил. Увидев меня, он дружелюбно привстал, мы поздоровались и назвали свои имена. Справа от входа стояла такая же двухэтажная металлическая кровать, сверху и снизу занятая чьими-то вещами. Между кроватями было широкое окно из деревянной белой рамы с открытой форточкой, из которой доносился слабый гул улицы и сплит-систем. Я выложил из рюкзака одежду, предметы гигиены и книгу на зеленое одеяло своего второго яруса над парнем, а затем убрал все вещи в одну из двух тумбочек у нашей кровати и закрыл ее на ключ.
– Надолго в город? – спросил он, когда я выпрямился от тумбочки.
– На пару дней, – отвечал я, – нужно встретиться с родственницей. Давно не виделись.
– Понятно. А я вот студент, первый год. Жду с другом, пока освободится квартира моих родителей в конце мая, чтобы заехать. Они ее пока сдают.
– Куда поступил? – спросил я.
– В архитектурный.
– Это очень интересно. Получается, ты отсюда?
– Нет, я живу в Н., шестьсот километров отсюда. Здесь просто квартира родителей. Раньше была их рабочей, а сейчас сдают.
– А почему так рано приехал?
– Решил поработать здесь, адаптироваться.
– А, понял.
Мы перекинулись еще парой слов, и я пошел на кухню перекусить. Поздоровавшись на просторной старенькой кухне с очередными соседями из других комнат, я разогрел в микроволновке взятые с собой бутерброды и после еды уставший лег спать.
***
Утром следующего дня мои разомкнувшиеся глаза увидели чью-то полную, обтянутую темно-синим одеялом спину на втором ярусе соседней кровати. Я осознал, где я, и, узнав время на телефоне, спустился со своей кровати и прошел в уборную на этом же этаже. Вернувшись в комнату, я взял вещи из тумбочки, переоделся и вышел в магазин за продуктами. На улице было свежо и воздух казался необыкновенно чистым, разряженным, как после дождя.
Смена Нели заканчивалась в восемь вечера, поэтому после завтрака мне нужно было чем-нибудь занять себя до самого вечера – как и хотел, я решил ехать к ее работе и поговорить с ней вживую, рассказать, как я нашел ее в социальной сети, как узнал, где она работает. Я нашел парк совсем поблизости с хостелом и надолго осел там за чтением своей единственной толстенькой книги, взятой с собой в город. Когда я сидел за чтением уже порядка получаса, я услышал: «О, Влад, привет». Я поднял голову и увидел возле себя светловолосого соседа по комнате. Он был в сером спортивном костюме, и после моего приветствия спросил: «Тоже ранняя птичка?»
– Ну да, – улыбнувшись, подтвердил я.
– А я вот решил побегать, немного подсушиться. Хочешь, присоединяйся.
– Пока не хочу, но с кандидатов меня не убирай
– Договорились, – ответил он, и между нами возникла неловкая пауза. –Ладно, побежал я дальше.
– Да, давай, – с радостью подхватил я. – Легкой дороги.
Это приветствие было раздражающей помехой для моего настроя. За чтением я будто концентрировался, готовил себя к тем мыслям о матери, к которым собирался вернуться сразу после сотен страниц. Но после того, как я проводил его убегающего взглядом и снова уткнулся в книгу, слова стали бессвязными и предложения перестали осмысляться. Лишь через долгие минуты, отбросив произошедшее, вновь я погрузился в текст.
После парка я гулял с наушниками по городу: белые кирпичные девятиэтажки, красные панельки, частные двухэтажные домики с высокими заборами, сетевые магазины, аллейки – и все думал о Неле, сосредоточенно прокручивал порядок своих предстоящих действий, будто прогоняя заученное на последней репетиции перед важным выступлением. И чем ближе оно подходило, тем волнительнее мне становилось.
Наконец к восьми вечера автобусом я доехал до ближайшей к ее работе остановке и, немного пройдя от нее и завернув на другую улицу, остановился у зоомагазина, откуда был виден вход того самого цветочного, где она работала. Утренняя холодность сменилась теплым, почти что летним вечером. Рядом со мной потоком, четко разделенным на две части «назад-вперед», шли люди, а еще чуть дальше, по проезжей части, медленно тянулись машины – место было центром города. Через минут пятнадцать моего ожидания я увидел, что из цветочного вышла молодая девушка в черном классическом костюме. За ней вышла Неля. Лицо, которое я всегда так жаждал увидеть вживую, и вот оно передо мной, пусть и отдаленно, но я вижу его впервые. Они перекинулись парой слов, и Неля закрыла дверь магазина на ключ. Худенькая, среднего роста, каре без челки – она была как на последних фотографиях ее странички. Спустившись по ступеням, они попрощались, и ее коллега пошла на меня, а Неля – в противоположную сторону. Я прошел мимо ее коллеги и последовал за Нелей, держа между нами расстояние в метров десять. Идущие по форме бедер черные легкие брюки, светло-серая обтягивающая кофточка, заправленная в брюки, черная сумка на правом плече. Бежевая обувь на невысокой платформе. Тоненький серебряный браслет на правом запястье. Я рассматривал ее со спины, и все мысли о том, чтобы я подошел к ней и обратился, стали пугающими, нереальными и очень скоро вылетели из моей головы куда-то в пропасть моего сознания, я не мог их выловить, подпустить к себе снова. Мы шли совсем недолго, пока она не остановилась у остановки – пластмассовая красная коробка, наклеенные объявления, столб с табличкой расписания общественного транспорта. Почти сразу подошел ее троллейбус. Увидев, что она заходит через средние двери, я двинулся за ней и зашел в салон через задние. Внутри было забито. Я прошел от дверей немного вперед и остался стоять, держась за вертикальный поручень. Неля стояла в середине салона и держалась левой рукой за верхний поручень. Ее лицо оказалось ко мне боком, и в видимой щелке между облепившими ее людьми я видел ее немного вздернутый носик, тонкие губы. Темно-коричневые волосы, которые казались густыми, мягкими. Плавно загибающиеся длинные брови. Сейчас, когда я рассматривал ее вживую, ее внешность казалась мне иной, истинной, настоящей. Словно оживший персонаж из мультфильма, ее нахождение рядом казалось мне чем-то сказочным, волшебным.
Где-то через двадцать минут дороги она начала идти к передним дверям. Я двинулся за ней. Расплатившись и выйдя вслед за ней, я пошел с ней вниз по улице мимо ряда магазинов, и вскоре она завернула под арку длинной девятиэтажки, изогнутой тупым углом. Она вошла во двор и пошла вдоль дома по тротуару. Вокруг играло много детей – смех, крики, повсюду палисадники с яркими цветами, шланги с льющейся водой. Наконец Неля дошла до конца дома и завернула за него. Я продолжал бездумно следовать за ней и, когда я подошел к концу дома, откуда она пропала из моего вида, то увидел, что она идет к пятиэтажному панельному дому. Я остался стоять на месте. У первого подъезда она поднялась по ступеням и вынула ключи из сумочки.
После того как она зашла в подъезд, я вернулся той же дорогой на остановку и будто оглушенный поехал автобусом к хостелу. Никакого желания заходить в тесную комнату не было – по прибытии на свою улицу я прошел в небольшой сквер недалеко от хостела и сел на лавочку у памятника какому-то музыканту: я понял это по его скрипке в руках. Мне хотелось расставить в своей голове все по местам, понять, что только что произошло. Мой план о том, чтобы подойти к ней, стал казаться слишком идеализированным, неправильным. Я стал спрашивать себя: а нужно ли мне вообще с ней разговаривать или меня хватит лишь на то, чтобы единственный раз увидеть ее вживую? Я безумно хотел заговорить с ней, пообщаться, но в то же время я стал бояться, что ворвусь в ее жизнь, где мне не место. Я представлял, как в этом доме в одной из квартир ее ждет семья, а тут появляюсь я – тот, кого она не искала или не смогла найти. Я подумал о том, что она человек со своей жизнью, который, может, не желает, чтобы ее целостность нарушали. И что если и вовсе случится так, что это она ворвется в мою жизнь, родители узнают, что я поехал к ней, искал? Эти мысли тяжелым ударом будто возвращали меня из того выдуманного мною сценария, где я нахожу биологическую мать и между нами завязывается прекрасная дружба, к реальности, где возможны ее отказ, отвержение, появление проблем, в которых буду виноват только я, ведь это я потревожил то, что было неизменно столько лет. Моя еще недавняя смелость все сильнее затмевалась бесконечными сомнениями.
Я долго просидел в этих размышлениях, и все же, когда возбуждение мое порядком спало, моя скованность стала разрушаться. Я обрушивал на нее воспоминания, где я пребывал в фантазиях о матери, где мечтал поговорить с ней, услышать ее голос. Я видел того одинокого, неполноценного ребенка и тогда я вновь оправдывал свой приезд, делал его важным для своей жизни и говорил себе, что мне необходимо встретиться с ней.
Вернулся я в хостел уже в позднее время. В комнате было двое: лежащий на кровати парень, с которым я познакомился еще вчера, и мужчина средних лет с журналом в руках на втором ярусе соседней кровати – тот, видимо, чью спину я видел утром. Я познакомился с ним тоже. К полуночи я пришел на кухню, где долго один просидел за столом среди тусклого света лампочки. В этой блеклости среди зеленоватых стен, тиканья часов позади себя, потертой скатерти и моей недоеденной еды я думал о том, как мне поступить дальше, и почему-то все дальше бежал к прошлому, закрывая для себя то настоящее, которое заставляет меня переживать. Я вспомнил, как совсем недавно на соревновании по плаванию – я плыл брассом – ко мне в зрители пришла моя одногруппница, как мне было от этого приятно и как мы пошли потом прогуляться после заплыва; я вспомнил, как год назад я впервые поехал на автобусе один до другого города, чтобы помочь своей тете с переездом, и как свободно мне было от того, что я отдаляюсь от тех, кто мне дорог; я вспомнил как после восьмого класса я поехал отдыхать с родителями на море, как мы гуляли по берегу, как ели вкусную еду; затем я вспомнил, как в 14 лет поехал первый раз к Мише после того, как меня забрали из детского дома, и в этом воспоминании я пробыл значительно дольше, чем в остальных.
К моменту моего приезда к Мише прошло уже пять лет, как меня забрали родители. Все это время я часто думал, как сложилась жизнь тех, кого я знал. Работает ли еще та последняя воспитательница из списка тех, кто мне нравился, такие же у нее белые, объёмные волосы? Забрали ли Марину, красивую девочку, которая занималась гимнастикой и с которой часто разговаривали приходившие пары? Перестал ли хромать Коля? Похудел ли Олег, который быстро краснел при беге и которого старшие называли «мешок»? Но больше всего меня, конечно, интересовал Миша – тот, с кем я был ближе всего. Все эти жизни когда-то были близки ко мне – их жизни были моей жизнью: каждодневные разговоры, шутки, споры, игры, медосмотры, общий завтрак, обед, ужин. Но так вышло, что меня забрали, оставили эту часть меня в закрытом здании, и со странным чувством, вбирающим в себя сожаление за оставшихся и радость за себя, за свое освобождение, я, бывало, спрашивал куда-то в пустоту: «Интересно, как они сейчас?»
И вот настало время, когда интерес мой стал брать надо мной верх, и я решил навестить Мишу, поговорить с ним, узнать обо всем из его уст. Ехать в детский дом, конечно, я не хотел: было в этой мысли что-то пугающее, то, что угрожало постоянности моей жизни, будто, когда я пройду мимо калитки металлического забора, покрашенного в зеленый, направлюсь по прямой асфальтированной дорожке к белой пластиковой двери, толкну ее и пересеку порог, то снова я стану членом этой семьи, этого здания, меня отберут у родителей. Тем более я не хотел, чтобы о моей поездке, об этом возникшем желании знали сами родители, так как думал, что они расценят эту выходку как показатель моей неудовлетворенности жизнью с ними, неблагодарность за все эти годы.
До того, как меня забрали, нас с Мишей водили в одну школу, но он был в старшем на год классе. Я надеялся, что по-прежнему он учится там же, и в один из будничных дней, пропуская какой-то незначительный предмет, я поехал автобусом в «новую» часть города, ничего об этом не сказав родителям.
Я приехал к своей трехэтажной школе, все так же выкрашенной в сине-белый, зашел внутрь и мимо сидящего охранника с залысиной прошел в столовую, надеясь найти кого-то, кто мог бы знать Мишу или даже позвать его. В столовой сидело только три парня, точно старше меня на пару лет и, видимо, у которых не было занятий. Я подошел к ним.
– Привет, – обратился я, – я ищу Ермолаева Мишу, он должен учиться в девятом. Вы случайно не знаете его?
– О, знаем такого, – начал один из них, короткостриженый, с крупной родинкой над бровью, – баскетболом занимается. Но мы с десятого. Сейчас будет большая перемена через двадцать минут, может, увидишь его или одноклассников найдешь, мы здесь будем, подскажем, если что.
– Хорошо, спасибо.
– А вообще, можешь пройти к нему в кабинет, – заговорил второй с зачесанными назад рыжими волосами, – посмотри по расписанию на окне, он в «В».
– Да нет, – ответил я, – я его здесь подожду. Спасибо.
Спустя минут двадцать прозвенел звонок, и через две двери столовой к столам с выпечкой поплыла толпа. Я сидел у самого входа в столовую и выглядывал среди проходящих Мишу. Но, когда заходить перестали, никого похожего я так и не заметил. Вскоре я увидел, что тот, кто был с родинкой над бровью, встал и направился к дальнему столу, где сидело двое парней. Он что-то сказал им и показал в мою сторону, а затем подошел ко мне и сказал, что те двое могут дать мне Мишин номер. Я подошел, поздоровался и мне продиктовали его номер.
Я вышел на улицу, чтобы было нормально слышно, и позвонил. После гудков в каком-то шуме послышалось «да», и я спросил: «Миша?»
– Да, – ответил он. – Кто это?
– Это я, Влад. Был с тобой в детском доме, меня потом забрали в девять лет. Черные лохматые волосы.
– Влад? – с удивлением переспросил он. – Емаё, конечно, помню! Откуда у тебя мой номер?
– Вообще, я взял его пару минут назад у парней с твоей параллели и сейчас стою у школы.
– О черт, сейчас спущусь, жди меня, я на третьем этаже.
– Давай, жду.
Очень скоро он вышел. Высокий, такие же блондиновые перьевые волосы. Белая рубашка с длинным рукавом не заправлена и неряшливо болтается у бедер, через плечо школьная сумка. Когда он увидел меня, на лице его растеклась несимметричная улыбка. Он спустился по ступеням и крепко, по-дружески мы обнялись. От его острых костей мне стало по-особому приятно, будто я вернулся к чему-то давнему, близкому. Наконец мы разомкнулись, и он сказал:
– Блин, не ожидал тебя увидеть. Ты как вообще?
– Все нормально, учусь сейчас в десятой школе.
– Ого. По-прежнему с той семьей?
– Да, по-прежнему с ними. Вот часто думал о тебе и решил наконец навестить.
– И правильно сделал. Тоже частенько думал, как ты там с этими двоими. Надеюсь, они славные?
– Да, они очень хорошие.
– Это самое главное. А то я все опасался, не продадут ли тебя в рабство или не ставят ли на тебе какие-нибудь эксперименты.
– К счастью, я вел себя хорошо и до этого не дошло.
– По-прежнему юморишь, отлично!
– Да, без этого никак, – ответил я с улыбкой, не зная, что еще сказать.
Несмотря на то, что с Мишей мы были одними из самых тихих мальчиков в детском доме (по этому принципу мы, впрочем, и сблизились), бывало, нас так сильно смешили незначительные вещи, что мы, забиваясь подальше от взглядов других, до боли негромко смеялись, вдавливая смех в себя и стараясь так не выдавать нашу неожиданно нашедшую эйфорию. Нас веселила не столько ситуация, сколько понимание, что именно мы вдвоем увидели комичную деталь, что именно мы вдвоем знаем о ней.
– Ну, а ты как? – спросил наконец я. – Как жизнь?
– Я нормально, как можешь заметить по моей школьной одежде, по-прежнему живу в детском доме.
– Да ладно, нормально ты одет.
– Да я прикалываюсь. Этими брючками я подцепил не одну девчонку.
– И что, ни одна не смогла убежать?
Мы загоготали.
– Да что, нормально я в целом, не жалуюсь, – сказал Миша, когда мы успокоились. – Когда ты ушел, первое время, признаюсь, мне было так себе. Тем более ты не приходил. Ужасный ты человек. Хотя я тебя понимаю, кто захочет возвращаться туда.
– Да… так получилось, – стыдливо отвечал я.
– Ну, я очень рад, что сейчас ты здесь, не забыл, кто я.
– Да, я тоже рад тебя увидеть. Забудешь такого.
– А так, знаешь, после тебя мало что изменилось. Только люди туда-сюда приходят. Было вообще года два, когда воспитатели каким-то потоком менялись, одна за другой. А, ну из нового: нам сделали элитный ремонт, весь коридор переделали, там все теперь в белом, как в раю, ну или в психбольнице, кому что ближе. А, еще кровати новые ввезли где-то год назад. Реально новые. Даже не с мусорки.
Слова его меня снова рассмешили, и я резко выпустил воздух носом, чуть не подавившись.
– А как наши, Марина, Олег, Эмир? – спросил я.
– О… – издал он поникшим тоном. – Олег умер года три назад.
– Что? Из-за чего? – спросил я ошарашенно, думая, что это одна из его шуток, но говорил он дальше на полном серьезе.
– Задохнулся во сне. Утром поднялся шум, он лежал головой на бок, вся подушка в слюне. Такое себе было зрелище.
– Какой ужас… И никто не подумал, что его…
– Убили? Да нет. К нам приезжали следователи, опрашивали нас, тем более он никому дорогу не переходил, над ним подшучивали, но не более. У него просто были проблемы с дыханием. Он то хрипел, потом переставал, когда ему давали таблетки, а затем все по новой.
– Понятно.
– Так, только давай ты не будешь делать такое лицо и грустить в нашу встречу. Я понимаю, жалко, но что поделать.
Я смирительно кивнул.
– Так, – протянул он, – что касается других. Марину забрали спустя, наверное, год как ты ушел. Точнее, через год, как тебя забрали. Ее, кстати, печатали в газетах, она даже занимала призовые места на областных соревнованиях по своей этой гимнастике. Вообще красотка стала. А Эмир по-прежнему с нами, ходит на каратэ, думает, что он уже великий боец: вечно сосредоточенный, готовый к нападению с окон и потолка. Этот дурачок недавно подцепил ветрянку и его положили в больницу…