Владислав Авдеев
Камень заклятия
С Костей мы познакомились на секции самбо, он был уже опытный боец, я новичок, но мы быстро подружились. И потом судьба старалась нас не разлучать, в одно время призвали в армию, в учебке наши кровати стояли рядом. Оба отказались прислуживать «дедам» и дали такой отпор, что нас чуть не посадили за сломанные носы и челюсти. Вместе попали в Чечню, прослужили там год с небольшим, все было – замерзали в палатках, недоедали, теряли друзей. Костя и там отличался неунывающим характером и бесшабашной смелостью, ухитрился вытащить под огнем раненого комвзвода. Медаль «За отвагу» он получил заслуженно. После демобилизации я пошел учиться, а он двинул в милицию, дослужился до старшего лейтенанта, командует ротой ППС. Дружим мы по-прежнему, и то, что он выдал меня, настораживает. Что это за силы стоят за Сергеевым? Ведь надо было сделать что-то такое, чтоб Костя сломался.
Что ж, у меня не остается выбора, придется ехать. Но только зря Сергеев думает, что снайперу легко убивать. Что они знают, Сергеев и иже с ним! Вот и зять, отслуживший в десантных войсках, как узнал, что я снайпер, скривил рожу:
– Мы с противником грудь в грудь, а вы все норовите из-за угла, втихую. «Бум!» и скрылись. Наверное, и крови-то вражеской не видел, а я чеченца собственной рукой… чик и готово.
Я не стал оправдываться, говорить, что испытал кое-что пострашнее. Однажды, когда охранял дорогу, заметил, как трое на рассвете начали зарывать фугас, я выстрелил, один из бандитов упал, и фугас взорвался, в окуляр было видно, как от бандитов остались лишь разбросанные части тел. В другой раз попал в бензобак машины с бандитами, они в пламени катались по земле. Пусть снайпер не слышит стоны, но он видит глаза, чувствует, как входит в жертву пуля, разрывая ткань. Лишить человека жизни нелегко, слышишь ты его предсмертные хрипы или нет. Недаром летчик, сбросивший атомную бомбу на Японию, сошел с ума, он-то вообще ничего не видел и не слышал.
Ехать так ехать. На каждую неприятность надо смотреть и с другой стороны, мне всегда хотелось что-то искать, ходить в экспедиции, путешествовать. Я даже перенял от отца его любимый афоризм, эпиграф к книге «Два капитана» – «Бороться и искать, найти и не сдаваться». К тому же золото в Жердяевке может и в самом деле быть. Про оперуполномоченного ВЧК Полупанова я слышал еще в детстве от дедушки, он подробно рассказывал, кого именно из богатых односельчан пытал Полупанов, и даже говорил, что в старой школе есть подпол, где висит крюк, на котором уполномоченный вешал тех, кто не желал расставаться с золотом. Уже в городе я в одной исторической книжке прочитал про Полупанова небольшую статью. Двигаясь из Якутска в Иркутск, он в каждом селе занимался экспроприацией, чем восстановил приленское население против Советской власти. В Иркутске Полупанов был арестован и расстрелян. Перед этим он, видимо, успел свои записки надежно спрятать. Я попытался представить, как Полупанов приказывает красноармейцу Сизову охранять сундук и убивает его. И что он говорит? Что-то он ведь должен был Сизову сказать? Но что? Я попытался представить себя на месте Полупанова, но не получилось, мешали реалии сегодняшнего дня…
Ну хорошо, дадут они мне оружие, а через минуту могут арестовать за незаконное хранение. Может, не брать? Но без оружия в Жердяевке делать нечего, братки крутые, долго разговаривать не любят. Ладно, оружие я возьму. Надо составить список нужных вещей и продуктов. Но это вечером, сейчас быстренько домой, переодеться, а потом снова к Ольге, готовить к ужину курицу.
У нас с мамой двухкомнатная квартира, но уже год, как она уехала к моей сестре Лизе в деревню нянчить внуков. Это ее вторая попытка, первая закончилась после того, как мама ударила зятя Николая сковородкой по лбу (есть такие алюминиевые сковородки с ручкой), когда он полез на Лизу с кулаками. Как рассказывала мама, Николай сразу же отрезвел, успокоился и сказал, что больше не хочет видеть в своем доме террористов. Террористы – это я и мама. У Николая была привычка, как перепьет, так сразу привязывает к костылю, вбитому в матицу (балка, поддерживающая потолок), веревку, встает на табурет, сует голову в петлю и зовет Лизу. И начинается:
– Все, прощай! Ты меня не любишь, зачем мне такая жизнь? Скажи, за что ты разлюбила меня?
И Лизе приходилось полчаса клясться ему в любви, чтобы он вытащил голову из петли. Проделывал Николай это и при нас с мамой – мы гостили у них около месяца, и он успел показать свой трюк раза три. Мне это надоело, и, когда Николай в очередной раз сунул голову в петлю, я выбил у него из-под ног табурет… Николай издал такой душераздирающий, предсмертный вопль, что удивил меня, столько лет совать голову в петлю и тем не менее так испугаться. Хуже всех в этой истории пришлось сестре и маме, у них чуть не разорвалось сердце. «Разорвалось» – так принято говорить, что было точно, я не знаю, но валерьянку нести пришлось. Все это время Николай сидел на полу с петлей на шее и плакал – веревку я подрезал заранее. После этого я к сестре не ездил, хотя Николай нормальный парень и долго зла не держит. Позже он сам смеялся над собой, как он орал и плакал. Но в петлю голову больше не совал.
А между прочим деревня, где живет сестра, находится от Жердяевки, вернее, от того места, где она стояла, в двадцати пяти километрах…
Только вошел в квартиру, зазвонил телефон – Нина. И сразу начала отчитывать:
– Что, дождался? Выгнали? Говорила, не бросай журналистику. Кому ты будешь нужен после тюрьмы? Загубил жизнь и себе и мне. Дожил, вся милиция на ногах…
Костя!.. Ей-то зачем рассказал?
– Удивляюсь, как тебя еще не арестовали, – продолжала нудить Нина.
– Пока решили не трогать, отпустили домой сухари сушить, – и вот как получается, я сказал совершенную правду, а Нина просто взбеленилась:
– Шут! Я тебя ненавижу! Если не трудно, собери мои вещи. Костя заедет, заберет. И не забудь, отдай мою фотографию.
– Как я понял, ты ушла навсегда.
– Вот именно.
– Так зачем мне твоя фотография? Что я с ней буду делать? – Сознаюсь, мне хотелось сделать ей больно. – Я даже рад, что ты меня бросила.
– Почему?.. – она снизила тон, в голосе появилась растерянность.
– Дело в том, что я люблю другую и давно хотел тебе об этом сказать, но я боялся обидеть.
– Подлец!
На этом разговор прервался, кто бы подумал, что всего через год после начала наших отношений она будет бросаться такими словами. Как быстро она обабилась. Я начал собирать ее вещи, трусики, ночнушку, халат и прочие мелочи. Отдавать фотографию не хотелось, я долго смотрел на нее, вспоминая прожитые с Ниной дни. Милое, нежное, застенчивое создание – и все это улетучилось, словно осень унесла листья с дерева, обнажив рабски послушную папе дочку. Но по-прежнему обольстительно красивую.
Я переоделся в джинсы, футболку, кроссовки. Перед уходом заглянул в мамину поварскую книгу, ведь я собирался на ужин готовить курицу. Понравилось два рецепта:
«Отварная курица, жаренная в тесте с рисом.
Мясо курицы, сваренной в бульоне, отделить от костей, порезать на порции. Каждую порцию обмакнуть в тесто (замесить из муки, масла, воды, водки, сахара, соли) и опустить в кипящий жир. Вынимать, как только зарумянится. Подавать с рисом».
«Фаршированная курица, за 25 минут.
Тонко нарезать ливер (печень, сердце, желудок) и окорок. Истолочь булку. Нарезать петрушку и чеснок. Смешать все вместе с рублеными яйцами. Посолить, поперчить. Нафаршировать этой смесью курицу. Зашить. В скороварке вскипятить подсоленную воду вместе с овощами, сельдереем и луковицей. Положить туда курицу. Закрыть кастрюлю и варить курицу 25 минут. Подавать на блюде, обложив овощами».
Но прежде чем выйти, я решил проверить, не следят ли за мной, и, прячась за занавесками, осмотрел сначала двор, а затем улицу – у нас квартира с окнами туда и сюда. Через некоторое время глянул снова – не изменилась ли обстановка. Дело в том, что с самого начала мне до конца не верилось в правдивость происходящего – не собираются ли они меня разыграть. Поиздеваться, пока я в их власти.
Эти мысли не покидали меня даже тогда, когда пришла Ольга и мы сели ужинать – курица у меня получилась отменной, я выбрал для готовки фаршированную, и она отлично гармонировала с сухим красным вином.
В десять вечера я не вытерпел и решил сходить в ресторан, где работал охранником, посмотреть, как там отреагируют на мое появление. Если верить словам Сергеева, меня никто не увольнял и вообще все в ажуре. Я сказал Ольге, что отлучусь на часик, и заказал такси.
Так получилось, что к ресторану я подъехал одновременно с милицейской машиной, из которой вылез Костя, увидев меня, он сделал движение, словно собирался снова нырнуть в газик, но тут же опомнился и подошел ко мне. Мы обменялись рукопожатиями.
– Знаешь, Андрей, я должен тебе сказать, хоть мне и не велели этого делать… О тебе спрашивали такие люди… И…
– И тебе пришлось выдать меня. Знаю.
– Откуда? – изумился Костя. – И ты не в обиде?
– Я верю, что положение у тебя было безвыходное. Ты не мог походя предать меня.
– Они пригрозили, если не скажу, где ты прячешься, то не увижу больше дочку. Она была уже у них, прямо из детсада увезли… Скоты! Словно разрубили меня надвое. Самое обидное, что свои, из конторы. Вся страна живет не по закону, а по понятиям. Странно, что они до сих пор тебя не арестовали, у Х-ва такая власть, они что угодно могут с тобой сделать. Может, тебе все же уехать из города?
– Пока в этом нет необходимости. Не подбросишь до дома? Я мигом, поговорю минут пять с директором…
– Конечно, какой вопрос.
Я поручковался с охранником и вошел в ресторан, и метрдотель и бармен встретили меня улыбками, девчонки-официантки тоже. Директор, увидев меня, встал из-за стола, сказал, что он вчера погорячился и готов извиниться, что я могу приступить к работе в любое время. Я ответил, что на время уезжаю и хотел бы получить расчет. Директор тут же пообещал выдать его утром. Я вышел из ресторана слегка ошеломленный, обычно за драку с важным посетителем, пусть даже тот ударит первый, сразу увольняли. Теперь у меня не было сомнений – в Жердяевку придется ехать.
В машине Костя снова поинтересовался, почему я до сих пор не арестован.
– Объявили «Вулкан», все стояли на ушах. И вдруг все отменили, и ты спокойно разгуливаешь по городу. А что я пережил! Предать друга, с которым вместе рисковали жизнью… Не дай бог тебе такой выбор, какой сегодня предложили мне. Кажется, у меня что-то внутри сломалось.
Я сказал, что передо мной тоже стоит непростой выбор, а не арестовали потому, что в непонятной пока для меня игре я изображаю какую-то фигуру. И кто на меня поставил – неясно. И что больше ничего ему сообщить не могу.
Костя понимающе кивнул:
– Я чувствовал, что на меня выйдут. Даже подстраховался, предупредил Нину, думал, начнут расспрашивать ее о тебе, чтоб не говорила, с кем ты знаком. Да они, видишь, и сами раскопали. Скоты! Так обращаться с офицером, – Костя скрипнул зубами.
И молчал до самого дома.
Я отдал ему сумку Нины, зная, что после этого уже никогда не смогу сделать первый шаг к примирению. Когда ее вещи были у меня, мы находились в состоянии поссорившихся – с кем не бывает. Но теперь она ушла навсегда.
Мы странно встретились и странно разошлись.
После того, как Нина пересела от меня на именинах Костиной жены (останься она, я не познакомился бы с Ольгой), мы встретились ровно через два года и снова на именинах Костиной супруги. Ольга по какой-то причине не пришла – появись она, и наши пути с Ниной, может, никогда бы не пересеклись.
Нину старанием Кости и его жены опять посадили со мной, мне ничего не оставалось, как положить ей руку на колено и слегка пожать. Нежное создание не онемело, не одеревенело, а посмотрело на меня долгим изучающим и в то же время снисходительным взглядом, словно говорило: «Ну что с тобой поделаешь, нравится тебе трогать мое колено, трогай». Потом на лице Нины появилась легкая улыбка, и она прошептала:
– Вы не изменились.
Не знаю, что она имела в виду, мою физиономию или привычки. Я легонько провел ладонью по ее ноге, от колена вверх, и убрал руку:
– О вас этого не скажешь. Я говорю не о внешнем виде, вы по-прежнему прекрасны.
– Спасибо! Папа сказал, вы отличный журналист и у вас большое будущее.
Вот так с первых минут к нам, пусть и заочно, присоединился ее отец и был с нами до самого разрыва отношений.
Костя подмигивал мне весь вечер, он и его супруга не одобряли мою связь с Ольгой, считая, что мне пора остепениться, жениться и лучшей парой для меня, конечно, же является Нина. Разговоры эти велись уже два года, но так как я о женитьбе не думал (единственный раз я задумался об этом, встретив Ольгу), о чем и заявлял, Нину от меня держали подальше. Она была дальней родней Костиной супруги, и та пеклась о ее девственности, что было излишне. Нина серьезно подходила к жизни, к тому же и шагу не делала без папиного благословения.
Подталкиваемый Костей, я пошел провожать Нину. И предложил зайти ко мне, выпить кофе и поболтать. Мама уже уехала к сестре, и я жил один.
– Но я вас почти не знаю, – Нина с удивлением посмотрела на меня – как я, мол, не понимаю таких простых правил приличия, нельзя девушке в первый же вечер идти на дом к мужчине. Вот что я прочитал в ее взгляде.
– Мы знакомы уже два года, достаточный срок, чтоб отбросить все формальности, этикеты, – сделал я попытку переубедить ее. Но безрезультатно. В тот вечер мы даже не поцеловались, Нина держалась так, словно делала одолжение, позволив проводить себя. И возле ее подъезда я тотчас откланялся, не пытаясь даже договориться о новой встрече…
Каково же было мое удивление, когда дня через два, в субботу утром, Нина позвонила и попеняла, что я совсем забыл ее, а ведь мы два года как знакомы.
Потом у нее войдет в привычку мои же слова оборачивать против меня.
Я предложил сходить на пляж, пока август балует жаркой солнечной погодой – пройдут даже небольшие дожди и о купании можно будет забыть до следующего лета.
Нина согласилась.
У нее оказалась изумительная фигурка, взгляды мужчин, стоило ей сбросить платьице, как по команде обернулись к ней. Если у Ольги фигура молодой женщины с ярко выраженными женскими прелестями, при одном взгляде на которую хочется немедленно лечь с ней в постель, то Нина напоминала подростка, стройную девочку, но желание ее иметь вызывала не меньше, чем Ольга, в Нине была какая-то незащищенность, что так импонирует мужчинам. Я не имею в виду мужчин маленького роста – им подавай что-то солидное, неподъемное. Но я отвлекся. Хрупкость Нины, ее тонкие черты лица (Вертинская в «Алых парусах») покорили меня. Мы стали встречаться, Нина училась на третьем курсе отделения журналистики, и тема для разговоров нашлась сразу, в них участвовал и ее папа – заочно, он говорил ее устами. Несколько раз я приглашал ее к себе, но ответ был один – мы еще недостаточно знаем друг друга. Но я и сам не торопил события, не пытался всякими уловками завлечь ее в постель, мне приятно было гулять с ней по городу, ходить в кино, слышать ее голос, звонкий смех. Честно говоря, мне в жизни как раз этого и не хватало, как-то получалось, что обычно, познакомившись с женщиной, я на другой день или в тот же вечер оказывался в ее постели. В наше стремительное время, когда каждый пытается побыстрей урвать у жизни кусочек счастья или его подобие, когда все: встреча, соитие, свадьба, развод – делается на бегу, такие отношения, что сложились у нас с Ниной, были для меня отдушиной в этом сумасшедшем мире.
В конце сентября Нина пригласила меня к себе домой:
– С тобой хочет познакомиться папа.
Это меня слегка удивило. С Егором Борисовичем я уже был знаком, брал у него весной интервью, меня интересовало (интересовало редакцию, а мне было на это наплевать), что он думает как депутат областной думы о предложении президента страны заменить выборы президента их назначением. Е.Б. с важным видом сказал целую речь, получился такой винегрет – ни за, ни против, ни нашим, ни вашим. Зам. главного редактора Клепиков, прочитав интервью, сказал:
– Если таким, как наш славный депутат, доверить вынесение приговора преступнику, а он не будет знать, что по этому поводу думают наверху, то приговор будет звучать так: «Его надо расстрелять, пусть живет».
На встречу с Е.Б. я надел джинсы и легкий пуловер стального цвета, чем огорчил Нину, она этого и не пыталась скрыть – по-видимому, я своим одеянием понизил торжественность момента. Слегка скривилась и мамаша (потом мы с Полиной Захаровной подружились), хоть я и вручил ей пышный букет. Зато остальные гости – три солидных пердуна – поражали однообразием, черные костюмы, белые рубашки, черные галстуки. Е.Б. к моей одежде отнесся снисходительно:
– Сразу видно – журналист. А что такое журналист? Человек, открытый для общения со всеми слоями общества. Демократ, либерал, в отличие от нас – консерваторов.
Он явно напрашивался на ответную любезность с моей стороны, мол, какой вы консерватор, самый что ни на есть ярый демократ. Но я не был расположен раздавать комплименты и сделал вид, что ничего не понял.
Темы за столом обсуждались серьезные: демократическое устройство государства, местное самоуправление и т. д. и т. п., все, о чем обычно треплются депутаты и политики разных уровней. Мысли высказывались затертые, затасканные, как слова, которыми они их выражали. Я тоже, для оживления дискуссии, ловко ввернул несколько складных клише, что без остановки штампуются на радио и телевидении, а также ознакомил с последними взглядами главы региона на ситуацию в стране, которые он высказал во второй половине дня на встрече с журналистами и они еще не были озвучены на радио и не освещены в газетах.
На самом деле меня интересовала не беседа, а салаты. Как я потом убедился, Полина Захаровна в их приготовлении была искусница. Я навалился на них, так как был голоден, и, не жалея слов, нахваливал хозяйку, чем сразу расположил ее к себе. И она, радуясь, что нашелся ценитель ее кулинарного мастерства, все подкладывала мне и подкладывала. И вскоре я чувствовал себя как волк из мультфильма «Жил-был пес». Я смотрел этот фильм много раз и всегда с удовольствием.
«Спасибо» я, правда, выговорил почетче волка. Е.Б. сказал, что рад знакомству, а П.З. пригласила приходить в любое время, она не работает, всегда дома и будет рада со мной поговорить. И добавила, что обязательно угостит чем-нибудь вкусненьким, и я сразу решил, что буду непременно ее навещать.
По Нининому взгляду я понял – смотрины удались.
И уже на следующий день Нина согласилась зайти ко мне на чашечку кофе. Чуть позже она по моей просьбе позвонила домой и сказала, что заночует у подруги.
А дня через два Ольга пригласила меня на ужин, ответ дался нелегко, но я не мог обманывать доверившуюся мне Нину, да это и не в моих правилах.
Через месяц Нина уже в открытую ночевала у меня, Е.Б. звал зятьком, П.З. во мне души не чаяла, я даже стал полнеть от ее кулинарных изысков. После Нового года начали поговаривать о свадьбе.
И тут я перешел в охранники. Будущая жена и будущий тесть меня не поняли, поначалу подумали – это журналистский прием, внедриться в коллектив ресторана, поработать и ухнуть разоблачительной статьей. Но когда до них дошло (через месяц с небольшим), что никакой статьи я писать не собираюсь (Е.Б. переговорил с главным редактором), то отреагировали они бурно. Нина обозвала меня садистом, заявила, что жить со мной не будет, и расплакалась, а Е.Б. целый час пафосно разглагольствовал о предназначении человека. Смысл его речи сводился к тому, что человек должен работать там, где сможет приносить обществу наибольшую пользу. Я лишь смог вставить, что этого нам не дано узнать. Спокойна была лишь П.З. и накормила меня новым оригинальным салатом по рецепту из кулинарной книги, которую я перед этим ей преподнес.
Хоть Нина и обозвала меня садистом, но жить со мной продолжала. Папа сказал – у творческих людей бывают срывы, но я вскоре образумлюсь и ей не зазорно побыть это время рядом со мной и помочь преодолеть кризис.
Нина была замечательная девчонка, понимала юмор, разбиралась в литературе, порой высказывала очень интересные, неожиданные мысли, но чаще цитировала папу. Легка была на подъем, умела готовить. И, несмотря на хрупкость, обладала твердым характером. Мы были почти счастливы, радоваться жизни ей мешала моя работа, Нина стеснялась говорить подругам, что я охранник.
Не знаю почему, но я не сказал ей, что в скором времени буду работать в детском журнале. Когда я еще трудился в газете, то заметил, как Клепиков нет-нет да принесет Верочке, что сидит в приемной, детскую книжку для ее сына Паши. Паша завзятый книгочей, хотя ему всего восемь лет. Я посоветовал Клепикову не тянуть, пока его библиотека перекочует к Верочке, а сделать ей предложение прямо сейчас. И парнишка обязательно полюбит его как обладателя чудесных книг. Но Клепиков не послушался совета и в очередной раз принес «Фантазеры» Николая Носова. Я увидел книгу на столе у Верочки и прямо в приемной прочитал от корки до корки. Сразу вспомнилось детство, истории, которые в то время произошли, и вечером я написал детский рассказ, потом еще и еще. И решился показать их Клепикову. Тот похвалил и предложил отнести в детский журнал, где они и были напечатаны. Я в то время уже работал охранником. И вот буквально месяц назад мне в журнале предложили место зав. прозой. Я согласился и в ресторане дорабатывал последние дни. Скажи я Нине, и мы бы не расстались. Но я промолчал. Тем временем Е.Б. подыскал мне место в пресс-центре главы региона. Я отказался. Отказ привел Е.Б. в негодование, и он на семейном совете вынес резолюцию – я бесперспективный, так как у меня совершенно отсутствует честолюбие. И судьба нашего с Ниной гражданского брака была решена.
Странно, все последние дни я не находил места из-за ее ухода, а сегодня удивительно спокоен. Это спокойствие меня напугало. Неужели я такой бесчувственный? И я посидел еще с полчаса, ожидая возвращения грусти (иногда хочется почувствовать себя покинутым и одиноким), но, видимо, печаль покинула квартиру вместе с Ниниными вещами. И я поехал к Ольге.
И у нее под самое утро снова приснился красноармеец Сизов, почему-то я точно знал – это он. Все в той же застиранной одежде и сапогах он стоял посреди Жердяевки и что-то пытался мне сказать. Но, видимо, понял, что я не слышу, и показал в сторону зарослей кустарника и лебеды. Я пристально всмотрелся и… оказался рядом с Сизовым, чему он не удивился. Мы подошли поближе к зарослям, и я увидел полуобвалившийся провал и верхнюю полусгнившую ступеньку ведущей туда лестницы. Я испытывал дикий ужас. Поднял ногу, чтобы наступить на ступеньку… и с испугу проснулся.
Ольга выпила кружечку кофе и умчалась на работу, а я неторопливо жевал тосты с сыром и думал о красноармейце Сизове. Что он хочет? Предупредить? О чем? Надо сегодня лечь пораньше, чтоб подольше пообщаться с Сизовым, но сделать это я смогу только в своей квартире, куда мне пора уматывать. Мужчина по вызову должен знать свое место. Скажи Ольга, оставайся, живи со мной, я бы остался. Наверное, я все-таки люблю ее. Но тогда как назвать чувство, которое я испытываю к Нине? И вернись она, кого бы я выбрал, с кем остался? Что ни говори, а в многоженстве есть своя мудрость.
После завтрака сходил в ресторан, получил расчет и премиальные. Не понял, за что, но спрашивать не стал.
Дома я первым делом начал печатать список нужных продуктов и вещей. Нужных для чего? Для чего меня посылают одного в Жердяевку, если там будет полно бандитов? Какую роль я там должен сыграть? Я зачеркнул слово «нужных», просто список продуктов и вещей. На первое место поставил хлеб – он всему голова. Тушенка, корейская лапша, водка, рис и гречка в пакетиках, соль, сахар, заварка, кофе, возьму и сухари, мама насушила целый мешочек, она никогда не выбрасывает хлеб, картошка. Ложка, вилка, котелок, кружка, термос. Вроде все, что связано с питанием, я упомянул. Теперь вещи. Палатка, топор, ножовка, резиновые сапоги, плащ-дождевик, спальник, полотенце, камуфляжная форма, берцы. Поеду в кроссовках и джинсах.
После того как список был готов, я завалился спать. Спал до трех дня, но Сизов так и не появился.
Ужасно хотелось есть, заглянул в холодильник – хоть шаром покати. Пришлось тащиться в магазин, купил пельмени, заодно кое-что из списка. Не забыл и пару бутылок пива.
Мне очень хотелось вернуться к Ольге, и я нашел тысячу причин для этого, но не сдвинулся с места. И, пожалуй, правильно сделал, в восемь вечера, только начались «Вести», ко мне нагрянул нежданный гость – Валера Балаев. Мы с ним учились в одном классе в Жердяевке. В школе мы дружили, но после переезда в город наши пути разошлись, встречаясь, мы обычно подолгу говорили, но на этом наши отношения и заканчивались. И его приход меня сначала удивил. Но когда он спросил, нет ли у меня фотографии Жердяевки: «жене показать, ей интересно, где я жил», я все понял. Валера – проводник. Это его Сергеев подсунул обладателям оригинала.
У меня такой фотографии не имелось, но в моих интересах было не торчать долго в тайге, одно воспоминание о комарах и мошке, что тучами висели в тех местах, заставляло тело чесаться. И чтоб банда Кукарева быстрей нашла места, где стояли дома Балаевых, я предложил Валере сходить к Ларисе, тоже нашей однокласснице, она жила неподалеку с мужем и трехлетним сыном. У нее было несколько фотографий Жердяевки, я давно собирался сделать с них ксерокопию, но все руки не доходили.
Наш приход Ларису обрадовал:
– Ой, мальчики! Какие вы молодцы! Проходите. А я сижу одна, Миша повез Витю к бабушке в деревню, мы собираемся в Грецию махнуть. Ну еще куда-нибудь заглянем.
Лариса говорила так обыденно, словно собиралась из Жердяевки в райцентр. И это понятно, муж Михаил – он старше ее на десять лет – успешный предприниматель, как раньше говорили, лесопромышленник.
– Что будете, вино, водку, виски, текилу? У Миши богатый ассортимент. Сам пьет мало, для гостей держит.
Мы выбрали текилу. Хорошее пойло. Разговор за столом шел, конечно, о Жердяевке, об односельчанах – кто, где. Что ни говори, а место, где родился и прожил детство, на всю жизнь остается самым дорогим.
Когда перешли к кофе, Валера спросил про фотографию и уединился на диване с альбомом. Мы с Ларисой остались сидеть за столом.
– Как твои дела, Андрюша? – Лариса положила ладонь на мою руку.
– По-прежнему растет, – не задержался я с ответом.
Лариса отдернула руку, слегка покраснела и, легонько стукнув меня кулачком в плечо, прошептала:
– Какой же ты бессовестный, – и отвернулась, чтоб я не заметил, как она улыбается.
Мы закончили тогда четвертый класс и осенью должны были ехать учиться в соседнее село и жить там в интернате. У нас в деревне была четырехлетка. А пока мы наслаждались коротким сибирским летом, проводя большую часть времени на берегу Лены. Но однажды, хоть и стояла жара, мы не пошли купаться, Валерка тайно утащил у брата журнал – одни цветные картинки и люди только голые. Собравшись дома у Ларисы, мы начали смотреть. Поглядели, и Валерка побежал домой положить на место журнал, пока брат не заметил пропажу. Мы остались с Ларисой вдвоем, слегка смущенные увиденным. Но все же я задал интересующий вопрос:
– У тебя там так же, как у теток?
– Нет, – не глядя на меня и краснея, ответила Лариса.
– А ты не могла бы показать?.. – задохнулся я от своих слов.
– Я что, дура?
– Если покажешь, я тебя в интернате всегда буду защищать, – привел я веский аргумент, в классе я был сильнее всех. – Если хочешь, я тоже покажу.
– Ладно, – и Лариса сбросила трусики…
Я подождал, пока она наденет трусики, и приспустил штаны, внимательно следя за реакцией Ларисы:
– Посмотрела?
– Посмотрела.
Но одного разглядывания мне показалось мало, и я предложил:
– Давай ты потрогай, потом я у тебя потрогаю.
– Я что, дура? – обиделась Лариса.
Тогда я сказал, что потрогаю у Верки Калашниковой и вообще дружить буду только с ней. И Вера и Лариса были самыми красивыми девчонками в школе и вечно ссорились, называя друг друга воображалой. И Лариса не могла допустить, чтоб я подружился с Верой. Она несмело приблизилась, осторожно взяла пипиську в руку, подержала и удивленно воскликнула:
– Растет!..
Я это почувствовал и сам. Тут в сенях раздались шаги, и я едва успел застегнуть штаны и сесть за стол. Пришел отец Ларисы.
Не знаю, куда бы нас привел такой интерес к гениталиям, если бы Лариса тем же летом не уехала в город. Прощаясь, Лариса плакала. Я обещал, что обязательно найду ее.
Две зимы я прожил в интернате, а потом наша семья перебралась в соседнюю деревню, где и поныне живет сестра. Я не забывал Ларису и, может, поэтому закончил десятилетку девственником. Было это уже в городе, но Ларису я там не встретил, их семья уехала на Украину к родне (после разделения Союза они вернутся), и никто не знал ее адреса. С Ларисой мы неожиданно столкнулись на улице, она уже была замужем. И что я почувствовал, когда она сказала, что ждала меня…
И сейчас она крепко сжала мою руку и шепнула:
– Хоть между нами ничего такого не было, я считаю тебя своим первым мужчиной. Так мне легче жить.
В ответ я поцеловал ей руку и прижал к щеке:
– Ты тоже моя первая любимая женщина, – и это была правда.
Наш разговор прервал Валера, он нашел нужную фотографию, но подзабыл, где чей дом стоит. Я попросил листок бумаги, ручку и набросал план Жердяевки, я был в ней перед самым ее исчезновением – ездили с мамой на могилу бабушки с дедушкой, и мама, ударившись в воспоминания, рассказала мне почти о каждом доме, каждой семье.
Уже во дворе я предложил Валере встретиться снова, поговорить. Таким способом я попытался узнать время отправления банды в Жердяевку и, кажется, достиг результата: Валера сожалеюще раскинул руки и огорченно произнес:
– В ближайшее время не смогу, в субботу уезжаю в командировку. Вернусь, созвонимся.
В субботу… А сегодня вторник, что-то господа бандиты не торопятся завладеть золотом. Странно это, странно.
Как и собирался, спать лег пораньше, но долго не мог уснуть, думал о Ларисе, Ольге и Нине – бермудский треугольник, из которого не вырваться без потерь.
А красноармеец Сизов так и не появился, может, он приходил на квартиру к Ольге и, наверное, удивился, не застав меня там. А удивилась ли Ольга моему уходу? Или приняла это как должное?
Я не спеша почистил зубы и собирался выпить кофе, но помешал телефон. Звонил Сергеев, назначил встречу, снова у фонтана.
Встретиться должны были через полчаса и я решил позавтракать в кафе, что примыкало к площади, и заодно проследить, один приходит Сергеев или кто-то подстраховывает его.
