Все права защищены.
Ни одна часть данного издания не может быть воспроизведена или использована в какой-либо форме, включая электронную, фотокопирование, магнитную запись или какие-либо иные способы хранения и воспроизведения информации, без предварительного письменного разрешения правообладателя.
В оформлении книги использованы фотографии Валерия Якова, Музы Со, Андрея Маленкова, Юлии Губиной, Александры Дубровской, Дмитрия Кувшинова, Натальи Зиганшиной, В. И. Ковальского, Валерия Мясникова, а также фотографии из личного архива Елены Этуш и музея Государственного академического театра им. Евг. Вахтангова.
В оформлении обложки использована фотография Дмитрия Кувшинова
© Е. Этуш, 2022
© Коллектив авторов, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
Владимир Абрамович Этуш – народный артист СССР, хранитель традиций вахтанговской школы, выдающийся педагог. Человек непростой судьбы, фронтовик, прошедший пекло войны, в кино Этуш часто выступал в комедийных ролях. Имена его обаятельных злодеев и невезучих жуликов из фильмов «Приключения Буратино», «Кавказская пленница», «Иван Васильевич меняет профессию» и «12 стульев» давно стали нарицательными и вошли в народный фольклор.
Когда не стало Владимира Абрамовича, многие друзья мои, как реальные, так и виртуальные, стали наперебой мне советовать: «Напиши книгу. Ты отвлечешься от тяжелых мыслей, и тебе будет хоть немного легче». Я поначалу категорически отказывалась: все книги подобного рода, на мой взгляд, не о человеке, о котором пишут, а о себе любимом. Но спустя время, когда я снова и снова возвращалась к этой мысли, пришло понимание: это должна быть книга воспоминаний, но не только и не столько моих, а тех людей, которые были рядом с Владимиром Абрамовичем всю его долгую и насыщенную событиями жизнь. Так родилась книга «Наш Этуш», которая была сделана благодаря поддержке родного Театра Вахтангова, которому Владимир Абрамович отдал всю свою жизнь. Книга вышла, она удалась. Казалось бы, на этом и все. Но приближалось столетие Владимира Абрамовича. А сто лет – это, как говорится, не кот чихнул. И я подумала: чтобы рассказать о такой глыбе, как Этуш, не то что одной – сотни книг мало. На сотню меня, конечно, не хватит, но хотя бы еще одну я написать просто обязана.
Я поняла, что нужно собрать по крупицам из разных источников его размышления о своей жизни, войне, театре, кино – в общем, то, что не было издано. Ведь много материалов еще не увидело свет. Кроме того, после издания книги «Наш Этуш» оказалось, что у многих из его коллег и учеников тоже есть своя история, связанная с Этушем и не вошедшая в первую книгу. А началу идеи новой книги положил Константин Райкин. Он не успел написать свою историю к выходу первой книги. Таким образом, именно его рассказ и стал краеугольным камнем нашего повествования. И до сих пор не была полностью опубликована фронтовая книжка Владимира Абрамовича. А это очень важный документ – маленькая частица из рассказов фронтовиков о Великой Отечественной войне.
Во время работы над книгой случилось чудо – по-другому и не назовешь. В одном из ящиков книжного шкафа мне среди бумаг попалась папка с дневниками и записками Владимира Абрамовича. Как будто лежала и ждала своего часа. В этой папке также нашлись письма его боевого командира, болгарина Янко Митева. Среди писем была и фотография Митева, сделанная уже после войны. А еще в этой чудесной папке оказалось письмо его боевого товарища, в котором описаны бои за Аксайскую переправу. А ведь до сих пор у нас было только письмо Дины Гурвич. Таким образом, мы собрали то, что еще не было издано, и представили это на суд читателя.
Фотография, которую вы, дорогой читатель, видите на обложке нашей книги, тоже попала сюда не простым, а чудесным путем. Первый канал перед столетним юбилеем Владимира Абрамовича начал готовить документальный фильм. И первая съемка фильма должна была состояться в Театральном институте имени Бориса Щукина, которому, как и Театру Вахтангова, Владимир Абрамович отдал всю свою жизнь. И вот по дороге в институт оператор съемочной группы Дмитрий Кувшинов вдруг вспомнил, что еще в 2000 году снимал Владимира Абрамовича там же и сделал прекрасную фотографию. Но обещания отдать эту фотографию Владимиру Абрамовичу он тогда не сдержал. И вот спустя 22 года он обещание выполнил. Владимир Абрамович получил свою фотографию. На обложку.
Уважаемые друзья!
Исполнился вековой юбилей Владимиру Абрамовичу Этушу!
Книга, которую Вы держите в руках, позволяет нам еще раз вспомнить Владимира Абрамовича, его жизнь, судьбу, роли. Он по праву принадлежит к плеяде всенародно любимых и почитаемых актеров, которыми гордится Россия. Через фронтовые дороги, через всю свою жизнь он пронес веру в высокие идеалы патриотизма, мужества, верности долгу, при этом сохранив в себе поразительную нравственную чистоту и большую любовь к жизни, театру, своим многочисленным ученикам.
У него была долгая и трудная жизнь. Боевой офицер, участник Великой Отечественной войны, защитник Кавказа, получивший тяжелое ранение. Он раскрыл свой талант на сцене Театра имени Вахтангова, которому был предан до конца жизни. Человек большого внутреннего достоинства и такой же большой скромности.
Я очень рад, что знал его лично и что последние годы жизни Владимира Абрамовича были связаны со Следственным комитетом Российской Федерации. Он вошел в наш Общественный совет и, несмотря на почтенный возраст, состоял в нем не формально, а всегда в готовности приехать, выступить перед сотрудниками, дать спектакль.
Его имя теперь неразрывно связано с историей Следственного комитета. Спасибо ему за прекрасные минуты, которые мы пережили, встречаясь с ним.
Теперь это уже история. И я рад, что наши сотрудники, кадеты, студенты имели возможность познакомиться с творчеством народного артиста СССР Владимира Абрамовича Этуша – великого актера, гражданина и человека.
Книга, изданная к его столетнему юбилею, лишь малая дань памяти Владимиру Абрамовичу. Его жизнь и принципы, которыми он руководствовался, должны стать ориентиром для сегодняшних следователей Следственного Комитета Российской Федерации, для всей нашей молодежи.
Я, Этуш Владимир Абрамович, родился 6 мая 1923 года в Москве в семье служащих. В 1940 году окончил среднюю школу-десятилетку и в том же году поступил в Училище имени Щукина, где учился, сотрудничая в Театре имени Вахтангова до 1941 года (до начала войны).
В июле 1941 года вместе с молодежью училища и театра уехал на сооружение оборонительных рубежей в Смоленскую область, где проработал землекопом до сентября.
В октябре 1941 года, возвратившись в Москву, я вступил добровольцем в Советскую армию. После пятимесячного обучения на курсах переводчиков при институте иностранных языков Советской армии я был направлен на фронт переводчиком.
Был в действующей армии на Четвертом Украинском фронте сначала переводчиком, затем помощником начальника штаба стрелкового полка.
В октябре 1943 года был тяжело ранен, и в 1944 году демобилизован из армии как инвалид Отечественной войны, и после очередного переосвидетельствования снят с военного учета.
За время службы в армии был награжден Орденом Красной звезды и медалями.
В 1943 году в армии я вступил в кандидаты в члены КПСС, а в 1946 году стал членом КПСС.
Демобилизовавшись, я продолжал свое образование в училище, а в 1945 году окончил его и был принят в театр, где работаю по настоящее время. Работу в театре я совмещаю с преподавательской работой в училище.
Я под судом и следствием не был, на оккупированной территории не проживал, в плену и окружении также не был.
Я женат, имею дочь восьми месяцев. Мать моя умерла в 1954 году. Отец мой жив, работает коммерческим директором фабрики.
Мой отец в 1932 году был арестован по доносу, что якобы у него есть золото. Золота у него не оказалось, тем не менее он получил срок 3 года, который и отбыл. В 1937 году он снова был арестован и сослан без предъявления обвинения. В 1939 году был досрочно освобожден за прекращением дела. С тех пор живет и работает в Москве. Избирательных прав не лишался.
10.05.1956 года
Первый раз я появился на свет 6 мая 1922 года. А второй раз – год спустя, но опять 6 мая. В чем тут подвох?
Мои родители убавили мне год и справили новые документы. В то время, когда я родился, было принято делать мальчиков младше как минимум на год, чтобы к армии ребенок подрос и окреп. Так поступили и мои родители. Я родился в 1922 году, а в документах мне записали 1923-й.
Потом, когда я захотел вернуть себе «правильный» год рождения, оказалось, что мои старые документы утеряны. Вот и получается, что свои юбилеи я отмечаю дважды – по «старому» и по «новому» стилю. Но официальные торжества и приуроченные к ним премьеры спектаклей все же по дате рождения, записанной в паспорте.
Но мысли под стук колес неспешного поезда моей памяти сами возвращают меня в детство.
Я очень хорошо помню наш шумный двор: в большинстве своем он был населен мелким служивым и рабочим людом, где наша семья выделялась, прежде всего, по национальному признаку.
Обычные работяги – простые, пьющие – жили рядом со мной, бок о бок – сами понимаете, что я мог, подросток, видеть и слышать, и мальчишки – почти мои одногодки – были такие, что некоторые даже не хотели учиться. До сих пор помню Гришу Хаимова, был еще Коля, которого называли Колюшка-бутуз, хорошо помню драчливых братьев Лебедевых. Одного из них все называли Бычок. Однажды я тоже рискнул его так назвать и схлопотал за это «леща». Так или иначе, люди, окружавшие меня, были разные – и доброжелательные, и ненавидящие, и равнодушные. Любили мы задушевные беседы вести, сидя на скамейке под двумя липами – а над ней была протянута веревка для сушки белья. И когда белья не было, можно было посидеть, побеседовать с кем-нибудь интересным, разговорчивым. И был у нас там такой дядя Миша Поляков, работал банщиком и очень любил «покалякать» о том о сем… Своим глубокомыслием и нелепейшими высказываниями невпопад он напоминал некоторых персонажей юмористических рассказов Чехова. Собирал дядя Миша нас, мальчишек, на этой скамейке и начинал разговоры разговаривать. Нравился ему сам процесс – поучать, открывать истину. Евреев дядя Миша, мягко говоря, недолюбливал и всегда нам рассказывал про них всякие нелестные истории. Я его как-то поддел, говорю:
– Эйнштейн же тоже еврей, а теорию относительности вот изобрел!
Моя реплика дядю Мишу ничуть не смутила, и он со всей невозмутимостью мне парировал:
– Эйнштейн в Америку уехал, значит, он американец! А евреи что могут изобрести – гуталин разве…
Мне очень было обидно за евреев, и я уходил, огорченный тем, что, по словам дяди Миши, они, кроме гуталина, ничего изобрести не могут. И вообще, кстати сказать, слово «жид» у нас во дворе ругательным не считалось. Употребляли его все и в любых ситуациях. Это было нормой.
В детстве я и моя сестра Лида были окружены вниманием родителей. Мама занималась домом. Нашу семью обеспечивал отец, у которого была небольшая галантерейная мастерская. Когда отца арестовали, мама пошла работать кассиром. Потом отца выпустили и даже оплатили вынужденный простой в работе.
В детстве я мучил домашних своими рассказами и сажал их, чтобы они смотрели. Потом мне подарили какую-то лошадь, довольно большую и с настоящей шкурой. И я ее ставил, потом брал стул, переворачивал, брал другой стул, тоже переворачивал, потом садился позади этой лошади, а за мной – бабушка и мама. Я был извозчиком, я все слышал, как надо гнать лошадь, издавал эти звуки. И вдруг бабушка меня поцеловала в макушку. Я страшно обиделся и огорчился: извозчиков ведь никто не целует. Вот это ощущение правды обстоятельств у меня с детства было. Такое актерское ощущение.
Папа все время жил в Белоруссии, потом приехал сюда перед войной 1914 года и привез сюда маму, которая жила в Украине и к тому времени окончила три курса медицинского института. Потом папу периодически сажали, и этот комплекс во мне тоже сидел. Я себя чувствовал все время сыном врага народа. У меня был такой случай, когда я отвечал по литературе тему – точку зрения Ленина на роман Гончарова «Обломов». Я был в 9 классе и спокойно сказал. Он спокойно меня дослушал. Педагог по литературе. Потом говорит: «Вот вы высказали точку зрения Бухарина, это был 1939 год, его только расстреляли». Я говорю: «Да?» Он говорит: «Да». Но со следующего урока меня вызвал директор – маленький человек в черном костюме, с такими болтающимися рукавами, с глазками-гво́здиками, глубоко сидящими, но пронзающими тебя насквозь, и начал спрашивать: «Кто ваши родители? А за что отец арестован?» Я говорю: «Я не знаю». «Как не знаете? Вы же живете в семье». «Да, я живу в семье. Но я думаю, что даже сам папа не знает», – отвечаю я. А потом так и оказалось, потому что ему выплатили зарплату за 3 года, которые он сидел. Директор говорит: «Ну, что же мне делать? Звонить в НКВД?» И тянет руку к телефону. Многие молодые не понимают, как мы могли терпеть все то, что происходило. Почему был такой страх. Объяснить это невозможно. Но вот через такой пример хотя бы. Я думаю, что вся моя биография говорит о том, что я не трус. Я сам пошел на войну, сам в 90-е годы отказался от Ордена Дружбы народов, потому что к этому моменту дружбы никакой между народами не было. Публично, по телевизору отказался, и никто меня не преследовал за это. Ну, и так далее… Но здесь я струсил… Не за себя. Я в тот момент подумал о маме. Я подумал о том, что отец сидит и сейчас у нее сын будет сидеть. Я его начал просить: «Дяденька, не звоните, пожалуйста». Он не позвонил, но он меня пугал. Вот такая история.
Книги… У любого актера должно быть много книг. Они обогащают внутренний мир человека, очень. Литература вообще помогает нам понять себя и найти свое место в жизни, мире, найти себя. Понять, наконец, а что ты есть такое. Оценить все, что ты собой представляешь. Вернуть то, в чем твоя суть. Книги дарят мне меня. Разного. Когда ты не понимаешь что-то о себе – открываешь книгу на любимой странице и получаешь ответы на вопросы, которые тебя волнуют. Не все ответы…
В детстве я любил посидеть с книжкой и порою не замечал, как быстро проходило время. Читал я много и взахлеб. Почему-то начал с Чехова, очень увлекался рассказами Антоши Чехонте. А вот пьесы мне совсем не нравились, я их читал с неохотой. И до сих пор трудно читаю пьесы. Исключение составляет Александр Николаевич Островский. У него настолько яркие, колоритные образы, что даже читать интересно, не то что смотреть.
Я прочел всего Пушкина, всего Лермонтова, учил наизусть «Мцыри», переживал вместе с героями «Войны и мира». В общем, перечитал практически всю русскую классику. Знал чуть ли не наизусть многих западных писателей. Очень увлекался Конан Дойлем. «Приключения Бригадира Этьена Жерара» перечитывал много раз. Помимо замечательного юмора и иронии, меня там привлекало и то, что действие происходит в 1812 году. У одного моего родственника была коллекция наполеоновских открыток: Наполеон в разных видах, эпизоды сражений, наполеоновские маршалы. В сочетании с произведениями литературы в моем воображении складывалась довольно понятная для меня картина наполеоновской эпохи.
Театр рос во мне исподволь. Сначала неосознанно, в раннем детстве, благодаря влиянию бабушки: она очень образно и колоритно рассказывала мне, еще маленькому, разные детские сказки и истории. А первые серьезные мысли о театре возникли у меня в 8 классе, когда я начал заниматься в школьной самодеятельности под руководством бывшего профессионального актера Театра Корша, Павла Тихоновича Свищева. Это был невысокий, коротко стриженый человек, с лучистыми светлыми глазами и пронзительным взглядом. Павел Тихонович был первым человеком, от которого я узнал о существовании некоторых актерских навыков.
Я очень привязался к нему и старался как можно больше понять о театре. Я являлся для него очень послушным исполнителем, которого можно было безбоязненно занимать среди взрослых исполнителей в спектаклях «профсоюзной самодеятельной сцены», где он подвизался в качестве постановщика. Человек он был одинокий, и мы сдружились. Свищев мне рассказывал о своем разочаровании театром. Однако наш общий знакомый кинорежиссер Граник рассказал мне как-то, что не раз привлекал Павла Тихоновича к съемкам, но все безрезультатно – тот ничего не мог толком сыграть.
Ближе к концу школьного обучения я использовал любую возможность приобщиться к прекрасному миру театра. С моими товарищами мы не упускали возможности посетить Дом актера.
Ходили мы частенько и на мероприятия в Центральный Дом работников искусств (ЦДРИ). Он был закрыт для свободного посещения, и я попадал туда благодаря Толе Арканову, сыну замдиректора Большого театра. Иногда проходил и самостоятельно, каким-нибудь хитрым способом. Например, однажды я узнал телефон Бориса Михайловича Филиппова, директора ЦДРИ, набрался смелости (или нахальства), позвонил ему и сказал: «Борис Михайлович, здравствуйте, это говорит Толя Арканов. Можно мне сегодня прийти к вам?» Он, не разгадав подвоха, разрешил и оставил на проходной пропуск.
Кроме того, я старался не пропускать ни одного выступления Ираклия Луарсабовича Андроникова, который выступал не только как литературовед, но и как удивительно яркий и выразительный рассказчик со своими знаменитыми устными рассказами и историями, в которых было очень много национального колорита. Он был грузином. А что такое первый импульс у артиста или художника? Увидеть. А потом воспроизвести. Вот я и старался воспроизвести акцент Андроникова и, много позже, был вознагражден за это. Во время войны я общался с людьми Кавказа, женился на женщине из Баку, где тоже общался с местными жителями. И в конце концов выработал в себе способность воспроизводить кавказский акцент, различая грузинский, армянский, азербайджанский. Уже после того, как я снялся в фильме «Кавказская пленница», случилось мне возвращаться как-то из Ленинграда. А в соседнем купе ехал – кто бы вы думали? – Ираклий Луарсабович. Мы с ним разговорились, и он сделал мне комплимент, сказав, что кавказский акцент я воспроизвожу очень точно. А я ему в ответ: «А знаете, начало положили вы. До войны я ездил за вами следом по всем площадкам, где вы выступали. А потом имитировал вас на своих выступлениях». Он был очень удивлен и польщен.
Сколько помню свое детство, меня постоянно учили немецкому языку. Когда мне было 6 лет, отдали в немецкую группу, где с детьми занималась немка Эльза. Благодаря этим занятиям с большим трудом я какие-то знания получил, а когда началась война – окончил курсы военных переводчиков и пошел добровольцем на фронт. Кстати, наш полк был сформирован в Армении. В нем был настоящий интернационал: грузины, армяне, азербайджанцы. Так что кавказскому акценту «товарища Саахова» я научился еще на войне, а в мирной жизни он мне пригодился в профессии…