Другие берега – Владимир Набоков

Ну какой всё-таки типчик это Набоков – не могу подобрать другого такого точного слова, чтобы его описать. Насколько он мне люб временами, как писатель, настолько он мне неприятен, как личность. И «Другие берега» в этом деле наиболее показательны. Неудивительно, что Набокова так привлекают бабочки. Такие красивые и лёгкие, порх-порх кружевными крылышками, как и речь автора, а присмотритесь к ним вблизи – жуть берёт. Меня, по крайней мере. Волосатые лапки, мохнатое дрожащее тельце, трепещущий жадный хоботок, уродливые глазки и общая несуразность и нелепость всех омерзительных членов.Попробую хотя бы немного упорядочить впечатления. Начнём с того, что Набоков обещает нам автобиографию. Чем автобиография отличается от беспристрастной биографии, написанной другим человеком? Правильно, тем, что об авторе куда больше будет говорить выбор фактов из своей жизни, чем сами эти факты, потому что выберет он их очень с замыслом. Замысел Набокова действительно немалый, потому что он собственную жизнь нехило так ограняет и карамелизирует. Уж так у него всё гладко, ловко, складно, миллион совпадений, описываются, в основном, только те вещи, которые он уже по чайной ложечке скормил героям другим своим произведений, вот Лужин угадывается, а вот другой роман… И сразу не веришь. Ну да ладно, допустим, что Набоков родился под магической печатью, так что его жизнь в отличие от простых смертных, действительно развивалась по законам романа. Но на первых же страницах он обещает нам полноценную автобиографию нескольких десятков лет… А на деле выдаёт подробное «пошаговое» детство, скудную юность и… Чпок! Про взросление, становление личности, зрелые годы ни-че-го. Откуда появляется жена, как её зовут, зачем он так расстилался перед читателем, обращаясь к нему, а потом пишет ей ты, да ты, как будто только она и читает? Нет, такая задумка совсем не к автобиографии относится, получите пять страниц про бабочек и всего пару строчек про взрослые годы.Повествование о детстве ползёт довольно подробно, вот только главный герой этого детства не слишком настоящий. Набоков успел его изрядно подправить, обрезать сухие ветки, подкрасить яркой краской блестящие побеги, так что в итоге получился не живой человек, а всего лишь литературный персонаж. Снобёныш, который презирал этот ваш мейнстрим ещё до того, как презирать мейнстрим стало мейнстримом. Его желание подчеркнуть собственную уникальность, необычайность, одухотворённость и т.д. настолько явная, что уже неприлична. Даже если он действительно уникальный товарищ, то к чему такое почти подростковое самоупоение? Да и кичиться-то особенно нечем. Собственной гениальностью в использовании языка? Очень спорный вопрос. Мне, например, при всей ловкости некоторых конструкций постоянно бросается в глаза абсолютная големоподобность других (пример из Лужина: «после третьего совка в карман» – в том смысле, что он попытался засунуть в карман предмет). Иногда даже кажется, что он специально ворошит словарь в поисках каких-то полузабытых но звенящих словечек, которые потом начинает употреблять как можно чаще, чтобы подчеркнуть этакую дворянскую упадническую направленность. Слово «зыбь», к примеру, возникает в тексте «Других берегов» не менее пяти раз, это и зыбиться, и зыбелька, и сама зыбь, и что-то там ещё. Просто потому что – ну вслушайтесь, ну какое словцо ввернул, м? Есть всё-таки в нём тот момент, про который Аствацатуров говорит, что Набоков сам себя сделал классиком.Отношение к другим людям и склонность бросаться какашками в «Других берегах» тоже ярки. Зигмунда Фрейда Набоков не любит. Казалось бы, ну и не люби ты его на расстоянии (что, кстати, Набоков частенько делал, когда видел талантливого конкурента – всеми силами игнорировал его существование, ничего не говорил и не писал про автора, при этом пристально следя за творчеством). Но нет! Фрейд не конкурент, поэтому можно над ним всячески изгаляться, слава богу, что блогов тогда не вели. Я не считала точное количество, но упоминание Фрейда и учеников в тексте романа как минимум четырехкратное. И каждый раз лестные эпитеты: кретины, шарлатаны, гнилые мозги фрейдистов. Поневоле задумаешь о том, не стоит ли по Фрейду толковать такую ярую нелюбовь к Фрейду?А ещё лично мне было немного жутковато читать про питерские годы Набокова. Раньше как-то географические привязки колыхали во мне только малую толику узнавания, а тут оно разворачивается во всей красе. Учебное заведение на Моховой – соседняя улица. Сидели на ажурных лавочках в Таврическом саду – так вот же он, выходишь из подъезда и видишь его слева. Почему-то это именно страшноватый эффект даёт, как будто рядом бродят призраки.Что в итоге? Читать был скучновато, местами неприятно, но… Очень нужно. Если хочешь читать Набокова, то «Другие берега» незаменимы для первоочередного чтения (а ещё лучше прочитать что-то на «свежую» голову, потом прочитать «Другие берега» и перечитать другие романы заново, замечая все те детали автобиографии, которые Набоков всё же решился привести в калейдоскопе произведения). Хотя, может, и только для меня, потому что мне нравится вдруг наткнуться в тексте на какую-нибудь связь, как нравится неожиданно находить красивые ракушки, копаясь в речном песке.

Знаменитый и многими любимый Владимир Владимирович в данном романе с упоением и, наверное, в очередной раз покажет свое чересчур старательное умение владеть словом, плести изысканные словесные кружева, когда некоторые словосочетания и изящные выражения хочется смаковать раз за разом и любоваться ими вслед за автором. Недаром ещё с детства он усердно оттачивал это умение, упражняясь в крестословице.В этом кроется несомненный плюс его текстов, порой равно завораживающих и отталкивающих одновременно от обилия и изысканности метафор и прочей мишуры, которая безусловно важна, но за нею же и теряется всё остальное.В попытке автобиографии, и дерзновении «пересочинить» ее…автор умело огибает острые углы, выкладывая перед нами причудливый узор своей жизни согласно абсолютно собственному видению и прихоти, заштриховывая неровности, сглаживая шероховатости, незаметно подправляя, приглаживая и прилаживая одно к другому в стремлении создать удивительную картину упоения жизнью, не омраченного ни чем детства, полного любви и неги, любящих родителей и сладостных воспоминаний, где-то выдавая желаемое за действительное и в итоге остается ощущение такой приторной, но абсолютно ненужной сладкой ваты в красивой обертке, когда от сладости аж скрипит на зубах и подташнивает.По ходу всей этой умопомрачительной словесной игры вдруг невзначай мелькнет, прорвется наружу внутренняя злоба или давно затаенная, но до сих пор не изжитая обида на чьи-то оброненные слова, когда автор и сквозь годы при случае не прочь подопнуть того, кто ему не по нраву, не по вкусу, чьи слова, интересы и, может, действия не соотносятся с его настроем, не соответствуют его собственному представлению, в первую очередь, о себе самом, и о жизни тоже. Тут не позавидуешь Фрейду, чье учение писателю не по вкусу и он использует любую возможность так и эдак заклеймить того позором ....Хотя, казалось бы, совершенно разные области интересов, никак не пересекающихся.И в итоге призрачная красота слов истаивает как дым, оставляя после себя горький осадок от авторского самолюбования, снобизма и душевной чёрствости, прекрасной и умелой игры в слова, причудливой картинки разрозненных эпизодов и незначительных деталей, в которых не стоит искать особых подробностей. Наслаждайтесь тем, что есть.

"Другие берега" – это мемуары Владимира Набокова. Книга как мед – обволакивает все вокруг и заполняет собой, узнаешь всю глубину души автора. Эта книга написана с целью сохранить все воспоминания о родине, впитать в себя все возможное, подарить вечную жизнь всему, что так дорого автору – посредством написанного.

Большая часть книги – это воспоминания и грезы о детстве в России. Автор описывает свой дом, самых близких родственников, родителей, вспоминает всех учителей и воспитателей. Особенную роль в его жизни занимает увлечение бабочками, и он очень гордится, что открыл много видов – этим оставив свое имя навсегда в истории.

Значительная часть книги уделена первой любви, которая стала сюжетом автобиографической книги «Машенька» (которая, по моему субъективному мнению – очень трогательная и печальная).

У Владимира Набокова было очень-очень обеспеченное детство – многочисленные путешествие в Европу, знание многих языков, слуги, личные водители и дворцы. В заключительной части книги, мы видим большой контраст с его жизнью после вынужденной эмиграции в Европу – бедная и не комфортная жизнь при Кембридже, отсутствие постоянной работы и дохода.

Трагическая история семьи – побег из России, потеря всего имущества, бедное существование скитания по Европе, смерть отца – все описано Набоковым вскользь.

Мемуары заканчиваются, когда автор и ему семья (жена, сын) – садятся на корабль, который отплывает в Америку.Вся книга пропитана тоской о родине, куда, со слов Набокова, он так и не вернулся.