Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего.
В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе. Переосмыслив в книге модель классического «романа воспитания», Набоков наделяет своего трогательного героя некоторыми собственными чертами и обстоятельствами. Выпускник Кембриджа с цветочным именем Мартын Эдельвейс, еще один русский беженец за границей, мечтает совершить что‑то исключительное. Он путешествует по Европе и тщетно ищет применения своим способностям. Никогда не оставлявшее его смутное стремление постепенно обретает очертания, и он решается на подвиг, подобный мифическому сошествию в Аид – перейти границу возможного и вернуться в собственное русское детство.
Ну вообще-то скучно… Дремала над книгой, тщетно надеясь на какую-нибудь изысканную внезапность ( что в моих отношениях с Набоковым уже не раз случалось ). В результате липковатый полусон сменился грустью, грустью такой, что морщишься. Что было приятно, так это то, как необычайно тонко, достоверно и потрясающе описан процесс воспоминаний. Дорогих, хрустальных, самых ценных, лёгких, как кружево. Слова автора порождали где-то в груди тепловатую струйку собственной ностальгии… Воспоминания, призраки прошлого – главная тема книги. И Машенька – всего лишь их символ, оплот того прекрасно-безвозвратного…Бывают такие мгновения, когда все становится чудовищным, бездонно-глубоким, когда кажется так страшно жить и еще страшнее умереть. И вдруг, пока мчишься так по ночному городу, сквозь слезы глядя на огни и ловя в них дивное ослепительное воспоминание счастья, – женское лицо, всплывшее опять после многих лет житейского забвенья, – вдруг, пока мчишься и безумствуешь так, вежливо остановит тебя прохожий и спросит, как пройти на такую-то улицу – голосом обыкновенным, но которого уже никогда больше не услышишь.
"Главным действующим лицом романов… является память"
Тонкие нити памяти пронизывают «Машеньку», путешествуют по Европе в «Подвиге»
Два таких разных рассказа, и оба вызывающие такие смутные чувства. Немного непривычно было читать Набокова после «Лолиты» и «Камеры обскура». После таких европейско-американских книг перейти к такой русской литературе. Хотя действия происходят всё так же в Европе, однако ж окружены они таки русским духом.
"Машенька" по сравнению с «Подвигом» казалась такой легкой, такой тоскливой. И прощание с ней было тяжелым, как и всякое прощание с человеком. Просто сесть в поезд и уехать. Как же это наверно приятно. Однако ж, перед этим надо отпустить. Отпустить всех тех, кого мы стараемся удержать, всех тех кто ранит только тем, что всплывает в памяти.
Приступив же к «Подвигу» было как-то сложно переходить от страницы к странице, и мне казалось, что зря я взялась за этот рассказ, что тем самым отобью всякую нарастающую любовь к Набокову. И однако ж такой конец. Но до конца было далеко. А в начале был Крым. И прелесть какая же. Я читала и видела всё о чем писал автор. И прям захотелось тут же сорваться и поехать домой(потому что именно в Крыму мой дом) и наблюдать всю ту красоту, о которой пишет автор.
А потом череда событий, людей, стран. И казалось таким бессмысленным все это. Так же как и бессмысленной иногда кажется отчаявшемуся землянину жизнь. И в конце..
Ах. Лишь вздохи, и восхищенные глаза.
И отчаянье, накопившееся в процессе прочтения. Отчаяние от того, что все быстротечно. От того, что мы имеем лишь свою память. Память о давно ушедшем.
Два полуавтобиографичных романа, совсем небольшие по объему, объединены темой эмиграции. Герои покинули Россию после Октябрьской революции, переехали в европейские страны и живут в каком-то тоскливом и смятенном состоянии духа, проживая груз своего прошлого. Мне постоянно приходило в голову: этим людям совершенно не интересно, что происходило на тот момент в родной стране, как она менялась. Они погружены или в свои текущие бытовые проблемы, или воспоминания.В «Машеньке» много Берлина и много хандры, неустроенности, неприкаенности. Люди, окружающие Ганина, никому не нужны и одиноки. Их место проживания – жутковатый дом рядом с железной дорогой, настолько близкой, что, когда трясутся стены и пол, кажется, что поезда «проходят» сквозь их комнаты. Не удивительно пристрастие к спиртному в таком окружении, атмосфере тоски и неприятия, да и сами персонажи производят отталкивающее впечатление. Мы смотрим глазами Ганина, а на его взгляд муж Машеньки омерзителен и унизителен, другой сосед – больной старик, обманывающий себя надеждой уехать в Париж и мыслями, что там его ждут, жалок, подобно остальным жильцам дома. Ганин находит отдушину в своих воспоминаниях о Машеньке, своей первой влюбленности, о своих метаниях: от любви до забвения, как искал встречи, убегал, заводил новые любовные связи, потом новое письмо, и вновь старые чувства. Интересное предположение, когда образ Машеньки сопоставляют с покинутой страной, с прожитой жизнью там и тогда. В таком случае конечный отъезд Ганина из Берлина неизбежен, прошлого уже нет и его не вернуть.
Грустная книга, вгоняющая немного в депрессивное настроение.В «Подвиге» Мартын мечется с путаными чувствами уже между Швейцарией, Англией, Францией и все тем же Берлином. Опять тоска, неопределенность, бесцельная праздная жизнь. Четкое ощущение, что у главного героя нет своего места, родного, домашнего, куда можно вернуться и набраться сил, или где, покопавшись в себе, понять, а куда же дальше. Как оторванный от дерева листок, его мотает с места на место.
Интересный персонаж – Дарвин: устойчивый, невозмутимый, твердо стоящий на ногах, возникающий в разные периоды в жизни Мартына и остающийся неизменной устойчивой глыбой. Побудет рядом с ним Мартын и опять его несет дальше. Открытый конец для описания такой судьбы кажется неизбежным. Хотя в конце книги мучительно соображаешь, а какой же итог представлял автор для своего героя.Замечательный образный язык книг Набокова нельзя не отметить, это то, что притягивает к нему и призывает читать автора еще больше. Если обращаться к произведениям об эмигрантах, кажется, будешь сталкиваться с общей темой – переломным периодом, в них нет завершенности. Герои обоих романов оставили значительный кусок своей жизни где-то далеко в прошлом, пребывают в подвешенном состоянии, способным длиться разный промежуток времени: от нескольких дней до нескольких лет. Так что неизвестность дальнейшей дороги героев в конце книги оправдана и ожидаема.
Другая бередящая мысль от прочитанного: как же по-разному сложились судьбы тех, кто уехал тогда, и тех, кто остался.