Владимир Колосков
Мидгард. Часть 2

– Хочешь заклад, что скулить по-щенячьи, ливнем мочи под себя проливаясь, будешь в чертогах сих ты до восхода луны, а не я? – ответил рыцарю Ремли, оправдав худшие ожидания Мельхиора. – Речь с извинений начни иль затвори кудахтало вовсе и сядь, где сидел!

Поднявшийся рыцарь замер в нерешительности. От такой отповеди он опешил, и, будь он старше, сердце его не выдержало бы столь жестокого оскорбления. Рыцарь держал в руках плетку, которой хотел лишь по-отечески прогнать Ремли до двери. Ему бы взяться за меч, но рыцарь обрушился на Ремли с тем, что было в руке.

Хвосты плети намотались на предплечье Ремли. Он перехватил хвосты ладонью и без труда вырвал плеть из рук рыцаря, а рыцарь, не ждавший такого сильного рывка от неокрепшего юноши, повалился на одно колено. Второй рыцарь, грозивший Ремли отрезанием ушей, поднялся:

– Я тебя искрошу! – Угроза была слишком краткой и простой, чтобы потешить привыкшего к галантным речам Ремли, и он поморщился, каковое выражение лица рыцари ошибочно приняли за страх.

– О ты, мерзкий выродок, на свет рожденный в поганой канаве! – выплеснулся руганью Ремли. – Это все, что есть мне в угрозу сказать у тебя, щучья морда, прежде чем я покажу Кухулина вам, двум наглецам косорылым?

Рыцарь, оставшийся без плети, кинулся к своему мечу, который валялся под столом в ножнах. Ремли махнул плетью, держа ее, как схватил, за хвосты, и тяжелая рукоять ударила рыцаря по затылку. Он сполз под стол и до рассвета уж не поднялся.

У второго рыцаря меч был на поясе, он схватился за него, но Ремли перехватил плеть, и хвосты захлестнулись вокруг головы рыцаря. Потом бедняга был готов поклясться, что хвосты не просто хлестнули его, а схватили его за горло, как руки сказочного голема, что они, словно были живыми, душили его, давили на глаза, зажали ему рот и нос, поэтому он упал, не в силах вытащить меч, но в «Трех петухах» было темно; свидетели драки видели лишь то, что после удара рыцарь упал, запутавшись головой в кожаных хвостах плетки своего товарища.

Два других рыцаря остались сидеть подле сэра Калибурна. Ничто не доставило бы им большей радости, чем выпотрошить Ремли, как оленя, но они дали обет не проливать крови без разрешения сэра Калибурна, а тот продолжал сидеть и следил за дракой в просветленном молчании.

Вдруг на голову Ремли обрушилось сзади нечто настолько тяжелое, что он от неожиданности охнул.

– О камни Стоунхенджа! – возопил он после удара. – За что же вы валитесь на меня посреди бела дня?!

– Отойди, – проговорил сэр Калибурн, обращаясь к кому-то за спиной Ремли.

Мельхиор вышел из своего темного угла и подошел к Ремли.

– Звенит? – с неуловимой улыбкой на губах поинтересовался он у оглушенного товарища.

– Звенит и сверкает в очах аки россыпи звездного неба, – подтвердил Ремли. – Кто меня… – начал он и, обернувшись, уставился на оруженосца сэра Калибурна. Тот (или та) держал в руках железный щит своего хозяина, которым за мгновение до этого огрел Ремли по голове. – Ты! – Ремли погрозил пальцем оруженосцу. – Не будь ты…

– Сэр Калибурн, – резко переменил тему Мельхиор и, повернув Ремли к рыцарю, обратился к проповеднику последних времен: – Мы пришли говорить с вами о деле, сэр Калибурн, а не слушать о конце света. Уделите нам время, и я ручаюсь, что пользы от этого будет больше, чем от повторения старых слов.

– Что ж, присаживайтесь, – пригласил рыцарь. – Сегодня я не прочь сменить слушателей на рассказчиков.

– Остерегайтесь их, господин, – зашептал на ухо рыцарю оруженосец. Он говорил тихо, но Ремли и Мельхиор все равно его слышали. – Молодой – точно колдун. Я видел, как он заставил плеть плясать, словно послушных змей.

– Сколько тебе повторять, что я не боюсь колдунов, – ответил сэр Калибурн.

– Никому не выстоять после такого удара, – чуть не плача от бессилия донести всю серьезность опасности до рыцаря, захныкал оруженосец и в доказательство показал вмятину, которую оставила на щите непокрытая голова Ремли.

– Оставь нас, – попросил сэр Калибурн. – Лошади разобраны и прибраны? Мне проверить?

– Еще нет, господин, – подчинился оруженосец. – Так я пойду?

– Иди. И вы тоже нас оставьте, – попросил сэр Калибурн двух рыцарей, которые с неохотой удалились в дальний угол. – О чем вы хотели говорить со мной? – спросил он у Ремли и Мельхиора, когда они остались втроем, а переполох, вызванный в трактире их небольшой дракой, стих.

– О том, что узрел ты и о чем сам толкуешь, – ответил Ремли. – Было это в… где же… – запамятовал он. – Как это место? – спросил он у Мельхиора.

– Под Орхусом, в твердыне ордена паладинов, – подсказал волшебник.

– Да, это случилось под Орхусом, – повторил сэр Калибурн. – Там я видел бездну и ангелов, пришедших покарать людей. Там я узрел, что конец близок, и мое бремя донести это до тех, чьи уши открыты.

– Так открой свои уши прежде моим словам и внемли моей речи, ибо я расскажу, что по правде ты видел, – ответил на это Ремли. – Ты видел не бездну, а проход в Муспелльсгейм, мир огня. Не ангелов, а кровожадных духов огня в облачении твердокаменной плоти. Вышли они на нездешних конях. Ты видел не то, как они выходили, а как исчезали обратно, иначе, как сам говоришь, не сидеть тебе с нами. Только в одном, что они пришли истреблять и крушить, ты, очевидец случайный, прав до конца.

– Что же ты сам знаешь об этом? – не удивился сэр Калибурн. У всех с ним несогласных были свои речи и свои доводы. Он много выслушал их, но у него было неоспоримое преимущество очевидца. – Разве ты был там?

– В твердыню ордена я не ступал, но мой товарищ ее навещал до нашествия духов.

– Что же ты… вы, – поправился рыцарь, обращаясь теперь к обоим гостям, – можете знать об этом?

– Я даровал духам огня, которых ты видел уходящими в бездну, дружине могучей Хмурого Бруза, свободу из заточения древнего. Сделкой коварной меня обманул их король. Не было в Брузе желания честного с миром покинуть наш мир, возвратившись домой. На погибель роду людскому решил он вновь обретенную жизнь устремить. Нападает с дружиной, открывая проходы в наш мир.

– Абаддон – это не Абаддон, на самом деле это Хмурый Бруз, дух огня. Он вроде демона, большая шишка в мире огня, мире, который соседствует с нами. Теперь Бруз с нами в войне, – Мельхиор перевел на человеческий язык речь Ремли.

– Кто же слова твои подтвердит? – поинтересовался сэр Калибурн. Ремли был не первый, кто отказывался принимать ангелов за ангелов. Иные трактовали события проще, ссылаясь на мудрого Оккама. Но этот пришелец говорил не проще, а сложнее. Рыцарь решил разузнать, что известно Ремли, потому что он много знал про Орхус, хотя это еще ничего не значило. Сэр Калибурн не скрывал, что видел бездну в твердыне ордена паладинов, и эти сведения гости могли почерпнуть из рассказов самого сэра Калибурна.

– Не единожды Бруз к нам являлся. И кроме Орхуса были земли и замки, что каре подверглись. Есть другие свидетели. Один ходит с нами, – поведал Ремли.

– Кто таков ваш свидетель? – спросил сэр Калибурн. – Рыцарь не поверит словам простого бродяги, крестьянина или ремесленника.

– Это Уитби шотландский, – заочно представил их свидетеля Мельхиор. – Местоблюститель сэра Кормака, элдормена и тэна, знатного рыцаря, чей замок упомянутый нами Бруз также разрушил, не оставив в живых никого, как это случилось у паладинов, где ты сам все видел.

– Я много слышал про славного сэра Кормака. – Рыцарь впервые показал на лице признаки интереса. – Так ты говоришь, он был убит в собственном замке? – с печалью в голосе спросил он.

– Увы, сэр Калибурн, брат твой сэр Кормак погиб жестокою смертью, – подтвердил Мельхиор. – Вы знали его?

– А что сын его? Джон. Калека. Тоже убит? – спросил сэр Калибурн, не услышав вопроса.

– Средь живущих нет и его, – поведал Ремли о судьбе Джона Кормака. – Но не с родителем сын разделил грустную участь. Джон погиб раньше. Сэру Кормаку выпала скорбь пережить его.

– Я не знал старого сэра Кормака, но знал молодого сэра Джона Кормака, – ответил сэр Калибурн. – Мы вместе странствовали в земли палестинские. Потом я слыхал, он геройствовал в Акре, потеряв ногу. Через него я слыхал об отце. Уитби, со слов его, я тоже припоминаю. И он путешествует с вами?

– Мой спутник устроит вам встречу, если хочешь лично его расспросить. – Ремли поднялся. – Все ж оруженосец тебе, сэр Калибурн, пригодится. Славному воину, повелителю схваток, железных мечей господину негоже юницу держать при себе, коль речь не об отдыхе, а о подвигах ратных. Теперь я займу ее место.

– Ну, попробуй! – усмехнулся сэр Калибурн. – Мой оруженосец в конюшне, и, если он согласится, я не против. Я смотрю, вас не удивляет этот невинный маскарад с переодеванием?

– Есть много причин женщине выдавать себя за мужчину, – ответил Мельхиор. – Некоторые становились монахами, и, ходят слухи, из тех девиц выходили даже епископы.

– Да, это правда, – согласился сэр Калибурн. – Забавно, что бывали случаи, когда таких переодетых монахов впавшие в похоть, но отвергнутые женщины обвиняли в изнасиловании, и только перед судом те монахи открывали свое женское естество.

Ремли согласно кивнул и жестом показал Мельхиору продолжать разговор с рыцарем, пока он навестит оруженосца. Голова после удара щитом болела нещадно. Ремли положил руки на голову, заклинанием унимая гудение. Он вышел на улицу и направился к конюшням. Пока с сэра Калибурна достаточно его внимания. Теперь рыцарь с Мельхиором поболтают о том о сем, вспомнят паладинов. Волшебник отведет рыцаря к Уитби. Рыцарь познакомится с бывшим управляющим, они поговорят о прошлом, о Джоне и о его последних днях. Джон, как по волшебству, станет не тем полудохлым пьяницей, каким он встретил смерть, а таким удальцом да красавцем, что хоть мощам поклоняйся. Потом они с Уитби обсудят спорные места из доказательства бытия Бога Ансельма Кентерберийского и сыграют в кости или даже в шахматы. Потом сэр Калибурн, не подавая виду, что расстроен проигрышем, покачает на руках внука сэра Кормака и забудет на вечер про конец света, и все будет по-семейному добро и весело: пиво и вино, еда из трактира, новые свечи, чистая скатерть. Тишь и спокойствие среди бури невзгод, мир и уют на пороге бесчисленных бедствий.

В отличие от людей, которые могли забыть хотя бы на вечер, Ремли никогда, ни на секунду, ни на миг – бодрствует он или спит, сидит или мчится, думает или расслаблен, – не забывает, что Баал приближается, что конец вправду близок; ближе, чем даже сэр Калибурн себе представляет, и никому, кроме Мерлина, Баала не остановить. Пока Мерлин жив – никому. Если он погибнет или подчинится овладевшей его силе, тогда останавливать придется кому-то другому, их шансы будут меньше, чем у Ремли, но их будет достаточно. Люди всегда справлялись, всегда каким-то чудом выживали и, как травинки в щелях мощенной камнем дороги, пробивались к новому солнцу. Если не Ремли, то, может, Тед Карвер? Где он сейчас? Ремли не мог знать, что Тед уже в Муспелльсгейме и готовит племена саламандр отражать дружину духов огня, но чутьем он догадался, что охотник не останется в стороне.

В конюшне, куда в поисках оруженосца явился Ремли, пахло конюшней: лошадиным потом, навозом, сеном, овсом и, если совсем внимательно принюхаться, жиром, которым пахли в амуничнике смазанные от влаги уздечки и подпруги. Оруженосец Калибурна проверял крепления на седлах: все ли ремни и ремешки в порядке, не перехлестнулись ли неверным манером, когда седла снимали и раскладывали; все ли пряжки крепки, не разъела ли железо коварная ржа, не нужно ли что заменить, сбегать в кузницу или к шорнику.

– Твое лицо мне приглянулось знакомым. Где мы могли бы встречаться? – обратился Ремли к оруженосцу.

– Змея тебя знает, колдун, с чего ты меня узнаешь, – ответил, не поворачиваясь, оруженосец.

– И голос твой я слышал давно, но звучал он иначе. В чем же загадка? Где же память моя? Куда подевалась? Как тебя зовут?

– Ним. А тебя?

– Ремли.

– Ремли? Странное имя, будто сказочный Мерлин решил за ним скрыться, да не придумал ничего получше. – Оруженосец удивил Ремли меткой догадкой. Он первым отгадал нехитрую перестановку букв в имени Ремли и того, кто за ней скрывался.

– Может, и так, – не стал отпираться Ремли, – но откуда нам знать?

– Ты, верно, знаешь, – ответил Ним.

– Кто твои родители?

– Я вырос в приюте святой Ядвиги Силезской. Родителей нет.

– Где мы – где Силезия! – изумился Ремли.

– Сэр Калибурн странствовал во многих землях. Заглянул на пути из Орхуса.

– Как сэр Калибурн узнал тебя?

– Он спас наш приют от тевтонцев. Ты же слышал, как крестят тевтонцы? Даже прежде крещенного разденут, привяжут к колесу, познают да заново перекрестят. Я сам мог за себя постоять, но нас, детей, было много. Сэр Калибурн нас спас.

– Не слышал об этом, но подвиг его славен, раз ты так говоришь. Все же мне не понятно, с чего ему подбирать тебя? – спросил Ремли.

– Его оруженосца убили тевтонцы. Потом они с рыцарями замирились. Тевтонцы подарили ему стихотворный Апокалипсис Генриха Геслера или Хеслера, со многими странными картинками на полях, и с той поры, как он его прочитал, сэр Калибурн уверовал, что видел ангелов – истребителей рода людского. До той книги он пребывал как в тумане.

– Да не может же быть! – вдруг вспомнил эту девочку Ремли. – Ты не Ним, ты – Ниам! Именем этим Брес-отец и мать Фанд тебя нарекли, я ж стоял тогда рядом!

– Откуда тебе стоять рядом или помнить об этом, когда ты немногим старше меня? – Ниам не выдала своего волнения. Лишь по тому, как замерли пальцы, ощупывавшие ремень в поисках невидимых изъянов и трещин, Ремли понял, что вспомнил верно.

– Отгадку я знаю! Ты пила молоко древней волчицы, которой заботу о тебе я поручал. От ее молока – пищи могучих мужей и воинственных дев – детство твое миновало быстрей, чем у прочих детей. Ты сама это знаешь, хоть не подашь вида! Я же сам старше, чем с виду кажусь, – объяснил Ремли. – Но если имя Ниам твое урожденное имя, ошибки не может быть.

– Пусть так. Тебе-то что? – спросила Ниам.

– Ничего в этом нет, но забавны мне кажутся по временам те узоры судьбы, что плетутся вокруг человеческих жизней, пальцев невидимых дивное кружево, в котором людям заблудшим, людям, забывшим корни, рода и общины, ослепшим в привычной покорности перед друг другом, мерещатся издревле боги и парки.

– Красиво сказано! – вздохнула Ниам, но тут же одернула себя и съязвила: – Ты записываешь за собой?

– Обхожусь без того, – вздрогнул Ремли. – Я за делом пришел. Теперь я хожу с Калибурном, точнее, он со мной ходит, а тебе дал расчет. Можешь идти.

– Сэр Калибурн сказал бы мне об этом сам, если бы так хотел. Но он послал тебя. – Ниам наконец отвлеклась от ухода за седлами. – Я знаю сэра Калибурна. Он захотел, чтобы мы это решили меж собой? Ты не первый, кто хочет странствовать с Калибурном вместо меня.

– И как споры такие пристало решать?

Ниам подхватила щит, которым раньше оглушила гостя по голове, и швырнула в Ремли, не ожидая, что после такого он оправится. Но Ремли поймал щит, словно брошенный ветром лист, и мягко отставил в сторону.

– Нет, честным приемом меня не возьмешь, – ответил Ремли на бросок. – Я б повернулся спиной, чтоб, как раньше, могла ты ударить, да где это видано – бить недруга сзади в голый затылок? Низость и подлость! И тебе бы ответить кровью за подлость, не будь ты девицей. Разумеется, если враг твой бежит, добровольно спиной повернувшись, подставив трусливую голову тылом, бить не зазорно в затылок, и в шею, и по хребту такого вояку. В базарной же свалке, в схватке кулачной, в трактирном бою низким поступком я такие удары считаю, но ущерба он мне не нанес, так иди себе с миром.

– Любой может поймать щит. Поборемся без оружия, – предложила Ниам и выставила вперед руки.

Они с Ремли сцепились, как греческие борцы.

– В игрищах древних, что просвещенный народ посвящал богам-олимпийцам, первенство было б твое, кабы женщин туда допускали, – процедил Ремли, ощущая на себе нечеловеческую хватку Ниам. Хоть плоть, сотканная пауками, была крепче любой человеческой, хоть колдовство удесятеряло его силы, но пришлось и ему припомнить, какими силачами вырастали люди, вскормленные молоком древней волчицы.

Никто из них не мог одолеть, пока Ремли не вспомнил легенду об Антее, который черпал силу от матери-земли. Тогда Ремли, подобно Гераклу, победившему Антея, поднял Ниам над головой.

– Кабы на игрища те допустили меня, второй тебе быть! – победно провозгласил он и швырнул Ниам в тщательно убранные седла. – Я победил, и тем спор наш решен. Уберись перед тем, как идти восвояси. – Ремли указал рукой на беспорядок.

– Ты теперь оруженосец, тебе и убирать, – поднялась, отряхиваясь, Ниам и, больше ничего не прибавив, вышла из конюшни.

– Сами управятся, – махнул рукой Ремли, оглядев нанесенные разрушения, и пошел проведать свою компанию.

В «Кильке», куда он отправил Уитби, Ремли первым делом подошел к трактирщику.

– Где могу видеть Уитби, снявшего комнату в столь дружелюбной обители?

– К которому рыцарь прошел? – подозрительно глянув на Ремли, спросил хозяин.

– Это он, мой Уитби. Его я ищу.

– По лестнице два пролета и налево вторая дверь. Только не много ли вас туда набилось? Комнату мне всю разнесете. Кто платить будет? – спросил трактирщик.

– Ты прав, управитель жилища. – Ремли выудил из-за широкого пояса причудливый золоченый кошелек, расшитый греческими буквами. Буквы не составляли надпись, а складывались в шараду, которую Ремли никак не удосуживался разгадать, потому что для этого нужно было отыскать знатока греческого языка, который имел бы больше интереса к шарадам, чем черствый Мельхиор.

– Сколько заплатим хозяину мы за обещанный кров? – спросил он у кошелька и перевернул его. Шарада сообщала, как пользоваться этой затейливой вещицей, но Ремли, в случае чего, прибегал к угрозам и справлялся со своим банкиром, не зная текста.

Две выпавшие на стол монеты он пододвинул к хозяину.

– Уитби тот, я скажу по секрету, порядочный скряга – под стать моему кошельку. Вечно нас принуждает ютиться в затхлых каморках. Я сниму еще одну комнату для себя, – уведомил хозяина Ремли.

Хозяин пальцем пододвинул к себе монету, затем вторую. Такая странная проверка подлинности его удовлетворила. Он не стал взвешивать монеты, пробовать на зуб и делать другие фокусы. Легкомысленно? Но кто знает все секреты? Может быть, за этим простым с виду движением монет к себе скрывался тщательно хранимый секрет многих поколений трактирщиков?

– Занимай любую свободную, только рыцарей бы сюда не водить, у меня скоромное место для простых людей, и плата у меня для простых людей, – ответил хозяин.

– Не тревожься, – пообещал Ремли. – Мы хоромы твои бранным людям не дадим в разорение. Сэр Калибурн нас покинет до ночи.

У Уитби вечер шел почти так, как представлял в воображении Ремли. При виде младенца Ричарда рыцарь, ссылаясь на Матфея, пробурчал что-то про горе беременным и питающим сосцами в те дни, но «те дни» недолго занимали его. Калибурн все же схватил пищащего мальца и посадил верхом на свою ногу, как на лошадку, которая даже немного скакала вверх и вниз, когда сэр Калибурн качал ногой, постукивая по полу пяткой.

Вместо схоластики Ансельма Кентерберийского рыцарь с Уитби нашли общую тему за шахматами. Старик таскал с собой малюсенькую клетчатую досочку с деревянными фигурами. У сэра Кормака Уитби играл на малахитовой плите фигурами из слоновой кости, резными королями с позолотой на коронах. Сейчас ему приходилось довольствоваться потертыми деревянными конями и пешками, вырезанными каким-то бродягой за подаяние; все фигуры были сотворены по единому образу и такому близкому подобию, что едва можно было разобрать, где кто. Впрочем, партия у игроков не складывалась по другой причине: на шестом ходу Уитби принялся поучать рыцаря, как правильно разыгрывать венецианскую партию, из чего у них возник спор о лучшем ходе, о котором сэр Калибурн (к неудовольствию Уитби) знал из самой Венеции. Потом они пустились в обсуждение тонкостей староиндийской защиты и вместо целой игры лишь переигрывали различные варианты дебюта.

За этим увлекательным занятием рыцарь совсем забыл, что на его ноге, как на лошади, скакал будущий сэр Ричард. Стоило рыцарю потянуться за фигурами и убрать поддерживавшие грудного всадника руки, как мальчик потерял равновесие, упал на пол и, расквасив себе нос, залился плачем. Лионора подхватила его на руки и принялась укачивать да успокаивать, коря рыцаря за невнимательность, но сэр Калибурн не смутился:

– Кормилица, ты воешь как баньши, когда ребенок упал всего лишь с коленки. Подумай, как придется драть тебе глотку, когда он впервые упадет с настоящей лошади? Или ты думаешь, что вечно сможешь держать его на руках?

Рыцарь подошел к Лионоре, и, поскольку та укрывала ребенка своим телом, сэр Калибурн грубо раздвинул их, чтобы добраться до Ричарда. Он посмотрел на кровоточащий нос, обмакнул палец в кровь и начертал на его распашонке крест.

– Вот так должен выглядеть будущий рыцарь!

– Воистину! – подтвердил Ремли, который вошел к ним как раз на кровавое крещение. – Но отложим семейные радости. Наш старец убедил тебя, сэр Калибурн, что не ангелов видел ты, а дружину кровавого короля? – спросил Ремли, снимая с доски короля, которого тут же, будто бы случайно, разломил пополам.

В комнате повисло неловкое молчание. Лионора принялась укачивать Ричарда, напевая его любимую колыбельную:

Острое зрение, острые клыки —

Что за наваждение

Глядит из темноты?

Лучше берегитесь вы,

Милые мои:

Не кажите ночью вы носа из избы!

В колыбельной было еще несколько куплетов, в которых подробно рассказывалось о том, как «наваждения», являясь в самых жутких обличьях, потрошат непослушных детей, которые не хотят спать. Неудивительно, что эта песня так усыпляюще действовала. Даже взрослые после такой песенки лежали бы, боясь пошевельнуться.

О конце света и Хмуром Брузе как-то забыли, даже Мельхиор успокоился и устало прикорнул на полу, завернувшись в свой шерстяной плащ. Ремли продолжил:

– Сегодня я слышал своими ушами, как благородный сэр Калибурн утверждал, что видел ангелов на конях… Как ты там говорил? На конях в бронях серных, бронях огненных. Как дальше?

– Бронях гиацинтовых, – покраснев от смущения, завершил перечисление сэр Калибурн.

Теперь, когда его история подвергалась пристальному разбору в присутствии свидетелей, она перестала казаться ему незыблемой истиной. Все слова подсудны, проверяемы даже пророки. Вера его в свою избранность пошатнулась.

– Впереди них, словно красное пламя заката, шел Абаддон – ангел бездны, – закончил обращение к Откровению Иоанна сэр Калибурн.

– «Гиацинтовый» – странное слово, чтобы броню описать, – усмехнулся Ремли. – Скажи мне, Уитби, что за войско явилось при тебе в замок Кормака? Сэр Калибурн сам сравнит, похожи ли те два войска, или видел он нечто иное.

– Если память мне не изменяет, пятый ангел должен явиться верхом на саранче размером с коня и с человечьим лицом, – неохотно пробормотал Уитби, не упустив случая щегольнуть ученостью. – Я ничего такого – никаких саранчей, ангелов, Абаддонов, агнцев, рогатых, исполненных глазами, с пятью головами – не видал. Из бездны, открывшейся не вниз, как это представлено на картинах, а словно ворота, вышли к нашим стенам кони. Размером они в полтора раза превосходили самых рослых коней, что я видел. Одеты они были в броню из камня, по виду похожего на железную руду, листы той руды были сшиты между собой цепями, как нитями. Всадники на крупах были гигантами, больше самых рослых людей на две головы. Впереди них шел король, его корона горела вокруг головы не золотом, а красным огнем ореола. В трех глазах его горел тот же красный огонь, у прочих же такого свечения в глазах не было, и самих глаз было по две штуки.

– Как ты все так хорошо разглядел? – спросил сэр Калибурн. – Мне бы, стой я так близко, чтобы все хорошо разглядеть, не уйти оттуда живым.

– Они пришли с внешней стороны стен, в сумерках, и прежде, чем разбили нам без тарана ворота, я мог на них поглядеть. – Уитби сжался в комок, поджал колени и обнял себя руками, как делал всякий раз, когда вспоминал о тех всадниках. – Я стоял на стене, почти над воротами. Я видел их вблизи. А как разбили они ворота, словно связали мы их из веток, а не из струганых дубов, так я и бросился со стены к потайному входу.

– Да, это правда. Я тоже видел корону красного пламени, – согласился со словами Уитби сэр Калибурн. – Ты говорил, что знаешь, кто это, если это не ангелы? – спросил он у Ремли.

– Знаю, кто они, откуда пришли и что приходить будут впредь. Если не обуздать их сегодня, то, когда твой конец света наступит, истреблять и судить ангелам некого будет. Ты ж не допустишь такого? Чтоб Хмурый Бруз все жертвы пожал перед ними? – отвечал Ремли.

– Зачем тебе я? – спросил рыцарь. – Я не могу победить их. Ни единого из них. Я позорно бежал, приняв их за ангелов, но даже достань во мне знания разобраться и найди я смелость бросить им вызов, мне не победить ни единого из них. Никому из живущих не сравниться с силой этого войска.

– Не принижай себя, рыцарь, и других, равных тебе. Не так те духи сильны: одного или двух в конном бою ты заборешь. Мне ты нужен затем, что привычнее при рыцарях мне, – объяснил Ремли. – Их благородство и честь для меня – воплощение лучшего, что есть в человеках. До тебя мне сэр Кормак был путеводной звездой, до него сэр… – остановился Ремли, не решаясь упомянуть Артура, – сэр другой и другие пред ними, – так закончил Ремли, чтобы избежать в разговоре с Калибурном громких имен.

– Зачем мне странствовать с тобой? – повторил тот же вопрос с другой стороны сэр Калибурн.

– Легко проповедовать словом, делом – труднее, самое сложное не в ведрах дырявых вести о гибели мира носить от села до села, из деревни в деревню, а исправить поступком, что можно. Если считаешь, что дело свое ты исправно справляешь, что призвание свое оправдал, словно кликуша стращая народ, то иди – поищу я другого смелого духом себе в провожатые. Мне же понятно, что храбросердному мужу больше пристал разговор на железных мечах, за прочность которых ржавчина старая скажет на острых краях кромки лезвия, чем речи вести как монах, страхов набравшийся в ветхих скрижалях.

– Но как ты хочешь побить их? Ты знаешь, где откроется бездна? У тебя есть воины, равные этой дьявольской дружине? – не мог взять в голову сэр Калибурн.

– Я брошу им вызов и место назначу.

– Они так честны, что придут?

– Хмурый Бруз, их король, не лишен честолюбия злобного. Разбить людей сила на силу, войско на войско, дружина с дружиной ему веселей, чем беззащитные замки громить, сжигать города. Мне их главарь не откажет.

– Завтра с примкнувшими ко мне рыцарями я собирался отправиться в Утрехт на большое собрание, – сообщил сэр Калибурн. – Верно ли понял я, что в эту дорогу мне не отправиться?

– Это не по пути? – спросил Ремли, вопросительно взглянув на Мельхиора.

– Нет, – кратко ответил с пола волшебник, сквозь дрему следивший за разговором.

– Да, мы пойдем иначе. Тебе стоит поведать всем соратникам, что ты взялся за новый обет, и от себя добавь, что захочешь, сверх правды. Твой язык сослужит нам службу. Будешь всех созывать, но не на света конец, а на битву с выходцем бездны. Помнишь, я говорил, – Ремли обратился к Мельхиору, – что бой последний мы в одиночестве встретим? – (Мельхиор согласно кивнул.) – Этот еще не последний. Предательский Бруз, дух зловонный из серных клоак Муспелльсгейма, расклад изменил. Снова придется войска собирать…

– Я запутался, – обратился сэр Калибурн к Мельхиору, который изъяснялся яснее, чем Ремли. – Что мне делать?

– Я уточню, и завтра утром ты будешь все знать, – пообещал Мельхиор и едко добавил, кивнув в сторону Ремли: – Питаю скромную надежду его понять.

Мельхиор был в серьезных сомнениях, что поймет задуманное своим спутником.

Сэр Калибурн вздохнул, поняв нерешительность Мельхиора, и встал, чтобы удалиться в свои покои через дорогу.

– Зачем ты сказал ему, что Утрехт не по пути? – спросил Ремли у Мельхиора, когда сэр Калибурн вышел. – Ты же не знаешь, куда мы пойдем.

– Я этого не знаю, и ты знал об этом, – согласился Мельхиор.

– О чем? – запутался в «знаю – не знаю» Ремли.

– О том, что я не знаю. Ты спросил меня лишь затем, чтобы я сказал «нет» и освободил рыцаря от мыслей отправиться в Утрехт. Вот я и сказал «нет». Когда я узнаю, куда мы пойдем, я точно скажу, по пути это или нет. Может, и по пути, ведь отсюда не так много дорог, а в Утрехт ведут многие.

Ремли пропел:

Много знаний – много слез.

Мало знаний – красный нос.

– Экклезиаст? – встрепенулся Уитби.

– Студенческая песня. В трактире подхватил, – ответил Ремли. – Вы видели эти новые школы – уни-вер-си-теты? Они растут как грибы после дождя подле городов. Потрясающее изобретение! Еще никогда учение не было таким веселым! Как это люди раньше об этом не додумались?! Вот если б твое учение, Уитби, случилось не за школьною партой под розгой священника, ты веселее глядел бы на мир. Если бы ты, Мельхиор, в башне зубрил заклинания не узником бледным, а кружкою горького пива их запивая, сидел бы и ты передо мной веселее, чем лунь, ночью безлунной крота заклевавший.

Мельхиор спрятал лицо в ладонях. Он проклинал тот день, когда решил отправиться на дьявольский праздник в Андзороканд; проклинал того случайного путника, который на привале поведал ему о том празднике и о том городе; проклинал ткача, который выткал платье, в котором мать того путника приглянулась его отцу; проклинал кузнеца, который подковал лошадь, на которой его дед выкрал из деревни его бабку… и еще много кого проклинал он, без кого не состоялась бы встреча волшебника Мельхиора и доппельгангеров.

Если бы он знал, на сколько лет затянется это приключение, насколько сложнее станет его путь, насколько он успеет постареть, не в силах даже в мечтах увидеть конец своим странствиям… если бы он только знал… Великий волшебник ютится по трактирам и постоялым дворам, вместо того чтобы жить чинно, спокойно, наслаждаясь нажитым добром, почетом соседей, уважением учеников и другими плодами славно прожитой жизни.

Жаль, что нельзя вернуть этого болтливого мертвеца времен короля Артура под тот камень, из-под которого он выполз, и воткнуть в него Длань, чтобы навсегда успокоить. Баал приближается. Как много раз Мельхиор думал об этом. Пусть бы Баал уже скорее пришел и все было кончено.

– Я вижу усталость твою и мысли твои, хоть сокрыты от глаз и в молчании не сказаны, но мне они ясны, ты не впервой им предаешься в вечернюю пору. – Ремли похлопал Мельхиора по плечу. – Когда снова тобой овладеет усталость, сердце твое повернется к отчаянию, вспомни, что мне во сто крат тяжелее: ты можешь забыть и прогнать, отвлечься, уйти и не помнить, во мне же всегда этот зов, словно звон со всех колоколен. Я ни на миг не могу глас Баала утишить. Во мне он горит, и чем ближе Баал, тем сильнее пылает. Потому я иду лишь вперед, не по карману мне остановки.