Владимир Валерьевич Любимов
Она
Она всё поняла без слов и отправилась одеваться. Я ждал в коридоре и с тоской посматривал на часы. Из комнаты, в которую Она удалилась, доносились причитания: «Так дела не делаются», «Я – женщина», «Мне нечего надеть».
Молчал.
Хотелось вбросить пару едких фраз, когда летели упрёки в мою сторону, но снова сдержался.
Вдруг жалобы на моё неподобающее поведение и отсутствие новых нарядов прекратились, и Она, высунув в дверной проём очаровательное личико, спросила:
– Мы сильно опаздываем?
Я кивнул и посмотрел на Ролексы:
– Подожду у машины.
– Опять курить будешь? – долетело мне в спину Её осуждение.
– Бросил, – ответил, не оборачиваясь.
Дверь позади хлопнула добротно, с грохотом. Не рассчитал.
Она вышла из подъезда через час, но зато какая: высокая, с роскошной причёской, в изысканном красном платье. Гордая, статная, с походкой от бедра. В такие моменты моё сердце проваливалось во тьму пересохшего колодца, а после, словно мячик, отпрыгивало от него и возвращалось на место.
Я невольно бросил взгляд на постройку, изъян которой, как и у моей пассии, крылся внутри – в новом, модном и престижном здании не работал лифт.
Курьер, доставляющий еду и крутящий педали велосипеда неподалёку, чуть не пропустил нужный поворот. Казалось, он свернёт голову – не мог оторвать от Неё глаз. Мальчишки, что играли на детской площадке, те, что постарше и ходили уже класс в пятый, тоже оценили старания моей подруги. Бабушки на лавке завистливо обсуждали Её наряд, меня, машину, то, что мы должны, по их мнению, делать, и сколько я за это заплатил.
Её глаза скользили по мне, автомобилю, водителю, что стоял рядом, как и я, с сигаретой в руках. В Её взгляде читалось недовольство, удивление, и… волнение?
– Бросишь тут, – я ответил на вопрос шофёра, с которым нервно скурил последние три сигареты.
Щелчком пальцев под неодобрительный взгляд объекта воздыхания я запустил окурок в полёт. Он пролетел по широкой дуге, но не попал в урну.
Обидно.
Дверь для Неё я открыл сам, велев водителю «заводить колымагу».
– Прекрасно выглядишь, – всё-таки не удержался от комплимента.
Она одарила меня лучезарной улыбкой, но по лисьему взгляду стало ясно, что сейчас последует колкость.
– Можешь же быть приятным, когда захочешь.
Нельзя просто принять комплимент и сказать «спасибо», не в Её натуре.
Укол прошёл мимо – я наслаждался запахом Её духов. Лёгкий, ненавязчивый, приятный весенний аромат. Он аккуратно дотронулся до меня ещё на улице, а после заполонил салон автомобиля.
Опаздываем.
Машина тронулась, и мир вновь оживился. Позади остались недовольные лица бабушек, перемывавших нам косточки. Ну, а что им ещё делать? Скучно же. Живёшь молодой и здоровый, работаешь. Всем нужен, везде ждут, а потом внезапно – старость. Дети выросли и разъехались, на работе ты бесполезен, а в жизни ничего и не было. И спрашивается, а жил ли? Как не озлобиться на белый свет после такого?
– Записали меня в проститутки, наверное, – Она словно читала мои мысли.
– В элитные, – добавил я.
Желания подколоть не было, хотелось лишь поддержать разговор. Между нами он всегда зарождался тяжело, необходимо было цепляться за любое удобное слово, чтобы из уголька раздуть костёр.
В котором потом и сгоришь!
Я усмехнулся собственной мысли и повернулся к Ней. Видимо, Она посчитала, что я специально Её подначиваю.
– И на том спасибо, – Она не обижалась, но не изобразить трагедии не могла.
Её лицо выражало протест, грозящий перерасти во что-то серьёзное, но через мгновение Её губы вновь растянулись в приятной улыбке.
Актриса.
– Вообще, я не привыкла к таким появлениям, – в голосе ещё слышалась притворная обида.
Далее последовала тирада, которую я рефлекторно пропустил. Порой поток Её сознания было тяжело выдержать, и запускался защитный механизм, благодаря которому я будто бы отключался. Этот навык позволял особо не вслушиваясь выхватывать только ключевые слова.
До меня долетело окончание:
– Я толком и накраситься не успела.
Последнюю фразу Она произнесла, смотрясь в маленькое раскладное зеркальце, изъятое из недр сумочки.
Я чуть не рассмеялся. Она толком не накрасилась? Серьёзно?
Разумеется, с Её внешностью можно было не пользоваться косметикой, но сказать, что сейчас Она не накрашена, я не осмелюсь. В обычных обстоятельствах, если не подгоняли, Она делала макияж минимум часа два. Любой мужчина сойдёт с ума от ожидания. А моя дорогая принималась наносить «боевую раскраску» непосредственно перед выходом, не ранее.
– Что ты ржёшь? – Она бросила на меня возмущённый взгляд – я всё же довольно ухмыльнулся. – Это тебе легко: причесался, надел костюм, и всё, красивый. Ты не представляешь, какой это труд – дарить красоту, одухотворять собственным присутствием. Мы рождены наделять радостью, провоцировать на поступки, подвиги.
Я ругнулся бы матом, но в Её присутствии не мог. Какой-то эмоциональный блок, что ли? Вообще, бранюсь как сапожник, по поводу и без, но в Её присутствии благоговею. Словно ребёнок перед родителями, который в курсе всех запретных слов, но не использует их. Знает, что нельзя. Однако стоит его любимой игрушке сломаться, а родителям не быть рядом…
