Владимир Валерьевич Комарьков
Даже смерть не разлучит их
Господи, как он гордился своим решением! Страх в глазах товарищей, наоборот, придавал ему сил. Трудности? А зачем тогда он столько лет грыз гранит учебы? Каждая оценка, каждый балл – он боролся даже за десятую часть. Друзья зачастую только качали головами, видя, как он «выжимает» из себя все до капли. Ему казалось, что вся его судьба ведет к каким-то невообразимым свершениям. Возможно, у него на роду написано подвиг во имя всего человечества, и планету, чем черт не шутит, назовут его именем. Теперь, с высоты прожитых лет он понимал, что автоматика станции рассчитана на любого, кто может отличить «красное» от «зеленого». Ну или на таких вот отличников, как он. Да ей может управлять даже уборщица, вот только ее не заманишь сюда никакими деньгами. А ему в тот момент можно было «втюхать» что угодно, и он помчался бы на край света, горя идеей.
Впрочем, не только идеей, его сманили и деньги: этот год сулил ему столько же, сколько их семья не зарабатывала за тридцать. Услуги разведчика-координатора оплачивались по двум высшим разрядам, и некоторые счастливчики, отслужив по контракту год или два, возвращались миллионерами. Конечно, все риски закладывались в премию, но раньше ничего подобного не случалось – все командировки закрывались в срок.
Франц вставил в приемник новую карту памяти, и компьютер привередливо заурчал.
– Ну и что тебе не нравится?
За десять лет Франц научился разговаривать с пультом управления, ещё пять лет ушли на то, чтобы понять, что бездушная железяка что-то бубнит в ответ. К двадцати пяти с ним болтала вся станция, а еще пара лет позволила ему довести это умение до совершенства, и стало казаться, что так было всегда. К счастью для него, он понимал, что происходящее выходит для него за пределы нормы. К несчастью, – понимал и то, что ему на это плевать.
Память человека зачастую помогает забыть о трудностях, но Франц помнил, с чего все началось. После десятого месяца, проведенного на станции, он начал грезить возвращением в родной мир. Франц планировал все до последней детали: на чем прилетит на планету, какие фото сделает в ресторане межгалактического лайнера, кому позвонит, чтобы его встречали, о чем будет рассказывать друзьям.
Обязательно, просто необходимо все обставить с блеском! Так, чтобы все те, кто смеялся над ним, когда он улетал, осознали всю глубину ошибки! Так как практически весь день состоял из свободного времени, планы по «покорению» родного мира постоянно расширялись и видоизменялись, становясь все грандиознее. Франц с удовольствием жмурился, представляя реакцию человека, но проходило время, и ему начинало казаться, что стоит добавить к задуманному ещё пару деталей.
Фердинанду за завтраком он рассказывал, как утрет нос родному папаше, козырнув счетом в банке. Отец не единожды угрожал ему исключить из завещания и лишить денег семьи. Теперь-то все угрозы казались смешными и не стоили выеденного яйца – к окончанию срока контракта сумма на счете уж точно перевалит за миллион. В тренажерном зале его тянуло поговорить о Софии. Боже, как он мечтал предстать перед ней подтянутым, стройным франтом! Он помнил, как она плакала перед отлетом. Ему приходилось успокаивать девушку, уверяя, что вахта не продлится долго и ему суждено вернуться героем. А Петер и Марк? Он утрет нос этим заносчивым выскочкам, когда заявится на вечеринку в смокинге и в кабриолете!
Когда он впервые получил письмо о продлении контракта, то не поверил своим глазам. Оказывается, в бумагах ему прописали пункт, согласно которому Корпорация вправе продлить пребывание на станции, если отправка пассажирского модуля не будет оправдывать экономические издержки. Уже к девятому месяцу пребывания на орбите Франц принялся отсчитывать дни до отправки домой, новость же о том, что его ждёт ещё год прозябания на высоте двухсот километров над поверхностью «перспективного» планетоида, повергла его в шок.
Контракт занес его так далеко, что даже почта сюда доходила только вместе с кораблями технической службы – раз в три месяца Корпорация посылала беспилотный модуль, чтобы забрать результаты изысканий, передать сообщения и пополнить запасы станции. С каждым его прилетом Франц первым делом бросался разбирать почту, прокручивая видеосообщения от родных по несколько десятков раз, пытаясь уловить нюансы, гадая о недосказанном и отвечая каждому, кто попал в кадр.
На третий год пришло последнее письмо от Софии. Она почему-то написала его на бумаге, и было ему особенно дорого – в нем девушка писала о любви и вспоминала об их первой встрече. Он перечитывал письмо Фердинанду, пока бумага не стала рассыпаться руках.
На седьмую годовщину почтоприемник содержал только письмо от матери, в котором говорилось, что ее беспокоят усилившиеся мигрени и бессонница отца. Ни слова о друзьях, ни полслова о Софии. И само письмо – сухое, без лирических отступлений, без мыслей, без вздохов о тетушке Марте, в очередной раз выгнавшей мужа за пьянство. Как будто и не мама писала. Письмо почему-то тоже пришло на бумаге.
