Владимир Шпаков
Ева рожает
Чумак же выискивает глазами гориллу-одиночку, чья грудь вроде как тронута сединой (еще с прошлого раза отметил). Вот он, голубчик! Сидит на отшибе, на еду не смотрит, отрешенный взгляд направлен куда-то в сторону. Публика машет руками, что-то кричит, но «обезьян» – ноль эмоций. А главное, не жрёт ничего! То есть, вечерком (или ночью) наверняка подъедает остатки дневного рациона, но сейчас застыл в горделивой позе, прямо статуя!
Почему экс-майор чувствует родство с косматой животиной? Непонятно. Но родство есть; и он – одиночка, из последних сил старающийся себя сохранить. Только как?! Тоже ведь втихаря крысятничает; а гонор – для виду, чтоб самолюбию потрафить…
Взбодриться помогает пара пива в ближайшем к зоопарку кафе. Из-за соседних столиков на него с любопытством поглядывают; и в Zoo поглядывали, и на улице косились: не каждый день в центре Берлина увидишь форму ВДВ. Только Чумак не обращает на это внимания (прямо как седая горилла). Встает, одергивает куртку и направляется к Шарлоттенбургу. Дом в другой стороне, он же хромает в западном направлении, чтобы спустя час оказаться на тихой улице, где за густой зеленью виднеются ухоженные фасады.
Эта улица? Или следующая? Кажется, эта – вон, на углу магазин экологически чистых продуктов, где отоваривается Стелла. Вот итальянский ресторан, где Стелла любит ужинать; вот и ее дом с белым треугольным фасадом, выглядит ну прямо как дворец. Весь его Стелла не занимает, конечно, у нее в этом доме квартира, зато какая! Там лоджия едва ль не больше, чем вся халупа Чумака. А главное, два сортира! Вот на фига Стелле – два?! Она ж с мужем развелась, а сын отдельно живет, причем в Дюссельдорфе! Именно тогда, после отъезда сына, Чумак единственный раз оказался в этой шикарной квартирке – требовалось вывезти вещи, и его попросили помочь.
Он стоит перед кованой калиткой (фиг через нее пройдешь!) и чувствует, как в душе оживает тот самый червяк. «Конечно, – думает майор, – не социальное жилье, в котором мы прозябаем! Нажила себе хоромы за наш счет!» Червяк набухает, делается толще и, превратившись в маленького удава, начинает душить. Еще минута – и он подберет с земли что-нибудь тяжелое, запульнет в окно, и не факт, что попадет в нужное. Зато наверняка примчится полиция (такие дома всегда под сигнализацией), глазом не успеешь моргнуть, как окажешься там, где сидел на нарах Краб.
Обратный путь пешком не одолеть, надо сесть на U-Bahn. В вагоне сидячие места заняты, но спустя минуту уступают кресло. Знакомая реакция: иногда и два, и три места сразу освобождают, инстинктивно пугаясь звезд и эмблем десантуры. Он вылезает на своей станции метро и, сокращая путь к дому, движется через сквер. В центре сквера пруд, рядом толпятся родители с детьми. Он часто наблюдал это столпотворение, только не мог понять, ради чего? Внезапно от толпы отделяется девчонка в синей куртке и вязаной шапочке, маленькая совсем, и бегом в его сторону! Остановилась, и вдруг по-русски:
– Дядя, ты военный?
Чумак едва не спотыкается – не ожидал!
– Был военным… – отвечает после паузы, – Но очень давно.
– Ты раненый, да? У тебя ножка хромая…
Майор с трудом (колено буквально скрипит) присаживается на корточки.
– Что обо мне говорить? О себе расскажи. Как тебя зовут?
– Машей зовут.
– Мария, значит… А здесь что делаешь?
– Мы с братом пришли. Он ходит в школу, поэтому мама нас сюда приводит. Только мне неинтересно, играть не с кем!
Юное создание, оглядываясь на толпу, приплясывает в возбуждении и тут же предлагает прогуляться.
– Не боишься? – усмехается Чумак.
– Не-а, не боюсь! Ты же военный!
В этот момент раздается:
– Маша! Komm her!
Девочка отмахивается, мол, отстань, и к ним направляется молодая женщина в черном пальто.
– Entschuldigen Sie… – извиняется, – Ein Kind…
– Да ладно, все ж понятно… – говорит Чумак, поднимаясь.
– Вы русский?! – удивляется женщина, оглядывая его с ног до головы, – Ну да, можно догадаться…
Словоохотливая мамаша открывает секрет: оказывается, здесь встречаются родители школьников из ближайшей Schule. Школа смешанная: немцы, турки, русские, поляки (кого только нет!), так что надо налаживать общий язык, вырабатывать толерантность.
– Что вырабатывать? – уточняет майор.
– Толерантность. Хочется быстрее семью адаптировать, мы ведь недавно переехали. Потому и старшего привожу. А это младшая…
– Я тоже хочу общаться! – влезает младшая.
– Лучше язык учи! Представляете: не хочет заниматься языком! А так нельзя. Вот дядя подтвердит: язык – надо учить!
– Не хочу учить! Хочу гулять – с дядей военным!
Чумак проводит рукой по шапочке.
– В следующий раз погуляем. Я тебя в зоопарк свожу!
– Хочу в зоопарк! Хочу в зоопарк!
Детские возгласы слышны вплоть до выхода из сквера, затем они затихают, а еще через минуту он на пороге дома.
Следующие несколько дней он почти не отходил от экрана. События вдруг покатились, будто камень, который столкнули с горы: экран буквально полыхал, одни падали на землю, смертельно раненые, другие горели заживо. Мир явно сходил с ума, однако безумие обладало притягательной силой, эта стихия засасывала, и сопротивляться ей было невмоготу…
Вскоре на пороге появляется Краб.
– Перемога! – восклицает возбужденно. – Ну, теперь покажемо!
Чумак не понимает, кому и что покажут, да и чувства победы не испытывает. Но от выпивки не отказывается (в честь «перемоги» выставляют две бутылки). Выпивают раз, другой, и Краб вдруг спрашивает: умеешь машину водить? Чумак пожимает плечами: права есть, только просрочены.
– Я пытаю: умеешь чи ни?
– Да умею, умею! Грузовик, бэтээр, боевая машина десанта – все водил!
– А легковуху?
– Два пальца об асфальт. А тебе зачем?
– Хлопцы хочуть москалей на трассе пресувать! Второй водила треба. Допоможешь, Мыкола?
Чумак задумывается. Он почему-то не поправляет, мол, зовите его «товарищем майором». Но и соглашаться не спешит, плохо представляя, как можно на немецком автобане кого-то «прессовать»?!
– Посмотрим, – говорит. – Дел много, Стелла туристов обещала привести.
Краб смотрит на майора, как на малое дитя.
– Шо ты вяжешься с этой москалюгой?! Давно б ее послал!
И опять он не спорит. Стеллу давно хочется послать, да вот беда – женщин Чумак не материт, запрещает кодекс военного. И деньги тоже лишними не бывают. Вот эта морда уголовная разве даст заработать? Не похоже; а тогда мечта вряд ли осуществится, Чумак до гроба будет жить в клятой германщине. А его гроб должен лежать в другой земле, в этом майор себе поклялся.
– Тут лежать не буду! – говорил он, поддав. – В этой земле майора Чумака не похоронят!
4.
В один из дней к нему заваливает компания: Краб, телемастер Остап и некий Кирилл, чернявый коротышка с пронзительными глазами. Кирилл ниже спутников на голову, но те явно перед ним робеют.
– Сядешь за руль?
Коротышка буквально сверлит Чумака глазами.
– Может, и сяду. – отзывается майор. – Но предупреждаю: мои права просрочены.
– Если что, скажешь полицаям: собираюсь менять. Документ на управление получишь, страховка тоже есть. Только форму сними, мы этого не одобряем!
Кирилл тычет в звезды на куртке, а Краб ухмыляется:
– Да и одяг приметный…
В другое время майор нашел бы пару крепких выражений, а тут вдруг подчиняется, шарит в шкафу и идет в туалет напяливать дурацкий спортивный костюм (дочь купила перед отъездом). Он сам не заметил, как попал под воздействие: лидера сразу видно, он даже может себе позволить говорить по-русски, все равно – главный.
Усевшись в потрепанный BMW телемастера, едут на север, в район метро Osloer, где Чумаку демонстрируют старенький вишневый «Гольф-II» выпуска 80-х годов.
– Не смотри, что авто старое. Движок 1,8 литра, летает, как пташка! Поэтому твоя задача будет – обогнать нужную машину и притормозить, чтоб не дать уйти вперед. Остальное – наша забота.
Чумак усаживается за руль.
– А как я узнаю, что машина – нужная?
– По москальским номерам! – влезает Остап. – Их тут понаехало – шо саранчи, зовсим страх втратили!
– А мы им страх вернем, – жестко говорит Кирилл, – Пусть знают, суки, кто тут хозяин!
Что-то в этом проглядывает абсурдное, дикое (какие вы, на хрен, хозяева?!), но Чумак не анализирует, он хочет присоединиться к стихии, которую олицетворяет Кирилл. Остальные – шпана, но вот за этим мужиком что-то стоит, а может, кто-то стоит, в общем, с таким можно и в огонь, и в воду…
– Хромота не мешает? – интересуется Кирилл.
– Так не по скалам же бегать, всего-то газ топить… Справлюсь.
– Добре! – говорит Краб. Он усаживается с Чумаком, двое других залезают в BMW, и «колонна» начинает движение в восточном направлении.
Спустя час они на трассе, ведущей к польской границе. В этом месте машины меняются местами, «Гольф» вырывается вперед и движется на максимально разрешенной скорости.
– Це вони! – указывает Краб на едущую впереди серебристую «Ауди». Чумак прибавляет газу, обгоняет и, пристроившись спереди, бьет по тормозам. «Ауди» пытается уйти влево, но ей не дают – можно только вправо. Когда машина смещается в крайний правый ряд, в дело вступают Кирилл с Остапом: прижимаются слева, и «Ауди», по сути, взята в клещи.
В зеркало заднего обзора видно, как из окна BMW показывается желто-голубое полотнище, оно лихо трепещет на ветру. Оттуда же высовывается голова Кирилла, он что-то орет и грозит кулаком. А потом яйцом – раз! Еще! По лобовому стеклу «Ауди» – слизистые потеки, но машина мчит на прежней скорости – женщина (а за рулем женщина) явно напугана. Включает дворники, те размазывают по стеклу вязкую массу, так что вообще никакого обзора. Мелькнувшую мысль: «Омывателя прысни, дура!» Чумак тут же гасит. Не жалко, потому что прическа-каре этой дуры напоминает Стеллу, и вообще: пусть знает, сучка, почем фунт лиха! Наконец «Ауди» включает аварийку, съезжает на обочину, а они на скорости, под развевающимся знаменем, уносятся вперед.
– Молодец, Мыкола!
По плечу хлопает клешня, и тут же звенит мобильник Краба. Приложив трубку к уху, тот сосредоточенно внимает приказаниям «командира» из идущей сзади машины.
– Зрозумив, а то ж!
Он прячет телефон.
– Еще шукаем москалей!
И опять Чумак топит газ, чтобы через полчаса обнаружить «Тойоту» с триколором на заднем бампере. В машине – компания молодых ребят, они не очень-то боятся криков, флагов, один даже высунул руку, чтобы показать Кириллу средний палец. Но яйца по лобовому стеклу и тут работают. Наверное, «командир» набрал самых тухлых – даже омыватель не выручил, все равно «Тойоте» пришлось тормозить.
На указателе между тем мелькает название Furstenwalde.
– Далековато отъехали… – говорит Чумак. После звонка главному Краб командует:
– Розвернися зараз!
– А дальше?
– Отдыхай – пока. Полицаев вроде нэма, но край бачить треба.
В этот день машин с российскими номерами больше не попадалось. Зато на завтра «запрессовали» полдесятка тачек, правда, с разными результатами. Одну семейку на «Форде», со стариками на заднем сиденье, перепугали до смерти, те сразу затормозили и дружно принялись очищать стекло. Молодая пара на синем «Пежо», напротив, умело увиливала от тухлых снарядов и, проскочив между машин преследователей, умчалась по автобану. А к джипу с тонированными стеклами вообще зря привязались. Во-первых, даже легкий скоростной «Гольф» не соперник многосильному мотору. Во-вторых, не всегда поймешь, кто там, за тонировкой. Но Кирилл вошел в раж (да и остальные вошли), и вот уже командует по телефону: обгоняй! А Чумак привык исполнять приказ: с трудом (джип мчал с превышением) обошел машину и начал сбавлять скорость. Сзади последовала серия вспышек фар, послышалось раздраженное пипиканье, и тут Кирилл со своим «жовто-блакитным»! Высунулся едва не по пояс, но не успел первое яйцо достать, как перед носом мелькнула бейсбольная бита. После чего из окна джипа вылез бритоголовый мордоворот, и началось фехтование. Кирилл орудовал флагштоком, мордоворот – битой, и выглядело это, по меньшей мере, нелепо.
– Во дают! – заржал Краб, обернувшись. Видевший сцену в зеркале Чумак тоже засмеялся, только вскоре стало не до смеха. Водила джипа, видно, рассвирепел и начал сам «прессовать» обидчиков. Усиленный передний бампер долбанул «Гольфа» в зад, потом еще, и Чумак понял: надо перестраиваться. А не тут-то было, джип нагоняет без усилий, не оторвешься! BMW попытался помочь, да куда там – его так шарахнули, что на другую полосу отлетел!
Короче, пришлось линять с автобана на ближайшей развязке. На обратном пути заруливают к Чумаку, на столе тут же возникает шнапс, и начинается «разбор полетов». У Кирилла прямо желваки на скулах, кажется, ткни его иголкой – злоба брызнет из-под кожи фонтаном!
– Ладно, суки… – говорит. – Будет вам кое-что другое!
– Шо другое? – интересуется Краб.
– Вот что!
Покопавшись в сумке, Кирилл выставляет на стол металлического «ежа», скрученного из гвоздей и заточенного с четырех сторон. Штучка самая простая, зато любой протектор прокалывает на раз.
– Це добре! – поднимает большой палец Остап. – Тут шо джип, шо бэтээр – кинул под колесо, и хана!
Чумак хочет поправить товарища (а Остап – боевой товарищ, натюрлих!), мол, бэтээру не страшны ни «ежи», ни сквозные пулевые пробоины, там колеса подкачиваются прямо на ходу. Но он молчит, просто плескает в рюмки. Не надо портить то, что с трудом обрел. Он стал участником общего дела, здесь – свои, а те, кого «прессуют» – чужие. И азарт был неподдельный, риском запахло, как в былые времена, и жизнь настоящей сделалась, так что, хлопцы, за нас! А то ж! Когда Краб в очередной раз бежит за шнапсом, Чумак вдруг вспоминает, что утром звонила Стелла и опять просила убраться. Но не может отнестись к этому всерьез. Какая уборка?! Какая Стелла?! У них прошла успешная (или почти успешная) боевая операция, и они, как положено, ее отмечают!
Туристов приводят в самый неподходящий момент, когда Чумак в туалете. Выходит, заправляя майку в штаны, а в прихожей Стелла и двое девиц с чемоданами на колесиках. Те прыскают, глядя на расхристанного хозяина «апарт-отеля», а Стелла прямо зеленеет.
– Ключи нужны? – спрашивает Чумак, пошатываясь. Извинившись перед туристками, Стелла отводит его в сторону.
– Я же сказала: подготовься! – шипит, – И будь человеком!
– А я, по-твоему, кто? – усмехается Чумак. – Я и есть человек!
– Люди же откажутся, ты понимаешь?! Что у тебя за дверью? Опять пьянка?! И что за урод нам открывал? Собутыльник очередной?
Он вдруг представляет, как обходит черный «Опель Zafira» (на таком ездит Стелла), тормозит, и кто-то из боевых товарищей кидает под колеса «ежа». Хлоп! «Опель» кренится влево, его заносит на скорости, и он врезается со всего маху в металлический отбойник. Так тебе и надо! Эта крашеная блондинка – чуждое, и одновременно неполноценное существо, над которым можно издеваться и даже отправить в мир иной. Поду-умаешь, хоромы нажила! Бизнес раскрутила! Все равно ты…
– Сука москальская… – тихо говорит Чумак. У него опять начинается тик, щека дрожит, и от прилива крови темнеет в глазу.
– Что ты там бормочешь?! – продолжает Стелла. – Еще один такой случай – и больше клиентов не будет!
Он толкает дверь, за ней сидят друзья, его поддержка и опора. Заходит в комнату, оборачивается и произносит то же самое, но в полный голос. Можно сказать, швыряет слова в лицо, как боевую гранату.
Выщипанные брови взлетают вверх.
– Ты что, майор?! Совсем допился?! Что ты несешь?!
А Чумак не останавливается, он ощущает локоть товарища, а тогда – вторую гранату!
– Добре! – звучно хлопает клешнями Краб. – Дай ий ще!
Третью гранату! Он и дальше бы швырял смертоносные заряды в окоп противника, однако Стелла быстро приходит в себя.
– Смотри, отставничок… – говорит со злостью, – Зубы на полку положишь со своим социалом! Шульмана-то за одно место прихватили, накрылся ваш гешефт! А с этими алкашами далеко не уедешь, нищим сдохнешь, как и они!
Видя, как из-за стола поднимается пунцовый от ярости Кирилл, она вскидывает руку.
– Сидеть, уроды! Это вам не рашка! И не хохляндия ваша долбанная! Через пять минут тут полиция будет!
После чего все-таки спешит ретироваться. А они продолжают веселье с удвоенной силой. Нах бабу поганую! Всех нах, кто не с нами! Они включают телевизор, где такие же, как они, тоже кричат что-то вроде «нах»; а может, другое кричат – неважно. Важно совместное, плечом к плечу, сидение за столом, сдвигание стаканов, пение песен, слов которых Чумак не знает (да и не знал никогда), но все равно подтягивает козлетоном. Вокруг все, будто в тумане. Он видит, как на отлив вспрыгивает Геббельс, направляется к кормушке, а там – пусто. Подсыпать, что ли, корму? Только нет сил у Чумака, он пьян. Зато силы есть у Краба: тот отрывает окно, берет кота за шею своей клешней и с силой ее сжимает. Геббельс дергается, скользит когтями по жестянке, но вскоре обмякает.
– Так будемо всих… – бормочет Краб (тоже пьяный в стельку). Труп серого дистрофика улетает в «патио», сердце на миг сжимается, но, когда товарищи затягивают песню, опять начинает биться в общем ритме. Что ему приблудный котяра?! Его тоже нах!
На следующий день голова трещит, в ней судорожно бьются осколки мыслей, воспоминаний, и вдруг всплывает: Шульман… Вроде вчера о нем говорили, только что именно? Чумак набирает номер, однако трубку не берут. Тогда – снять военные фото со стен. Внутри нарастает протест, он вроде как предатель получается, да как ослушаешься новых товарищей? Кирилл сказал: сними этот «совок», глаза мозолит, значит, надо выполнять…
Разглядывая фото храма, Чумак задумывается. А затем, похмелившись для храбрости, торопливо тычет в кнопки мобильного. Классная идея! И если сестра поможет, он обязательно претворит ее в жизнь!
Обрадованная поначалу, сестра внезапно плачет.
– Да куды ж ты собираешься?! Беда у нас!
– Какая беда?! – не въезжает Чумак. – У вас там жизнь! Настоящая!
А с той стороны опять слезные потоки.
– Да перестань ты рыдать! Скажи лучше: сколько у вас дом стоит? Наверняка ж недорого!
Выплакавшись, сестра говорит, мол, да, недорого, потому что многие болгары задумались: не уехать ли?
– Причем тут болгары?!
– А ты не понимаешь?
– Не понимаю! Я дом хочу купить!!
Следует длинная пауза.
– Лик опять почернел… – говорит сестра.
– Какой еще лик?! Я про дом спрашиваю!
– Лик той самой иконы. И сила в ней пропала, отец Павел даже не выносит ее на службы…
В общем, дурацкий разговор, как всегда бывает с женщинами. Он сам узнает про цены – через Интернет! Понятно, что никакого Интернета у Чумака не имеется, но у Шульмана он есть. Только как достать жидка? И зачем его вчера поминали?!
5.
Вечером Шульман звонит по телефону. Тревожный такой, заикается, из-за чего Чумак плохо его понимает. Какая сумка?! В шкафу?! Майор еще дважды похмелялся, в мозгу туман, и он с трудом вспоминает про гуманитарные лекарства. Каковые (если верить Шульману) являются запрещенными к ввозу препаратами, и лучше бы их выбросить.
– Ладно, выброшу. – говорит Чумак после паузы. – А у тебя этот… Интернет имеется?
– Зачем тебе? – нервно спрашивает Шульман.
– Надо. Цены хочу смотреть.
– Потом посмотришь цены! А сейчас задницу надо прикрыть, понятно?! Немедленно выброси коробки или вообще уничтожь. Сожги, растопчи, ну не знаю… Что-нибудь, короче, сделай!
– А чего ты своего турка не пришлешь?
– Какого турка?!
– Который тебе товар грузил.
– Никакой он не турок, он… Хотя это к делу не относится. Ты что, не въехал?! Проблемы у нас! А в первую очередь у тебя!
Чумак задумывается. Он представляет, как завтра опять отправятся на задание, как будут «прессовать» чужих, бросая непокорным «ежи» под протекторы, и исполняется гордостью. Они настоящие мужчины, а эту трусливую мразь – тоже нах!
– Слушай сюда, жидяра. – говорит Чумак. – Это у тебя проблемы. А у меня проблем нет. У меня есть друзья. Товарищи, понимаешь? Хотя тебе этого не понять. Поэтому забудь мой номер телефона. И майора Чумака забудь. И вообще пошел ты…
Следует длинная пауза.
– У тебя крыша поехала, натюрлих. Хотя… Я тебя предупредил.
«Выкину вечером!» – решает Чумак. Но только собрался на помойку – Краб на пороге, светит фингалом под глазом.
– Где тебя угораздило?! – удивляется Чумак. Следует взмах клешни, мол, не спрашивай! А затем рассказ о том, как ночью громили москальский магазин. Вроде все продумали, включая пути отхода, и машина – за углом, так охранник, оказывается, в магазине ночевал! А у того дубинка; и вот он, сука, выскочил через разбитую витрину, и давай этой дубинкой их охаживать!
– Чего ж с собой не позвали? – спрашивает Чумак с обидой.
– Так хромаешь ты, не втик бы! А нам втикать довелося!
Затем и другие появляются, тоже злые, опять начинают пить, и про сумку, что стоит в шкафу, благополучно забывается.
Следующая вылазка на трассу напоминает боевую операцию. Они высматривают противника, соответствующего возможностям подразделения, к примеру, три авто, идущих караваном, пропускают – этих не одолеть. Могучий Rang Rover (чуть ли не с бронированными стеклами) тоже не трогают, памятуя о давешней схватке. А вот одинокая белая «Лада-Гранта» пригодна для нападения, это вражеское транспортное средство будет уничтожено с гарантией.
– Обгоняй! – передают команду Кирилла. Чумак проскакивает впритирку, успевая заметить детское лицо, что прилипло к стеклу. Это девочка, она машет рукой проезжающей машине, и ощущение от того – странное. Обгон, взгляд в зеркало, и тут ясно: полна коробушка, то есть, салон – под завязку. За рулем папаша, рядом мамаша, сзади вроде как бабуля с внуком и внучкой.
– Может, посерьезней тачку поищем? – вопрошает Чумак, впервые усомнившись в правоте «командира». Краб отмахивается.
– Кирилл каже: самое то!
Что ж, тогда ногу на тормоз, после чего задняя машина тоже сбавляет. Водитель не понимает, что за хрен с горы пристроился спереди, включает левый поворотник (уйду, мол, в другой ряд), а тут BMW! Флаг из окна, и первое яйцо, что разбивается на капоте. Второй снаряд вообще пролетает мимо, но страх уже обуял пассажиров, это видно по испуганной жестикуляции мамаши. Высунувшись по пояс, Кирилл что-то орет, машет кулаком, и в этот момент (вдруг отмечает Чумак) совсем не кажется коротышкой. Гигантом кажется, безраздельным господином автобанов, который может легко заставить папашу нервно крутить руль, а мальчика с девочкой – прижаться к обмершей от ужаса бабуле. Внезапно вспоминается девочка Маша из сквера, и кажется: в «Ладе» везут именно ее. Почему ее?! Она осталась в Берлине, у нее все замечательно, наверняка сейчас где-нибудь в зоопарке жирафов смотрит! А поди ж ты, привязалась дурацкая мысль, и не отпускает!
По любому Чумак считает: этим достаточно, попугали – и хватит. Да только у «командира» (на то и «командир»!) свои тактические планы. BMW обгоняет белую машину, в окне мелькает рука, и под колеса летит «еж»! Зачем?! Только поздно, «Ладу» закручивает и с силой ударяет об отбойник. Последний кадр в зеркале: крутящиеся в воздухе колеса, и в уши бьет:
– Гони, Мыкола!! Вперед!!
До развязки летят пулей, да и потом, отвернув на север, топят с превышением. Возвращаются по второстепенным дорогам, закоулками, и мысли об одном: лишь бы на камерах наблюдения не засветиться. Насчет них Кирилл обычно предупреждал заранее, на таких участках они вели себя смирно, да только у них война, она втягивает безвозвратно, до камер ли тут?
«Гольф» оставляется на стоянке в квартале Чумака. На душе у него кошки скребут, и остальные участники боевых действий, видно, встревожены.
– Ладно, – говорит Кирилл, – затихли на время. Уляжется шум, тогда опять займемся делом.
Душевный раздрай Чумак заливает шнапсом. Перевернутая тачка стоит перед глазами, хоть убей, значит, нужно выпить. Не помогает? Тогда приникни к экрану, чтоб подпитаться бьющей оттуда энергией. В телевизоре мелькали незнакомые лица, произносились страстные речи, в воздух взметывались кулаки, и это, как ни странно, успокаивало. Ну не может эта сила тратиться попусту! Не могут такие люди болтать зазря, правые они!
Но покой Чумаку только снится. Он редко проверял заначенные евро, на жизнь худо-бедно хватало, да под-растратился на угощения. И вот сует руку под белье – а там пусто! Шарит на другой полке – то же самое! Перерывает снизу доверху весь шкаф, только пачка евро (довольно толстая!) будто испарилась!
Увы, деньги не могут испаряться. А поскольку в последние дни здесь бывали исключительно друзья-товарищи, все понятно. Точнее, ничего не понятно. Чумак не хочет думать на товарищей, он мысли такой допустить не может. Это сделал кто-то другой! Однако «еж» уже брошен, причем под ноги Чумаку. Он напоминает себе ту самую перевернутую тачку, чьи колеса беспомощно крутятся в воздухе…
В очередном алкогольном сне Чумак оказывается на арене, окруженной зрительными рядами. Зрители сплошь десантура, кажется, весь ограниченный контингент сюда приперся, включая Громова, Шпака, Сашку Клюева… А вон и Потапов рукой машет, мол, не дрейфь, победа будет за нами!
– В чем побеждать-то? – недоумевает майор.
– Как в чем?! – восклицает Ваня. – В армрестлинге!
И тут на арене появляется Краб. Он огромный, и вместо рук у него действительно клешни с острыми зубцами.
– Да как же я с таким бороться буду?!
Когда Чумак пятится назад, в зрительных рядах возникает гул.
– Стыдись, майор! Ты ж его на раз побеждал!
– Так я человека побеждал! А это монстр!
– Ничего страшного, ты тоже не совсем человек! Посмотри на себя!
Чумак озирает собственное тело, с ужасом замечая: он горилла! Косматая, с сединой на груди, и лапы такие, что клешням хрен уступят. Они сходятся посреди арены, усаживаются за стол и сцепляют конечности. Ну, конечно, мошенник опять не ждет «раз, два, три», сразу старается завалить. Врешь, не возьмешь! Черная, покрытая шерсть лапа напрягается, сдерживая натиск жесткой красноватой клешни, а из зала между тем доносится:
– Хороший мужик был Петрович!
– Ну да, настоящий солдат!
– Последнее от себя отрывал ради товарищей!
– А сколько наших из-под огня вытащил?!
– Мне лично вторую жизнь подарил! Ну, светлая память!
Борьба идет с переменным успехом, но если его будут заживо отпевать…
– Эй, прекратите! – хрипит горилла. – Иначе я проиграю!
Из заднего ряда поднимается коротышка Кирилл.
– Ты уже проиграл, майор! Краб, дави его! Дожимай!
И таки ж напрягается, морда, давит клешней, как прессом, и вот уже мохнатая лапа лежит на столе. В зрительных рядах слышен вздох разочарования.
– Что ж так? – укоризненно качает головой Потапов. Горилла машет лапой.
– Пропадаю я, Ваня. Совсем пропадаю…
С этой мыслью и выплывает в хмурое утро. Во рту сушь, в кармане – вошь на аркане. Значит, подъем и к банкомату, снимать денежки. Можно было бы картой за шнапс расплатиться, да не любил этого майор – игра вслепую, никогда не сообразишь, сколько потратил.
Его спасает сломанный банкомат. Захотел получить евро, а тот не выдает! Пришлось топать к станции метро, то есть, полчаса туда и обратно. Возвращается, а у подъезда полицейская машина! Почему он уверен, что явились за ним? А вот уверен, и все!
Он изображает из себя случайного прохожего, мирно бредущего по своим делам. Проходит мимо подъезда и машины, за рулем которой скучает полицейский, сворачивает за угол, затем еще раз. А в «патио» – еще один в форме! Прямо перед его окном!
Во рту пересыхает еще сильнее, сердце часто колотится, а в мозгу пульсирует лихорадочное: препараты! Не выкинул, придурок! Чумак воображает, как полицейские обшаривают его халупу, суют нос во все углы и, наконец, заглядывают в шкаф. «О-ля-ля!» – восклицает главный, доставая на свет божий злосчастную сумочку. Из нее вытряхивают контрабанду, зовут понятых из соседних квартир, и это означает: Чумаку – капут.
Полицейский между тем встает на цыпочки и прикладывает ладонь ко лбу, стараясь что-то разглядеть за стеклом. Неожиданно возникает Борман, он вспрыгивает на отлив, без страха приближается к полицейскому, и тот гладит котяру. «Меня бы гладили против шерсти…» – судорожно усмехается Чумак, – А если еще про подвиги на автобане вызнают? Тогда вообще кранты!»
Пятясь, он исчезает за углом. Отвинчивает пробку, делает крупный глоток, но алкоголь не успокаивает. Куда идти – непонятно. Ответ появляется, когда нащупывает в кармане спортивного костюма ключи от машины. Уехать! Неважно, куда, главное – подальше! Скрыться, пересидеть, исчезнуть, и как можно быстрее!
Путь на стоянку идет через сквер, где опять сборище родителей. Вначале ускоривший шаг, Чумак внезапно тормозит. Женщины в модных пальто, дети в ярких курточках и комбинезонах, улыбки на лицах, оживленная жестикуляция… Перед глазами явлено благополучие. Обеспеченные люди, нормальная жизнь, которой Чумак никогда (или почти никогда) не имел. И здесь не смог ее обрести, и кого винить в таком вселенском раздолбайстве?!
Внезапно от толпы отделяется знакомая кроха.
– Дядя военный, я тебя узнала!
Подбежавшая Маша улыбается, хотя не может скрыть недоумения.
– Только ты сегодня какой-то… Не военный!
Чумак оглядывает свой спортивный костюм и разводит руками.
– Точно подметила…
Родительница Маши тоже узнает Чумака, машет ему издали рукой, и тот чувствует, как щека опять предательски дергается.
– А что у тебя с лицом? – спрашивает кроха. Чумак прикрывает щеку.
– Это война… Война, Машенька.
– А ножка хромая – тоже война?
– Тоже. И никак она не кончится, эта война…
– А мы пойдем в зоопарк?
Чумак гладит девочку по голове.
– Обязательно! Будем смотреть гориллу. Большую такую обезьяну!
– И слона будем смотреть?
– И слона будем. Только чуть позже. Потерпи немножко, мы обязательно пойдем в зоопарк!
Он сглатывает комок. Нет жизни, не получилась. Может, где-то получится? Неважно, где – там, за горизонтом, куда он отправится на вишневом «Гольфе», что ждет его на стоянке… Чумак усаживается в машину, заводит мотор и, помахав рукой служащему, выезжает с парковки.
На городских улицах Чумак ведет машину осторожно, соблюдая все правила. И на трассе не превышает скоростной режим, потому что даже просроченных прав не имеет – они осталось в квартире. Он не знает, почему держит путь на восток, с таким же успехом можно было отправиться на север или на юг, куда-нибудь в Баварские Альпы. Автоматически выбрал направление, кажется: так он ближе к дому. Вот он проезжает Storkow, далее последует Furstenwalde, и тут, как назло, привязывается патрульная машина!
Какого хера?! Он же ничего не нарушил! Но из окна полицейской тачки появляется рука с полосатым жезлом, на конце которого – красный фонарь. Затем и вовсе врубают мигалку, и из динамика раздаются непонятные слова на немецком. То есть, смысл понятен и ежу: требуют остановки, потому что «Гольфа» наверняка засекла камера наблюдения, когда дурили на автобане. А может, добросовестные бюргеры настучали в полицию, увидев безобразие, в любом случае придется отвечать по всей строгости бундес-законодательства.
